- Все.
   Анри хотел было поцеловать руку старшего брата, но тот ласково обнял его.
   - Еще раз обещай мне, Анри, - сказал  адмирал,  -  что  эта  разведка  не
хитрость, к которой ты прибегаешь, чтобы доблестно умереть.
   - Брат, когда я отправился к тебе во Фландрию, у меня была  такая  мысль.
Но теперь, клянусь тебе, я отказался от нее.
   - С каких это пор?
   - Два часа тому назад.
   - А по какому случаю?
   - Брат, прости, если я умолчу.
   - Ладно, Анри, ладно, храни свои тайны.
   - О брат, как ты добр ко мне!
   Молодые люди снова заключили друг друга в объятия и расстались, но еще не
раз оборачивались, чтобы обменяться приветствиями и улыбками.

Глава 9

ПОХОД

   Не помня себя от радости, дю Бушаж направился к Реми и Диане.
   - Будьте готовы  через  четверть  часа,  мы  выступаем.  Двух  оседланных
лошадей вы найдете у двери, к которой выходит маленькая деревянная лестница,
примыкающая к коридору. Незаметно следуйте за нашим отрядом и ни  с  кем  не
говорите ни слова.
   Затем Анри вышел на галерею, опоясывающую дом, и крикнул:
   - Трубачи онисских кавалеристов, играйте сбор!
   Сигнал гулко разнесся по поселку. Офицер привел своих людей, и они тотчас
выстроились перед домом.
   Слуги их шли за ними с мулами и двумя подводами.  Реми  и  его  спутница,
следуя совету Анри, незаметно примкнули к этому обозу.
   - Солдаты, - сказал Анри, - брат мой, адмирал де Жуаез, на время  поручил
мне командование вашей частью  и  велел  произвести  разведку.  Из  вас  сто
человек должны сопровождать меня. Поручение опасное, но  вы  пойдете  вперед
ради спасения всех. Кто добровольно последует за мной?
   Все триста человек, как один, сделали шаг вперед.
   - Господа, - сказал Анри, - благодарю  вас  всех.  Недаром  вы  считались
доблестным примером для всей армии. Но я  могу  взять  с  собой  только  сто
человек и сам выбирать не стану. Пусть решает случай. Сударь, - обратился он
к офицеру, - прошу вас, произведите жеребьевку.
   Пока офицер занимался этим делом, Жуаез давал брату последние указания.
   - Слушай внимательно, Анри, - говорил он.  -  Равнина  быстро  подсыхает.
Местные жители уверяют, что между Контином и  Рюпельмондом  можно  проехать.
Ваш путь пролегает между большой рекой Шельдой и речкой  Рюпель.  На  берегу
Шельды, не доезжая до Рюпельмонда, вы найдете пригнанные  из-под  Антверпена
лодки и переправитесь на них через Шельду. Переправляться через  Рюпель  вам
незачем. Надеюсь, что, еще не добравшись до  Рюпельмонда,  вы  найдете  либо
склады продовольствия, либо мельницы.
   Выслушав брата, Анри заторопился с выступлением.
   - Повремени, - сказал Жуаез. - Ты забываешь главное. Мои  люди  захватили
трех крестьян. Одного я даю тебе в проводники. Никакой ложной  жалости:  при
первой же попытке предательства - пуля или удар кинжалом.
   С этими словами адмирал обнял брата и скомандовал: "По коням!"
   Анри приставил к проводнику двух конвоиров с  заряженными  пистолетами  в
руках. Реми и его спутница держались в отдалении среди слуг. Анри  не  отдал
никаких распоряжений на их счет, считая, что всеобщее любопытство и так  уже
достаточно возбуждено: незачем было усиливать его  мерами  предосторожности,
которые могли оказаться скорее опасными, чем полезными.
   Сам же он, не докучая своим подопечным даже взглядами в их сторону, занял
по выезде из городка свое место во главе отряда.
   Ехали медленно. Твердая почва порой уходила из-под копыт лошадей, и  весь
отряд увязал в грязи. Пока не была обнаружена мощеная  дорога,  которую  они
искали, приходилось мириться с тем, что кони  вынуждены  были  идти,  словно
стреноженные.
   Время от времени на равнине появлялись  какие-то  призраки,  бегущие  без
оглядки  от  топота  копыт.  То  были  либо  крестьяне,   слишком   поспешно
возвратившиеся в родные места и боявшиеся попасть в руки врагов, которых они
намеревались уничтожить, либо несчастные французы, полумертвые от  голода  и
холода и не способные сопротивляться вооруженным людям; не зная,  враги  или
друзья настигают их, они старались на ночь куда-нибудь укрыться.
