а колено другого.
   Лицо Сент-Малина побагровело, щеки Эрнотона побледнели.
   - Вы, сударь, причиняете мне боль! -  закричал  первый,  как  только  они
оказались за воротами. - Раздавить вы меня хотите, что ли?
   - Вы тоже делаете мне  больно,  -  ответил  Эрнотон.  -  Только  я-то  не
жалуюсь.
   - Вы, кажется, вознамерились преподать мне урок?
   - Ничего я не намерен вам преподать.
   -  Ах,  вот  как!  -  сказал  Сент-Малин,  понукая  свою  лошадь,   чтобы
разговаривать  со  своим  спутником  на  еще  более  близком  расстоянии.  -
Повторите то, что вы сейчас сказали.
   - Для чего?
   - Я вас не совсем понял.
   - Вы хотите затеять ссору? - флегматично произнес  Эрнотон.  -  Напрасное
старание!
   - А почему  бы  я  стал  искать  с  вами  ссоры?  Разве  я  вас  знаю?  -
презрительно возразил Сент-Малин.
   - Отлично знаете, сударь, - сказал Эрнотон. - Во-первых, потому, что там,
откуда мы оба сюда явились, мой дом находится всего в двух лье от вашего,  а
меня, как человека  древнего  рода,  все  вокруг  хорошо  знают.  Во-вторых,
потому, что вы взбешены, видя меня в  Париже,  -  вы  ведь  воображали,  что
вызвали вас одного. И наконец, потому, что король поручил  мне  хранить  это
письмо.
   - Ладно, пусть  так!  -  вскричал  Сент-Малин,  побледнев  от  ярости.  -
Согласен, что все это правда. Но из этого следует...
   - Что именно?
   - Что рядом с вами я чувствую себя плохо.
   - Уходите, если вам угодно. Черт побери, не я стану вас задерживать.
   - Вы делаете вид, что не понимаете.
   - Напротив, милостивый государь, я вас отлично понимаю. Вам  хотелось  бы
отнять у меня письмо и везти его самому. К сожалению, для этого пришлось  бы
меня убить.
   - А может быть, этого-то мне и хочется!
   - Хотеть и сделать - две разные вещи.
   - Спустимся вместе к реке, и вы увидите, не одно ли и то же  для  меня  -
захотеть и сделать.
   - Милостивый государь, когда король поручает мне везти письмо...
   - Что же тогда?
   - Тогда я доставлю его куда следует.
   - Я силой отниму его у вас, хвастунишка!
   - Вы, надеюсь, не вынудите меня  размозжить  вам  череп,  словно  бешеной
собаке?
   - Вас?
   - Конечно: у меня при себе пистолет, а у вас его нет.
   - Ну, ты мне за это заплатишь! - сказал Сент-Малин, осаживая свою лошадь.
   - Надеюсь, после того, как поручение будет выполнено.
   - Каналья!
   - Пока же, умоляю вас, сдерживайтесь,  господин  де  Сент-Малин.  Ибо  мы
имеем честь служить королю, а у народа, если он сбежится,  услышав,  как  мы
ссоримся, создастся очень худое мнение о королевских слугах. И  кроме  того,
подумайте, как  станут  ликовать  враги  его  величества,  видя,  что  среди
защитников престола царит вражда.
   Сент-Малин рвал зубами свои перчатки. Из-под его оскаленных  зубов  текла
кровь.
   - Легче, сударь, легче, - сказал Эрнотон, - поберегите свои руки,  им  же
придется держать шпагу, когда у нас с вами до этого дойдет.
   - О, я сейчас подохну! - вскричал Сент-Малин.
   - Тогда мне и делать ничего не придется, - заметил Эрнотон.
   Трудно сказать, до  чего  довела  бы  Сент-Малина  его  все  возрастающая
ярость, но  внезапно,  переходя  через  Сент-Антуанскую  улицу  у  Сен-Поля,
Эрнотон  увидел  чьи-то  носилки,  вскрикнул  от  изумления  и  остановился,
разглядывая женщину, чье лицо было полускрыто вуалью.
