ьше,  чем  человеческие  дети  и  безусловно
гораздо  красивее  их.  Черная  кожа.  Огромные,  на  пол-лица   глазищи
потрясающего фиалкового оттенка. На маленькой головке вьются белоснежные
кудряшки. Серебристые коготки на маленьких ручках. Не к месту  вспоминаю
человеческие легенды о Фениксе, умирающем в пламени,  чтобы  воплотиться
в...
   Я совсем не  знаю,  что  делать.  Никогда  раньше  не  видела  такого
маленького ребенка. Испуганно протягиваю руку, чуть прикасаюсь  кончиком
пальца к крошечной ладошке. Ауте, какая же она  миниатюрная.  Издаваемые
ею звуки становятся более требовательными.  Я  наконец  прихожу  в  себя
достаточно, чтобы начать действовать  хоть  немного  осмысленно.  Когтем
взрезаю  себе  кожу,   даю   ей   напиться   свежеизмененной,   идеально
сбалансированной  крови.  Маленький  тиран   довольно   причмокивает   и
засыпает. Пройдет еще лет шестнадцать, прежде чем она научится различать
тех, кто ее окружает, проявлять к  ним  что-нибудь  вроде  симпатии  или
благодарности.
   С минуту сижу не двигаясь,  пытаясь  переварить  произошедшее.  Затем
сердито встряхиваюсь, осторожно - о, как осторожно! - поднимаю  на  руки
чудесное существо.
   Так, теперь надо как-то отсюда выбраться.  Активирую  свой  новенький
имплантант, немного экспериментаторства - и вот я уже планирую в ошалело
молчащем Зале Совета, приземляюсь на террасу, где собрались  целители  и
генохранительницы.
   - Во имя милосердной Ауте, у кого-нибудь есть пеленки?

