мне  такую
пощечину, что меня отбросило к противоположной стене, и сказал, что если
я тоже умру, он специально для меня изобретет способ выпороть призрак...
не шутил...
   Слушаю эту сбивчивую исповедь, растерянно гладя ее по  волосам.  Несу
глупую успокаивающую чушь. Бред какой-то. Чтобы эль-ин так зацикливались
на каких-то эмоциях? Что происходило здесь все эти годы? Ауте, о чем еще
мне не рассказали родители?
   Зеленая чернота и золото крыльев смешались, заполняя зал беспорядочно
мечущимися бликами, темные, как ночь, волосы окутывают  наши  склоненные
фигуры невесомым плащом.
   Виор уже не плачет, просто тихо вздрагивает, прижавшись ко мне.  Чуть
отстраняюсь.   Виор   запрокидывает   лицо,   удерживая   не    желающие
останавливаться  слезы.  Мягким  прикосновением   заставляю   ее   вновь
взглянуть на меня.
   - Антея... ты... Ты не представляешь, каково это  -  наконец  увидеть
хоть одно нормальное, не  потерявшее  себя  от  горя  существо!  -  Я  с
ироничной  печалью  приподнимаю  уши,  и  на  ее  юном  лице  появляется
отражение того же невеселого юмора. - Нет, тебе тоже  плохо,  но  ты  не
любуешься своим страданием, не смакуешь скорбь, точно редкое  блюдо!  Ты
не ведешь себя так, точно все окружающие должны ходить  вокруг  тебя  на
цыпочках, щадя твои чувства, не требуешь делать тебе скидку, мириться  с
любыми твоими выходками. Ты... - Она хлюпает носом. - Ты...
   - О да, я просто отрезала себя от всех и вся, не позволяя  тем,  кого
люблю, приблизиться ни на шаг, опасаясь, что их  участие  сломает  меня,
доведет до состояния безвольного комка боли?
   Новые откровения тонут в очередной серии жалобных  всхлипов.  Нд-а...
Раньше  мне  как-то  не  приходило  в  голову,  как  должно  со  стороны
смотреться наше истеричное и эгоцентричное общество. Нет,  я  далека  от
мысли,  что  эль-ин  могут  играть  на  публику,   но   вот   закатывать
представления  скорее  для  себя  самих,  нежели  для  окружающих,   это
пожалуйста.  Если  кто-то  считает  выход  из  депрессии  предательством
любимого человека...
   Недоверчиво шевелю ушами.
   Ну  и  ну.  Всего  триста  лет  покоя,  и  полюбуйтесь,  во  что   мы
превратились.
   Как такое могло случиться?
   Осторожно провожу рукой по спине Виор, поглаживая напрягшиеся крылья.
   - Гнев и боль - тоже часть нас самих. Как и страх, и отчаяние, и даже
ненависть. Все эти чувства имеют свой особый смысл, все  необходимы  для
выживания. Нельзя просто  отказываться  от  этих  эмоций,  разве  ты  не
понимаешь?
   Она дергается, точно от удара.
   - Но они отвергают все остальное!
   - Да. Когда  боль  слишком  сильна...  иногда  единственный  выход  -
погрузиться в нее, не замечать ничего другого. Так бывает. Но  это  путь
на уничтожение себя и  других.  К  сожалению,  я  осознала  это  слишком
поздно. - Откидываю с ее лба прядь тяжелых, очень длинных  волос.  -  Не
нужно концентрироваться на своей обиде. Лучше  подумай,  что  ты  можешь
сделать, чтобы изменить это.
   - А что я могу сделать? Возвращать мертвых запрещено и изменять живых
насильно тоже!
   Снова приподнимаю брови, копируя мимику Аррека.
   - Ты воин в ранге Мастера, ты  аналитик  высшей  квалификации.  Ты  -
гордость, величайшее сокровище клана  Дернул.  Тебе  доступно  то,  чего
никогда не смогу достичь я. Подумай. Потом посмотри на ситуацию  с  иных
точек  зрения  и  еще  раз  подумай.  Используй  то,  чему  тебя  учили,
наследница! Ее рот  окрашивается  кровью  -  острый  белый  клык  больно
прикусил нижнюю губу. Знакомая привычка, сколько раз  сама  так  делала.
Наклоняюсь, снимая солоноватые капли губами,  ощущаю  в  ее  крови  бурю
эмоций и  зарождающееся  спокойствие  аналитика.  Ага.  Кажется,  кризис
проходит.
   Виор снова смотрит на меня, но на этот раз за безбрежной  зеленью  ее
глаз ощущается мощь незаурядного интеллекта, который наконец-то начинают
приводить в действие.
