амоистязания.  И  ты
действительно не должна проходить через все одна.
   Сукин сын!!!
   Рывком высвобождаюсь, опять оставив на  безупречном  перламутре  кожи
длинные царапины.  Отворачиваюсь,  иду  в  спальню,  резкими,  сердитыми
движениями  одеваюсь.  Хорошо,  что  ткань  такая  прочная,   соизмерять
мышечные усилия у меня сейчас нет ни малейшего желания. Аррек  наблюдает
за мной, прислонившись к дверному проему.
   Гад.

ГЛАВА 20

   Крылом оттесняю арра в сторону, выхожу на террасу.  Не  оборачиваясь,
сообщаю человеку, что сейчас мы направляемся в Дериул-онн,  откуда  меня
проведут  к  Хранительнице  Эвруору,  а  он  останется  под   присмотром
дражайших родственничков. Спиной ощущаю, что этот план у  него  восторга
не вызывает, но все-таки у  человека  хватает  благоразумия  промолчать.
Срываюсь в полет, несколько взмахов крыльев  -  и  парящий  в  сиреневых
туманах дом остается далеко позади.
   На этот раз ветры  оказались  не  мягким,  поддерживающим  бризом,  а
сметающим все на своем пути ураганом Нас подхватило яростным  потоком  и
почти швырнуло к посадочной террасе  клана  Дернул.  Врываюсь,  крыльями
расшвыривая попавшиеся на пути преграды. Дочь линии Тея в своем коронном
утреннем настроении, разбегайтесь и падайте,  кто  не  спрятался,  я  не
виновата. Онн, видевший за долгие века своего существования немало таких
вот вторжений, благоразумно пропускает меня  прямо  к  Проходу  в  Ауте.
Довольно просторное помещение в глубине дома полностью лишено украшений,
в воздухе спутанным комком мерцает  дикая,  непонятно  чем  удерживаемая
энергия. Это чистое безумие - держать рядом с  собой  маленький  кусочек
Ауте,  наивно  полагая,  что  возможно  подчинить  или  приручить  нечто
подобное Но у эль-ин бо-ольшой опыт по части безумия.
   Раниэль-Атеро  не  обращает  на  мое  шумное  прибытие  ни  малейшего
внимания.  Лицо  кажется   потусторонним,   нездешним,   пальцы   слегка
подрагивают, манипулируя невидимыми силами Мой гнев  разбивается  о  его
отрешенное спокойствие, оставив  взамен  благоговейное  восхищение  этой
чуждостью. Черные, без малейшего проблеска света крылья парят по комнате
рваными клочьями тумана, хрупкая фигура четко очерчена на фоне  бушующей
фантасмагории Ауте.
   Он прекрасен.
   Минута проходит в тихой медитации над этим пугающим могуществом, пока
наконец по его телу не проходит легкая дрожь возвращения.  Глаза  широко
раскрываются, и свет их - темный сапфир, манящий и бархатный, как ночное
небо, и столь же далекий. В нем можно утонуть, в  нем  хочется  утонуть,
забыв себя, забыв обо всем. Раствориться в темном сиянии навсегда.  Если
когда-нибудь мне придется схлестнуться  в  схватке  с  отчимом,  ему  не
придется сражаться. Все,  что  он  сделает,  -  это  посмотрит  на  меня
расширенными в предвкушении победы глазами, и получит бездумную,  полную
радостного восхищения рабыню. Так было и так всегда будет между  мной  и
Учителем. Я слишком хорошо его знаю,  слишком  глубоко  чувствую,  чтобы
питать какие-либо иллюзии по поводу нашего равенства.
   - Антея. - Слова даются ему с некоторым трудом, часть разума все  еще
пребывает в единении с энергией Ауте. - Я думаю, что  нашел  дорогу,  по
которой сможем проскользнуть к Эвруору. Придется спускаться под Щит.
   Механически склоняю уши в знак  понимания.  Вдруг  приходит  странная
ассоциация - выражение лица Раниэля-Атеро  напоминает  мимику  человека,
получившего ударную дозу наркотиков. В принципе так оно и есть  -  какой
наркотик может быть  слаще  абсолютной  власти?  Слаще  искушений  Ауте?
Интересно, а как выглядит мое собственное лицо, когда я танцую?
   Шелест крыльев, смех, похожий на звук разбивающегося стекла  и  столь
же ранящий.