ГЛАВА 23

   Когда суматоха, гам и крики несколько улеглись, я  не  без  удивления
обнаружила, что все еще держу ребенка. Сейчас девочка была  завернута  в
кокон  нежнейшей  ткани  и  мягко  обтекающей  ее   энергии,   маленькая
звуконепроницаемая  сфера  надежно  отгораживала  ее  от  любой  внешней
угрозы. Вииала сидит рядом со мной и выражение  ее  лица  можно  описать
только как чистейший экстаз. Очевидно, сочетание генов Уору и Зимнего  в
этом маленьком существе оказалось для тетушки полным приятных сюрпризов.
   Кстати, о Зимнем.
   Древний появляется на террасе белоснежной тенью (все следы  крови  он
уже успел смыть) и окружающие рассыпаются перед  ним,  точно  испуганные
мыши. Аррек чуть наклоняется к моему плечу:
   - А разве этот тип не должен быть мертв? Не могу не фыркнуть.
   - Ашен никогда не  убивает  своих  противников.  Кроме  того,  Зимний
слишком стар и слишком ценен для эль-ин, чтобы можно было вот так  глупо
его потерять.
   Арр смотрит на меня,  как  будто  впервые  увидел,  затем  безнадежно
качает головой. Нет, он никогда не сможет до конца понять этих полоумных
существ.
   Тем временем предмет обсуждения  неумолимо  приближается.  Все,  даже
Вииала,  подаются  назад,  оставляя  нас  троих  в   кругу   опасливого,
выжидающего молчания.
   Зимний протягивает руку к ребенку. Я стремительно ударяю его по кисти
когтями, шиплю, точно десяток разъяренных кобр.  Мужчина  вскидывает  на
меня удивленные глаза.
   - Это моя дочь!
   Болван. Обращаться сейчас к моему разуму совершенно бесполезно, я вся
- точно сжатый комок материнского инстинкта, причем явно дают себя знать
папины гены. Драконессы известны привычкой раздирать  в  мелкие  кусочки
тех, кто осмелится приблизиться к их драгоценным яйцам.
   Кровь поет в моих  жилах,  и  я  чувствую,  точно  в  отдалении,  его
раздражение, его гнев,  его  желание  прикоснуться  к  этому  маленькому
существу. Дочь. Его дочь. Впервые за тысячелетия - у него ребенок. Живой
ребенок.
   - Она не была бы живой, если бы это зависело от тебя!
   Потрясение. Я прочла его - такого не случалось очень и  очень  давно.
Закрываю  глаза,  делаю  вдох,  пытаясь  избавиться  от  престраннейшего
ощущения  сдвоенности.  Кровь.  Кровь,  которую  я  пролила,  которую  я
попробовала там, в Эвруору-онн. Его кровь внутри меня, часть меня, а я -
часть его. Ауте. Что  же  течет  в  жилах  этого  существа,  если  всего
несколько капель имеют такой эффект? Первое, что сделаю, когда  все  это
закончится, - станцую очищение. Только Зимнего в голове мне и не хватало
для полного счастья.
   Как бы ни была неудобна  дурацкая  связь  с  Древним,  она  дала  мне
понять,  что  предводитель  Атакующих  не  желает  малышке  зла.  И   он
действительно отец, он имеет право... Продолжаю уговаривать себя  в  том
же духе, когда Зимний осторожно берет ребенка из  моих  рук.  Встречаюсь
взглядом с бесконечно старыми фиалковыми глазами. Если с ней  что-нибудь
случится, Древнего не спасет ни возраст, ни сила,  ни  мудрость.  Это  я
обещаю. Он принимает мою безмолвную клятву.
   Рука Аррека на моем плече. Расслабляюсь, хотя какая-то часть сознания
продолжает ревностно следить  за  белоснежным  воином  и  его  бесценным
грузом.
   Рядом кто-то заходится надсадным, раздирающим  легкие  кашлем.  Резко
поворачиваюсь. Мама и папа стоят не столько обнявшись, сколько не  давая
друг другу упасть, на губах Даратеи пузырится кровь. Ауте,  этот  первый
удар Нуору-тор достал их гораздо сильнее, чем мне показалось.  Порываюсь
броситься к ним, но Аррек мягко удерживает меня на месте. Он  прав.  Для
семейных объятий будет время  позже.  Сейчас  это  -  Мать  клана  и  ее
консорт, и у них есть обязанности, требующие, чтобы их выполнили.
   Даратея-тор пытается гордо выпрямиться, затем передумывает и обвисает
в руках своего мужчины. Но голос ее вполне тверд:
   - У нас есть Наследница линии Уору. Да будет так.  В  смене  династии
больше нет необходимости.
   Все присутствующие склоняют уши,  и  я  в  том  числе,  хотя  во  рту
остается какой-то горький осадок. Бедная малышка, сребровласая юная фея.
Тебе  еще  даже  не  выбрали  имени,  но  уже   нагружают   непосильными
обязанностями.
   - Тем не  менее  совершенно  очевидно,  что  до  дня  своего  полного
совершеннолетия девочка не  сможет  принять  сущность  Эль.  При  данных
обстоятельствах я не вижу другого выхода, кроме как назначить Регента.
