е  за  меня,  Реми.  Вы
знаете, что мои-то мысли не на этой земле.
   - Тогда, сударыня, - ответил слуга, - останемся здесь, поверьте, что  так
будет лучше. Здесь много домов, которые могут служить  хорошим  убежищем.  У
меня есть оружие, мы будем защищаться или спрячемся в зависимости  от  того,
сочту ли я, что мы достаточно сильны или слишком слабы.
   - Нет, Реми, нет, я должна ехать  дальше,  ничто  меня  не  остановит,  -
возразила дама, отрицательно качая головой, - если бы я боялась,  то  только
за вас.
   - Раз так, - ответил Реми, - едем!
   И, не сказав больше  ни  слова,  он  пришпорил  свою  лошадь.  Незнакомка
последовала за ним, а Анри дю Бушаж, задержавшийся в  одно  время  с  обоими
всадниками, тоже двинулся в путь.

Глава 5

ВОДА

   По мере того как путники  подвигались  вперед,  местность  принимала  все
более странный вид.
   Поля, казалось, так же обезлюдели, как городки и селения.
   И впрямь нигде на лугах не паслись коровы; нигде ни одна коза  не  щипала
траву на склонах холмов и не старалась взобраться на живую  изгородь,  чтобы
дотянуться до зеленых почек терновника или дикого винограда; нигде ни одного
стада с пастухом, ни единого пахаря,  идущего  за  плугом,  ни  коробейника,
переходящего от села к селу с тяжелым тюком за  плечами;  нигде  не  звучала
заунывная песня, которую обычно поет северянин-возчик, вразвалку шагающий за
своей доверху нагруженной подводой.
   Сколько хватал глаз на этих покрытых сочной зеленью равнинах, на холмах в
высокой  траве,  на  опушке  лесов  не  было  людей,   не   слышался   голос
человеческий.
   Наверно, такой выглядела природа накануне того дня,  когда  созданы  были
человек и животные.
   Близился вечер. Анри, охваченный смутной тревогой, чутьем  угадывал,  что
двое путников впереди во власти таких же чувств, и вопрошал воздух, деревья,
небесную даль и даже облака о причине этого загадочного явления.
   Единственные фигуры, оживлявшие, выделяясь на алом  фоне  заката,  уныние
этой пустыни, были Реми и его спутница, которые,  склонясь,  прислушивались,
не долетит ли до них  какой-нибудь  звук;  да  шагах  в  ста  от  них  Анри,
сохранявший все то же расстояние и все ту же повадку.
   Затем спустилась ночь, темная, холодная; протяжно  завыл  северо-западный
ветер, и вой этот в бескрайних просторах был страшнее безмолвия, которое ему
предшествовало.
   Реми остановил свою спутницу, положив руку на повод ее коня, и сказал:
   - Сударыня, вы знаете, что я не поддаюсь страху,  вы  знаете,  что  я  не
сделал бы и шага назад ради спасения моей жизни. Так вот, сегодня вечером во
мне творится что-то  странное,  какое-то  непонятное  оцепенение  сковывает,
парализует меня, запрещая мне двигаться дальше. Сударыня,  не  считайте  это
страхом, робостью, даже паникой, но, сударыня, должен вам признаться, как на
духу: впервые в жизни.., мне страшно.
   Дама обернулась. Может быть, она не уловила всех этих грозных  признаков,
может быть, не увидела ничего.
   - Он все еще здесь? - спросила она.
   - О, теперь дело уже не в нем, - ответил Реми. - Прошу вас, о нем  вы  не
думайте. Он один,  а  я,  во  всяком  случае,  стою  одного  человека.  Нет,
опасность, которая  меня  страшит  или,  вернее,  которую  я  чую,  угадываю
инстинктом  больше,  чем  разумом,  опасность  эта,  которая   приближается,
угрожает нам, которая нас, может быть, уже обволакивает, - она совсем  иного
свойства. Она неизвестна, и потому-то я и считаю ее опасностью.
   Дама покачала головой.
   - Смотрите, сударыня, - снова заговорил Реми, -  видите  вы  там  ивы  со
склоненными темными кронами?
   - Да.
   - Рядом с ними стоит домик. Умоляю вас,  поедемте  туда;  если  там  есть
люди, мы попросим их приютить нас.  Если  он  покинут,  мы  займем  его.  Не
возражайте, молю вас.
   Волнение Реми, его дрожащий голос, настойчивая убедительность  его  речей
заставили спутницу уступить.
   Она дернула поводья, и лошадь ее  двинулась  по  направлению,  указанному
Реми.