   - Мой вчерашний паж, - прошептал он.
   Дама, по-видимому, не узнала его и проследовала мимо, глазом не  моргнув,
но все же откинувшись в глубь носилок.
   - Вы, помилуй бог, кажется, заставляете меня ждать, - сказал  Сент-Малин,
- и притом лишь для того, чтобы заглядываться на дам!
   - Прошу извинить меня, сударь, - сказал Эрнотон, снова тронувшись в путь.
   Теперь  молодые  люди  быстрой  рысью  помчались  по   улице   предместья
Сент-Марсо; они не заговаривали даже для перебранки.
   Внешне Сент-Малин казался довольно спокойным. Но на самом деле его  мышцы
дрожали от гнева.
   Ко всему он еще заметил, - и, как всякий отлично поймет, это открытие его
отнюдь не смягчило, - ко всему он еще заметил, что,  как  бы  хорошо  он  ни
ездил верхом, при случае он не смог бы угнаться за Эрнотоном, ибо  конь  его
оказался гораздо слабее и был уж весь в мыле, хотя проехали  они  еще  очень
небольшое расстояние.  Это  весьма  озабочивало  Сент-Малина.  Словно  желая
отдать себе полный отчет в том,  на  что  способен  его  конь,  он  принялся
понукать его и хлыстом и шпорами, что вызвало между ним и лошадью ссору.
   Дело происходило на берегу Бьевры.
   Лошадь не стала тратить сил на красноречие, как это сделал  Эрнотон.  Но,
вспомнив о своем происхождении (она была нормандской породы), она затеяла со
своим всадником судебный процесс, который он проиграл.
   Сперва она осадила назад, потом встала на  дыбы,  потом  сделала  прыжок,
словно была бараном, и устремилась к Бьевре. Там она бросилась в воду, где и
освободилась от своего всадника.
   Проклятия, которыми принялся сыпать Сент-Малин,  можно  было  слышать  за
целое лье, хотя их наполовину заглушала вода.
   Когда ему удалось встать на ноги, глаза у него вылезали на  лоб,  а  лицо
изборождено было струйками крови, истекавшими из расцарапанного лба.
   Сент-Малин огляделся по сторонам:  лошадь  его  уже  поднялась  вверх  по
откосу, и виден был только  ее  круп,  из  чего  следовало,  что  голова  ее
повернута была в сторону Лувра.
   Сент-Малин понимал, что, разбитый усталостью, покрытый грязью,  промокший
до костей, окровавленный, весь в ссадинах, он не сможет догнать свою лошадь:
даже попытка сделать это была бы смехотворной.
   Тогда он припомнил слова, которые сказал Эрнотону.  Если  он  не  пожелал
одно мгновение подождать своего спутника на улице Сент-Антуан, можно ли было
рассчитывать, что спутник этот прострет свою любезность до того, что  станет
ожидать его часа два на дороге?
   Это  рассуждение  заставило  Сент-Малина  от  гнева  перейти   к   самому
беспросветному  отчаянию,  особенно  когда  он  увидел  из   ложбинки,   где
находился, как Эрнотон молча пришпорил своего коня и  помчался  наискось  по
какой-то дороге, видимо, по его мнению, кратчайшей.
   У людей, по-настоящему вспыльчивых, кульминация гнева - вспышка безумия.
   Некоторые принимаются бредить.
   Некоторые доходят до полного физического и умственного изнеможения.
   Сент-Малин машинально вытащил кинжал: на один миг у него мелькнула  мысль
вонзить его себе в грудь по самую рукоятку.
   Никто, даже он сам, не мог бы отдать себе отчет  в  том,  как  невыносимо
страдал он в эту минуту. Подобный приступ может привести к  смерти,  а  если
выживешь - то постаревшим лет на десять.