   И вновь все кивают. Но, подняв глаза, обнаруживаю, что  все  миллионы
эль-ин смотрят в одну сторону. На меня.
   Какое-то время я все еще ничего не  понимаю.  Затем  что-то  щелкает,
что-то, не позволявшее мне до сих пор понять совершенно очевидные  вещи,
и все кусочки картины встают на свои места.
   - Нет... Вы не можете быть серьезны. Вы не можете всерьез  предлагать
подобное.
   Мама качает головой, и губы ее искривляет легкая  улыбка,  будто  моя
реакция именно такова, какую она и ожидала.
   - Это не просто бредовая идея,  вдруг  ударившая  старую  интриганку,
Антея. Сама Эль  высказала  эту  просьбу,  когда  стало  ясно,  что  Эва
умирает. Подумай об этом. Не Эвруору, а сама Эль  пожелала  видеть  тебя
своей Хранительницей.
   - Бред! Я отказалась от Эль! Вот уже пять лет, как я отрезана от нее!
Моя душа и тело, чувства и  воспоминания  отделены  от  народа.  Эль  не
желает иметь со мной ничего общего. Впрочем, вполне взаимно!
   - И тем не менее таково Ее решение. Не спрашивай меня почему, на этот
вопрос должны знать ответ лишь ты и она.
   - Нет!
   Все встает на свои места. Идея действительно кажется невозможной лишь
на первый взгляд. С чисто  технической  точки  зрения...  Линия  Тей  не
обладает невероятной способностью принимать в себя весь невероятный груз
сознания Эль, так что в любом другом случае подобное предложение вызвало
бы  лишь  смех.  Но  линия  Тей  -  это  вене,  изменяющиеся.  Мы  можем
становиться тем, чем желаем быть, пусть на короткое время, но  все-таки.
А Эва совместно с мамой и Ви нашли способ зафиксировать  меня  в  нужном
изменении, ?подарив?  мне  таким  образом  эту  уникальную  способность.
Имплантант, мой  новый  имплантант.  Так  вот  зачем!  Вот  откуда  этот
безбрежный  океан  мощи,  бившейся  у  меня  меж  бровей,   вот   откуда
калейдоскопичность мышления, всплеск аналитических способностей. Все это
время мое подсознание готовилось принять в  себя  нового  обитателя.  О,
Ауте.
   - Нет. - Удивительно, но мой голос звучит спокойно и уверенно. - Нет.
Я отказываюсь. Вам придется найти кого-нибудь другого.
   По террасам проходит легкий шепоток удивленных сен-образов, но  мама,
кажется, ничего другого и не ожидала.
   - Кого?
   - Есть линии, наследующие способности жриц. Вот  там  найдутся  более
подходящие кандидаты. Она кивает:
   - Возможно. Но они не подходят для данной ситуации.
   Почему у меня вдруг появилось  ощущение,  что  мама  продолжает  свою
битву? Что спор, идущий сейчас, не менее напряжен и сложен, чем тот, что
совсем недавно она вела с Нуору-тор? Ауте, да она без  поддержки  стоять
не может.
   - Выслушай меня, Антея, пожалуйста. Этот случай не похож ни  на  что,
случившееся раньше. Мы не можем позволить  себе  смену  династии,  линия
Уору  несет  в  себе  слишком  много   уникальных,   нигде   больше   не
встречающихся качеств. Но принявшая Эль однажды должна нести  этот  груз
до самой смерти. Но теперь женщины эль-ин столь  же  бессмертны,  как  и
мужчины. Эва правила  дольше,  чем  десяток  ее  предшественниц,  вместе
взятых. Любая из других жриц будет править до тех пор, пока не погибнет.
Но ни одна из них, пойми, ни одна, не сможет делать это так хорошо,  как
внучка Эвы. Мало  кто  представляет  себе,  что  скрыто  в  крови  этого
крошечного создания. Малышка должна войти в Источник,  чем  раньше,  тем
лучше. Значит, Хранительница-Регент должна умереть.  Ты  -  единственная
эль-э-ин среди нас. Ты знаешь и понимаешь то, что для других никогда  не
будет доступно. И ты смертна. Ты должна стать  Хранительницей,  девочка.
Прости.
   Оглядываю окружающие меня лица и вижу один и тот  же  приговор.  Отец
прячет глаза. Мама на грани обморока. Аррек...  Аррек,  разумеется,  все
понял  давным-давно  и  со  всем  согласен.  Кроме,  пожалуй,  пункта  о
смертности, здесь он  еще  намерен  поспорить  с  судьбой.  Даже  Зимний
склоняется к этому решению с тем  же  странным,  пугающим  выражением  в
глазах.
   Вскакиваю на ноги, вырываюсь из успокаивающих рук Аррека.
   - Нет. Я не могу быть Регентом. Я не могу быть матерью для нее.
   Зимний паскудно так усмехается, поднимает  расцарапанную  мной  руку.
Темно-бордовая капля крови картинно срывается на пол.
   - Ты уже ведешь себя, как ее мать.
   - НЕТ!!! Я убила Нуору-тор,  убила  ее,  понимаете?  Закружила  ее  в
танце, смяла ее защиту, засосала ее в воспоминания  о  моей  боли,  моем