   - Я не такая, как ты. Нет  больше  таких,  как  ты.  Ты  не  сметаешь
препятствия со своего пути, как Даратея, не заставляешь  других  убирать
их за тебя, как Раниэль-Атеро, не обходишь их  и  не  игнорируешь...  Ты
просто... оказываешься на другой стороне, и как-то вдруг получается, что
препятствия и не препятствия вовсе, а удобный  трамплин  для  следующего
старта.
   Не могу не усмехнуться: вот так  определение  моего  стиля  работы  с
неприятностями. Слышали бы ее сейчас умники из Конклава Эйхаррона!
   - Ты только что  дала  классическое  определение  деятельности  любой
вене, дорогая.
   - Но ты не любая вене! Ты особенная!
   - Чем? Тем, что сохранила способность  к  глубинному  изменению  и  в
зрелом возрасте? Это наследственность, любая Тея так может.  Что  еще  я
могу делать, кроме как танцевать? Нет, малыш, особенная ты. Это  хорошо,
что тебе достанется титул наследницы.
   Аррек все-таки прав,  я  совершенно  не  вписываюсь  в  рамки  любого
общества, даже общества эль-ин.
   Юная Тея шевелит ушами, пытаясь со всех сторон обдумать мои  слова  и
мельчайшие оттенки выражений, с которыми они  были  сказаны.  Ах,  какая
эль-ин из нее вырастет, если дать этому ребенку время!
   - Ты не права. Точнее, права, но не в том смысле, в каком ты думаешь.
   - Что есть смысл? Что есть правда?.
   - Не  играй  сен-образами!  Ты  можешь  сколько  угодно  наслаждаться
прихотливостью различных языков и философским многозначием  определений,
все равно ты делаешь то, что не под силу никому другому!
   - Это извинение, чтобы ничего не делать самой?
   - Нет!
   Прерываю ее взмахом руки:
   - Закончим на этом.
   Все-таки не зря я столько времени  находилась  рядом  с  арр-Вуэйном.
Кое-какие навыки в общении  с  истеричными  детьми  удалось  приобрести.
Немного поспорили на отвлеченные темы, и - гляди-ка! - девочка пришла  в
себя.
   Ласточкой взмываю в воздух и без всплеска вхожу  в  зеленоватые  воды
бассейна. Это, конечно,  не  великолепная  ванна  в  аррском  стиле,  но
плавать в нем  -  одно  из  величайших  наслаждений  моей  жизни.  После
полетов, конечно. С удивлением замечаю, что мне не хватает высоких  волн
океана, ощущения смертоносной бездны под собой. Допутешествовалась.  Это
все Аррек с его дурацким пристрастием к соленым лужам! Ладно,  если  мне
так  уж  хочется  щекотать  нервы  присутствием  большеротых  чудовищ  в
собственной ванне, их всегда туда можно поселить!
   Доплываю  до  противоположного  края,  стремительно   разворачиваюсь,
несусь назад. Движения четкие, экономные, каждый мускул совершенно точно
знает, что ему делать. Да, общение с Арреком определенно не проходит для
меня даром. Ныряю, в несколько гребков достигаю дна, подплываю к внешней
границе бассейна. Вода удерживается силовым полем,  отражение  света  от
поверхности бассейна выглядит совершенно по-особому. Устремляюсь  вверх,
выскакиваю на  ?сушу?,  активизирую  набор  осушающих  заклинаний.  Виор
окидывает меня странным изучающим взглядом, ну очень напоминающим взгляд
Раниэля-Атеро. Аналитик до мозга костей.
   - Я не очень хорошо помню, что было до Эпидемии, но мне кажется,  что
за это время ты здорово изменилась, тетя Антея.
   - Каждое мгновение меняет нас, Виортея-тор. Это аксиома. - Называю ее
официальным именем, чтобы подчеркнуть  -  разговор  вышел  из  плоскости
личных отношений.
   - Ты используешь философию как оружие, причем обоюдоострое. - Это  не
вопрос, она просто рассуждает вслух.
   - Согласись, это хорошее оружие.
   - Философия -  остановка  жизни,  небытие  смерти.  Ту  замирает,  ты
выходишь за его пределы, за свои пределы, чтобы увидеть новый смысл. Это
- высокое искусство. Не стоит так просто  разбрасываться  им  направо  и
налево ради забавы или сиюминутного развлечения.
   - Отсюда мораль?
   -  Морали  нет.  Просто  меня  раздражает  легкость,  с  которой   ты
швыряешься заученными истинами.
   - Меня тоже.
   Она молчит, прищурившись и наматывая на палец длинную темную прядь.