   Спустя несколько минут путники постучались в дверь домика, стоявшего  под
сенью ив. У их подножия журчал ручеек, окаймленный двумя рядами тростниковых
зарослей и  двумя  зелеными  лужайками.  Позади  этого  кирпичного,  крытого
черепицей домика находился садик, окруженный живой изгородью.
   Все было пусто, безлюдно, заброшено.
   Никто не ответил на долгий, упорный стук путников.
   Не долго думая, Реми вынул нож,  срезал  ветку  ивы,  просунул  ее  между
дверьми и замком и с силой нажал.
   Дверь открылась.
   Реми стремительно вбежал в дом. За  что  бы  он  сейчас  ни  брался,  все
делалось им с  лихорадочной  поспешностью.  Замок  грубой  работы  соседнего
кузнеца уступил почти без сопротивления.
   Реми быстро ввел свою спутницу в дом, захлопнул за собой дверь и задвинул
тяжелый засов.
   Забаррикадировавшись таким образом, он перевел дух, словно  избавился  от
смертельной опасности.
   Не довольствуясь тем, что он нашел пристанище  для  своей  госпожи,  Реми
помог ей устроиться поудобнее в  единственной  комнате  второго  этажа,  где
нащупал в темноте кровать, стол и стул.
   Несколько успокоившись насчет своей спутницы, он сошел вниз и сквозь щель
ставен стал следить за каждым движением графа дю  Бушажа,  который,  увидев,
что они вошли в дом, тотчас же приблизился к нему.
   Размышления Анри были мрачны и вполне соответствовали мыслям Реми.
   "Несомненно, - думал  он,  -  какая-то  опасность,  неизвестная  нам,  но
известная местным жителям, нависла  над  страной:  тут  свирепствует  война,
французы взяли или вскоре возьмут Антверпен;  крестьяне  не  помня  себя  от
страха ищут убежища в городах".
   Правдоподобное это объяснение все же не удовлетворило молодого человека.
   К тому же его тревожили мысли  другого  порядка.  "Какие  у  Реми  и  его
госпожи могут быть дела в этих местах? - спрашивал он себя. - Какая властная
необходимость заставляет их спешить навстречу опасности?  О,  я  это  узнаю,
настало время заговорить с этой женщиной и навсегда покончить с  сомнениями.
Сейчас для этого самый благоприятный случай".
   Он направился было к домику, но тотчас остановился. "Нет, нет,  -  сказал
он себе, внезапно поддавшись колебаниям, которые часто возникают  в  сердцах
влюбленных. - Нет, я буду страдать до конца. Разве не вольна она  поступить,
как ей угодно? Разве я уверен в том, что она знает, какую небылицу сочинил о
ней этот негодяй Реми? Его одного хочу я привлечь к ответу  за  то,  что  он
уверял, будто она никого не любит! Однако нужно  и  тут  быть  справедливым:
неужели этот человек должен был выдать мне тайну своей  госпожи?  Нет,  нет.
Горе мое безысходно, и самое страшное, что я никого не могу  в  нем  винить.
Для полноты отчаяния мне не хватает только одного -  узнать  всю  правду  до
конца, увидеть, как эта женщина, прибыв в лагерь, бросается на шею кого-либо
из находящихся там дворян и говорит ему: "Видишь, как я намучилась, и пойми,
как я тебя люблю!" Что ж! Я последую за ней до конца. Я увижу  то,  что  так
страшусь увидеть, и умру от этого,  избавив  от  лишнего  труда  мушкет  или
пушку. Увы!  Ты  знаешь,  господи,  -  добавил  Анри  во  внезапном  порыве,
возникавшем иногда в его душе, полной веры  и  любви,  -  я  не  искал  этой
последней муки. Я, улыбаясь, шел навстречу  смерти  обдуманной,  молчаливой,
славной. Я хотел пасть на поле битвы  с  неким  именем  на  устах  -  твоим,
господи! С неким именем в сердце - ее именем! Но ты не  восхотел  этого,  ты
вручаешь меня кончине, полной отчаяния, горечи и мук.  Будь  благословен,  я
принимаю ее!"
   Затем, вспомнив дни томительного отчаяния и бессонные  ночи,  проведенные
перед домом, где были глухи к его мольбам, он подумал, что, пожалуй, если бы
не сомнение, терзавшее его сердце, положение его сейчас лучше, чем в Париже,
ибо теперь он порой видит ее, слышит ее голос, которого  прежде  никогда  не
слышал, и, идя вслед за ней, ощущает, как аромат любимой женщины в дуновении
ветра ласкает его лицо.