   Проехав за три часа  два  лье,  отважные  разведчики  добрались  до  реки
Рюпель, вдоль берега которой тянулась мощеная дорога.  Но  теперь  на  смену
трудностям пришли опасности: две-три лошади зашибли  себе  ноги  о  неплотно
уложенные камни или, поскользнувшись на покрытых тиной камнях, упали в  реку
вместе со своими седоками. Несколько раз с  лодок,  стоявших  на  причале  у
противоположного берега, в отряд стреляли, так что один всадник и двое  слуг
были ранены. Одного из слуг пуля настигла рядом с Дианой, она не проявила ни
малейшего страха, только пожалела раненого. В  этих  трудных  условиях  Анри
показал себя достойным предводителем и верным другом  своих  людей.  Он  шел
впереди, заставляя тем самым других следовать за собой, и доверял не столько
своему разумению, сколько инстинкту лошади,  которую  дал  ему  брат.  Таким
образом, он  вел  своих  людей  по  спасительной  стезе  и  рисковал  только
собственной жизнью.
   Немного не доезжая Рюпельмонда, онисские кавалеристы наткнулись на  кучку
французских солдат, сидевших  на  корточках  вокруг  груды  тлеющего  торфа.
Несчастные жарили кусок конины:  это  была  единственная  пища,  которую  им
удалось раздобыть за последние двое суток.
   Завидев всадников, участники этого жалкого  пиршества  всполошились.  Они
хотели было удрать, но один из них удержал товарищей, говоря:
   - Чего нам бояться? Если это враги, они убьют нас, и,  по  крайней  мере,
все разом будет покончено.
   - Франция! Франция! - крикнул Анри, услышавший эти слова. - Идите к  нам,
бедняги.
   Измученные французы, узнав соотечественников, подбежали к ним. Их  тотчас
же снабдили плащами, дали хлебнуть можжевеловой настойки и  позволили  сесть
на мулов, за спиной слуг. Таким образом, они смогли присоединиться к отряду.
   Наконец, глубокой ночью, добрались до Шельды. У  самого  берега  онисские
кавалеристы  застали  двух  мужчин:  на  ломаном   фламандском   языке   они
уговаривали лодочника перевезти их на другой берег. Тот отказывался  и  даже
угрожал.  Онисский   офицер   говорил   по-голландски.   Он   велел   отряду
остановиться,  а  сам,  спешившись,  тихонько  приблизился  к  спорившим   и
расслышал следующие, сказанные лодочником слова:
   - Вы французы. Здесь вы и умрете. На тот берег вам не попасть.
   Один из мужчин приставил к горлу  лодочника  кинжал  и,  уже  не  пытаясь
коверкать свою речь, сказал на чистейшем французском языке:
   - Умереть придется тебе, хоть ты  и  фламандец,  если  ты  тотчас  же  не
перевезешь нас!
   - Держитесь, сударь, держитесь! - крикнул офицер. - Через пять  минут  мы
будем с вами!
   Но, заслышав эти слова, оба  француза  от  изумления  ослабили  хватку  и
обернулись. Лодочник  успел  развязать  веревку,  которая  держала  лодку  у
берега, и поспешно отчалить, оставив их на берегу.
   Один из кавалеристов,  смекнув,  какую  огромную  пользу  может  принести
лодка, въехал на лошади в реку и выстрелом  из  пистолета  уложил  лодочника
наповал.
   Оставшись без гребца, лодка завертелась, но так как она не  достигла  еще
середины реки,  волна  прибила  ее  к  берегу.  Оба  человека,  споривших  с
лодочником, тотчас завладели лодкой и  первыми  уселись  в  нее.  Это  явное
желание обособиться удивило офицера, и он спросил:
   - Позвольте узнать, господа, кто вы такие?
   -  Сударь,  мы  офицеры  морской  пехоты.  А  вы,  как  видно,   онисские
кавалеристы?
   - Да,  сударь,  и  мы  очень  рады  быть  вам  полезными.  Не  хотите  ли
присоединиться к нам?
   - Охотно, господа.
   - В таком случае садитесь  в  подводу,  если  вы  слишком  устали,  чтобы
следовать за нами пешком.
   - Разрешите узнать, куда  вы  держите  путь?  -  спросил  второй  морской
офицер, до того времени молчавший.
   - Нам приказано добраться до Рюпельмонда, сударь.
   - Будьте осторожны, - продолжал тот же офицер, - сегодня утром в  том  же
направлении проехал испанский отряд, очевидно, выступивший из Антверпена. На
закате мы сочли возможным  рискнуть.  Два  человека  ни  в  ком  не  вызовут
опасений, но вы, целый отряд...