   Он поднялся по береговому откосу, руками и  коленями  упираясь  в  землю,
пока не выбрался наверх.
   Там он в полной растерянности устремил взгляд на дорогу: на ней ничего не
было видно.
   Справа исчез Эрнотон, помчавшийся, как видно, вперед. Прямо  перед  собой
Сент-Малин уже не видел своего коня - он тоже скрылся.
   В лихорадочно возбужденном мозгу Сент-Малина сменяли одна другую  мрачные
мысли, в которых он гневно ополчался и на других,  и  на  себя  самого,  как
вдруг до слуха его донесся конский топот, и  справа,  на  дороге,  избранной
Эрнотоном, он увидел всадника.
   Всадник вел под уздцы вторую лошадь.
   Таков был результат предпринятого  Карменжем  маневра:  он  взял  вправо,
зная, что, если убегающую лошадь преследовать, она от  страха  помчится  еще
быстрей.
   Поэтому он поскакал в обход и наперерез нормандцу и стал поджидать  коня,
загородив ему путь на узкой дороге.
   Когда Сент-Малии увидел это, радость захлестнула его: он ощутил внезапный
прилив добрых чувств, благодарности, взор его смягчился, но лицо  тотчас  же
омрачилось: он понял все превосходство Эрнотона, ибо должен был признаться в
глубине души, что, будь он на месте своего  спутника,  ему  и  в  голову  не
пришло бы поступить таким же образом.
   Благородство  этого  поступка  сокрушило  Сент-Малина:  он  ощущал   его,
оценивал и невыразимо страдал.
   Он  пробормотал  слова  благодарности,  на  которые  Эрнотон  не  обратил
внимания, яростно схватил поводья лошади и, несмотря на боль во  всем  теле,
вскочил в седло.
   Эрнотон не произнес ни слова и шагом проехал  вперед,  поглаживая  своего
коня.
   Как  мы   уже   говорили,   Сент-Малин   являлся   искусным   наездником.
Приключившаяся с ним беда вызвана была чистой случайностью.  После  короткой
борьбы, в которой он на этот раз взял верх, он заставил коня  подчиниться  и
перейти на рысь.
   Уязвленная гордость долго спорила в  нем  с  чувством  благопристойности.
Наконец он еще раз сказал Эрнотону:
   - Благодарю вас, сударь.
   Эрнотон лишь слегка склонился в его сторону, дотронувшись рукой до шляпы.
   Дорога показалась Сент-Малину бесконечной. Около  половины  третьего  они
заметили человека, который шагал  в  сопровождении  пса.  Человек  отличался
высоким ростом, на боку у него висела шпага. Это был не Шико,  хотя  руки  и
ноги были у него не короче.
   Сент-Малин, все еще покрытый с ног до головы грязью, не смог  удержаться:
он увидел, что Эрнотон проехал мимо этого человека, не обратив  на  него  ни
малейшего внимания.
   В уме гасконца злобной молнией сверкнула  мысль,  что  он  может  поймать
своего спутника на допущенной им ошибке. Он подъехал  к  идущему  по  дороге
человеку.
   - Путник, - обратился он к нему, - вы ничего не ждете?
   Путешественник окинул взглядом Сент-Малина, - надо признаться, вид у того
был не очень приятный.
   Лицо, еще искаженное пережитым приступом ярости, не просохшая  на  одежде
грязь, свежие следы крови на щеках, нахмуренные густые  брови,  лихорадочная
дрожь руки, протянутой к нему скорее угрожающе, чем вопросительно, - все это
показалось пешеходу довольно зловещим.
   - Если я и  жду  чего-нибудь,  то  не  кого-нибудь.  А  если  бы  и  ждал
кого-нибудь, то это уж наверное не вы.
   -  Очень  уж  вы  невежливы,  милейший!  -  сказал  Сент-Малин,   радуясь
возможности дать наконец своему гневу излиться и вдобавок бесясь  от  мысли,
что ошибся и тем самым усугубил торжество соперника.
