король  не  принимает  вещей  своих  подданных  в  уплату
наложенных на них штрафов. Продайте сами и уплатите сами. Добавлю  еще  одно
слово, - продолжал Луаньяк. - Я заметил, что между некоторыми членами вашего
отряда появляются начатки раздора: каждый раз, когда возникнет  какая-нибудь
ссора, о ней должно быть доложено мне, и один я буду решать,  насколько  она
серьезна, и разрешать поединок, если найду, что он  необходим.  В  наши  дни
что-то слишком часто убивают людей на дуэли, это сейчас модно, а я не желаю,
чтобы ради моды мой отряд постоянно терял бойцов и  оставался  неполным.  За
первый же  поединок,  за  первый  же  вызов,  который  последует  без  моего
разрешения, я подвергну виновных строгому  аресту,  весьма  крупному  штрафу
или, может быть, даже еще более суровой каре, если  данный  случай  причинит
существенный ущерб службе. Пусть те, к кому это  может  относиться,  сделают
для себя необходимый вывод. Господа,  можете  расходиться.  Кстати:  из  вас
пятнадцать человек  должны  находиться  сегодня  вечером  в  часы  приема  у
подножия  лестницы,  ведущей  в  покои  его  величества,  пятнадцать  других
снаружи, без определенного задания, они просто должны  смешаться  со  свитой
тех, кто явится в Лувр; наконец, остальные пятнадцать останутся в казарме.
   - Милостивый государь, - сказал, подходя ближе, Сент-Малин,  -  разрешите
мне не  то  чтобы  дать  вам  совет,  -  упаси  меня  бог!  -  но  попросить
разъяснения. Всякий порядочный отряд должен иметь хорошего  начальника.  Как
сможем мы действовать совместно, не имея предводителя.
   - Ну, а я-то кто, по-вашему? - спросил Луаньяк.
   - Вы, сударь, для нас - генерал.
   - Нет, не я, сударь, вы ошибаетесь, а герцог д'Эпернон.
   - Значит, вы - наш  полковник?  И  в  таком  случае  этого  недостаточно,
сударь: необходимо, чтобы каждые пятнадцать человек имели своего командира.
   - Это правильно, - ответил Луаньяк, - не могу же я каждый день являться в
трех лицах. Однако я не желаю также, чтобы среди вас одни были ниже,  другие
выше иначе, чем по своим заслугам.
   - О, что касается этого различия, то, если бы вы и не  принимали  его  во
внимание, оно само собою возникнет, в деле вы ощутите  разницу  между  нами,
даже если в общей массе она не будет заметна.
   - Поэтому я намерен  назначать  сменных  командиров,  -  сказал  Луаньяк,
обдумав слова Сент-Малина. - Вместе с паролем на данный день я буду называть
имя также дежурного  командира.  Таким  образом,  каждый  по  очереди  будет
подчиняться и командовать. Я ведь еще не знаю способностей каждого  из  вас:
надо, чтобы они проявились, тогда  я  смогу  сделать  выбор.  Я  посмотрю  н
рассужу.
   Сент-Малин отвесил поклон и присоединился к своим товарищам.
   - Так, значит, вы поняли, - продолжал Луаньяк, - я разделил  вас  на  три
отделения  по  пятнадцать  человек.  Свои  номера  вы  сами  знаете:  первое
отделение дежурит на лестнице, второе находится во дворе, третье в  казарме.
Бойцы этого последнего могут быть полуодеты и держать шпагу у изголовья,  то
есть должны быть готовы к выступлению по первому сигналу.  Теперь,  господа,
ступайте. Господин де Монкрабо,  господин  де  Пенкорнэ,  завтра  вы  должны
уплатить штраф. Казначеем являюсь я.
   Все вышли. Остался один Эрнотон де Карменж.
   - Вам что-нибудь надо, сударь? - спросил Луаньяк.
   - Да, сударь, - с поклоном ответил Эрнотон. - Мне  кажется,  вы  позабыли
сообщить, что же в точности мы должны будем делать? Состоять на  королевской
службе - это, разумеется, звучит очень гордо, но я очень хотел бы знать, как
далеко может завести нас повиновение приказу.
   - Это, сударь, - ответил Луаньяк, - вопрос весьма щекотливый, и  дать  на
него какой-нибудь категорический ответ я не смог бы.
   - Осмелюсь ли спросить вас, сударь, почему именно?
   Все эти вопросы задавались де Луаньяку с  такой  утонченной  вежливостью,
что, вопреки своему обыкновению, г-н де  Луаньяк  тщетно  искал  повода  для
суровой отповеди.
