ел вдоль изгороди, окаймляющей цветники (из  ваших  окон  ее  можно
видеть), по направлению к теплицам.
   - Итак, вы говорите, что два путешественника.., вы ведь сказали,  что  их
было два?
   - Говорят, будто вошли двое, но я сам видел  только  одного,  человека  в
шерстяном камзоле.
   - Значит, по-вашему, этот человек живет в теплицах?
   - Весьма вероятно.
   - Из теплиц есть выход?
   - Да, есть, граф, в сторону города.
   Анри некоторое время молчал. Сердце его сильно билось.  Эти  подробности,
как будто бы не имевшие никакого значения,  для  него,  обладавшего  в  этом
таинственном деле как бы двойным зрением, были полны огромного интереса.
   Между тем наступила темнота, и оба молодых человека,  не  зажигая  света,
беседовали в комнате Жуаеза.
   Усталый после дороги, озабоченный  странными  событиями,  о  которых  ему
только что сообщили, не имея сил бороться с теми чувствами, которые они  ему
внушали, граф повалился на кровать брата  и  машинально  устремил  взгляд  в
темноту.
   - Значит, павильон принца там? - спросил дю Бушаж, указывая пальцем туда,
откуда, по всей видимости, появился неизвестный.
   - Видите огонек, мерцающий среди листвы?
   - Ну?
   - Там столовая.
   - А, - вскричал Анри, - он снова появился.
   - Да, он, несомненно, идет в теплицы к своему товарищу. Вы слышите?
   - Что?
   - Звук поворачиваемого в замке ключа.
   - Странно, - сказал дю Бушаж, - во всем этом  нет  ничего  необычного  и,
однако же...
   - Однако вас дрожь пробирает, верно?
   - Да, - сказал граф, - а это что такое?
   Послышался звук, напоминавший звон колокола.
   - Это сигнал к ужину для свиты принца. Пойдемте с нами ужинать, граф.
   - Нет, спасибо, сейчас мне ничего  не  нужно,  а  если  проголодаюсь,  то
позову кого-нибудь.
   - Не дожидайтесь этого, присоединяйтесь к нашей компании.
   - Нет, невозможно - Почему?
   - Его королевское высочество почти что приказал мне распорядиться,  чтобы
ужин мне приносили сюда. Но вы идите, не задерживайтесь из-за меня.
   - Спасибо, граф, доброй ночи. Следите хорошенько за нашим призраком.
   - О, можете на меня в этом отношении положиться.  Разве  что,  -  добавил
Анри, опасаясь, не выдал ли он себя, - разве что сон меня одолеет. Это более
вероятно да, на мой взгляд, и более разумно, чем подстерегать тени  каких-то
шпионов.
   - Разумеется, - засмеялся офицер.
   И он распрощался с дю Бушажем.
   Едва только он вышел из библиотеки, как Анри устремился в сад.
   - О, - шептал он, - это Реми! Это  Реми!  Я  узнал  бы  его  и  во  мраке
преисподней.
   И молодой человек, чувствуя, что колени у  него  дрожат,  прижал  влажные
ладони к своему горячему лбу.
   - Боже мой, - сказал он себе, - а может  быть,  это  просто  галлюцинации
моего несчастного больного мозга, может быть, мне суждено и во сне и  наяву,
и днем и ночью беспрестанно видеть два эти образа, проложивших такую  темную
борозду на всей моей жизни?  И  правда,  -  продолжал  он,  словно  чувствуя
потребность убеждать самого себя, - зачем бы Реми находиться здесь, в замке,
у герцога Анжуйского? Что ему тут делать? Какая связь может быть  у  герцога
Анжуйского с Реми? И наконец, как он мог покинуть Диану, с  которой  никогда
не расстается? Нет, это не он!
   Но  в  следующий  же  миг  какая-то  внутренняя  убежденность,  глубокая,
инстинктивная, возобладала над сомнением:
   - Это он! Это он! - в отчаянии прошептал  Анри,  прислонившись  к  стене,
чтобы не упасть.
   Не успел он выразить в словах эту  властную,  неодолимую,  господствующую
над всем мысль, как снова раздался лязгающий звук ключа  в  замке,  и,  хотя
звук этот был едва слышен, его уловил слух возбужденного до крайности Анри.
   Невыразимый трепет пробежал по всему телу юноши. Он снова прислушался.
   Вокруг него возникла такая тишина, что  он  различал  удары  собственного
сердца.
   Прошло несколько минут, но то, чего он ожидал, не появлялось.