   Поэтому, устремив взгляд на эту хижину, где она заперлась, он продолжал:
   "Но в ожидании смерти и пока она отдыхает в этом доме, я таюсь тут, среди
деревьев, и еще жалуюсь, я, имеющий сейчас  возможность  слышать  ее  голос,
если она заговорит, заметить ее тень за окном? О нет,  нет,  я  не  жалуюсь!
Господи, господи, я ведь еще слишком счастлив!"
   И Анри улегся под ивами, склонившими над домиком свои раскидистые  ветви;
с неописуемой грустью внимал он журчанию воды, струившейся рядом с ним.
   Вдруг он встрепенулся: порыв ветра донес до него грохот пушечных залпов.
   "Ах, - подумал он, - я опоздал, штурм Антверпена начался".
   Первым побуждением Анри было вскочить, сесть на коня  и  помчаться  туда,
откуда доносился гул битвы. Но  это  означало  расстаться  с  незнакомкой  и
умереть, не разрешив своих сомнений.
   Если бы их пути не скрестились, Анри неуклонно продолжал бы идти к  своей
цели, не оглядываясь назад, не вздыхая о прошлом, не сожалея о  будущем,  но
неожиданная  встреча  пробудила  в  нем  сомнения,  а  вместе   с   ними   -
нерешительность. Он остался.
   Два  часа  пролежал  он,  чутко  прислушиваясь  к  дальней  пальбе  и   с
недоумением спрашивая себя, что могут означать более мощные  залпы,  которые
время от времени покрывали все другие.
   Он был  далек  от  мысли,  что  они  означают  гибель  судов  его  брата,
взорванных неприятелем.
   Наконец, около двух часов  пополуночи,  гул  стал  затихать;  к  половине
третьего наступила полная тишина.
   Однако грохот канонады, по-видимому, не был слышен в доме, или  же,  если
он туда проник, временные обитатели дома не обратили на него внимания.
   "В этот  час,  -  говорил  себе  дю  Бушаж,  -  Антверпен  уже  взят;  за
Антверпеном последует Гент, за Гентом  Брюгге,  и  мне  вскоре  представится
случай доблестно умереть. Но перед смертью я  хочу  узнать,  ради  чего  эта
женщина едет во французский лагерь".
   После  всех  этих  возмущавших  воздух  пертурбаций  в  природе   наконец
воцарилась тишина. Жуаез, завернувшийся в плащ, лежал неподвижно.
   Его  одолела  дремота,  против  которой  на  исходе  ночи  воля  человека
бессильна, но вдруг его лошадь, пасшаяся неподалеку, начала прядать ушами  и
тревожно заржала.
   Анри открыл глаза.
   Лошадь, стоя на всех четырех  ногах  и  повернув  голову  в  направлении,
противоположном направлению тела, вдыхала ветер,  который,  переменившись  с
приближением рассвета, дул теперь с юго-востока.
   - Что с тобой, верный мой товарищ? - спросил молодой человек, вскочив  на
ноги и ласково потрепав коня по шее. - Выдра, что ли, плыла и испугала  тебя
или тебе захотелось в уютное стойло?
   Казалось, животное поняло его слова: словно силясь ответить хозяину,  оно
внезапным порывистым движением повернулось в сторону моря и, раздув  ноздри,
стало напряженно прислушиваться.
   - Так, так! - вполголоса молвил Анри. - По-видимому, дело серьезнее,  чем
я думал: наверно, где-нибудь  бродят  волки,  они  ведь  всегда  следуют  за
войсками и пожирают трупы.
   Лошадь заржала, опустила голову, затем  быстрым,  как  молния,  движением
мотнулась в западном направлении. Но Анри успел схватить  ее  за  уздечку  и
остановить. Не берясь за поводья, он вцепился  в  гриву  лошади,  вскочил  в
седло. Будучи отличным наездником, он быстро усмирил и сдержал коня.
   Однако минуту спустя он услышал то,  что  до  него  своим  чутким  слухом
уловила лошадь, и с некоторым изумлением человек ощутил, что ему  передается
тот ужас, который овладел грубым животным.
   Немолчный ропот, подобный шуму ветра, одновременно свистящему и грозному,
поднимался  с  различных  точек  горизонта,  -  полукружие,   протянувшееся,
казалось, с севера на юг. Порывы свежего ветра,  словно  насыщенные  влагой,
врывались иногда в этот ропот, который уподоблялся тогда  грохоту  приливных
волн, разбивающихся о щебнистые берега.
   "Что же это? - спрашивал себя Анри.  -  Ветер?  Нет,  ведь  именно  ветер
доносит до меня этот гул, и я явственно различаю оба шума. Быть  может,  это
поступь огромной армии? Нет (он наклонился ухом к  земле),  я  бы  расслышал
ритмический шум шагов, звон оружия, голоса.  Может  быть,  это  гул  пожара?
