оны, плакать и кричать, что это был лишь сон, еще  один  сон,  как  и
тысячи до него, как и миллионы, что будут после него...
   Я пробегаю языком по его  клыкам,  запустив  когти  в  густую  зелень
волос... и швыряю в него изменением. Швыряю знанием. Знанием, что ЭТО  -
не мой Иннеллин, что это даже  не  реконструкция,  по  какой-то  прихоти
сотворенная Ауте, это даже не фантом, созданный  из  моих  воспоминаний.
Это - маска, всего лишь  маска,  натянутая  очередным  чудовищем,  чтобы
обнаружить самое слабое звено в нашем построении. Маска, движимая  одной
целью - уничтожить. Безупречная, почти приросшая к  лицу,  но  -  маска.
?Это? кричит, но мой рот заглушает  крик,  ?это?  бьется,  но  мои  руки
намертво впились в его плечи, любовное объятие  крыльев  превратилось  в
смертельный захват. Я изменяюсь, и у этого существа в маске нет  выбора,
кроме как изменяться за мной, нет выбора, кроме как умереть.  Ловлю  его
последнее дыхание, откидываюсь назад и, как ни страшусь  этого,  все  же
успеваю увидеть, как тускнеют  полночные  глаза,  как  жизнь  уходит  из
имплантанта, превращая его в  обычный  черный  камень.  Успеваю  увидеть
укор, и упрек, и недоумение в его взгляде. И любовь, и доверие,  и  даже
радость.
   И  благодарность.  Маска.  Прекрасная  маска,  рабыня  невидимой  мне
внутренней сути, но, Ауте, как же любима мной эта маска и как  я  любима
ею.
   Тело в моих руках превращается в размытое облако зеленоватого  света,
растворяется. Как я ни стараюсь удержать  его,  продлить  это  последнее
мгновение  негаданной  близости,  оно  уходит,  уходит   вновь,   уходит
навсегда...
   Мой голос потрясает пустынные небеса, это крик  смертельно  раненного
животного, крик, в котором нет ничего разумного или человеческого.
   Сворачиваюсь   в   позу   эмбриона,   позволяю   оказавшемуся   рядом
Раниэлю-Атеро подхватить обмякшее тело, закрываю глаза.  Пусто.  Больно.
Сосредотачиваюсь на боли, на ее знакомой тяжести,  на  режущем  ощущении
где-то под лопаткой. Стягиваю все сознание  в  эту  единственную  точку,
делаю ее центром своего существования. Не отвергать боль, но принять ее.
Не наслаждаться ею,  не  упиваться  собственной  виновностью,  а  просто
принять, расслабить мышцы, мысли, чувства.  Медленно-медленно  кулак,  в
который превратилось все мое существо, начинает  разжиматься.  Медленно.
Напряжение покидает сначала тело, затем душу.
   Незаметно возникает ощущение  того,  что  рядом  океан.  Запах  соли,
успокаивающее покачивание  на  исполинских  волнах.  Привкус  лимона  на
губах. Прикосновение сияющей кожи,  мягкое  покалывание  энергии,  запах
мяты, запутавшийся в волосах. Аррек...
   Представляю безупречное лицо арра, его пальцы, не столь тонкие, как у
Иннеллина,  но  куда  более  сильные,  его  спокойную  уверенность,  его
ироническую улыбку. Создаю сен-образ этих  воспоминаний,  заставляя  его
обернуться вокруг меня вроде щита, как  дараи  оборачивают  вокруг  себя
Вероятность.
   Запах цветов. Чуть экзотический, тонкий, ни в коем случае не  пряный.
Запах ночных цветов, таких, что растут  высоко  в  горах  среди  снежных
проталин. Чуть морозный, чуть дразнящий, знакомый.
   Открываю глаза.
   Я сижу на холодном полу в неизвестном мне онн,  пронизанном  силой  и
смертью. В воздухе, в стенах - везде  чувствуется  знакомое  присутствие
Хранительницы. Итак, мы выбрались из Ауте.