   Но  хотя  глаза  ничего  не  видели,  слух  говорил   ему,   что   кто-то
приближается.
   Он услышал, как от чьих-то шагов заскрипел песок.
   Внезапно темная линия буковой поросли как-то зазубрилась: ему почудилось,
будто на этом черном фоне движутся тени еще более темные.
   - Он возвращается, - прошептал  Анри,  -  но  один  ли?  Есть  ли  с  ним
кто-нибудь?
   Тени двигались в ту сторону, где луна серебрила край пустыря.
   Когда человек в шерстяном камзоле,  идя  в  противоположном  направлении,
дошел до этого места, Анри показалось, будто он узнает Реми.
   На этот раз Анри ясно различил две тени: ошибки быть не могло.
   Смертельный холод сжал его сердце, словно превращая его в кусок мрамора.
   Обе тени двигались очень быстро и решительно.  Первая  была  в  шерстяном
камзоле, и теперь, как и давеча, графу показалось, что он узнал Реми.
   Вторую, целиком закутанную в мужской плащ, распознать было невозможно.
   И, однако, Анри чутьем угадал то, что не мог видеть.
   У него вырвался скорбный вопль,  и,  как  только  обе  таинственные  тени
исчезли за буками, он поспешил за ними, перебегая от дерева к дереву.
   - О господи, - шептал он, - не ошибаюсь ли я? Возможно ли это?

Глава 24

УВЕРЕННОСТЬ

   Дорога вела вдоль буковой рощи к высокой изгороди из терновника и шеренге
тополей, отделявших павильон герцога Анжуйского от остальной части парка.  В
этом уединенном уголке были красивые  пруды,  извилистые  тропинки,  вековые
деревья, - их пышные кроны луна заливала потоками  света,  в  то  время  как
внизу сгущался непроницаемый мрак.
   Приближаясь  к  изгороди,  Анри  чувствовал,  что  у  него  перехватывает
дыхание.
   И правда: столь вызывающе нарушить распоряжения принца и  заняться  такой
дерзновенной слежкой означало действовать не так,  как  подобает  верному  и
честному слуге короля, а  как  поступает  низкий  соглядатай  или  ревнивец,
готовый на любую крайность.
   Но тут преследуемый им человек, открывая калитку в  изгороди,  отделявшей
большой парк от малого, сделал движение, благодаря  которому  открылось  его
лицо: это был действительно  Реми.  Граф  отбросил  всякую  щепетильность  и
решительно двинулся вперед, невзирая ни на какие возможные последствия.
   Калитка закрылась. Анри перескочил прямо через  изгородь  и  снова  пошел
следом за таинственными посетителями принца.
   Они явно торопились.
   Но теперь у Анри появилась новая причина для  страха.  Услышав,  как  под
ногами Реми и его спутника заскрипел песок, герцог вышел из павильона.  Анри
бросился за самое толстое дерево и стал ждать.
   Увидел он очень мало: как Реми отвесил низкий  поклон,  как  его  спутник
сделал реверанс по-женски, вместо  того  чтобы  поклониться  по-мужски,  как
герцог в совершенном упоении предложил этой закутанной фигуре  опереться  на
его руку, словно он имел дело с женщиной.
   Затем все трое направились к павильону и исчезли в сенях. Двери  за  ними
закрылись.
   "Пора кончать, - подумал Анри,  -  надо  отыскать  более  удобное  место,
откуда я смогу увидеть малейшее движение, не будучи никем замеченным".
   Он выбрал группу  деревьев  между  павильонами  и  шпалерами  с  фонтаном
посередине. Это было непроницаемое убежище: не ночью же, во мраке холодном и
сыром у этого фонтана, стал бы принц пробираться через кустарник к воде.
   Спрятавшись за статую,  высившуюся  над  фонтаном,  и  достаточно  высоко
устроившись на пьедестале, Анри мог видеть все, что происходило в павильоне,
ибо как раз перед ним находилось его главное окно.
   Так как никто не мог или, вернее, не имел права проникнуть сюда,  никаких
предосторожностей не принимали.
   В комнате стоял роскошно накрытый стол, уставленный драгоценными винами в
графинах венецианского хрусталя.  У  стола  стояло  только  два  кресла  для
участников ужина.
   Герцог направился к  одному  из  них,  отпустил  руку  спутника  Реми  и,
пододвинув для него другое, сказал что-то, видимо предлагая ему снять  плащ,
очень удобный для хождения по ночам, но совершенно  неуместный,  когда  цель
этого хождения достигнута и когда цель эта - ужин.