преступлении. Это я заставила ее покончить  с  собой!  Я  не  могу  быть
матерью для этого ребенка. Учить ее всему, говорить с  ней  как  мать...
Это... Отвратительно! Этого не будет!
   Вихрем алебастра, золота и изменения проношусь по  террасе,  врываюсь
во внутренние помещения они. Бегу, бегу долго, не разбирая дороги,  пока
наконец не  падаю  в  пустой  комнате,  сотрясаясь  от  рыданий,  но  не
способная выдавить из себя ни слезинки. Ауте, я веду себя, как  ребенок,
как маленький, глупый, обиженный ребенок. Но я не  могу,  не  могу.  Моя
дочь, дочь Нуору-тор... Должен же быть предел твоей иронии, Ауте?
   Сворачиваюсь жалким комком. Нет, нет, нет, нет, нет...
   От прикосновения Аррека сжимаюсь еще больше.
   - Уходи. - Даже для меня самой это звучит по-детски. По  человеческим
меркам лет на пять, не больше. Он, разумеется, уходить не собирается.
   - И долго ты собралась здесь прятаться?
   - Достаточно!
   - Антея...
   - Замолчи! Ты не можешь требовать от меня  того,  от  чего  отказался
сам.  Ты  отказался  принять  власть  над   Домом   Вуэйн,   предпочитая
действовать окольными путями,  чуть  не  стоившими  нам  обоим  жизни  и
рассудка!
   Спиной ощущаю, как он  вздрагивает.  Не  телом,  нет  -  чтобы  дарай
позволил себе такую открытую демонстрацию чувств! - но где-то внутри  он
дрогнул.
   - Тише. Но твоя ситуация  несколько  иная,  ты  не  можешь  этого  не
видеть.
   - Убирайся!
   Он мученически вздыхает. Само терпение.
   - Хорошо, назови мне три серьезные причины, почему ты не можешь стать
Регентом, и я тебя поддержу.
   Замираю. Конечно, ловушка, но если я  назову  проклятые  причины,  он
действительно сделает, как обещал.
   - Я не гожусь для этого.
   - Годишься. Даже я понял, для чего тебе вживили имплантант. - Кивок в
сторону мерцающего у меня во лбу камня.
   - Мало иметь чисто физическую способность к слиянию с  Эль!  Придется
ведь принимать решения, каждый день  сталкиваться  с  миллионами  мелких
проблем, как-то организовывать общую политику всего народа!
   - Антея, ты несешь чушь и сама это  знаешь.  Ты  последние  пять  лет
занималась тем, что определяла эту самую общую политику,  причем  отнюдь
не только  своего  народа.  Гораздо  проще  будет  напрямую  следить  за
исполнением собственных планов, чем дергать за  веревочки  кого-то,  кто
все равно будет в конечном счете заниматься воплощением твоих идей. Я не
прав?
   Прав. Опять.
   - Я - ребенок.
   - Назови мне хоть одного эль-ин, который не является ребенком.
   Я задумываюсь. Гм...
   - Вы должны быть детьми, должны вечно удивляться и вечно  изменяться,
чтобы  сохранить  себя.  Когда  ребенок  окончательно   и   бесповоротно
превращается во взрослого, он умирает.  Это,  а  не  физиология,  делает
смертными людей и бессмертными эльфов. И это, как мне  кажется,  убивает
эль-э-ин. После туауте трудно оставаться наивной.
   Яростно прядаю ушами.
   - Ты-то откуда знаешь? Тоже мне, эксперт по эль-э-ин выискался!
   - Ты - лучшая для этой работы. Но дело ведь не в этом. Так?
   - Нет.
   - Дело в дочери Нуору. Но ты ведь хочешь этого. Ты ничего на свете не
хочешь так, как возможности быть рядом с этой девочкой.
   - Аррек, Аррек,  ты  просто  не  понимаешь.  Они  не  понимают.  Быть
эль-э-ин - больше, чем  быть  просто  матерью.  Это...  Это...  Я  убила
Нуору-тор. Как я смогу смотреть в  небесно-голубые  глаза  ее  дочери  и
говорить, что я убила ее мать?
   - Что ты открыла глаза ее матери. Нуору-тор приняла решение  сама.  И
какая разница, что понимают или не понимают остальные? Ты  понимаешь.  И
ты сможешь научить девочку. Никто, кроме тебя, не годится на эту роль.
   - Я убила свою дочь! Какое право у меня есть...
   - А-а, вот мы и добрались до истины. Антея, посмотри на меня.  Антея!
Откуда этот мазохизм? Да, в гибели  твоей  дочери  есть  твоя  вина.  Ты
имеешь право наказывать себя за это так, как считаешь нужным. Ты  можешь
даже наказать весь  свой  народ,  допустивший  подобное.  Родителей,  не
сумевших скрутить тебя по рукам и ногам. Меня, просто за компанию, да  и
вообще в чисто профилактических мерах, оно вредно не будет...  Но  какое
право ты имеешь наказывать ни в чем не повинного  ребенка!  -  Последние
слова он рычит. Тихо так. Страшно.
   Замираю, глядя на сияющее чистым перламутром  создание.  Прав.  Опять
прав. И вновь всплывают в  памяти  строки,  намертво  связанные  в  моем
сознании с этим странным человеком.