   Шаги совершенно бесшумны, но я, как всегда, замечаю его  приближение.
Поднимаю глаза, бесстрастно встречая спокойный взгляд темнейшей  синевы.
Раниэль-Атеро вдруг оказывается не за несколько шагов, а рядом  со  мной
на коленях. Он подносит к моим потрескавшимся губам чашу с водой.  Делаю
несколько  глотков  и  отклоняюсь,  пытаясь  разобраться,   что   же   я
пропустила.
   - Остальные?
   - Они не пошли с нами, а прямо из Прохода вернулись в Дериул-онн.
   Понимающе склоняю уши. Нечего им тут делать.
   Движение  отзывается  внезапным  и  оттого  еще   более   мучительным
приступом  головокружения.  На  застывшем,   почти   скульптурном   лице
Раниэля-Атеро отражается что-то вроде беспокойства.
   - Тебе больно?
   - Мне тошно.
   Он остается недвижим, зная, что если я захочу продолжить,  то  сделаю
это без понуканий.
   - Самое мерзкое... Самое мерзкое,  что  я  сделала  бы  это  в  любом
случае... Понимаешь? Даже не будь он всего лишь личиной, даже не  ощущай
я за его прикосновениями безумной  жажды  крови,  я  бы  все  равно  это
сделала. И дело тут не в законах, запрещающих нам  быть  с  умершими,  -
какие, во имя Ауте, законы для  вене?  Я  поставила  политику,  какие-то
призрачные цели и абстрактные интересы выше любви. И я  сделала  бы  это
снова. Бездна милосердная, как я до такого дошла?
   Чаша вновь подносится к губам, и я послушно делаю  еще  один  глоток,
после чего  приходится  закрыть  глаза  и  переждать  очередной  приступ
дурноты.
   - Давно мы здесь?
   - Меньше минуты. Ты поразительно быстро восстанавливаешься.
   Пытаюсь встать. Когти бессильно  царапают  стену,  крылья  приходится
использовать в качестве костылей, но в конце концов мне все-таки удается
утвердиться на нижних конечностях. Так,  теперь  попробуем  идти.  После
первого шага судорожно хватаюсь  за  злосчастную  стену,  после  второго
начинаю сползать вниз, но на третьем удается стоять  более-менее  прямо.
Какой подвиг.
   Раниэль-Атеро достаточно долго был  рядом  с  моей  мамой,  чтобы  не
предлагать помощь. Умный Древний. Вздумай он играть в  галантность,  мог
бы оказаться с расцарапанным лицом, в результате чего я,  скорее  всего,
была бы размазана по полу. Вот будь тут Аррек, он  бы  непременно  начал
изображать из себя благородного рыцаря, протягивать руку, а то  и  вовсе
предлагать себя в качестве средства передвижения. С другой  стороны,  от
Аррека я уже не восприняла  бы  подобное  как  оскорбление.  Ауте  знает
почему.
   Хочу, чтобы  он  был  здесь.  Сейчас.  Со  мной.  Это  желание  столь
неожиданно и нелогично, что на мгновение замираю, пытаясь разобраться, в
чем тут дело. Мне ведь вовсе не нравится Аррек, мне в  нем  не  нравится
ничего, кроме великолепного тела. И помощи от него в такой ситуации  кот
наплакал. И совершенно нечего человеку  делать  у  смертного  одра  той,
которую эль-ин приравнивают к богам.
   Дивлюсь собственной  нерациональности  и  тут  же  выбрасываю  ее  из
головы. Раниэль-Атеро откидывает занавес и отступает,  придерживая  вход
открытым для меня. Судорожно сглатываю  неизвестно  откуда  возникший  в
горле ком и вступаю в комнату.
   Мы опоздали.