   Тогда особа, к которой обращался принц, сбросила плащ  на  стул,  и  свет
факелов ярко озарил бледное, величественно прекрасное лицо женщины,  которую
сразу же узнали расширенные от ужаса глаза Анри.
   Это была дама из таинственного  дома  на  улице  Августинцев,  фландрская
путешественница -  словом,  это  была  та  самая  Диана,  чей  взгляд  разил
насмерть, словно удар кинжала.
   На этот раз она была в женской одежде,  в  платье  из  парчи:  бриллианты
сверкали у нее на шее, в прическе и на запястьях.
   От этих украшений еще заметнее  казалась  бледность  ее  лица.  В  глазах
сверкало такое пламя, что  можно  было  подумать,  будто  герцог,  употребив
какой-то магический прием, вызвал к себе не живую женщину, а ее призрак.
   Если бы статуя, которую Анри охватил руками холоднее мрамора, не  служила
ему опорой, он упал бы ничком в бассейн фонтана.
   Герцог был, видимо, опьянен радостью. Он пожирал глазами это изумительное
существо, сидевшее против него и едва прикасавшееся к поставленным перед ним
яствам. Время от времени Франсуа тянулся через весь стол,  чтобы  поцеловать
руку своей бледной и молчаливой сотрапезницы. Она же принимала  эти  поцелуи
так бесчувственно, словно рука ее была изваяна из алебастра, с которым могла
сравниться по белизне и прозрачности.
   Время от времени Анри вздрагивал, поднимал  руку,  вытирая  ледяной  пот,
струившийся у него по лбу, и задавал себе вопрос:
   - Живая она? Или мертвая?
   Герцог, изо всех сил пуская в ход все свое красноречие,  старался,  чтобы
строгое чело его сотрапезницы разгладилось.
   Реми один прислуживал за столом, так как герцог удалил всю  свою  челядь.
Иногда, проходя за стулом  своей  госпожи,  он  слегка  задевал  ее  локтем,
видимо,  для  того,   чтобы   оживить   этим   прикосновением,   вернуть   к
действительности или, вернее, напомнить, где и для чего она находится.
   Тогда лицо  молодой  женщины  заливалось  краской,  в  глазах  вспыхивала
молния, она улыбалась, словно какой-то волшебник дотрагивался до  скрытой  в
этом умном автомате пружины, и механизм глаз давал  искры,  механизм  щек  -
румянец, а механизм губ - улыбку.
   Затем она снова становилась неподвижной.
   Принц тем временем приблизился к ней, стараясь пламенными речами  оживить
свою новую победу.
   И вот Диана, которая время от времени  поглядывала  на  роскошной  работы
столовые часы, висевшие на противоположной стене как раз над головой принца,
Диана, видимо, сделала над собой усилие и, не  переставая  улыбаться,  стала
более оживленно поддерживать разговор.
   Анри в своем  укрытии  за  плотной  завесой  листвы  ломал  себе  руки  и
проклинал все мироздание, начиная от женщин, созданных  господом  богом,  до
самого господа бога.
   Ему казалось чудовищным, возмутительным, что эта столь чистая  и  строгая
женщина поступает как все, поддаваясь ухаживаниям принца лишь потому, что он
принц, и уступает любви, потому что в этом дворце любовь покрыта позолотой.
   Его отвращение к Реми дошло до того, что он безжалостно вырвал бы у  него
внутренности, чтобы убедиться, действительно ли у  этого  чудовища  кровь  и
сердце человека. В этом судорожном приступе ярости и презрения протекало для
Анри время ужина, столь сладостное для герцога Анжуйского.
   Диана позвонила.  Принц,  разгоряченный  вином  и  своими  же  страстными
речами, встал из-за стола и подошел к Диане, чтобы поцеловать ее.
   У Анри кровь застыла в жилах. Он схватился за бедро, ища шпагу, за грудь,
ища кинжал.
   На устах Дианы заиграла странная  улыбка,  которая,  наверно,  не  бывала
дотоле ни на чьем лице, и она задержала принца, не давая ему подойти ближе.
   - Монсеньер, - сказала она, - позвольте мне, прежде чем  я  встану  из-за
стола,  разделить  с  вашим  высочеством  этот  персик,  который   мне   так
приглянулся.
   С этими словами она протянула руку к золотой  филигранной  корзинке,  где
лежало штук двадцать великолепных персиков, и взяла один.