   - Ты плаваешь очень профессионально.  Не  для  удовольствия,  а  так,
будто от скорости и экономичности твоих гребков может зависеть жизнь.
   Хмыкаю, вспоминаю милейшего монстрика, чуть было не пообедавшего нами
с Арреком в неизвестном море неизвестного  мира.  Да  уж,  стимулов  для
ускоренного обучения у меня хватало.
   -  Вообще,  в  каждом  твоем  жесте,  в  походке  и  наклоне   головы
чувствуется та же выверенная экономичность, грация хищника, не желающего
терять  даром  ни  одной  калории.  В  сочетании  с  импульсивностью   и
разорванностью  движений  вене  это  производит  странное   впечатление.
Страшное.
   - Это из-за ограниченной диеты. Сложно терять лишние калории, если не
знаешь, когда в следующий раз удастся поесть.
   - Знаешь, некоторые твои сен-образы не понимает даже Раниэль-Атеро.
   Вот это заставляет меня замереть. В недоумении дергаю правым ухом.
   - Трудно поверить. Мои  сен-образы  -  примитивные  детские  рисунки,
наборы  галочек  и  кружочков,  не  лишенные,  правда,   очарования.   А
принц-консорт Раниэль-Атеро может расшифровать любую  информацию,  он  в
этом лучший из лучших. Ты ошибаешься.
   - Нет.
   Внимательно   разглядываю   загадочно   щурящегося   аналитика.   Мое
новообретенное многогранное видение расщепляет  образ,  тысячи  оттенков
воспринимаемого складываются в тысячи смысловых  узоров,  чтобы  тут  же
рассыпаться и сложиться в новые. Это азбука, это первая ступень обучения
любого аналитика. Вот только я как-то умудряюсь воспринимать  все  точки
зрения  одновременно,  сливая  их  в  своем  восприятии   в   целостную,
непротиворечивую картину, не проводя границы между  окружающим  миром  и
собственным существом. Удивительное состояние,  такое  простое  и  столь
естественное, что не могу не удивляться своей прошлой слепоте.
   Она пытается произвести в моем сознании  сдвиг.  Надо  признать,  она
преуспела. Только вот что же во мне изменилось?
   - К чему этот разговор, Виортея-тор? С чего вдруг  такой  пристальный
интерес к моей скромной особе?
   - Ты считаешь, что интерес не оправдан?
   - Я сыграла свою роль. Теперь события будут развиваться под контролем
Матери клана.
   - Возможно. - Она смотрит на меня изучающе. -  Но  согласись,  наивно
рассчитывать, что тебя совсем уж оставят в покое. Терять такой ресурс...
Я бы на их месте ни за что не сделала такой глупости.
   Напрягаюсь, удерживая готовые сорваться с языка вопросы и  проклятия.
Она делает лишь то, что я  приказала,  пытается  мыслить  как  аналитик.
Сейчас со мной говорит не Виор, несколько минут назад плакавшая  навзрыд
о своем потерянном детстве, а будущая наследница клана.
   - У тебя есть что мне сказать?
   - Нет. - Она задумчиво качает головой, -  Не-ет,  нет.  Если  бы  они
считали, что тебе нужно знать, они бы сами сказали.
   Собираю все оставшееся у меня терпение и киваю.
   -  Кстати,  о  них.   -   Многозначительно   поглядываю   в   сторону
пробивающихся сквозь стены лучей света. Шторм кончился, вскоре  наступит
местный эквивалент утра. - Они знают, где тебя демоны носят?
   Она мгновенно теряет весь свой гонор  крутого  аналитика,  с  опаской
поглядывает на светлеющий проем входа.
   - Так я и думала. Что ж, если не терять  больше  времени,  то,  может
быть, они так никогда и не узнают о нашей встрече.
   Виор вскакивает, бросается  к  выходу.  На  полпути  останавливается,
подбегает ко мне, порывисто обнимает. Порыв ветра - и она уже уносится в
светлеющие небеса, торопясь  домой,  пока  ее  отсутствие  не  замечено.
Усмехаясь,   посылаю   сообщение    альфа-ящерам,    чтобы    пропустили
путешествующего ребенка.  И  еще  одно,  для  самой  Виортеи.  Маленькое
напоминание о моих беспокойных соседях, о  которых  она,  похоже,  опять
забыла. Подозреваю, это здорово придало девчонке ускорения.
   Возвращаюсь назад, настолько погруженная в собственные мысли,  что  в
буквальном смысле  слова  налетаю  на  Аррека,  с  видом  архитектурного
излишества подпирающего входной проем.
   - Аут-те!