   Полумрак окутывает все милосердной дымкой, дымка похожа  на  какой-то
потусторонний  отсвет.  Кто-то  очень   старался   очистить   ментальное
пространство от любого тягостного ?мусора?, но все-таки что-то  такое  в
воздухе ощущается. Тяжесть. Неизбежность. Недоверие и, как  ни  странно,
облегчение. Хозяйка этого они рада была расстаться с жизнью, и преданный
дом готовится следовать за ней в Вечность. Они оба так устали...
   Мои ноги вдруг утратили гибкость, тело движется вперед неравномерными
толчками. Видение исказилось. Окружающее кажется каким-то далеким, точно
я смотрю  на  картину,  на  изображение,  не  имеющее  ничего  общего  с
реальностью. Слышу чуть хриплое,  прерывистое  дыхание  и  с  удивлением
понимаю, что это мои собственные судорожные вдохи.
   У дальней стены, окруженная тлеющими палочками изысканных  благовоний
и призрачным трепетом световых бликов, стоит  кровать.  Хотя  правильнее
будет назвать  это  ложем  -  слишком  оно  монументально.  Черный  шелк
покрывал втягивает и без того скудное освещение, заставляя угол казаться
черной дырой, поглощающей все, до чего может дотянуться.
   Ну и ассоциации мне в голову приходят. Диагностично, правда?
   Мы опоздали.
   Это стало ясно, едва я ступила в комнату, но лишь сейчас я поняла это
со всей отчетливостью.

***

   Медитативный вздох. На негнущихся ногах приближаюсь к ложу.
   Запах.  Белоснежные  цветы  горной  ночи,  обманчивая   невзрачность,
прячущая пугающие в своей бесконечности глубины.
   Чернота ее кожи сливается с угольно-черными простынями,  так  что  не
сразу понимаешь, насколько хрупка затерянная в  складках  шелка  фигура,
насколько  она  исхудала,  насколько  далеко  от   жизни   успела   уйти
обладательница некогда сильного и лучащегося здоровьем  тела.  С  туауте
всегда так: однажды утром, вроде бы ничем не отличающимся от других,  ты
вдруг чувствуешь - все. Отгорела.  Отмучалась.  Сил  больше  нет.  После
этого близким остается  лишь  бессильно  смотреть,  как  остывают  угли,
медленно и мучительно.
   На фоне этой полночной темноты особенно ярко полыхает золотое зарево:
точно отрицая смерть и слабость, ее волосы  непослушным  живым  каскадом
разбегаются  по  простыням,  окутывают  тающее   болью   тело,   мерцают
собственным, непонятно откуда взявшимся светом. Яростно-золотые  волосы,
краса и гордость хрупкой, невзрачной Хранительницы, знаменитый  на  весь
Эль-онн Золотой Плащ Эвруору.
   Комок в горле  становится  рельефным  и  осязаемым,  к  глазам  вдруг
подступает что-то подозрительно напоминающее слезы.  Сглатываю  и  то  и
другое,  опускаюсь  на  колени,  прижимаюсь  щекой  к  обтянутой  черным
пергаментом руке. Когти, когда-то бывшие темными  и  блестящими,  сейчас
имеют нездоровый серый оттенок. До боли прикусываю губу. Не заплачу,  не
заплачу, не унижу ее последние мгновения безобразной истерикой.
   Усилием воли стараюсь удержать уши неподвижными.  Нуору-тор,  как  ты
могла...
   Ее  голова  медленно  поворачивается  в  мою  сторону,  пальцы   чуть
вздрагивают, ласкающим движением скользят  по  моему  лицу.  Слаба,  так
слаба. Но глаза, встречающие мой затравленный взгляд, светятся  все  той
же силой, умом  и  бездонной  синевой,  Даже  на  пороге  смерти  она  -
Хранительница, воплощенная богиня, одушевленная мудрость. Даже на пороге
смерти  она  -  самое  потрясающее  создание,  с  каким  мне  когда-либо
приходилось сталкиваться.
   - Тея.