   Затем, отцепив  от  пояса  прелестный  ножичек  с  серебряным  лезвием  и
малахитовой  рукояткой,  она  разделила  персик  на  две  половинки  и  одну
предложила принцу. Тот схватил персик и жадно поднес  его  к  губам,  словно
поцеловал губы Дианы.
   Этот страстный порыв так сильно подействовал на него самого,  что  в  тот
миг, когда он вонзил зубы в  персик,  взгляд  его  заволокло  словно  темным
облаком.
   Принц поднес руку ко лбу, отер капли пота, только что выступившие на нем,
и проглотил откушенный кусочек.
   Эти капли пота являлись, по-видимому, симптомами внезапного  недомогания,
ибо пока Диана ела свою половинку персика, принц  уронил  остаток  своей  на
тарелку и, с усилием поднявшись с места, видимо, предложил своей  прекрасной
сотрапезнице выйти с ним в сад подышать свежим воздухом. Диана встала и,  не
произнеся ни слова, оперлась на подставленную ей руку герцога. Реми проводил
их взглядом, особенно пристально посмотрел он на принца, пришедшего  в  себя
на свежем воздухе.
   Пока они  шли,  Диана  вытерла  лезвие  своего  ножика  расшитым  золотом
платочком и вставила его в шагреневые ножны.
   Они подошли совсем  близко  к  кусту,  где  прятался  Анри.  Принц  пылко
прижимал к своему сердцу руку молодой женщины.
   - Мне стало лучше, - сказал он, - но в голове я все  же  ощущаю  какую-то
тяжесть. Видно, я слишком сильно полюбил, сударыня.
   Диана сорвала несколько веточек жасмина, побег клематиса и две прелестные
розы из тех, что покрывали словно ковром с одной стороны цоколь  статуи,  за
которой притаился испуганный Анри.
   - Что это вы делаете, сударыня? - спросил принц.
   - Меня всегда уверяли, монсеньер, - сказала она, -  что  запах  цветов  -
лучшее лекарство при головокружениях. Я делаю букет в надежде, что, принятый
вами из моих рук, он возымеет волшебное действие, на которое я рассчитываю.
   Но, составляя свой букет, она уронила одну розу, и принц поспешил  учтиво
поднять ее.
   Франсуа нагнулся и выпрямился очень быстро, однако не  настолько  быстро,
чтобы за это время Диана не успела слегка  обрызгать  другую  розу  какой-то
жидкостью из золотого флакончика, который она вынула из-за своего корсажа.
   Потом она взяла розу, поднятую принцем, и прикрепила ее к поясу.
   - Эту возьму я. Обменяемся.
   И в обмен на розу, взятую из рук принца, она протянула ему букет.
   Принц жадно схватил его, с наслаждением вдохнул  аромат  цветов  и  обнял
Диану за талию. Но это сладостное прикосновение, по всей видимости,  вызвало
у Франсуа такое смятение чувств, что он упал на колени и принужден был сесть
на стоявшую тут же скамью.
   Анри не терял их обоих из виду,  что  не  мешало  ему  время  от  времени
бросать  взгляд  в  сторону  Реми,  который,  оставшись  в  павильоне,  ждал
окончания  этой  сцены  или,  вернее,  с  напряженным  вниманием  следил  за
происходящим, стараясь ничего не упустить.
   Увидев, что принц упал, он подошел к двери и стал на пороге.
   Диана, со своей стороны, чувствуя, что принц теряет силы,  села  рядом  с
ним на скамейку.
   Приступ дурноты продолжался у Франсуа на этот  раз  дольше,  чем  первый.
Голова принца свесилась на грудь, он, видимо,  упустил  нить  своих  мыслей,
почти что потерял сознание. Но пальцы его все время судорожно шевелились  на
руке Дианы, словно  он  инстинктивно  продолжал  погоню  за  своей  любовной
химерой.
   Наконец он медленно поднял голову, и так как губы его оказались на уровне
лица Дианы, он сделал усилие,  чтобы  коснуться  ими  губ  своей  прекрасной
гостьи. Но молодая женщина, словно не заметив этого движения, встала.
   - Вы плохо себя чувствуете, монсеньер? Лучше возвратимся.
   - Да, да, возвратимся! - вскричал принц, словно внезапно обрадовавшись, -
да, пойдемте, благодарю вас!
   Шатаясь, он встал. Теперь уже не Диана опиралась на руку принца, а он  на
руку Дианы. Благодаря этой поддержке ему стало  легче  идти,  он,  казалось,
забыл о лихорадке и головокружении. Внезапно  выпрямившись  и  почти  застав
Диану врасплох, он прижал губы к шее молодой женщины.