   - Это, пожалуй,  верно,  -  сказал  офицер.  -  Сейчас  я  позову  нашего
командира.
   Он подозвал Анри. Тот приблизился и спросил, в чем дело.
   - Дело в том, - объяснил офицер, - что вот эти господа встретили  сегодня
утром испанскую воинскую часть, которая двигалась в том же направлении,  что
и мы.
   - Сколько человек было в отряде? - спросил Анри.
   - Человек пятьдесят.
   - Ну и что же? Вас это пугает?
   - Нет, господин граф, но я думаю, что  следовало  бы  захватить  лодку  с
собой. Она вмещает двадцать человек, и если нужно будет переправляться через
реку, это можно будет сделать в пять приемов, держа лошадей под уздцы.
   - Хорошо, - сказал Анри, - возьмем лодку. Кажется, при впадении Рюпеля  в
Шельду имеются какие-то дома.
   - Там целый поселок, - вставил кто-то.
   - Едем туда. Угол, образуемый слиянием двух рек, должен быть превосходной
позицией. Вперед, кавалеристы! Пусть два человека сядут в лодку и направляют
ее в ту сторону, куда поедем мы.
   - Если разрешите, - сказал один из морских офицеров, - лодку поведем мы.
   - Согласен, господа, - отвечал Анри, -  но  не  теряйте  нас  из  вида  и
присоединитесь к нам, как только мы вступим в поселок.
   - А если у нас заберут лодку, когда мы оставим ее?
   - В ста шагах от поселка вы найдете пост, состоящий  из  десяти  человек.
Ему вы и передадите лодку.
   - Отлично, - сказал морской офицер и сильным  взмахом  весел  отчалил  от
берега.
   - Странно, - произнес Анри, снова пускаясь в путь, - этот голос мне очень
знаком.
   Час спустя они  уже  были  в  поселке,  действительно  занятом  испанским
отрядом, о котором говорил  морском  офицер.  Внезапно  атакованные  испанцы
почти не сопротивлялись. Анри велел обезоружить  пленных  и  запереть  их  в
одном из самых прочных домов поселка и приставил  к  ним  караул  из  десяти
человек. Других десять  человек  он  отправил  охранять  лодку  и,  наконец,
расставил еще с десяток в различных точках поселка, пообещав им смену  через
час. Затем он распорядился, чтобы люди поели сменами по двадцать  человек  в
доме против  того,  где  были  заперты  пленные  испанцы.  Ужин  для  первых
пятидесяти или шестидесяти был уже готов: это была еда, предназначенная  для
захваченных врасплох испанцев.
   Во втором этаже Анри выбрал комнату для Дианы и Реми, так как  не  хотел,
чтобы они ужинали  вместе  со  всеми.  За  стол  он  усадил  офицера  и  еще
семнадцать человек и поручил  ему  пригласить  за  его  стол  обоих  морских
офицеров, которые вели лодку.
   Затем, прежде чем подкрепиться самому, он отправился проверять сторожевые
посты.  Спустя  полчаса  он  вернулся.  Этого  получаса  ему   было   вполне
достаточно, чтобы обеспечить питанием и квартирами всех своих людей и отдать
необходимые распоряжения на случай внезапного нападения голландцев. Несмотря
на то что он просил онисцев ужинать без него, они до его прихода ни  к  чему
не притрагивались, однако сели за стол, и некоторые от  усталости  задремали
на своих стульях.
   При появлении графа спящие проснулись, а те, кто бодрствовал, вскочили на
ноги. Анри обвел взглядом просторную комнату.
   Медные лампы, подвешенные к потолку, отбрасывали тусклый дымный свет.
   Вид стола, уставленного пшеничными хлебами, окороком  жареной  свинины  и
кружками пенящегося пива раздразнил бы аппетит не только у людей, не евших и
не пивших целые сутки.
   Анри указали на оставленное для него почетное место. Он уселся и сказал:
   - Кушайте, господа.
   По тому, как бойко ножи и вилки застучали  по  фаянсовым  тарелкам  после
того, как были произнесены эти слова, Анри мог заключить,  что  их  ждали  с
некоторым нетерпением и приняли с величайшей радостью.
   - Кстати, - спросил он онисского офицера, - нашлись наши моряки?
   - Да, сударь.
   - Где же они?
   - Вон там, в самом краю стола.
   Действительно, офицеры сидели не только  в  дальнем  конце  стола,  но  и
выбрали самое темное место во всей комнате.