   - Потому что сам я зачастую  утром  не  знаю,  что  мне  придется  делать
вечером.
   - Сударь, - сказал Карменж, - вы занимаете по сравнению с нами  настолько
высокое положение, что должны знать много такого, что нам неизвестно.
   - Поступайте так, как поступал я, господин де Карменж,  -  узнавайте  все
это, никого не расспрашивая, я вам препятствовать не стану.
   - Я обратился к вам за разъяснением, сударь, - сказал Эрнотон, - так  как
прибыл ко двору не связанный ни  с  кем  ни  дружбой,  ни  враждой,  никакие
страсти меня не ослепляют, и потому я, хоть и не стою  больше  других,  могу
быть вам полезнее любого другого.
   - У вас нет ни друзей, ни врагов?
   - Нет, сударь.
   - Однако я полагаю, что короля-то вы любите?
   - Я обязан и готов его  любить,  господин  де  Луаньяк,  как  слуга,  как
верноподданный и как дворянин.
   - Ну, так вот вам один из существеннейших пунктов, на  это  вы  и  должны
равняться, и, если вы человек  сообразительный,  вы  сами  распознаете,  кто
стоит на противоположной точке зрения.
   - Отлично, сударь, - ответил с поклоном Эрнотон, - все ясно. Но  остается
одно обстоятельство, сильно меня смущающее.
   - Какое, сударь?
   - Пассивное повиновение.
   - Это первейшее условие.
   - Я отлично понимаю, сударь. Пассивное повиновение зачастую бывает  делом
нелегким для людей, щекотливых насчет своей чести.
   - Это уж меня не касается, господин де Карменж, - сказал Луаньяк.
   - Однако, сударь, если вам какое-нибудь распоряжение не по вкусу?
   - Я читаю подпись господина д'Эпернона, и  это  возвращает  мне  душевное
спокойствие.
   - А господин д'Эпернон?
   - Господин д'Эпернон видит подпись его величества и  тоже,  подобно  мне,
успокаивается.
   - Вы правы, сударь, - сказал Эрнотон, - я ваш покорный слуга.
   Эрнотон направился к выходу, но Луаньяк позвал его обратно.
   - Вы, однако же, натолкнули меня на некоторые соображения, - сказал он, -
и я вам скажу кое-что, чего не сказал бы другим, ибо эти  другие  не  сумели
говорить со мною так мужественно и достойно, как вы.
   Эрнотон поклонился.
   - Сударь, - сказал Луаньяк, подходя совсем близко к молодому человеку,  -
может быть, сегодня  вечером  сюда  явится  одно  весьма  высокое  лицо;  не
упускайте его из вида и следуйте за ним  повсюду,  куда  оно  направится  по
выходе из Лувра.
   - Милостивый государь, позвольте мне сказать  вам,  -  это  же,  кажется,
называется шпионить?
   - Шпионить? Вы так полагаете? - холодно  произнес  Луаньяк.  -  Возможно,
однако же...
   Он вынул из-за пазухи бумагу и протянул ее Карменжу. Тот,  развернув  ее,
прочел:
   "Если бы г-н де Майен осмелился  появиться  сегодня  в  Лувре,  прикажите
кому-нибудь проследить за ним".
   - Чья подпись? - спросил Луаньяк.
   - Подпись: д'Эпернон, - прочел Карменж.
   - Итак, сударь?
   - Вы правы, - ответил Эрнотон, низко кланяясь, - я прослежу за господином
де Майеном.
   И он удалился.

Глава 32

ГОСПОДА ПАРИЖСКИЕ БУРЖУА

   Господин де Майен, о котором так много говорили в Лувре и который об этом
даже не подозревал, вышел из дворца Гизов черным ходом и верхом, в  сапогах,
словно только что с дороги, отправился со свитой из трех дворян в Лувр.
   Предупрежденный о его  прибытии,  г-н  д'Эпернон  велел  доложить  о  нем
королю.
   Предупрежденный, в свою очередь, г-н де Луаньяк вторично дал Сорока  пяти
те же самые указания;  итак,  пятнадцать  человек,  как  и  было  условлено,
находились в передней, пятнадцать во дворе и четырнадцать в казарме.
   Мы говорим четырнадцать, так как Эрнотон, получивший особое поручение, не
находился среди своих товарищей.
   Но ввиду того, что свита г-на де Майена  не  вызывала  никаких  опасений,
второй группе разрешено было возвратиться в казарму.
   Господина де Майена ввели  к  королю:  он  явился  с  самым  почтительным
визитом и был принят королем с подчеркнутой любезностью.