   Та вздрогнула всем телом, словно  ощутила  не  поцелуй,  а  прикосновение
раскаленного железа.
   - Реми, подайте факел! - крикнула она. - Факел!
   Тотчас же Реми зашел обратно в столовую и от свечей, горевших  на  столе,
зажег  факел,  который  лежал  отдельно  на  маленьком   столике.   Поспешно
вернувшись с факелом в руке к входу в павильон, он протянул его Диане.
   - Вот, сударыня!
   - Куда угодно направиться вашему высочеству?  -  спросила  Диана,  хватая
факел и в то же время отворачивая голову.
   - О, в спальню!., в спальню!.. И вы поможете мне  дойти,  не  правда  ли,
сударыня? - сказал принц, словно в каком-то опьянении.
   - С удовольствием, монсеньер, - ответила Диана. Идя рядом с принцем,  она
подняла факел.
   Реми же направился в глубину павильона и открыл  там  окно,  куда  воздух
ворвался с такой силой, что факел в руках  Дианы,  словно  вспыхнув  гневом,
бросил свое пламя и дым прямо в лицо Франсуа, стоявшему на самом сквозняке.
   Влюбленные - как полагал Анри - прошли таким образом через всю галерею до
комнаты герцога и исчезли за  портьерой,  затканной  лилиями,  которой  была
завешена дверь.
   Анри созерцал эту сцену со все усиливающимся  бешенством,  доходившим  до
того, что он почти терял сознание.
   У него словно хватало сил лишь на то, чтобы проклинать судьбу, подвергшую
его такому жестокому испытанию.
   Когда он вышел из своего укрытия, руки его бессильно свисали вдоль  тела,
невидящий  взгляд  устремлен  был  в  пространство;  полумертвый,   он   уже
намеревался возвращаться в замок в отведенное ему помещение.
   Но в тот же миг портьера, за которой только что исчезли  Диана  и  принц,
дернулась, и молодая женщина, устремившись  в  столовую,  увлекла  за  собой
Реми, который все время неподвижно  стоял  на  месте,  видимо,  поджидая  ее
возвращения.
   - Идем!.. - сказала она. - Идем, все кончено!..
   И оба, словно пьяные, безумные или охваченные приступом буйства, выбежали
в сад.
   Но Анри при виде их обрел все свои силы.  Он  бросился  им  навстречу,  и
внезапно они наткнулись на него посреди аллеи: он стоял перед ними, скрестив
руки, в молчании более устрашающем, чем  какие  бы  то  ни  было  угрозы.  И
действительно, Анри дошел до такого  умоисступления,  что  готов  был  убить
всякого, кто стал бы утверждать, будто женщины отнюдь не чудовища, созданные
адскими силами для того, чтобы осквернять весь мир.
   Он схватил Диану за руку и не дал ей идти дальше, несмотря на вырвавшийся
у нее крик ужаса, несмотря даже на  то,  что  Реми  приставил  к  груди  его
кинжал, слегка оцарапавший кожу.
   - О, вы меня, наверно, не узнаете, - сказал он, ужасающе скрипя зубами, -
я тот наивный юноша, который любил вас и  которому  вы  отказались  подарить
свою любовь, уверяя, что для вас нет будущего, а  есть  только  прошлое.  А,
прекрасная лицемерка, и ты, подлый обманщик, наконец-то я узнал вас,  будьте
вы прокляты! Одной я говорю: презираю тебя, другому - ты мне омерзителен!
   - Дорогу!  -  крикнул  Реми  задыхающимся  голосом.  -  Дорогу,  безумный
мальчишка, не то...
   - Хорошо, - ответил Анри, - докончи свое дело, умертви мое тело, негодяй,
раз ты уже убил мою душу.
   - Молчи! - яростно прошептал Реми, надавливая  на  нож,  приставленный  к
груди молодого человека.
   Но Диана с силой оттолкнула руку Реми  и,  схватив  за  руку  дю  Бушажа,
притянула его к себе.
   Диана была мертвенно-бледна. Ее прекрасные волосы, разметавшись, упали на
плечи, от прикосновения руки ее к своему сжатому кулаку Анри  ощутил  холод,
словно коснулся трупа.
   - Сударь, - сказала она, - не судите  дерзновенно  о  том,  что  известно
одному богу!.. Я -  Диана  де  Меридор,  возлюбленная  господина  де  Бюсси,
которого герцог Анжуйский дал подло убить, когда мог его спасти. Неделю тому
назад Реми за