   Стены  комнаты  подергиваются  туманом,  всплесками  далекой  энергии
появляются одна за другой детские  фигуры.  Их  пластика  совершенно  не
поддается определению. Тонкие лица пусты и чужды, ауры  могут  свести  с
ума, если вглядываться в  них  слишком  пристально.  Даже  с  расстояния
ощущаю непрерывное  изменение  в  телах  и  разумах  девочек-подростков,
цветовая  фантасмагория  их   крыльев   больно   ранит   глаза.   Каждую
сопровождают закованные в невидимую броню, излучающие  угрозу  и  смерть
мужчины. Вене и с ними - стражи-Риани. Подкрепление прибыло.
   Быстренько  окидываю  их   взглядом.   Пятеро   вене,   со   мной   и
Раниэлем-Атеро семеро, и семеро же Риани. Партия для Погружения  средней
трудности,  ничего  необычного.  Танцовщицы  мне  незнакомы,  хотя  нет,
кажется, некоторых из них я помню еще малышами. И кое-кто из воинов  мне
известен. ?Высокий уровень? - очень мягкое определение для бойцов такого
класса. Да, похоже, клан отобрал лучших  для  участия  в  этом  безумии.
Последняя мысль несколько успокаивает.
   Посылаю приветственный сен-образ  и  вновь  поворачиваюсь  к  отчиму,
вопросительно приподнимая уши:
   - Мама не летит?
   - Нет. У нее несколько другие... планы.
   - Ага. Ясно.
   Это значит, что Мать клана занимается чем-то,  о  чем  мне  знать  не
полагается и что более важно, нежели присутствие у смертного одра лучшей
подруги. Испытываю острое желание  перевести  в  сен-образы  кое-что  из
того, что люди называют ненормативной лексикой. Понимаю, что меня держат
в неведении не потому, что мне не доверяют - упаси Ауте, мы же не  люди,
в самом деле, чтобы играть в глупые шпионские игры, - а потому, что  так
надо. И это ?надо? вызывает все большие и большие опасения.
   Раниэль-Атеро вновь поворачивается к бушующей энергии, протягивает  к
ней руку. Под его тонкими  пальцами  волны  излучений  приобретают  цвет
темной бирюзы, сплетаются сложным рисунком, выгибаются, образуя  портал.
Ну, вообще-то это не портал, в нем и близко нет ничего от тех  проходов,
которыми пользуются дараи. Но  на  практике...  как  еще  назвать  арку,
ведущую из одного места в другое? Есди бы еще слово ?место?  имело  хоть
малейшие значение, когда его произносят в одном предложении с ?Ауте?...
   Вновь не могу оторвать глаз от Раниэля-Атеро, Слишком хорош,  слишком
утончен, слишком красив. Летящие черты лица, плавные линии тела - тем не
менее никто в здравом уме и твердой памяти и на  секунду  не  перепутает
его  с   женщиной.   Есть   в   нем   что-то   неуловимо   мужественное,
самодостаточное, подавляющие.  Что-то,  что  заставляет  даже  мою  мать
опускать глаза и подчиняться.
   Иногда.
   Мы выстраиваемся в некое подобие боевого порядка: вене внутри,  воины
снаружи. Задача Риани - не подпускать к внутреннему  кругу  ничего,  что
могло бы нарушить концентрацию вене, в то время как они изменяют себя  и
окружающее. Та еще задачка.
   Четырнадцать пар крыльев взбивают воздух, четырнадцать  тел  зависают
над  полом.  Раниэль-Атеро  вдруг  напрягается,  его  взгляд  утрачивает
туманную дымку, становится острым, присутствующим.
   - Сейчас.
   Портал выгибается, охватывает нас, окутывает  ярко-синими  сполохами.
Погружение началось.

***

   Проблема с Ауте в том, что никогда не знаешь, чего же от нее ожидать.
Одни погружения проходят спокойно и безмятежно, точно утренняя прогулка.
Из других невозможно вернуться по определению, как бы хорош ты  ни  был.
Третьи представляют собой золотую середину.
   Мы танцуем. Впрочем, танцем назвать это можно  весьма  условно.  Семь
фигур растворяются в изменении,  полностью  сливаясь  со  всем,  что  их
окружает, полностью подчиняя себя,  свое  тело  и  разум  происходящему.
Невозможно сказать: ?Вот это мое тело, вот кожа, вот  граница,  то,  что
вне, - это уже не я?. Нет,  я  являюсь  всем,  что  чувствую.  И  где-то
глубоко внутри я знаю, что могу себя  изменить.  А  если  я  -  это  все
вокруг, значит, я могу изменить все вокруг. Так работают вене линии Тей.
Что ощущают другие, не знаю. Но факт  остается  фактом:  все,  что  вене
воспринимает,  находится  под  ее  относительным  контролем.  Слово   же
?относительный? в применении к Ауте может принимать самые  разнообразные
значения.