   "Tiger, tiger, burning bright...?

   По удивленному выражению его лица понимаю, что произнесла это  вслух.
Застенчиво улыбаюсь, отвожу глаза. Он сгребает меня в охапку,  прижимает
к себе, и я вдруг понимаю, что проиграла, что приму эту ответственность,
и это  положение,  и  этого  ребенка.  Мысли  бешено  скачут  в  поисках
какого-нибудь еще логичного,  или,  скорее,  алогичного  аргумента,  при
помощи которого удастся отвести надвигающийся кошмар.
   - Мне придется впустить в себя Эль...
   Вот это его  достало.  Ауте,  как  же  это  его  зацепило!  Очевидно,
практика делить свое сознание с  сотнями  миллионов  других,  не  всегда
живых и далеко не всегда разумных существ здорово беспокоила хитроумного
дарай-князя.
   - Ты... не хочешь?
   -  Да.  Нет.  Не  знаю.  Я...  Я  очень  тоскую  по  этому.   Ты   не
представляешь, что это  такое  -  ощущать  всю  мощь  своего  народа  за
плечами,  всю  мудрость,  на  которую  в  случае   необходимости   можно
опереться. Все эти воспоминания, готовые прийти по  первому  зову,  весь
опыт. Для Хранительницы это, должно  быть,  еще  чудесней,  еще  полнее.
Но... Если я впущу их, то не смогу не почувствовать  боль  всех  прежних
эль-э-ин. Их сочувствие. Их прощение. Я... заплачу.
   - А ты боишься плакать? Утыкаюсь ему в плечо.
   - Да, - тишайший из шепотов.
   Ну и глупо же мы сейчас, должно  быть,  выглядим.  Сидим  на  полу  в
пустой комнате, обнявшись, и  бормочем  какую-то  сентиментальную  чушь.
Зажмуриваюсь так сильно, что глазам становится больно. Плакать не  буду.
Не буду.
   Его рука скользит по моей спине, по сжатым в яростный комок мускулам.

   Так вслушиваются (в исток
   Вслушивается ? устье.)
   Так внюхиваются в цветок:
   Вглубь - до потери чувства!