   Говоря это, он поднял хлыст, чтобы ударить путника. Но тот, опередив его,
поднял палку и нанес удар по плечу Сент-Малина,  потом  он  свистнул  своему
псу, который вцепился в ногу коню, в  бедро  всаднику,  оторвав  там  клочок
мяса, а тут кусок ткани.
   Лошадь, разъярясь от боли, снова понесла, правда, вперед, но сдержать  ее
Сент-Малин не смог. Однако, несмотря на все усилия коня, всадник удержался в
седле.
   Так проскочил он мимо Эрнотона, который взглянул на потерпевшего, но даже
не улыбнулся.
   Когда ему удалось  успокоить  лошадь,  когда  с  ним  поравнялся  г-н  де
Карменж, уязвленная гордость его хотя и не укротилась, но, во всяком случае,
вошла в известные границы.
   - Ну, ну, - сказал он, силясь, улыбнуться, - похоже, что у  меня  сегодня
несчастный день. А ведь этот  человек  очень  подходил  к  данному  нам  его
величеством описанию того, с кем мы должны встретиться.
   Эрнотон хранил молчание.
   - Я с вами говорю, сударь, - сказал Сент-Малин, выведенный из  себя  этим
молчанием, которое он с полным основанием считал знаком  презрения  и  хотел
нарушить каким-нибудь решительным взрывом,  даже  если  бы  это  стоило  ему
жизни. - Я с вами говорю; вы что, не слышите?
   - Тот, кого нам описал его величество, не имел ни палки, ни собаки.
   - Это верно, - ответил Сент-Малин. - Поразмысли я хорошенько, у меня было
бы одной ссадиной меньше на плече и двумя следами от укусов -  на  бедре.  Я
вижу, что хорошо быть благоразумным и спокойным.
   Эрнотон не ответил. Он  приподнялся  на  стременах,  приставил  ладонь  к
глазам, чтобы лучше видеть, и сказал:
   - Вон там стоит и поджидает нас тот, кого мы ищем.
   - Черт возьми, сударь, - глухо вымолвил Сент-Малин, завидуя новому успеху
своего спутника, - у вас зоркие  глаза.  Я-то  едва-едва  различаю  какую-то
черную точку.
   Эрнотон, продолжая ехать вперед, не отвечал. Вскоре уже и Сент-Малин смог
увидеть и узнать человека, описанного  королем.  Опять  им  овладело  дурное
чувство, он пришпорил коня, чтобы подъехать первым.
   Эрнотон этого ждал. Он взглянул на него безо всякой угрозы и даже как  бы
непреднамеренно. Этот взгляд заставил Сент-Малина сдержаться, и  он  перевел
коня на шаг.

Глава 30

СЕНТ-МАЛИН

   Эрнотон не ошибся: указанный им человек был действительно Шико.
   Он тоже обладал отличным зрением и слухом  и  потому  издалека  увидел  и
услышал приближение всадников.
   Он предполагал, что они ищут именно его, и потому стал их ждать.
   Когда у него уже не осталось на этот счет никаких сомнений и  он  увидел,
что оба всадника направляются  прямо  к  нему,  он  безо  всякой  аффектации
положил  руку  на  рукоять  длинной  шпаги,  словно  стремясь  придать  себе
благородную осанку.
   Эрнотон и Сент-Малин переглянулись, не произнеся ни слова.
   - Говорите, сударь, если вам угодно, - сказал с поклоном  Эрнотон  своему
противнику.  Ибо  при  данных  обстоятельствах  слово  "противник"   гораздо
уместнее, чем "спутник".
   У Сент-Малина перехватило дыхание: любезность эта  показалась  ему  столь
неожиданной, что горло у него  сжалось.  Вместо  ответа  он  только  опустил
голову.
   Видя, что он решил молчать, Эрнотон заговорил.