Опять же нет, ведь на горизонте  ничто  не  светится,  а  небо  даже  скорее
темнеет".
   Все нарастая, шум превратился в непрестанный грозный рокот, словно где-то
вдали по булыжной мостовой везли тысячи пушек.
   Такое предположение и возникло у Анри, но тотчас же было им отвергнуто.
   - Невозможно, - сказал он, - в этих местах нет мощеных дорог, а  в  армии
не найдется тысячи пушек.
   Гул приближался. Анри пустил коня галопом и въехал на ближайший пригорок.
   - Что я вижу? - вскричал он, взобравшись на самый верх.
   То, что он увидел, лошадь почуяла раньше его, так как он  смог  заставить
ее скакать в этом направлении, только разодрав ей шпорами бока, а когда  она
достигла вершины пригорка, то встала на дыбы так, что едва  не  упала  назад
вместе со всадником. И лошадь и всадник увидели, что на горизонте от края до
края  расстилается  ровная  тускло-белая  полоса,  движущаяся   на   равнине
гигантским кольцом по направлению к морю.
   Полоса эта ширилась на глазах Анри, словно развертываемый кусок ткани.
   Молодой человек все еще не мог разобраться в этом странном  явлении,  как
вдруг, снова устремив взгляд на место, недавно им покинутое, он увидел,  что
луг залит водой, а ручей выступил из берегов и без видимой причины затопляет
заросли тростника, каких-нибудь четверть  часа  назад  отчетливо  видные  на
обоих берегах.
   Вода медленно подступала к домику.
   - Глупец я несчастный! - вскричал Анри. - Как я мог не догадаться  сразу!
Это вода! Фламандцы открыли свои плотины!
   Он бросился к домику и принялся колотить в дверь, крича:
   - Откройте! Откройте!
   Никто не отозвался.
   - Откройте, Реми! - еще громче закричал молодой человек, от  ужаса  теряя
самообладание. - Это я, Анри дю Бушаж! Откройте!
   - О, вам незачем называть себя, граф, - ответил изнутри Реми, -  я  давно
узнал вас, но предупреждаю: если вы взломаете дверь, то найдете за ней  меня
с пистолетом в каждой руке.
   - Стало быть, ты не хочешь понять меня, безумец! - с отчаянием  в  голосе
завопил Анри. - Вода! Вода! Вода!
   - Не рассказывайте небылиц, граф,  не  выдумывайте  никаких  предлогов  и
бесчестных хитростей. Повторяю, вы пройдете сюда только через мой труп.
   - Ну, что ж, я перешагну через него, - вскричал Анри, - но войду. Во  имя
неба, во имя бога и ради спасения твоего и твоей госпожи, открой мне!
   - Нет!
   Молодой человек оглянулся вокруг и увидел увесистый камень, подобный тем,
которые, как повествует Гомер, швырял в  своих  врагов  Аякс  Теламонид.  Он
схватил этот камень, высоко поднял его над головой и с размаху кинул в дверь
- она разлетелась в щепы.
   В ту же минуту у самых ушей Анри, не задев его, прожужжала пуля.
   Анри бросился на слугу.
   Тот выстрелил во второй раз, но пистолет дал осечку.
   - Да разве ты не видишь, одержимый, что я безоружен, - вскричал  Анри.  -
Перестань защищаться от человека, который не нападает. Ты  только  посмотри,
что происходит вокруг!
   Он потащил Реми к окну и ударом кулака высадил раму.
   - Ну, видишь ты теперь, видишь?
   И он указал ему на бескрайнюю гладь, белевшую на  горизонте  и  с  глухим
шумом, словно несметное войско, придвигавшуюся все ближе и ближе.
   - Вода! - прошептал Реми.
   - Да, вода, вода! - вскричал  Анри.  -  Она  все  затопляет.  Гляди,  что
творится здесь: речка вышла из берегов. Еще пять минут - и отсюда уже нельзя
будет выбраться!
   - Сударыня! - крикнул Реми. - Сударыня!
   - Не кричи, Реми, соберись с духом. Седлай лошадей, живо! Живо!
   "Он любит ее, - подумал Реми. - Он ее спасет".
   Реми бросился в конюшню. Анри взбежал на второй этаж.
   На зов Реми дама открыла дверь.
   Дю Бушаж взял ее на руки, словно ребенка. Но она,  вообразив,  что  стала
жертвой измены, отбивалась изо всех сил, цепляясь за дверь.
   - Скажи же, скажи же ты ей, - закричал Анри, - что я хочу спасти ее!