   Потрясающе! Мое подсознание настолько привыкло считать этого человека
частью меня, что даже не считает нужным предупреждать о его присутствии!
   Резко отстраняюсь от него, пытаюсь уйти, но тут же оказываюсь в плену
крепких мужских рук. Ну  вот.  Новый  допрос.  Да  здравствует  здоровый
ночной сон.
   Но вместо осторожных расспросов  о  виденной  им  только  что  сцене,
дарай-князь выдает что-то странное.
   - Знаешь, ты ведь действительно не позволяешь себе сосредоточиться на
отрицательных эмоциях. Порой меня даже пугает стремительность, с которой
ты выкорчевываешь из своей души все, что считаешь лишним.
   Одариваю его яростным взглядом.
   - Эль-ин ничего из себя не выкорчевывают! Это  люди  борются  сами  с
собой, мы лишь изменяем себя!
   Его глаза холодны, как горные вершины, и столь же далеки.
   - Ну да, ты просто... - Он пытается найти слова, которых  не  было  и
нет в человеческом языке, затем сдается и  неумело  производит  на  свет
философский сен-образ. Исполнение ужасное, но я понимаю,  что  он  хочет
сказать.
   Смягчаюсь, с улыбкой шевелю ушами, внося осторожные  поправки  в  его
произведение.
   - Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на  глупости.  -  У  эль-ин
есть  старая  поговорка:  ?Мужчины   никогда   не   взрослеют?.   Трудно
повзрослеть, если всерьез думаешь, что будешь жить вечно.  -  Понимаешь,
нужно сделать еще так много, что я не  могу  позволить  себе  заниматься
ерундой. Это слишком неконструктивно. Это требует времени.
   - Великий Хаос, малыш, ты ведь совсем не боишься смерти.
   Удивленно  поднимаю  голову,  смотрю  ему  в  лицо.  Откуда  ощущение
изощренной пытки, прорывающееся через тактильный контакт? Я не  привыкла
к такой искренности со стороны Аррека. Что бы человек ни делал,  что  бы
ни говорил, за всем - какие-то далеко идущие планы. Что  же  он  задумал
сейчас?
   - Не надо, Аррек. Я понимаю,  что  ты  не  хочешь  смириться  с  моим
уходом, но... Мы пытались. Мы пытались справиться с последствиями туауте
так часто, что даже мысль об этом вызывает дрожь. Не надо отравлять этим
мои последние годы. Для эль-ин смерть и жизнь нераздельны, и это  совсем
не та жизнь и вовсе не то, что люди понимают под  смертью.  Все  гораздо
сложнее, чем кажется на первый взгляд.
   - Я не пущу тебя.
   Вот упрямый осел.
   Ладно, попробуем подойти с другой стороны.
   - Подумай о жизни. Подумай о радости бытия, об утонченном наслаждении
каждым его  мигом.  Я  рождаюсь  и  умираю  каждое  мгновение  -  нельзя
допустить, чтобы хоть одно  из  них  оказалось  неполноценным.  Не  надо
лишать меня гармонии с естественным ходом  событий,  позволь  безмятежно
жить, пока живется, и бестрепетно умереть, когда требуется умереть.  Это
ту.
   Сияющие пальцы на моих плечах сжимаются так  сильно,  что,  наверное,
оставят синяки. Безупречность его экранирования дает  щель,  и  я  вдруг
оказываюсь в круговороте его эмоций, его гнева. На какое-то  ослепляющее
мгновение становлюсь Арреком.
   Ярость.  Ярость  от  ее  непонимания,  от  ее  покорности,  от  этого
дурацкого фатализма.
   Господи, да как она может вот так запросто отказываться от борьбы, от
сопротивления? Смириться?
   Жизнь,  жизнь,  жизнь.  Эта   страсть,   эта   цель   наполняет   все
существование.  Единственное,  что  важно.  Жизнь  и  честь.   Жизнь   и
достоинство. Жизнь.  Что  бы  ни  случилось  -  жизнь  уникальна,  жизнь
неповторима,  жизнь  требует  защиты  и  сохранения.  Жизнь   прекрасна.
Прекрасны  города  на  закате,   прекрасен   ночной   океан,   прекрасны
сюрреалистические Небеса Эль-онн. Смерть есть смерть - мрак и ужас.  Нет
ничего прекрасного в том, когда время  для  тебя  заканчивается,  только
вечное ничто. Бесконечное никогда. Недостижимость. Исчезновение. Потеря.
   Мой разум в ужасе отшатывается от жутких  перспектив,  воспринимаемых
им как само собой разумеющееся. Как... как  он  может  жить,  зная,  что
впереди ожидает... это?
