рх деревьев обозреть местность. Ну-ка полезай,  Орильи,  или  нет,
лучше полезу я: начальник должен все видеть сам.
   - А куда приставить лестницу, монсеньер? - спросил лицемерный слуга.
   - Да куда угодно, хотя бы к этой стене.
   Лестница была приставлена, и герцог стал подниматься.
   Что  касается  часового,  то,  либо  угадав  намерение  принца,  либо  из
врожденного  чувства  скромности,  он  повернул  голову  в   противоположную
сторону. Герцог взобрался на самый верх лестницы, Орилъи остался внизу.
   Комната, где Анри поместил Диану, была устлана циновками;  в  ней  стояли
массивная дубовая кровать с шерстяным пологом, стол и несколько стульев.
   Весть  о  гибели  герцога  Анжуйского,  полученная  в   лагере   онисских
кавалеристов, казалось, сняла с души Дианы тяжелое бремя. Она попросила Реми
принести ей поесть, и он с величайшей радостью исполнил эту просьбу. Сейчас,
впервые после того, как ей пришлось узнать о смерти отца, Диана прикоснулась
к еде более существенной, чем кусок хлеба. В первый раз выпила она несколько
капель рейнского вина, которое кавалеристы нашли в  погребе  и  принесли  дю
Бушажу.
   Как ни легок был этот ужин,  но  после  него  кровь  Дианы,  возбужденная
сильными переживаниями и тяготами, выпавшими ей на долю, сильнее  прилила  к
ее сердцу, чего не было уже давно. Реми  увидел,  что  глаза  ее  слипаются,
голова клонится на плечо. Он потихоньку вышел и лег  у  порога,  потому  что
всегда так поступал со времени их отъезда из Парижа.
   Вследствие этих-то его стараний обеспечить Диане спокойную  ночь  Орильи,
поднявшись наверх, нашел Реми лежащим поперек коридора.
   Диана же спала, облокотясь о стол,  подперев  голову  рукой,  откинувшись
стройным, гибким станом на спинку высокого резного стула. Маленький железный
светильник, стоявший на столе у еще наполовину полной  тарелки,  озарял  эту
картину, на первый взгляд столь мирную. А между тем здесь только что  стихла
буря, которой вскоре предстояло разразиться снова.
   В хрустальном кубке лучилось чистое, как  расплавленный  алмаз,  рейнское
вино, едва пригубленное Дианой. Этот большой прозрачный сосуд в  виде  чаши,
стоявший между головкой Дианы и лампой, смягчал ее свет  и  придавал  особую
нежность цвету лица спящей молодой женщины. Глаза  Дианы  были  закрыты,  на
легких веках проступали голубоватые жилки, рот был нежно полуоткрыт,  волосы
отброшены назад  поверх  шерстяного  капюшона,  составлявшего  часть  грубой
мужской одежды, которую  Диана  носила  в  дороге.  Она  предстала  поистине
небесным видением взглядам, которые намеревались дерзновенно раскрыть  тайну
ее уединения.
   Восторг, вызванный  этим  зрелищем,  выразился  на  лице  и  в  движениях
герцога; опершись руками о подоконник, он жадно глядел  на  представшее  его
взору  чарующее  создание.  Но  вдруг  лицо  герцога  омрачилось,  и  он   с
лихорадочной поспешностью спустился на несколько ступенек вниз. Казалось, он
хотел поскорее уйти от света, падавшего из окна. Очутившись в полумраке,  он
прислонился к стене, скрестил руки на груди и задумался.
   Орильи, исподтишка наблюдавший за ним, подметил, что взор его устремлен в
одну точку,  как  это  бывает  с  человеком,  перебирающим  смутные  далекие
воспоминания.
   Простояв минут десять в глубоком раздумье, герцог снова взобрался  наверх
и снова начал  пристально  глядеть  в  окно.  Но,  видимо,  ему  не  удалось
удостовериться в том, что он хотел себе уяснить, ибо его  брови  по-прежнему
хмурились, а во взгляде была все та же неуверенность.