   - Милостивый государь, - обратился он к Шико, - этот господин и я -  ваши
покорные слуги.
   Шико поклонился с самой любезной улыбкой.
   - Не будет ли нескромным с нашей стороны, - продолжал молодой человек,  -
спросить, как ваше имя?
   - Меня зовут Тень, сударь, - ответил Шико.
   - Вы чего-нибудь ожидаете?
   - Да, сударь.
   - Вы, конечно, будете так добры, что скажете нам, чего вы ждете?
   - Я жду письма.
   - Вы понимаете, чем вызвано наше любопытство, сударь, для вас  отнюдь  не
оскорбительное?
   Шико снова поклонился, причем улыбка его стала еще любезнее.
   - Откуда вы ждете письма? - продолжал Эрнотон.
   - Из Лувра.
   - Какая на нем печать?
   - Королевская.
   Эрнотон сунул руку за пазуху.
   - Вы, наверное, узнали бы это письмо? - спросил он.
   - Да, если бы вы мне его показали.
   Эрнотон вынул из-за пазухи письмо.
   - Да, это оно, - сказал  Шико.  -  Вы  знаете,  конечно,  что  для  пущей
верности я должен кое-что дать взамен?
   - Расписку?
   - Вот именно.
   - Сударь, - продолжал Эрнотон, - король поручил мне везти это письмо.  Но
вручить его вам поручено моему спутнику.
   И с этими словами он передал  письмо  Сент-Малину,  который  взял  его  и
вручил Шико.
   - Благодарю вас, господа, - сказал тот.
   - Как видите, мы точно выполнили порученное нам дело.  На  дороге  никого
нет, так что никто не видел, как мы с вами заговорили и передали вам письмо.
   - Совершенно верно, сударь,  охотно  признаю  это  и,  если  понадобится,
подтвержу. Теперь моя очередь.
   - Расписку! - в один голос произнесли молодые люди.
   - Кому из вас должен я ее передать?
   - Король на этот счет не сказал ничего! - вскричал Сент-Малин,  угрожающе
глядя на своего спутника.
   - Напишите две расписки, сударь, - сказал Эрнотон, - и дайте  каждому  из
нас. Отсюда до Лувра далеко, а по дороге со мной или с этим господином может
приключиться какое-нибудь несчастье.
   Когда Эрнотон произносил эти слова, в глазах его тоже загорелся  недобрый
огонек.
   - Вы, сударь, человек рассудительный, - сказал Шико Эрнотону.
   Он вынул из кармана записную книжку, вырвал две  странички  и  на  каждой
написал:
   "Получено от г-на Рене де Сент-Малина письмо, привезенное г-ном Эрнотоном
де Карменжем.
   Тень".
   - Прощайте, сударь, - сказал Сент-Малин, беря свою расписку.
   - Прощайте, сударь, доброго пути! - добавил Эрнотон. -  Может  быть,  вам
нужно передать в Лувр еще что-нибудь?
   - Ничего решительно, господа. Большое вам спасибо, - сказал Шико.
   Эрнотон и Сент-Малин повернули коней к Парижу, а Шико пошел своей дорогой
таким скорым шагом, что ему позавидовал бы самый быстроходный мул.
   Когда он скрылся из  вида,  Эрнотон,  не  проехав  и  ста  шагов,  резким
движением остановил коня и, обращаясь к Сент-Малину, сказал:
   - Теперь, сударь, спешивайтесь, если вам угодно.
   - А зачем, милостивый государь? - удивленно спросил Сент-Малин.
   - Поручение нами выполнено, а у нас есть  о  чем  поговорить.  Место  для
такого разговора здесь, по-моему, вполне подходящее.
   - Пожалуйста, сударь, - сказал Сент-Малин,  по  примеру  своего  спутника
слезая с лошади.