   - Господа, - сказал им Анри, - вам там неудобно  сидеть,  и  вы,  сдается
мне, ничего не едите.
   - Благодарствуйте, граф, - ответил один из  них,  -  мы  очень  устали  и
гораздо больше нуждаемся в отдыхе, чем в пище. Мы уже говорили это  господам
кавалеристам, но они настояли на том, чтобы мы сели ужинать, утверждая,  что
таков ваш приказ. Для нас это большая честь, и мы вам очень  благодарны.  Но
все же если бы, не задерживая нас дольше, вы были бы так добры,  что  велели
бы предоставить нам комнату...
   Анри слушал с величайшим вниманием, но было ясно, что  голос  собеседника
интересует его больше, чем сам ответ.
   - Ваш товарищ такого же  мнения?  -  спросил  он,  когда  морской  офицер
замолчал.
   При этих словах дю Бушаж так испытующе смотрел на второго офицера,  низко
нахлобучившего шляпу и упорно молчавшего, что все сидевшие  за  столом  тоже
стали к нему приглядываться.
   Вынужденный хоть что-нибудь ответить, офицер еле внятно пробормотал:
   - Да, граф.
   Услышав  этот  голос,  Анри  вздрогнул.  Затем  он  встал  и   решительно
направился туда, где сидели оба офицера. Все  присутствующие  с  напряженным
вниманием следили  за  действиями  Анри,  явно  свидетельствовавшими  о  его
крайнем удивлении.
   Анри остановился подле обоих офицеров.
   - Сударь, - обратился он к тому, кто говорил первым, - окажите  мне  одну
милость.
   - Какую же, граф?
   - Убедите меня в том, что вы не родной брат господина д'Орильи или не сам
господин Орильи.
   - Орильи?! - вскричали все присутствующие.
   - А вашего спутника, -  продолжал  Анри,  -  я  покорнейше  прошу  слегка
приподнять шляпу, закрывающую его  лицо,  иначе  мне  придется  назвать  его
монсеньером и низко склониться перед ним.
   И, говоря это,  Анри  снял  шляпу  и  отвесил  неизвестному  почтительный
поклон.
   Тот поднял голову.
   - Его высочество герцог Анжуйский! - в один голос закричали кавалеристы.
   - Герцог жив!
   - Ну что ж, господа, - сказал морской офицер, - раз  вы  готовы  признать
вашего побежденного, скитающегося принца, я не стану  больше  препятствовать
изъявлению чувств, которые меня глубоко трогают. Вы  не  ошиблись,  господа,
перед вами герцог Анжуйский.
   - Да здравствует монсеньер! - дружно закричали кавалеристы.

Глава 10

ПАВЕЛ ЭМИЛИЙ

   Как ни искренни были эти приветствия, герцога они смутили.
   - Потише, господа, потише, - сказал он, - прошу вас, не радуйтесь  больше
меня удаче, выпавшей на мою долю. Я счастлив, что не погиб, но поверьте,  не
узнай вы меня, я бы не стал первым хвалиться тем, что сохранил жизнь.
   - Как, монсеньер! - воскликнул Анри, - вы меня узнали, вы оказались среди
французов, вы видели, как мы сокрушались о вашей гибели,  и  вы  не  открыли
нам, что мы печалимся понапрасну?
   - Господа, - ответил герцог, - помимо множества причин, в силу которых  я
предпочитал остаться неузнанным, признаюсь вам, что,  раз  уж  меня  считали
погибшим, я не прочь был воспользоваться случаем, который мне  вряд  ли  еще
представится  при  жизни,  и  узнать,  какое  надо  мной  будет  произнесено
надгробное слово.
   - Монсеньер! Монсеньер, что вы!
   - Нет, в  самом  деле,  -  произнес  герцог,  -  я  похож  на  Александра
Македонского; смотрю на военное дело как на искусство и, подобно всем  людям
искусства, весьма самолюбив. Так вот положа руку на сердце должен  признать,
что, по-видимому, совершил ошибку.
   - Монсеньер, - сказал Анри, опустив глаза, - прошу вас, не говорите таких
вещей.
   - Почему нет? Непогрешим ведь только один лишь папа, да и  то  со  времен
Бонифация Восьмого непогрешимость эта весьма оспаривается.
   - Подумайте, монсеньер, чему вы подвергали нас, если бы вдруг  кто-нибудь
из присутствующих позволил себе высказать свое мнение об этом деле и  мнение
это оказалось отрицательным?
   - Ну и что же! Неужели вы думаете, что я сам не осуждаю  себя,  и  весьма
строго, не за то, что начал сражение, а за то, что проиграл его?