   Неизвестно, долго ли пребывал бы он в таком положении, если бы к лестнице
не подбежал Орильи.
   - Спускайтесь скорее, монсеньер, - сказал он, - я  слышу  чьи-то  шаги  в
конце ближайшей улицы.
   Но вместо того, чтобы последовать этому совету,  герцог  стал  спускаться
медленно, все еще погруженный в воспоминания.
   - Наконец-то! - произнес Орильи.
   - А с какой стороны был шум? - спросил принц.
   - Оттуда, - ответил Орильи, и рукой он указал в сторону какого-то темного
переулка.
   Герцог прислушался.
   - Я ничего не слышу, - сказал он.
   - Вероятно, тот, кто шел, спрятался. Какой-нибудь  соглядатай  следит  за
нами.
   - Убери лестницу, - сказал принц.
   Орильи повиновался. Тем временем герцог сел на одну из  каменных  скамей,
установленных по обе стороны входной двери.
   Шум не повторился, и никто не появился у выхода из переулка.
   Орильи подошел к герцогу.
   - Ну что, монсеньер, - спросил он, - хороша она?
   - Дивно хороша, - мрачно ответил герцог.
   - Почему же вы загрустили, монсеньер? Она вас увидела?
   - Она спит.
   - Что же вас в таком случае смущает?
   Принц не ответил.
   - Брюнетка?.. Блондинка?.. - спрашивал Орильи.
   - Странное дело, Орильи, - сказал герцог в раздумье, - я уже где-то видел
эту женщину.
   - Стало быть, вы ее узнали?
   - Нет! Как я ни старался припомнить, имя,  связанное  с  этим  лицом,  не
всплывает в моей памяти. Знаю только, что я поражен в самое сердце.
   Орильи с удивлением поглядел на  принца,  а  затем  произнес  с  улыбкой,
иронического характера которой и не пытался скрыть.
   - Подумать только!
   - А вы, сударь, не смейтесь, пожалуйста,  -  сухо  заметил  принц.  -  Не
видите, что ли, что я страдаю.
   - Что вы, монсеньер? Возможно ли это? - вскричал Орильи.
   - Да, это так, как я тебе говорю. Сам не понимаю, что со  мной  творится.
Но, - добавил он с мрачным видом, - кажется, не следовало мне смотреть.
   - Но именно потому, что эта женщина произвела на вас  такое  впечатление,
надо дознаться, кто она.
   - Разумеется, надо, - сказал Франсуа.
   - Поищите хорошенько в ваших воспоминаниях, монсеньер. Вы видели  ее  при
дворе?
   - Нет, не думаю.
   - Во Франции, в Наварре, во Фландрии?
   - Нет.
   - Не испанка ли она?
   - Не думаю.
   - Англичанка, фрейлина королевы Елизаветы?
   - Нет, нет, кажется, у нее какая-то более тесная  связь  с  моей  жизнью.
Сдается мне, я видел ее при каких-то ужасных обстоятельствах.
   - Тогда вам будет легко узнать ее. Слава богу, в жизни вашей,  монсеньер,
было не слишком много таких обстоятельств, о каких ваше высочество  изволили
сейчас упомянуть.
   - Ты так полагаешь? - спросил Франсуа с самой мрачной улыбкой.
   Орильи поклонился.
   - Видишь ли, - сказал герцог, - сейчас я уже  достаточно  овладел  собой,
чтобы разобраться в своих ощущениях. Эта женщина  прекрасна,  но  прекрасна,
как покойница, как призрак, как существо, которое видишь во сне. Вот  мне  и
кажется, что я видел ее во сне. Два  или  три  раза  в  жизни,  -  продолжал
герцог, - мне снились страшные сны, память о которых до сих пор леденит  мне
душу. Ну да, теперь я уверен, - женщина, находящаяся там  наверху,  являлась
мне в сновидениях.