   Официальное обращение подразумевает, что сейчас последует приказ.  На
ум мгновенно приходят все маленькие несоответствия в  поведении  родных,
все оговорки и странные взгляды, которые на меня бросали. Что-то  сейчас
будет?
   И это что-то мне не понравится.
   Склоняю уши в ритуальном знаке подчинения.
   - Хранительница Эвруору-тор.
   - У меня уже не хватит сил, чтобы привести в  исполнение  твой  план,
Антея.
   Слегка сжимаю ее ладонь. Зачем утверждать очевидное? У нее не  хватит
сил, чтобы просто встать, не говоря уже о полноценном танце изменения.
   Смотрю  в  синие-синие  глаза.  Зрачки,  тонкие  вертикальные  щелки,
обычные для всех эль-ин, вдруг вздрагивают, расплываются,  закручиваются
в спирали.
   Меня оттеснили, мягко  и  безапелляционно  отодвинули  в  сторону  от
контроля над собственным телом. Смотрю на происходящее, точно  издалека,
пассивная и равнодушная.
   Волю выпили по капле.
   Она тянет руку на себя, и я,  то,  что  от  меня  осталось,  послушно
подаюсь  вперед,  ложусь  рядом.  Осторожно  обхватываю   ее   крыльями,
прижимаясь к хрупкому - Ауте, какому хрупкому! - телу, кладу  голову  ей
на плечо. Тонкий запах цветов  становится  дурманящим,  голова  начинает
кружиться. Провожу пальцем по  тончайшему  пергаменту  кожи,  по  живому
золоту волос. Это естественный запах ее тела, столь  же  индивидуальный,
как и она сама Какие гормоны  и  катализаторы  проникают  сейчас  в  мой
организм вместе со сложнейшими молекулами этого пьянящего запаха?  Какие
изменения они вызывают?
   Ее  вторая  рука  ложится  на  мой  лоб,  и   сознание   еще   глубже
проваливается в какой-то полусон-полуявь, наполненный теплом и темнотой.
Камень, все еще непривычный и незнакомый,  почти  вибрирует  в  глубинах
моего тела, странные потоки энергии протекают по нервным волокнам,  кожа
почти шевелится в очередном изменении. Но на все это я смотрю как бы  со
стороны, с равнодушным  и  усталым  любопытством.  Поток  силы  проходит
насквозь, и я плыву в нем, плыву в запахе диких цветов  и  холоде  ночи,
наблюдая, запоминая и не понимая ничего. Затем глаза закрываются, и  мир
проваливается в бездонную многоцветную тьму.
   Просыпаюсь резко, как  от  толчка.  Тело  вздрагивает,  глаза  широко
раскрываются, точка между бровей пульсирует в бешеном  ритме.  С  минуту
лежу неподвижно под ее руками, пытаясь понять, что же со мной произошло,
что изменилось. Постепенно сердце и дыхание успокаиваются, камень ощущаю
близким, теплым источником энергии.
   Поднимаюсь на локте, склоняюсь к истонченным чертам  Эвруору.  Смотрю
на нее сверху вниз, беззвучно крича о своем  непонимании.  Гнев,  страх,
раздражение - под наплывом чувств я забываю, что  эта  женщина  умирает,
почти умерла, что она слаба и беспомощна. Ага, как же, беспомощна!  Даже
сейчас насыщенная синева ее глаз может сломить что угодно. Кого  угодно.
Хранительница до мозга костей. Хранительница до конца.
   Лицом к лицу.
   Глаза в глаза.
   - Что вы со мной сделали? Молчание.
   - Какие изменения произвели? Тишина.
   - Что вы задумали? Синие глаза закрываются.
   - Вы все поймете в свое время, Тея-тор. А сейчас я устала. Ступайте.
   Вот так. Аудиенция окончена, подданные могут удалиться. Аут-те!!!