   Реми услышал возглас Анри в ту минуту, когда подходил к домику, ведя  под
уздцы обеих лошадей.
   - Да, да! - кричал он. - Да, сударыня! Он вас спасает. Скорей! Скорей!

Глава 6

БЕГСТВО

   Не теряя времени на то, чтобы успокоить  незнакомку,  Анри  вынес  ее  из
домика и хотел было посадить  ее  впереди  себя  на  своего  коня.  Но  она,
движением, выражавшим живейшую неприязнь,  выскользнула  из  его  рук.  Реми
подхватил ее и усадил на приготовленную для нее лошадь.
   - Что вы делаете, сударыня! - воскликнул Анри. - И как ошибочно  толкуете
вы мои сокровеннейшие побуждения.  Я  сейчас  и  не  помышляю  о  блаженстве
заключить вас в свои объятия и прижать к своей широкой мужской  груди,  хотя
за такую милость я бы с  радостью  отдал  жизнь.  Сейчас  нам  надо  мчаться
быстрее, чем летит птица. Да  вот,  глядите:  птицы  и  впрямь  стремительно
несутся прочь отсюда.
   И действительно, в едва брезжившем рассвете можно было видеть, как  целые
стаи кроншнепов и голубей рассекают  пространство  в  торопливом  испуганном
полете, и в ночи,  когда  обычно  в  воздух  поднимаются  только  безмолвные
летучие мыши, этот шумный перелет, подхлестываемый резкими  порывами  ветра,
казался зловещим для слуха и завораживал взгляд.
   Дама ничего не ответила. Она уже была в седле и сейчас, не  оборачиваясь,
пустила коня быстрым аллюром. Но лошади обоих всадников - ее и Реми  -  были
изнурены двумя днями почти непрерывной езды. Анри то и дело оборачивался  и,
видя, что они не поспевают за ним, всякий раз говорил:
   - Глядите, сударыня, насколько моя  лошадь  опережает  ваших,  хоть  я  и
сдерживаю ее обеими руками. Ради всего святого, сударыня,  я  уже  не  прошу
разрешения держать вас, усадив на своего  коня,  но  предоставьте  мне  свою
лошадь, а сами возьмите мою.
   - Благодарю вас, сударь, - неизменно  отвечала  незнакомка,  все  тем  же
спокойным голосом, в котором нельзя было уловить ни малейшего волнения.
   - Сударыня, сударыня, - воскликнул вдруг  Анри,  бросив  полный  отчаяния
взгляд вспять. - Вода настигает нас. Слушайте! Слушайте! - Действительно,  в
эту  минуту  раздался  ужасающий  треск:  то  плотина  ближнего  поселка  не
выдержала напора воды. Бревна  настила,  насыпи  -  все  поддалось  бешеному
натиску, и вода  уже  хлынула  в  ближнюю  дубовую  рощу;  было  видно,  как
сотрясаются кроны деревьев, было слышно, как жалобно скрипят  ветки,  словно
рой демонов быстро проносился в их пышной листве.
   Вырванные с корнем деревья бились о колья, деревянные  части  разрушенных
домов качались на воде, отдаленное ржанье и крики людей и лошадей,  уносимых
наводнением, сливались в целый концерт звуков, таких странных и мрачных, что
дрожь, сотрясавшая Анри, передалась  и  бесстрастному,  окаменевшему  сердцу
незнакомки.
   Она пришпорила коня, а тот и сам, чуя грозную опасность, делал  отчаянные
усилия, чтобы избегнуть гибели.
   Между тем вода все надвигалась  и  надвигалась,  и  стало  ясно  -  через
каких-нибудь десять минут она настигнет путников.
   Анри поминутно останавливался, поджидал своих спутников и кричал им:
   - Ради бога, сударыня, скорей, вода  гонится  за  нами,  она  уже  совсем
близко, вот она!
   Действительно, вода уже настигала их, - пенистая, бушующая,  она,  словно
перышко, смела  домик,  где  Реми  нашел  убежище  для  своей  госпожи,  как
соломинку,  подхватила  лодку,  привязанную  к  иве  на  берегу  ручья,   и,
величественная,  могучая,  свиваясь   и   развиваясь,   подобно   неудержимо
скользящей вперед исполинской змее, зловещей громадой надвигалась на Реми  и
незнакомку.
   Анри крикнул от ужаса и кинулся к воде, словно желая сразиться с ней.
   - Неужто же вы не видите,  что  погибли?  -  в  отчаянии  завопил  он.  -
Сударыня, может быть, есть еще время, сядьте вместе со мной на мою лошадь!