   - Монсеньер, монсеньер!  -  вскричал  Орильи.  -  Да  разрешит  мне  ваше
высочество сказать, что не часто приходилось мне слышать, чтобы вы  с  такой
душевной болью говорили о треволнениях, связанных  со  сном.  Сердце  вашего
высочества, по счастью, так закалено, что может поспорить  с  самой  твердой
сталью, и я надеюсь, что в него не вопьются  ни  живые  люди,  ни  призраки.
Знаете, монсеньер, не ощущай я на себе тяжести чьего-то  взгляда,  следящего
за нами из той вон улицы, я бы, в свою очередь, взобрался  на  лестницу,  и,
можете мне поверить, я бы разобрался и в  сновидении,  и  в  призраке,  и  в
страхе, который испытывает ваше высочество.
   - Да, да, ты прав, Орильи. Поди за лестницей, установи ее, поднимись.  Не
все ли равно, что кто-то подсматривает? Ты же мой человек! Погляди,  Орильи,
погляди!
   Орильи уже начал было выполнять приказание своего повелителя,  как  вдруг
послышались чьи-то торопливые шаги, и Анри закричал герцогу:
   - Тревога, монсеньер, тревога.
   Орильи мгновенно оказался возле принца.
   - Вы? - сказал герцог. - Это вы, граф? А под каким предлогом оставили  вы
свои пост?
   - Монсеньер, - решительно ответил Анри, - если  ваше  высочество  найдете
нужным покарать меня, вы это сделаете. Но  я  счел  долгом  явиться  сюда  и
потому явился.
   Герцог с многозначительной улыбкой взглянул наверх на окно и спросил:
   - При чем тут ваш долг, граф? Объяснитесь.
   - Монсеньер, со стороны Шельды показались всадники, и  неизвестно,  враги
это или друзья.
   - Их много? - тревожно спросил герцог.
   - Очень много, монсеньер.
   - В таком случае, граф, вы хорошо сделали, что не  проявили  безрассудной
отваги и возвратились. Поднимите своих  кавалеристов,  мы  отправимся  вдоль
берега речки, поищем место, где она  менее  широка.  Самое  лучшее,  что  мы
сможем сделать, - это уйти отсюда.
   - Бесспорно, монсеньер, но мне думается, необходимо  срочно  предупредить
моего брата.
   - Для этого достаточно двух человек.
   - Если так, - сказал Анри, - я поеду с кем-либо из онисских кавалеристов.
   - Нет, нет, черт возьми! - раздраженно вскричал Франсуа. - Нет, дю Бушаж,
вы остаетесь с нами. Гром и молния! Не расставаться же с  таким  защитником,
как вы!
   - Ваше высочество возьмете с собой весь отряд?
   - Весь.
   - Слушаюсь, монсеньер, - с поклоном ответил Анри. - Через сколько времени
ваше высочество думаете выступить?
   - Сию минуту, граф!
   - Эй, кто там есть? - крикнул Анри.
   На его зов из переулка тотчас, словно он там дожидался своего начальника,
вышел все тот же офицер.
   Анри отдал ему необходимые приказания, и во мгновение ока со всех  сторон
поселка  на  площадь  стали  стекаться  кавалеристы,  на  ходу  готовясь   к
выступлению.
   Собрав их вокруг себя, герцог сказал:
   - Господа, похоже, что принц  Оранский  выслал  за  мной  погоню,  но  не
подобает члену французского  королевского  дома  быть  захваченным  в  плен,
словно после сражения, вроде битвы при Пуатье или при Павии. Уступим поэтому
численному превосходству противника и отойдем к Брюсселю.  Пока  я  нахожусь
среди вас, я спокоен за свою честь и свободу.