   Слетаю с постели, будто сдутая невидимым ураганом.  Бросок  к  стене,
разворот, бросок в другой угол, еще, еще. Мечусь  по  комнате  загнанным
зверем, воздух кипит от резких взмахов крыльев. Аут-те!
   - Да провалитесь вы все в Бездну со своим временем! Это мое тело! Мое
сознание! Моя душа! Сперва новый имплантант, теперь это. Как вы  смеете!
Как вы смеете изменять меня, даже не удосужившись спросить,  хочу  ли  я
этого?!
   Она остается все  так  же  неподвижна  и  все  так  же  хрупка.  Лишь
сен-образ, которым она отослала меня, продолжает  парить  над  кроватью.
Ауте милосердная, как я отвыкла от всего этого за годы среди людей.
   Сжимаю  кулаки,  медитативный  вздох.  Склонить  уши  в   подчинении,
бесшумно развернуться и выйти. Уже в коридоре меня  догоняет  сен-образ.
Прощание, извинение и какое-то послание, с пометкой ?открыть  через  три
дня после мой смерти?. Стою, беспомощно уставившись на эфирное творение,
танцующее на кончиках моих пальцев. Затем вздыхаю, отправляю ее письмо в
глубины  подсознания  и  посылаю  к  ней  мой  собственный  образ.   Его
содержание   можно   примерно   выразить   словами:   ?Я   люблю    вас,
Хранительница?, но лишь примерно.
   Поспешно бегу, не дожидаясь ответа. Храбрая, храбрая я. Могу биться с
боевой звездой северд-ин, могу вальсировать на  дипломатических  игрищах
дараев или бросать оскорбления в лицо полновластной  Хранительнице  Эль,
но подведите меня к эмоциональному или  этическому  конфликту  и  вот  -
достославный воин постыдно покидает поле битвы.
   Выбегаю на открытую террасу,  жадно  глотаю  свежий  воздух,  пытаясь
избавиться от приторного запаха  горных  цветов.  Не  получается.  Запах
здесь, на мне, во  мне,  в  самой  ткани  моей  реальности.  Ауте,  будь
милостива к непутевой дочери твоей...
   Ударить. Бить,  крушить,  ломать...  Желание  уничтожить  что-нибудь,
сорвать  гнев  становится  почти  невыносимым.  Смертные  называют   это
?терапией?. Эль-ин - самым  глупым  из  всех  возможных  оправданий  для
убийства. Прямо сейчас я готова совместить одно с другим.
   К сожалению, предполагаемая жертва, подвернувшаяся под руку, вряд  ли
возгорит  желанием  помочь  мне  выплеснуть  напряжение.  Раниэль-Атеро,
медитирующий под сияющими облаками, одаривает меня спокойным,  ну  очень
внимательным взглядом. Такого ударишь, как же. Потом он  меня,  конечно,
воскресит. И извинится. Мамин  консорт  всегда  потом  извиняется  перед
своими противниками. Потом.
   Один вид сухощавой фигуры отчима несколько остужает мой  пыл.  Этакое
чернокрылое напоминание, что самоутверждаться за счет других можно  лишь
до тех пор, пока тебе не дадут сдачи.
   Но вот побыть немножко стервой мне никто не помешает.
   Наверное, взгляд многоцветных глаз  несколько  более  устрашающ,  чем
просто серых. Впервые в  моей  жизни  Учитель  уступает  первым.  Может,
потому, что воротник его рубашки  начал  потихоньку  дымиться  от  моего
излишне пристального внимания.
   - Если ты  сейчас  скажешь,  что  я  все  узнаю  в  свое  время,  это
закончится кровопролитием.
   Мой голос удивительно спокоен,  ни  крика,  ни  придушенного  яростью
шепота. Сто очков в мою пользу.
   - Я позволю тебе избить себя чуть  позже.  -  Мои  уши  непроизвольно
опускаются в изумлении. Нет, дело даже не  в  том,  что  он  безошибочно
считал мое состояние и побуждения,  он  это  всегда  мог.  Раниэль-Атеро
действительно имел в виду то, что сказал. В самом прямом  смысле  слова.