   Если бы я не знала о цели нашего путешествия, то могла бы решить, что
мы просто летим в плотном, синеватом  тумане,  просто  обычный  полет  в
Небесах Эль-онн. Крылья ритмично  рассекают  воздух,  тела  расслаблены,
мысли безмятежны.
   Признаюсь и каюсь: я уж было начала надеяться, что на  этот  раз  все
обойдется и мы  беспрепятственно  попадем  в  место  назначения.  Глупо,
глупо.  Едва  я  успела  додумать  крамольную  мысль,  как   из   тумана
материализуются первые неприятности.
   Свист рассекаемого воздуха, какой-то птичий, яростно атакующий  крик.
Четырнадцать размытых фигур, окутанных разноцветными сполохами  крыльев,
пикируют на нас из  ниоткуда.  Внешние  круги,  наш  и  их,  моментально
оказываются втянутыми в схватку,  в  какую-то  фантасмагорическую  дуэль
стали и магии. Внутренний круг... Ну, вене тоже вроде как ведут ?дуэль?,
только здесь оружием служит  изменчивость  и  что-то  еще,  для  чего  в
человеческом языке нет и не  может  быть  названия.  Кто  трансформирует
противника во что-нибудь нежизнеспособное, а сам останется  цел,  тот  и
победил.
   Это - одна из древнейших ловушек Ауте, но, надо признать, со временем
она не  стала  менее  опасной.  Дать  тебе  в  противники  тебя  самого,
заставить сражаться с  тем,  что  победить  нельзя,  потому  что  нельзя
никогда. Как-то мгновенно две группы распались на отдельные пары,  будто
две дюжины близнецов сцепились в схватке  посреди  необъятного  неба.  Я
вижу перед собой многоцветные глаза Антеи Дернул, ее  (мое?)  нескладное
тело движется в стремительном танце, точно лишенное  костей,  накручивая
вокруг  меня  (нас?)  спирали  изменений.  Где-то   рядом   пространство
сотрясается от сумасшедших потоков информации и силы - два Раниэля-Атеро
кружат друг против друга по сложной траектории, ведя  битву,  которую  я
(мы?) не в состоянии осознать.
   Всплеск силы - Раниэль-Атеро решил, что развлечений для первого  раза
более  чем  достаточно.  Точнее,  это  решили  сразу  два  Раниэля-Атеро
одновременно. Мое  сознание  грубо  подхватывается  им,  почти  насильно
встряхивается и вставляется в паттерн общего,  единого  на  четырнадцать
существ разума, фокусом которого может  служить  лишь  четко  выверенное
мышление аналитика. То же самое  происходит  и  с  нашими  противниками.
Трудно драться с тем, кто может то же, что  и  ты,  думает,  как  ты,  и
действует, как ты. Но у эль-ин в этом деле есть некоторая практика.
   Единым  порывом,  смазанным  взмахом   две   группы,   два   существа
устремляются навстречу друг другу и... растворяются друг в  друге.  Мы-я
встречается  с  другим  точно  таким  же  мы-я,  на  одно   бесконечное,
болезненно острое мгновение осознаю себя до конца, до последней  тени  в
своем разуме, до спрятанной в самых дальних уголках мысли. Точно ветер в
окно, давно закрытое - смесь боли, цинизма и наивности. И - все.  Конец.
Мы-я распадается на четырнадцать соединенных невидимыми нитями  существ,
падающих из никуда в никогда.
   С собой невозможно бороться. Нет, возможно, конечно,  но  вот  победа
дается слишком дорого. Себя проще принять такой, какая есть. Но как  это
порой... грустно.
   Свист ветра, шелест крыльев. Бирюза небес темнеет, наливается сначала
яростным фиолетовым, затем бушующим пурпурным, затем затягивается тьмой.
Легкий   бриз   сменяется   шквальным   ураганом,   пространство   вдруг
отказывается укладываться в привычные представления, время сходит с ума,
разрывая тело в  разнонаправленных  темпоральных  потоках.  Бесчисленное
количество равновероятных возможностей открывается  перед  нами,  но  ни
одна из них не ведет к выходу.
   - Шторм Ауте!
   Н-да. Уж если неприятности, то Неприятности с большой буквы. И почему
у меня никак не получается держаться золотой серединки?
   Разум Раниэля-Атеро  вдруг  взмывает  над  нами,  мягко  обнимая  всю
группу, соединяя вене в единое Изменяющее поле. Тонкой, робкой  строчкой
математической формулы вспыхивает первая аксиома. За ней вторая. Третья.