   Затем, отведя Орильи в сторону, он сказал ему следующее:
   - Ты останешься здесь. Эта женщина не может нас сопровождать, к тому же я
достаточно хорошо знаю этих Жуаезов: сопровождая меня, он не осмелится взять
с собой любовницу. Мы едем не  на  бал  и  помчимся  так  быстро,  что  дама
выбьется из сил.
   - Куда направляется монсеньер?
   - Во Францию. Кажется, тут мои дела обстоят совсем скверно.
   - Но куда именно? Не думает ли  монсеньер,  что  возвращаться  сейчас  ко
двору было бы неосторожно?
   - Конечно, и, вероятнее всего, я остановлюсь в одном из  своих  поместий,
например в Шато-Тьерри.
   - Ваше высочество это твердо решили?
   - Да, Шато-Тьерри место удобное во  всех  отношениях.  Это  на  приличном
расстоянии от Парижа - двадцать четыре лье. Там я  понаблюдаю  за  господами
Гизами,  которые  половину  года  проводят  в  Суассоне,  следовательно,   в
Шато-Тьерри ты мне и привезешь прекрасную незнакомку.
   - Но, монсеньер, она, может быть, и не даст себя привезти.
   - Да ты спятил? Ведь меня в Шато-Тьерри  сопровождает  дю  Бушаж,  а  она
следует за ним, так что, напротив, все это произойдет само собой.
   - Но ведь она  может  захотеть  отправиться  куда-нибудь  совсем  в  ином
направлении, если заметит, что я склонен везти ее к вам.
   - Не ко мне ты ее повезешь, а к графу дю Бушажу, - повторяю тебе. Ты что,
спятил? Честное слово, можно подумать, что ты впервые помогаешь мне в  таких
проделках! Есть у тебя деньги?
   - Два свертка червонцев, которые ваше высочество дали мне при  выезде  из
лагеря в польдерах.
   - Так действуй смело и  всеми  возможными  способами,  понимаешь,  всеми,
добейся того, чтобы прекрасная незнакомка очутилась в Шато-Тьерри.  Пожалуй,
приглядевшись поближе, я ее узнаю.
   - А слугу тоже привезти?
   - Да, если он не будет тебе помехой.
   - А если будет?
   - Поступи с ним как с камнем, который встретился бы тебе на  пути:  брось
его в канаву.
   - Слушаюсь, монсеньер.
   Пока гнусные заговорщики строили свои козни, дю Бушаж поднялся  наверх  и
разбудил Реми. Тот условным, известным только ему и Диане образом постучал в
дверь, и молодая женщина отперла ее.
   Позади Реми она увидела дю Бушажа.
   - Добрый вечер, сударь, - произнесла она с улыбкой, давным-давно  уже  не
появлявшейся у нее на лице.
   - Простите меня, сударыня,  -  торопливо  сказал  граф,  -  я  пришел  не
докучать вам, а проститься с вами.
   - Проститься? Вы уезжаете, господин граф?
   - Да, сударыня, во Францию.
   - И вы нас оставляете?
   - Я вынужден так поступить, сударыня. Прежде всего я должен  повиноваться
принцу королевского дома.
   - Принцу? Здесь есть принц? - спросил Реми.
   - Какому принцу? - проговорила Диана, бледнея.
   - Герцогу Анжуйскому, которого все считали погибшим. Он  чудом  спасся  и
присоединился к нам.
   У Дианы вырвался пронзительный крик, а Реми побледнел как смерть.
   - Повторите, - пробормотала Диана, - что монсеньер герцог Анжуйский  жив,
что он здесь.
   - Если бы его здесь не было, сударыня, и  если  бы  он  не  приказал  мне
сопровождать его, я бы проводил вас в монастырь, куда, как вы сообщили  мне,
вы собираетесь удалиться.
   - Да, да, - сказал Реми, - в монастырь, сударыня, в монастырь.
   И он прижал палец к губам. Диана едва заметно  кивнула  головой,  и  Реми
стало ясно, что она его поняла.