Бездна Ауте и все ее порождения! Что же они со мной сотворили? Почему  я
- Я! - до сих пор  не  смогла  определить  этого?  -  Сейчас  нам  нужно
торопиться в Шеррн-онн. Скоро  Хранительница  уйдет,  и  тогда  начнутся
настоящие проблемы.
   Это должно означать, что до сих пор мы видели лишь прелюдию. Закрываю
рот, беру себя в руки и послушно следую за ним.
   Послушная маленькая я.
   Холод.  Порыв  ветра  пронзает  насквозь,  до  костей,  промораживая,
кажется, самую  сущность  моего  естества.  Замираю  на  месте,  пытаясь
понять, что происходит. Раниэль-Атеро удивленно поворачивается  ко  мне,
наклоном ушей спрашивает, в чем дело. Сканирую  окрестности,  затем  еще
раз и еще. Что-то не так, но что?
   Отчим принимает  оборонительную  позицию,  его  крылья  раскидываются
защищающим щитом, чувства ищут возможный источник опасности. Но я  вижу,
что это всего лишь реакция на мою паранойю, сам он  ничего  опасного  не
ощущает. Какого...
   Еще один порыв ледяного ветра, точно  дыхание  смерти  скользнуло  по
коже  мимолетным  таким  напоминанием.  Ласкающее,  с  оттенком  садизма
прикосновение чужой силы.  В  воздухе  звенит  глыбами  бездонного  льда
издевательский смех. У меня в глазах темнеет от ужаса.
   Он соткался из  ниоткуда,  фигура  сияющей  белизны  и  запредельного
холода. Белая-белая кожа, белая одежда. Крылья, начисто лишенные  цвета,
грива серебристо-белых волос. На  этом  фоне  особенно  ярко  выделяются
глаза - фиалковые, чистые, с серебристыми искорками,  танцующими  вокруг
вертикальных зрачков. Глаза эль-ин - первое, что замечают, когда смотрят
на  нас.  Огромные,  миндалевидные,  без  белков,  глаза  подчеркиваются
геометрическим  совершенством   имплантанта.   Но   на   этом   бледном,
аскетическом лице кажутся сгустком безбрежной воли, силы духа. Эссенцией
холода, света и гнева. Тяжелого, удушающего, подавляющего гнева.
   Этот Древний ни по силе, ни по возрасту не уступает Раниэлю-Атеро. Но
если отчим прячет свою сущность, как-то экранируется,  не  желая  ранить
других, то о новоприбывшем подобного сказать  нельзя.  Плотно  охватываю
себя крыльями, стремясь защититься от пронзительного холода, сжимаюсь  в
комочек, растворяюсь в окружающем,  всеми  силами  показывая,  что  меня
здесь вовсе нет. Нет и никогда не было.
   - Раниэль-Атеро, какая неожиданная... встреча. - Его голос  столь  же
холоден, как и внешний вид. Звуковые волны проходят по моей коже острыми
кристалликами  льда,  нотки   сарказма   и   угроз   оставляют   длинные
кровоточащие порезы. Ауте, он  ведь  даже  не  пытается  повредить  нам,
просто острит.
   - Мои приветствия тебе, Зимний. - Голос  Учителя  спокойный,  ровный,
никакой, уши склоняются в вежливом приветствии. Ни угроз, ни иронии,  ни
особенной силы. Но именно этот демонстративный отказ бросаться  в  ответ
огненными  шарами  и  молниями  и  насторожил  бы   любого   понимающего
наблюдателя.
   Зимний, Мастер оружия клана Атакующих, Первый клинок Эль-онн. До  сих
пор я лишь издали лицезрела легендарную фигуру.  Честно  говоря,  вполне
могла бы обойтись без подобной чести. Мой взгляд  невольно  скользит  по
безупречной   белизне   одежды,   останавливается