Из них строится Теорема. Из нее -  следствие,  и  еще  теорема,  и  еще.
Формулы, графики, модели - тонким, тонким потоком тянется  схематическое
описание мира, Вселенной, законов физики, к которым мы привыкли, которые
позволяют эль-ин существовать. Формулы выстраиваются в простейшую схему,
одно увязано с другим, затем схема  становится  трехмерной,  пятимерной,
двенадцатимерной... Бесконечно  сложная  пирамида  значков  и  символов,
помогающих нашему разуму осмысливать  окружающий  хаос,  структурирующих
его и через танец вене изменяющих его в  то,  во  что  мы  верим.  Поток
математики - нарастает с каждой  секундой,  одна  теорема  опирается  на
другую, цифры, символы, символы,  символы...  такое  может  делать  лишь
аналитик, либо вене, пребывающая в танце: модель Вселенной,  чтобы  быть
адекватной, должна не уступать по сложности  самой  Вселенной,  а  такой
объем  информации  нормальному  сознанию  недоступен.  Это   похоже   на
гигантскую пирамиду, калейдоскоп, и всякий раз, когда где-то  в  глубине
один из фрагментов меняет свое положение, полностью  изменяется  и  весь
рисунок, весь паттерн нашей теории.
   Впрочем, для Раниэля-Атеро это легко, это почти развлечение,  изящная
логическая  задачка,  доставляющая  ему  наслаждение  острое,  на  грани
экстаза.  Позволяю  ему  маневрировать   в   дебрях   многовероятностной
математики, полностью отдаваясь изменению. Волшебство. Ничто никогда  не
сможет сравниться с танцем, танцуемым с самой Ауте. Разум Учителя ведет,
задавая необходимые параметры, а  мое  тело  изменяется,  послушное  его
холодной воле,  незаметно  для  себя  изменяя  и  окружающее.  Последняя
теорема.  Сложность  и  многофакторность  связей  просто   запредельная,
предпосылки, средства, следствия... Первая аксиома. Вторая. Третья. Все.
Созданная  нами  картина  соразмерна  и  достаточно   устойчива,   чтобы
позволить  нам  функционировать  в  ее   рамках.   Обернув   собственные
логические  построения   вокруг   себя   наподобие   ментального   щита,
устремляемся дальше.
   Раниэль-Атеро  запрокидывает  голову  и  смеется,  ему   вторит   мой
собственный радостный, безудержный  крик.  Воины-Риани  бросают  на  нас
косые взгляды, один из них ставит ухо в положение,  отгоняющее  безумие.
Руки  у  него  дрожат  от  пережитого  ужаса.  Лица   девочек   вене   -
безэмоциональные маски, пройдет еще  не  один  год,  прежде  чем  у  них
появятся чувства, которые эти лица смогут отражать. Сейчас у них  вместо
чувств - та математическая картина, которую создал гений  Раниэля-Атеро.
Не больше и не меньше.

***

   Мои руки и крылья вдруг оказались прижаты к  телу,  что-то  вздернуло
меня вверх, в сторону, кокон паутины будто  сам  по  себе  накручивается
вокруг неосторожной бабочки.  В  следующий  момент  блеск  стали,  свист
клинка - один из воинов смахивает мечом путы, умудрившись снять  все  до
последней липкие  нити  и  оставить  лишь  один  длинный,  но  тонкий  и
неглубокий порез на моей коже. Меня отбрасывают  обратно  во  внутренний
круг, под защиту клинков и крыльев Риани. Беззвучные,  яростные  броски,
танец смерти и крови - воины уворачиваются от возникающих, казалось  бы,
из ниоткуда сетей, не позволяя ни одной нити достичь внутреннего  круга.
А вот и хозяин - нечто паукообразное, слишком стремительное,  чтобы  как
следует ЭТО рассмотреть. Куча шипастых конечностей, паутиной и  кислотой
плюется во все стороны. И... ну да, точно, перемешается во времени,  как
ему вздумается, плюс ментальная атака, плюс... Ауте, Ауте,  ветреная  ты
наша леди, что же ты делаешь, о Милосерднейшая... Риани размазываются  в
воздухе,  вспышка  силы  -  и  легкая   черная   пыль,   оставшаяся   от
незадачливого чуда-юда, оседает на защитных щитах. А куда же без  щитов?
Разумеется, заклинание дикого  огня  уничтожает  молекулярную  структуру
вплоть до атомных решеток, но, имея дело с  Ауте,  никогда  нельзя  быть
излишне осторожным. Вот попадет на тебя щепотка этакой ?пыли?,  а  через
пару часов сам начнешь плеваться паутиной и  сосать  кровь  из  кого  ни
попадя. За примерами далеко ходить не надо
   Незаметно  начинаю  танец  очищения,  особенно  обращая  внимание  на
участки тела, соприкоснувшиеся с паутиной, и то  место,  где  меч  Риани
вспорол кожу.