   - Я тем охотнее проводил бы вас, сударыня, что боюсь, как бы люди герцога
не стали вам докучать.
   - Почему?
   - Да, я имею все  основания  считать,  что  ему  известно  о  присутствии
женщины в этом  доме,  и  он,  наверное,  думает,  что  эта  женщина  -  моя
приятельница.
   - Что заставляет вас так думать?
   - Наш юный офицер онисцев видел, как он приставлял  к  стене  лестницу  и
смотрел в ваше окно.
   - О, - вскричала Диана. - Боже мой! Боже мой!
   - Успокойтесь, сударыня. Офицер слышал, как он  сказал  своему  спутнику,
что не знает вас.
   - Все равно, все равно, - твердила Диана, глядя на Реми.
   - Все будет, как вы пожелаете, сударыня, все, - сказал Реми, и  лицо  его
приняло выражение непоколебимой решимости.
   - Не волнуйтесь, сударыня, - продолжал Анри, - герцог сию минуту уезжает.
Через четверть часа вы останетесь одни и будете совершенно  свободны.  Итак,
разрешите мне почтительнейше проститься  и  еще  раз  уверить  вас,  что  до
последнего дыхания  мое  сердце  будет  биться  только  для  вас.  Прощайте,
сударыня, прощайте!
   И, склонившись благоговейно, как перед алтарем, граф отступил на шаг.
   - Нет, нет! - в лихорадочном волнении воскликнула Диана. -  Нет,  господь
не мог этого допустить! Он послал ему смерть и не мог его  воскресить.  Нет,
сударь, вы ошибаетесь, этот человек умер!
   И в ту же самую минуту, словно в ответ на ее горестный вопль  о  небесном
милосердии, с улицы донесся голос герцога:
   - Граф, граф, вы заставляете себя ждать!
   - Вы слышите, сударыня? - сказал Анри. - В последний раз - прощайте.
   И, пожав руку Реми, он сбежал с лестницы.
   Вся трепеща, словно птичка, которую заворожила ядовитая змея с Антильских
островов, Диана подошла к окну.
   Она увидела герцога верхом на  коне.  Свет  факелов,  которые  несли  два
онисских кавалериста, падал на его лицо.
   - Он жив, этот демон, он жив! - шепнула Диана на ухо Реми, и  шепот  этот
звучал так грозно, что верный слуга содрогнулся. -  Он  жив,  значит,  и  мы
должны жить. Он едет во Францию. Пусть так. Значит, и мы, Реми, должны ехать
во Францию.

Глава 12

ПОПЫТКА ПОДКУПА

   Поспешные сборы онисских кавалеристов сопровождались бряцанием  оружия  и
громкими криками. После их отъезда в городке воцарилась полнейшая тишина.
   Реми подождал, пока шум немного стих, а  потом  и  совсем  замер.  Затем,
полагая, что дом обезлюдел, он решил спуститься в зал нижнего этажа,  чтобы,
в свою очередь, подготовиться к отъезду.
   Но, открыв дверь в это помещение, он, к своему изумлению, увидел у  очага
какого-то человека, смотревшего  в  его  сторону.  По-видимому,  неизвестный
подстерегал Реми, хотя при его появлении принял нарочито равнодушный вид.
   Реми, как обычно, шел медленной, неуверенной поступью, с непокрытой лысой
головой, - его легко было принять за старика, согбенного бременем лет.
   Человек, к которому он приближался, сидел спиной к свету, и Реми  не  мог
рассмотреть его.
   - Простите, сударь, - сказал он, - я думал, что остался  здесь  один  или
почти один.
   - Я тоже так полагал, - ответил неизвестный, - но с радостью вижу, что  у
меня будут попутчики.
   - О, весьма невеселые попутчики, - поспешил ответить  Реми,  -  так  как,
кроме больного юноши, которого я везу домой во Францию...
   -  Ах,  -  внезапно   воскликнул   Орильи,   принимая   благодушный   вид
сострадательного доброго буржуа, - понимаю, кого вы имеете в виду!