   - Монсеньер, ваша доброта пугает нас, и да разрешит мне  ваше  высочество
заметить,  что  и  веселость  ваша  неестественна.  Да   соблаговолит   ваше
высочество успокоить нас, сказав нам, что вы не страдаете.
   Грозная тень легла на чело принца и словно покрыла  его,  уже  отмеченное
роком, зловещим траурным крепом.
   -  Нет,  нет,  -  сказал  он.  -  Я,  благодарение  богу,  здоровее,  чем
когда-либо, и отлично чувствую себя среди вас.
   Присутствующие поклонились.
   - Сколько человек под вашим началом, дю Бушаж? - спросил герцог.
   - Сто пятьдесят, монсеньер.
   - Так, так, сто пятьдесят из двенадцати тысяч, то же соотношение,  что  и
после  битвы  при  Каннах.  Господа,  в  Антверпен   отошлют   целое   буасо
принадлежавших вам колец, но сомневаюсь, чтобы они  пригодились  фламандским
красоткам, разве что мужья обточат  им  пальцы  своими  ножами.  Они  славно
резали, эти ножи!
   - Монсеньер, - продолжал Анри, - если наша  битва  -  это  Канны,  то  мы
счастливее римлян, ибо сохранили своего Павла Эмилия.
   - Клянусь душой, господа, - сказал герцог, - Павел  Эмилий  Антверпена  -
это Жуаез, и, по всей вероятности, для полноты сходства твой брат погиб,  не
правда ли, дю Бушаж?
   При этом хладнокровно заданном вопросе у Анри болезненно сжалось сердце.
   - Нет, монсеньер, - ответил он, - брат жив.
   - А, тем лучше! - с ледяной улыбкой  воскликнул  герцог.  -  Славный  наш
Жуаез уцелел! Где же он? Я хочу его обнять!
   - Он не здесь, монсеньер.
   - Что же, он ранен?
   - Нет, монсеньер, цел и невредим.
   - Но, подобно мне, он беглец, скиталец, голоден,  опозорен,  жалок!  Увы!
Поговорка права: для славы - меч, после меча - кровь, после крови - слезы.
   - Монсеньер, я не знал этой поговорки, но, несмотря на нее, рад  сообщить
вашему  высочеству,  что  моему  брату  посчастливилось  спасти  три  тысячи
человек, с которыми он занял неплохой городок в семи лье отсюда, а я,  каким
видит меня ваше высочество, нахожусь здесь в  качества  разведчика  для  его
войска.
   Герцог побледнел.
   - Три тысячи человек! - повторил он. - И эти три тысячи  сохранил  Жуаез.
Да знаешь ли ты, что твой брат - второй Ксенофонт. Для  меня,  черт  побери,
большая удача, что мой брат прислал ко мне твоего. Иначе я возвратился бы во
Францию совсем один. Да здравствует Жуаез! К чертям Валуа! Право  слово,  не
королевский дом может избрать своим девизом Hilariter 1 <1 Весело (лат.)>.
   - Монсеньер, о монсеньер! - пробормотал дю Бушаж,  удрученный  сознанием,
что под наигранной веселостью герцога таится мрачная, мучительная зависть.
   - Нет,  клянусь  душой,  я  говорю  правду,  не  правда  ли,  Орильи?  Мы
возвращаемся во Францию, точь-в-точь как Франциск  Первый  после  битвы  при
Павии. Все  потеряно,  и  честь  в  придачу.  Ха,  ха,  ха!  Вот  он,  девиз
французского королевского дома.
   Этот смех, горький, как рыдание, был встречен мрачным безмолвием, которое
Анри прервал словами:
   - Монсеньер, расскажите же  нам,  как  добрый  гений  Франции  спас  ваше
высочество?
   - Эх, любезный граф, все очень  просто.  По  всей  вероятности,  гений  -
покровитель Франции - в тот момент был занят чем-то более важным, вот мне  и
пришлось спасаться самому.
   - Каким же образом?
   - Улепетывая со всех ног.
   Никто из присутствующих не улыбнулся в ответ на эту остроту,  за  которую
герцог, несомненно, покарал бы смертью, если бы ее позволил себе  кто-нибудь
другой.
   - Всем известны хладнокровие, храбрость и  полководческий  талант  вашего
высочества, - возразил Анри. -  Мы  умоляем  вас  не  терзать  наши  сердца,
приписывая  себе  воображаемые  ошибки.  Самый  даровитый  полководец  может
потерпеть поражение, и даже Ганнибал был побежден при Заме.
   - Да,  -  ответил  герцог,  -  но  Ганн