   - Итак, кузен, - спросил король, - вы решили посетить Париж?
   - Так точно, сир, - ответил Майен, - я счел своим долгом от имени братьев
и моего собственного напомнить вашему величеству, что у вас нет  слуг  более
преданных, чем мы.
   - Ну, ей же богу, - сказал Генрих, - все это так хорошо знают, что,  если
бы не  удовольствие,  которое  доставил  мне  ваш  приезд,  вы  могли  и  не
затруднять  себя  этим  небольшим  путешествием.  Уж   наверно   имеется   и
какая-нибудь иная причина!
   -  Сир,  я  опасался,  что  ваша  благосклонность  к  дому  Гизов   могла
уменьшиться вследствие странных слухов, которые с некоторых пор распускаются
нашими врагами.
   - Каких таких слухов? - спросил король с тем добродушием, которое  делало
его столь опасным даже для самых близких людей.
   - Как? - спросил  несколько  озадаченный  Майен.  -  Ваше  величество  не
слышали о нас ничего неблагоприятного?
   - Милый кузен, - ответил король, - знайте раз навсегда, я не потерпел бы,
чтобы здесь плохо отзывались о господах де Гиз. А так  как  окружающие  меня
знают это лучше, чем, видимо, знаете вы,  никто  не  говорит  о  них  ничего
дурного, герцог.
   - В таком случае, сир, - сказал Майен, - я не жалею,  что  приехал,  -  я
ведь имею счастье видеть своего короля и убедиться, что он к нам расположен.
Охотно признаю, однако, что излишне поторопился.
   - О герцог, Париж - славный  город,  где  всегда  можно  сделать  хорошее
дельце, - заметил король.
   - Конечно, сир, но у нас в Суассоне тоже есть дела.
   - А какие же, герцог?
   - Дела вашего величества, сир.
   - Что правда, то правда, Майен. Продолжайте же заниматься ими так же, как
начали. Я умею должным образом ценить деятельность тех, кто мне служит.
   Герцог, улыбаясь, откланялся.
   Король возвратился к себе, потирая руки.
   Луаньяк сделал знак  Эрнотону,  тот  сказал  два  слова  своему  слуге  и
последовал за четырьмя всадниками.
   Слуга побежал в конюшню, а Эрнотон, не теряя времени,  пошел  пешком.  Он
мог не опасаться, что упустит из виду г-на де Майена; благодаря  болтливости
Пертинакса де Монкрабо и Пердикки де Пенкорнэ все знали  уже  о  прибытии  в
Париж принца из дома Гизов.  Услышав  эту  новость,  добрые  лигисты  начали
выходить из своих домов и выяснять, где он находится.
   Майена нетрудно было узнать по его широким плечам, полной фигуре и бороде
"ковшом", по выражению л'Этуаля.
   Поэтому сторонники Гизов шли  за  ним  до  ворот  Лувра,  а  там  они  же
подождали, пока он выйдет, чтобы проводить герцога до ворот его дворца.
   Тщетно старался Мейнвилъ избавиться от  самых  ревностных  сторонников  и
говорил им:
   - Умерьте свой пыл, друзья, умерьте свой пыл. Клянусь богом, вы навлечете
на нас подозрения.
   Несмотря  ни  на  что,  когда  герцог  прибыл  во  дворец  Сен-Дени,  где
остановился,  у  него  оказалось  не  менее  двухсот  или  трехсот   человек
провожающих.
   Таким образом, Эрнотону легко было следовать за герцогом, не будучи никем
замеченным.
   В момент, когда герцог, входя во дворец,  обернулся,  чтобы  ответить  на
приветствия толпы, Эрнотону показалось, что один из дворян, раскланивающихся
вместе с Майеном, - это тот самый всадник, который сопровождал пажа или  при
котором состоял паж,  пробравшийся  с  его,  Эрнотона,  помощью  в  Париж  и
проявивший столь поразительное любопытство ко  всему,  связанному  с  казнью
Сальседа.
   Почти в тот же миг, сейчас же после того, как Майен скрылся за  воротами,
через толпу проехали конные носилки. К ним  подошел  Мейнвиль:  раздвинулись
занавески, и Эрнотону при лунном свете почудилось, что  он  узнает  зараз  и
своего пажа и даму, которую он видел у Сент-Антуанских ворот.
   Мейнвиль  и  дама  обменялись  несколькими  словами,  носилки  исчезли  в
подворотне дворца, Мейнвиль последовал за  носилками,  и  ворота  тотчас  же
закрылись.