   - В самом деле? - спросил Реми.
   - Да, речь идет о молодой особе.
   - О какой молодой особе? - вскричал Реми, настораживаясь.
   - Потише,  потише,  друг  мой,  не  сердитесь,  -  ответил  Орильи.  -  Я
управитель дома Жуаез, меня прислал к молодому господину его брат, и, уезжая
отсюда, граф поручил моему попечению  молодую  даму  и  ее  пожилого  слугу,
которые намереваются вернуться во Францию после того, как последовали за ним
во Фландрию.
   Так говорил он, приближаясь к Реми с  приветливой  улыбкой.  Теперь  свет
лампы падал прямо на его лицо.
   Реми смог его увидеть.
   Но вместо того чтобы,  в  свою  очередь,  подойти  к  неизвестному,  Реми
отпрянул, и на его изуродованном лице  промелькнуло  выражение,  похожее  на
ужас.
   - Вы не отвечаете? Можно подумать, что вы меня боитесь? - спросил  Орильи
с благодушнейшей улыбкой.
   - Сударь, -  пробормотал  Реми,  -  не  гневайтесь  на  бедного  старика,
которого горести и раны сделали пугливым в недоверчивым.
   - Тем более, друг мой, - ответил Орильи, -  вам  следует  принять  помощь
надежного попутчика. Я ведь к тому же, как только что сказал вам, говорю  от
имени человека, которому вы, полагаю, доверяете.
   - Разумеется, сударь.
   И Реми отступил на шаг.
   - Вы уходите?
   - Я иду посоветоваться с моей госпожой. Вы сами понимаете,  я  ничего  не
могу решить без нее.
   - О, разумеется, но позвольте мне самому явиться к ней, и я  подробнейшим
образом доложу о возложенной на меня миссии.
   - Нет, нет, благодарю вас. Моя госпожа, возможно, еще спит, а ее сон  для
меня священен.
   - Как угодно. Впрочем, я и не могу сказать вам ничего,  кроме  того,  что
мой господин велел мне сообщить вам.
   - Мне?
   - Вам и молодой даме.
   - Ваш господин граф дю Бушаж, не так ли?
   - Он самый.
   - Благодарю вас, сударь.
   Как только Реми закрыл дверь за собой, все, что обличало в нем  старость,
кроме лысины и морщин на лице, исчезло. Он поднялся по лестнице так  быстро,
что и двадцати пяти  лет  нельзя  было  дать  этому,  казалось,  только  что
шестидесятилетнему старику.
   - Сударыня! Сударыня! - вскричал он прерывающимся голосом,  едва  завидев
Диану.
   - Что еще случилось, Реми? Разве герцог не уехал?
   - Уехал, сударыня, но здесь остался демон, в тысячу раз опаснее  герцога,
демон, на которого я в течение шести лет призывал гнев господень, как вы  на
герцога, и так же, как вы, ожидал, что и для меня наступит час мщения.
   - Неужто Орильи? - спросила Диана.
   - - Он самый. Негодяй там, внизу, брошенный здесь своим  сообщником,  как
змея, вытащенная из гнезда.
   - Брошенный, говоришь ты? Нет, ошибаешься. Ты ведь знаешь  герцога,  тебе
известно, что он не предоставляет  случаю  сделать  то  зло,  которое  может
сделать сам. Нет, нет, Реми. Орильи здесь отнюдь не забыт. Он здесь  нарочно
оставлен для исполнения какого-то плана, поверь мне.
   - О, о нем, сударыня, я поверю всему, чему угодно.
   - Узнал он меня?
   - Не думаю.
   - А тебя не узнал?
   - Помилуйте, сударыня, - молвил Реми с горькой усмешкой,  -  меня  узнать
невозможно.
   - Может быть, он догадался, кто я?
   - Не думаю, раз он настаивал на том, чтобы повидаться с ва