   Когда он спешился, Эрнотон подошел к нему и сказал:
   - Вы сами знаете, сударь, что, пока мы  были  в  пути,  вы  безо  всякого
вызова с моей стороны и нисколько себя не  стесняя  -  словом,  безо  всяких
оснований - тяжко оскорбляли меня. Более  того:  вы  хотели  заставить  меня
вынуть шпагу из  ножен  в  самый  неподходящий  момент,  и  я  вынужден  был
отказаться. Но сейчас момент самый подходящий, и я к вашим услугам.
   Сент-Малин выслушал эту речь с мрачным видом и хмуря брови.  Но  странное
дело! Бурный порыв ярости, захлестнувший было Сент-Малина и уносивший его за
все дозволенные пределы, схлынул. Сент-Малину больше не хотелось драться. Он
поразмыслил, и здравое суждение возобладало: он понимал, в каком  невыгодном
положении находится.
   - Сударь, - сказал он после краткой паузы, - когда я оскорблял вас, вы, в
ответ, оказывали мне услуги. Поэтому теперь я не  смог  бы  разговаривать  с
вами, как тогда.
   Эрнотон нахмурился.
   - Да, сударь, но вы еще думаете то, что недавно говорили.
   - Почем вы знаете?
   - Потому что все ваши слова подсказаны были завистью и злобой. С тех  пор
прошло часа два, и за это время зависть и злоба не могли иссякнуть  в  вашем
сердце.
   Сент-Малин покраснел, но не возразил ни слова. Эрнотон выждал  немного  и
продолжал:
   -  Если  король  предпочел  меня  вам,  значит,  мое  лицо   ему   больше
понравилось; если я не упал в Бьевру, то потому, что лучше вас езжу  верхом;
если я не принял вашего вызова в момент, когда вам  вздумалось  бросить  его
мне, значит, я рассудительнее вас; если пес того человека меня не укусил, то
потому, что я предусмотрительнее. Наконец, если я настаиваю сейчас, чтобы вы
вняли мне и вынули из ножен шпагу, значит, у меня больше подлинного  чувства
чести, а если вы станете колебаться - берегитесь, я скажу, что я  и  храбрее
вас.
   Сент-Малин весь  содрогался,  и  глаза  его  метали  молнии.  Все  дурные
страсти,  о  которых  говорил  Эрнотон,  одна  за  другой  накладывали  свой
отпечаток на его мертвенно-бледное лицо. При последнем слове,  произнесенном
его юным спутником, он как бешеный выхватил из ножен шпагу.
   Эрнотон уже стоял перед ним со шпагой в руке.
   - Послушайте,  милостивый  государь,  -  сказал  Сент-Малин,  -  возьмите
обратно последнее сказанное вами слово. Оно -  лишнее,  вы  должны  признать
это, ибо достаточно хорошо меня знаете, - вы же сами говорили, что да родине
мы живем на расстоянии двух лье друг от друга.  Возьмите  его  обратно.  Вам
должно быть вполне достаточно моего унижения. Зачем вам меня бесчестить?
   - Сударь, - сказал Эрнотон, - я  никогда  не  поддаюсь  порывам  гнева  и
говорю лишь то, что хочу сказать. Поэтому я ничего не стану брать обратно. Я
тоже достаточно щекотлив. При дворе я  человек  новый  и  не  хочу  краснеть
каждый раз, как мы с вами будем встречаться. Пожалуйста, скрестим  шпаги  не
только ради моего, но и ради вашего спокойствия.
   - О милостивый государь, я дрался одиннадцать раз, - произнес  Сент-Малин
с мрачной улыбкой,  -  и  из  моих  одиннадцати  противников  двое  погибли.
Полагаю, вы и это знаете?
   - А я, сударь, никогда еще не дрался, - ответил Эрнотон,  -  так  как  не
было подходящего случая. Теперь он представился, хотя я и не искал  его,  и,
по мне, он вполне подходящий, так что я хватаю его за волосы. Что ж,  я  жду
вас, милостивый государь.
   - Послушайте, - сказал Сент-Малин, покачав головой, - мы с вами  з