   Обвисаю в его руках, жадно хватаю ртом воздух, мои когти оставляют на
сияющих плечах кроваво-красные полосы.
   - Нееее-ет!!!
   Он мгновенно закрывает свой разум, подхватывает. Мое оседающее  тело?
- Не надо, пожалуйста, не надо!
   Это я тоже крикнула.
   Какое-то время  просто  дрожу,  пытаясь  прийти  в  себя.  Как  столь
прекрасное и столь ужасное могут уживаться в одном?  Искрящаяся,  полная
света и музыки жизнь... и тут же  рядом  этот  первобытный  ужас,  такой
спокойный, такой привычный, такой отвратительный... А я удивлялась,  что
люди умудрились сохраниться как биологический вид! У бедняжек просто  не
было  выбора.  Кажется,  я  начинаю  понимать,  что  они  понимают   под
словами ?воля к жизни?. О, Ауте.
   Сердито прижимаю уши к черепу, сверкаю острой белизной клыков.
   - Не смей, слышишь? Атеист хренов! Не смей делать такое  со  мной,  с
собой. Не смей. - Теперь  мой  голос  звучит  совсем  спокойно  и  очень
решительно.
   Он резко выдыхает, почти облегченно. Похоже,  последняя  моя  вспышка
несколько выбила невозмутимого дарая из колеи.
   - Кажется, у вас несколько иные представления о том, что происходит с
человеком после смерти?
   Ага, он произнес это слово, причем не с отрицанием, а с неким,  пусть
и чисто познавательным, но все же позитивным интересом. Прогресс.
   - С человеком? А кто  вас  знает,  придурков  несчастных.  Но  вот  с
эль-ин... Слушай, ты воспринимаешь хоть что-то из того,  что  я  говорю?
Коллективный разум,  сохранность  всей  информации...  Куда,  по-твоему,
может исчезнуть личность эль-ин, если она вся внесена в матрицу Эль?
   До него начинает доходить.
   - Вы... остаетесь? Как часть Эль?
   - Как часть Эль, как отражение в генетической  памяти  потомков,  как
духи и призраки, как тени Ауте, как... Души сливаются с... кто их знает,
с чем они сливаются, но несчастными при этом вовсе не выглядят.  А  знал
бы ты, сколько раз наши  мертвые  начинали  появляться  из  Ауте  целыми
толпами, неся то гибель, то спасение...  Наконец,  может  капитально  не
повезти,  наткнешься  после  смерти  на   какого-нибудь   беспринципного
некромана, тогда вообще начинается та-акое веселье...
   - Похоже, вы только после смерти и начинаете веселиться!
   Я несколько озадачена бьющим из него сарказмом. Опять мы  говорим  на
разных языках.
   - Угу.
   - Тогда скажите мне, моя леди... - в великолепно поставленном  голосе
отчетливо слышны приторно-вкрадчивые интонации, - почему же, если смерть
у вас так... незначительна, почему вы так убиваетесь по своим погибшим?
   Он что, действительно не понимает?
   - Да потому, что они потеряны для нас, для оставшихся в живых! Смерть
прерывает все - это закон, выстраданный  таким  количеством  крови,  что
даже мысль о его  нарушении  кощунственна.  Любые  прежние  отношения  с
ушедшими  запрещены,  запрещены   категорически.   Войди   сейчас   сюда
воскресший Иннеллин, мы бы и не взглянули друг на друга. Он потерян  для
меня, как и все остальные. Моя дочь где-то существует, в какой-то  форме
она есть, но мне нет места рядом с ней и никогда не  будет.  Это...  это
больно.
   О  чем  он  думает?  Этот  человек  похож   на   темпоральную   бомбу
замедленного действия - гладкая, холодная поверхность,  и  никак  нельзя
узнать, что там внутри  и  от  какого  неосторожного  слова,  от  какого
бездумного действия эта штука рванет. Потрясающе. Как я дошла  до  того,
чтобы оказаться в чем мать родила в руках одушевленной  бомбы?  Одна  из
загадок жизни, я полагаю.
   Хватка на моих руках становится жестче. Почему-то  мне  кажется,  что
весь этот разговор прошел совершенно впустую. Дарай как  был  при  своем
мнении, так при нем и остался. Тем не менее его слова опять застают меня
врасплох.
   - Ну, раз уж ты  так  твердо  вознамерилась  ?утонченно  наслаждаться
оставшимися мгновениями  бытия?,  то  я  не  совсем  понимаю,  как  сюда
вписывается решение избегать эмоционального контакта  с  родственниками.
Даже  мне  видно,  что  это  -  изощренная  форма  с