   Спустя минуту Мейнвиль показался  на  балконе,  поблагодарил  парижан  от
имени герцога и ввиду позднего времени предложил им разойтись по домам, дабы
злонамеренные люди не истолковали их скопления по-своему.
   После этого удалились все, за исключением  десяти  человек,  вошедших  во
дворец вслед за герцогом.
   Эрнотон, как и все прочие, удалился или, вернее, пока другие расходились,
делал вид, что следует их примеру.
   Десять избранников, оставшихся после всех  других,  были  представителями
Лиги, посланными к г-ну де Майену, чтобы поблагодарить его  за  приезд  и  -
одновременно - убедить его, что он должен уговорить брата  тоже  приехать  в
Париж.
   Дело было в том, что эти достойные буржуа, с  которыми  мы  свели  беглое
знакомство в вечер, когда Пулен скупал кирасы, эти достойные буржуа,  отнюдь
не лишенные воображения, наметили во  время  прежних  своих  собраний  массу
планов; этим планам не  хватало  только  одобрения  и  поддержки  вождя,  на
которого можно было бы рассчитывать.
   Бюсси-Леклер только  что  сообщил,  что  им  обучены  военному  делу  три
монастыря и составлены воинские отряды из пятисот буржуа - то  есть  у  него
наготове около тысячи человек.
   Лашапель-Марто провел работу  среди  чиновников,  писцов  и  всех  вообще
служащих судебной палаты. Он мог предложить делу и  людей  совета,  и  людей
действия: для совета у него было двести чиновников  в  мантиях,  для  прямых
действий - двести пехотинцев в стеганых камзолах.
   В распоряжении Бригара имелись торговцы с Ломбардской улицы,  завсегдатаи
рынков и улицы Сен-Дени.
   Крюсе, подобно Лашапелю-Марто, располагал судейскими  и,  кроме  того,  -
Парижским университетом.
   Дельбар предлагал моряков и портовых рабочих, пятьсот человек - все народ
весьма решительный.
   У Лушара было пятьсот барышников  и  торговцев  лошадьми  -  все  заядлые
католики.
   Владелец мастерской оловянной посуды по имени Полар и  колбасник  Жильбер
представляли полторы тысячи мясников и колбасников города и предместий.
   Мэтр Никола Пулен, приятель Шико, предлагал всех и вся.
   Выслушав в четырех стенах своей звуконепроницаемой комнаты эти новости  и
предложения, герцог Майенский сказал:
   - Меня радует, что силы Лиги столь внушительны, но я не  вижу  той  цели,
которую она, видимо, намерена мне предложить.
   Мэтр Лашапель-Марто тотчас же приготовился произнести речь, состоящую  из
трех пунктов. Все знали, что он весьма велеречив. Майен содрогнулся.
   - Будем кратки, - сказал он.
   Бюсси-Леклер не дал Марто заговорить.
   - Так вот, - сказал он. - Мы жаждем перемен. Сейчас мы сильнее противника
и  хотим  осуществить  эти  перемены;  кажется,  я  говорю  кратко,  ясно  и
определенно.
   - Но, - спросил Майен, - что вы намерены делать, чтобы добиться перемен?
   - Я полагаю, - сказал Бюсси-Леклер с откровенностью, которая  в  человеке
столь низкого происхождения могла показаться дерзостной, -  я  полагаю,  что
раз мысль о нашем Союзе исходила от наших вождей, это они, а  не  мы  должны
указать цель.
   - Господа, - ответил Майен, - вы глубоко правы: цель должна быть  указана
теми, кто имеет честь являться вашими вождями. Но  потому-то  я  и  повторяю
вам, что лишь полководец может решать, когда именно он даст  бой.  Пусть  он
даже видит, что его войска построены в боевой порядок,  хорошо  вооружены  и
проникнуты воинским духом, - сигнал к  нападению  дается  им  только  тогда,
когда он считает это нужным.
   - Но все же, монсеньер, - вмешался Крюсе, - Лига не хочет  больше  ждать,
мы уже имели честь заявить вам об этом.
   - Не хочет ждать чего, господин Крюсе? - спросил Майен.
   - Достижения цели.
   - Какой цели?
   - Нашей; у нас тоже есть свой план.
   - Тогда - дело другое, - сказал Майен. - Если у вас есть свой план, я  не
стану возражать.
   - Так точно, монсеньер, но можем ли мы рассчитывать на вашу поддержку?
   - Без сомнения, если план этот подойдет моему брату и мне.
   - Весьма вероятно, монсеньер, что вы его одобрите.
   - Посмотрим, в чем же он состоит.