   Ну вот, мы уже почти на месте. То есть Раниэль-Атеро  вырулил-таки  к
той точке не то пространства, не то времени, не то чего-то еще, где Ауте
будет угодно через пару минут устроить что-то вроде ворот, ведущих  куда
угодно. В прямом смысле. Забираешься внутрь, задаешь  хоть  какие-нибудь
координаты, и либо оказываешься на месте,  либо  бесследно  исчезаешь  в
неизвестном направлении. Первое чаще, но второе тоже бывает. Тут уж  как
повезет.
   И...
   Никогда, никогда, никогда не думай, что в Ауте ты  чего-то  достиг  и
что-то закончил, пока не окажешься в  безопасности  они  и  целители  не
скажут, что ты чист.  Эту  нехитрую  заповедь  любого  Ныряющего  каждый
эль-ин знает почти на генетическом  уровне,  и  лишь  я  одна  продолжаю
забывать с завидным постоянством. Вот и сейчас, едва я  успела  додумать
ерунду вроде ?почти на месте?, как тут же грянули новые неприятности. Да
уж, грянули... Грянул...
   Музыка взвилась перекатами  смеющихся  нот,  обняла  нас,  закружила,
засмеялась, рассыпалась тысячью жемчужин, чтобы тут же  воскреснуть.  Он
играет на флейте, а я не могу не  думать,  что,  хоть  это  мой  любимый
инструмент, сейчас бы я предпочла  что-нибудь  вроде  гитары  или  арфы,
чтобы можно было услышать его голос...
   Он сидит, облокотясь на столбик ворот, поджав одну  ногу  и  небрежно
откинув другую.  Серебристо-зеленые  волосы  свободно  обрамляют  плечи,
непослушными прядками  падают  на  скулы,  чуть  развеваются  на  ветру.
Свободная рубашка открывает безупречную линию груди, крутой  изгиб  шеи,
под тканью четко прорисовывается  великолепное  тело,  полное  сжатой  в
тугую пружину силы.  Тонкие,  изящные  даже  для  эль-ин  пальцы  держат
простую тростниковую флейту.
   Музыка окутывает меня, мягким прикосновением  ласкает  кожу.  Есть  в
этой ласке что-то от ласки дорогого меха - роскошь, мягкость, нежность и
глубоко  спрятанное,  почти  незаметное  дыхание  смерти.   Волна   жара
устремляется по спине, захватывает все тело, растворяет мысли. Меня нет,
меня никогда не было. Музыка рыдает,  излучая  серебряный  свет,  музыка
взмывает в вышину и, сложив крылья, падает вниз. Музыка шепчет  до  боли
знакомым голосом сладкие глупости, музыка полна обещаний и  воспоминаний
о прикосновении холодного шелка к разгоряченному в ночной темноте телу.
   Музыка подхватывает нас, сминает всю защиту, кружит в хороводе  своих
мотивов,  подчиняет  своим  ритмам.  Как  ранее   изменения   задавались
математическими выкладками Раниэля-Атеро, так теперь они диктуются  этой
обольстительной, невероятно прекрасной хозяйкой.  Раниэль-Атеро  вначале
пытается сопротивляться, но я  радостно  устремляюсь  навстречу  музыке.
Неожиданная атака оттуда, откуда ее меньше всего ожидаешь, достает  даже
непробиваемого Древнего, и я увлекаю за собой всех вене, а через  них  и
всех Риани. Я растворяюсь в этом убийственно-сладком танце,  в  яростном
экстазе изменения.
   Он вдруг оказывается рядом, наши крылья сплетаются,  губы  ищут  мои.
Глаза, до этого закрытые, вдруг оказываются  напротив  моих,  и,  как  и
тысячу раз до этого, я растворяюсь в их полночной красоте, в сводящей  с
ума, затягивающей, нежной темноте. Темноте, которая много больше, нежели
просто отсутствие света.
   - Иннеллин...
   Губы  встречаются,  сначала  робкое,  ищущее   прикосновение,   затем
глубокий поцелуй, медленный,  болезненно  нежный.  Мы  открываемся  друг
другу заново, мы пробуем на вкус нашу любовь. Боимся, что это  мгновение
исчезнет, что его отнимут опять. Вот сейчас мы  проснемся,  и  останется
лишь метаться в беспомощной  ярости,  проклиная  весь  мир,  и  себя,  и
зак