   Мои  глаза  удивленно  распахиваются  Генетическая  память  услужливо
подсказывает значение слов на древнем языке и имя автора. Ах, похоже, не
одна я разбираюсь в доисторической поэзии.

   Так в воздухе, который синь, -
   Жажда, которой дна нет.
   Так дети, в синеве простынь,
   Всматриваются в память.
   Так вчувствывается в кровь
   Отрок - доселе лотос.
   Так влюбливаются в любовь:
   Впадываются в пропасть.

   Голос  Аррека,  мягкий,  успокаивающий,  обволакивается  вокруг  меня
легчайшим из одеял. Глаза начинает подозрительно щипать

   Друг! Не кори меня за тот
   Взгляд, деловой и тусклый.
   Так вглатываются в моток:
   Вглубь - до потери чувства!

   Мои плечи все еще вздрагивают в безуспешном усилии сдержаться, но  из
глаз уже текут, опережая друг друга, горячие, обжигающе яростные слезы.

   Так, в ткань врабатываясь, ткач
   Ткет свой последний пропад.
   Так дети, вплакиваясь в плач,
   Вшептываются в шепот.

   Рыдаю самозабвенно, горько, безутешно. Плачу, как может плакать  лишь
обиженный ребенок, маленький ребенок в страшном мире взрослых.

   Так вплясываются?(Велик
   Бог - посему крутитесь?)
   Так дети, вкрикиваясъ в крик,
   Вмалчиваются в тихость.

   Плачу обо всех погибших за триста  лет  глупого,  никому  не  нужного
кровопролития. О жертвах Эпидемии, прошлых и будущих. О горькой морщинке
на юном лбу моей матери, о боли в  глазах  отца  и  неожиданно  уязвимом
взгляде Раниэля-Атеро. О потерянности Вииалы и  непонимании  Виортеи,  о
золотоволосой Эве, погибшей так страшно.  О  Нуору,  неукротимой  Нуору,
даже в смерти оставшейся такой прекрасной. Об Ольгрейне, о тех беднягах,
что были убиты Ллигирллин, и о Рубиусе, столь рано  взвалившем  на  свои
плечи столь многое.
   Об Иннеллине. Моем Иннеллине, моем барде, моей душе. Никогда,  никому
я не расскажу о твари,  встреченной  во  время  путешествия  к  Эвруору,
никогда не признаюсь, чего мне стоило воскресить ту боль во время  танца
туауте. Иннеллин, любовь моя, отпускаю тебя. Уходи с миром.
   Плачу о моей дочери, потерянной для  меня  навсегда,  и  о  маленьком
темнокожем существе, устроившемся сейчас в безопасности отцовских рук.
   Сколь многих мне, оказывается, нужно было оплакать. Ведь  они  вполне
достойны слез. Всех слез Неба.

   Так жалом тронутая кровь
   Жалуется - без ядов!
   Так вваливаются в любовь:
   Впадываются в падать.

   Последние слова срываются опавшими лепестками,  и  мы  еще  некоторое
время сидим, обнявшись, более близкие, чем любовники, и в  то  же  время
безнадежно далекие.
   Поднимаю покрасневшие глаза, чтобы посмотреть на него. Красив,  Ауте,
как красив. Тигр, тигр...  А  ведь  он  знал,  давным-давно  понял,  что
произойдет. Понял, что готовит для меня мать. Ему не понравилось,  и  он
знал, что мне не понравится, но пошел на это, потому что знал,  что  так
лучше. И так будет всегда. Из соображений  какой-то  недоступной  другим
мудрости он будет загонять меня и других  туда,  где,  как  он  считает,
будет лучше.
   Не интересуясь моим мнением.
   Ах, мой тигр, ты должен был родиться эль-ин. Ты слишком похож на нас,
любовь моя. Потому что - ну хоть перед самой собой надо быть честной - я
таки влюбилась в тебя. Тигр, мой тигр, светло горящий.
   И совершенно неважно, что в конечном  счете  ты  всегда  оказываешься
прав.