   Лигисты переглянулись, двое или трое  из  них  дали  Лашапелю-Марто  знак
говорить.
   Лашапель-Марто выступил вперед, словно испрашивая  у  герцога  разрешения
взять слово.
   - Говорите, - сказал герцог.
   - Так вот, монсеньер, - сказал Марто. - Придумали его мы - Леклер,  Крюсе
и я. Он тщательно обдуман и, вероятно, обеспечит нам полный успех.
   - Ближе к делу, господин Марто, ближе к делу.
   - В городе имеется ряд пунктов, связывающих воедино все вооруженные  силы
города: это Большой и Малый шатле, дворец Тампля, ратуша, Арсенал и Лувр.
   - Правильно, - согласился герцог.
   - Все эти пункты защищаются постоянными гарнизонами, но с  ними  нетрудно
будет справиться, так как они не могут ожидать внезапного нападения.
   - Согласен и с этим, - сказал герцог.
   - Кроме того, город защищает начальник ночной стражи со своими стрелками.
Обходя город, они-то и осуществляют в  угрожаемых  местах  подлинную  защиту
Парижа. Вот что мы придумали: захватить начальника ночной стражи у  него  на
дому - он проживает в Кутюр Сент-Катрин. Это можно сделать без шума, так как
место удаленное от центра и малолюдное.
   Майен покачал головой:
   - Каким бы удаленным от центра и малолюдным оно ни было, нельзя  взломать
прочную дверь и сделать выстрелов двадцать из аркебузов совсем без шума.
   - Мы предвидели это возражение, монсеньер, -  сказал  Марто,  -  один  из
стрелков ночной стражи - наш человек. Среди ночи мы постучим в дверь  -  нас
будет только  два-три  человека:  стрелок  откроет  и  пойдет  к  начальнику
сообщить, что тот должен  явиться  к  его  величеству.  В  этом  нет  ничего
необычного: приблизительно раз в месяц король вызывает к себе этого офицера,
чтобы выслушать его донесения и дать ему те или иные  задания.  Когда  дверь
будет открыта,  мы  впустим  десять  человек  моряков,  живущих  в  квартале
Сен-Поль, они покончат с начальником ночной стражи.
   - То есть прирежут его?
   - Так точно, монсеньер. Таким образом оборона противника окажется в самом
начале расстроенной. Правда, что трусливая часть горожан и политиканы  могут
выдвинуть других  должностных  лиц  и  чиновников  -  господина  президента,
господина д'О, господина де Шиверни, господина прокурора Лагеля. Что  ж,  мы
их схватим у них на дому в тот же самый час:  Варфоломеевская  ночь  научила
нас, как это делается, а с ними будет поступлено так же, как и с начальником
ночной стражи.
   - Ого! - произнес герцог, находивший, что дело это не шуточное.
   - Тем самым мы получим замечательную возможность напасть на  политиканов,
- мы их знаем наперечет в каждом квартале, -  и  покончить  зараз  со  всеми
ересиархами - и религиозными и политическими.
   - Все это чудесно, господа, - сказал Майен, - но вы мне не объяснили, как
вы возьмете с одного  удара  Лувр  -  это  же  настоящая  крепость,  которую
непрестанно охраняют гвардейцы и вооруженные дворяне. Король хоть  и  робок,
но его вам не прирезать, как начальника ночной стражи. Он станет защищаться,
а ведь он - подумайте хорошенько - король,  его  присутствие  произведет  на
горожан сильнейшее впечатление, и вас разобьют.
   - Для нападения на Лувр мы отобрали четыре тысячи человек,  монсеньер,  и
все эти люди не так любят Генриха Валуа, чтобы вид его произвел  на  них  то
впечатление, о котором вы говорите.
   - Вы полагаете, что этого будет достаточно?
   - Разумеется, нас будет десять против одного, - сказал Бюсси-Леклер.
   - А швейцарцы? Их четыре тысячи, господа.
   - Да, но они в Ланьи, а Ланьи  -  в  восьми  лье  от  Парижа.  Даже  если
допустить, что король сможет их предупредить, гонцам потребуется  два  часа,
чтобы туда добраться, да швейцарцам  -  восемь  часов,  чтобы  пешим  строем
прийти в Париж, итого - десять часов. Они явятся как  раз  к  тому  времени,
когда их можно будет задержать у застав: за десять часов мы станем хозяевами
города.
   - Что ж, пусть так, допускаю, что вы правы: начальник ночной стражи убит,
политиканы уничтожены, городские власти  исчезли,  -  словом,  все  преграды
пали; вы, наверное, уже решили, что вы т