заведение, и через два Месяца оно уже открылось.
   Президент кивнул.
   - Должно быть, у вас было на Юге много друзей, когда  вы  занимали  такой
ответственный пост?
   - Было. Пожалуй, и сейчас еще есть. За время службы я хорошо познакомился
с  южанами.  У  меня  били  друзья,  человеческими  качествами   которых   я
Восторгался. Но вот их отношения к порабощенным неграм я отнюдь не  одобряю.
Они встречают человека не по одежке, не по уму и даже не по воспитанию. В их
глазах человек обретает вес, только если за ним следует раб, угождающий  его
прихотям. Один человек порабощает другого - и гордится этим до беспамятства.
Во всех остальных отношениях они чудесные,  благородные  люди.  После  учебы
становятся отличными солдатами. Это  военный  народ,  с  крепкими  воинскими
традициями.
   - К несчастью, - кивнул Линкольн. - Слишком многие из ваших  однокашников
по Вест-Пойнту воюют на их стороне.
   - Южане - отличные бойцы. Но порой они не внимают простейшей логике.
   Я знаю, ибо пытался бывать к их разуму. Однажды  я  пытался  предупредить
офицеров, преподававших в академии, об их неминуемой  участи,  о  переменах,
которые сулит им будущее. Боюсь, они даже не услышали, ибо крайне негибки  в
своих воззрениях.
   - Вы меня озадачили, генерал, - с недоумением взглянул на него  Линкольн.
- О чем вы хотели их предупредить?
   - Разговор состоялся, когда южные штаты уже начали откалываться. То  было
время великих тревог. Все преподаватели академии состояли на  действительной
службе в армии Соединенных Штатов. Они разрывались  между  верностью  своему
правительству и верностью своим штатам. Я пытался урезонить их.  Поведать  о
неизбежности гибельной  войны,  господин  президент.  Пытался  растолковать,
сколь они безрассудны, ибо мысленным взором видел, что прольются реки крови,
если  они  не  сойдут  с  дороги,  ведущей  к  гражданской  войне.  Реки  их
собственной крови. Мне не  удалось  убедить  их,  что  миролюбивые  северяне
пойдут в бой, если придется. Пойдут в бой и победят.
   - Вы говорите весьма убежденно. Вы догадывались, что боевой дух Севера со
временем возобладает?
   - Не совсем. Южане всегда отличались воинственностью, потому-то многие из
них и пошли в Вест-Пойнт. Ибо считают, что во многом на  голову  превосходят
остальных. Но все мы американцы - и северяне,  и  южане  -  и  реагируем  на
конфликт одинаково. Однако нынешнюю войну выиграет отнюдь не боевой  дух.  В
конечном итоге верх возьмет военная техника. Юг не  в  состоянии  построить,
скажем, локомотив или железнодорожный вагон, вообще произвести что бы то  ни
было потребное для ведения войны  и  окончательной  победы.  Они  выигрывают
сражения, ибо они отважный народ, но не располагают  ресурсами  для  победы.
Когда же я говорил об этом, они улыбались мне,  как  слабоумному.  -  Шерман
помолчал,  устремив  свой  холодный,  пустой  взор  за   окно,   в   сторону
раскинувшейся за рекой вражеской земли. Видел дела минувшие... а быть может,
и грядущие. - После этого мне не оставалось ничего другого, как покинуть  Юг
и выступить за дело Союза. Конечно, мои слова пропустили мимо ушей  и  скоро
забыли, и мы стремительно покатились навстречу войне.  Но  эти  люди  -  мои
добрые друзья, и по сей день я не могу воспринимать их  как  мятежников  или
предателей. Они восстали на защиту своей родины,  своих  очагов  и  семей  -
против чужаков, вторгшихся на их землю, каковыми они нас считают.
   Его слова произвели на Линкольна неизгладимое  впечатление,  оказывается,
этот человек не только воин, но и  мыслитель.  Слишком  уж  многие  генералы
думают только о схватках и почти ни о чем более. А у иных нету даже  боевого
духа. Генерал Макклеллан Потратил целых пять месяцев совершенно впустую.
   Теперь  он  угодил  с  лихорадкой  в  госпиталь,   и   президент   принял
командование на себя. На западе Халлек застрял и ни с места. Солдаты гибнут,
но больше  ничего  не  происходит.  Только  морская  блокада  идет  успешно.
Контрабандные суда перехватываются почти ежедневно, все  запасы  у  южан  на
исходе. И все равно, ситуация сложилась патовая. Нельзя же  выиграть  войну,
если сидеть сложа руки и надеяться, что мятежники перемрут голодной смертью.
Будь во главе войск генерал  Шерман,  он  сумел  бы  повлиять  на  ситуацию.
Конечно, не прямо сейчас, но надо иметь его в виду.
   - Вы далеко пойдете, генерал. Хотелось бы мне иметь хотя бы дюжину таких,
как вы. Тогда с войной было бы покончено уже к весне. Насколько  я  понимаю,
вы хотите служить под командованием генерала Халлека?
   - Так точно. Он хочет,  чтобы  я  принял  дивизию  под  началом  генерала
Гранта.
   - Тогда по рукам! Приказ будет отдан. Желаю вам всяческих успехов.
   Николай, с безупречным чутьем секретаря появившийся именно в этот момент,
проводил гостей. И заговорил лишь тогда, когда закрыл за ними дверь.
   - Миссис Линкольн спрашивает, не можете ли  вы  зайти  к  ней  в  комнату
Вилли.
   Смуглое лицо Линкольна приобрело землистый оттенок.
   - Никаких перемен?
   - Не знаю, больше она ничего  не  сказала.  Линкольн  поспешил  прочь  из
кабинета. Мэри стояла у двери, глядя на кровать. Ощутив его прикосновение  к
локтю, обернулась. -Он такой холодный!
   Один из друзей Вилли сидел у  большой  кровати,  выпрямившись  с  мрачной
серьезностью. Глаза Вилли были закрыты.
   - Он ничего не говорил? - спросил Линкольн у мальчика - Нет, сэр, сегодня
нет. Но он наверняка знает, что я здесь, потому что пожимает мне руку.
   Поставив стулья, они в молчании присели рядом с парнишкой. Тут уж  ничего
не скажешь, ничего не поделаешь.  Пришел  доктор,  поглядел  на  безмолвного
ребенка, потрогал его лоб - и покачал головой, сказав этим больше,  чем  под
силу выразить словам Только через час Линкольн вернулся к письменному  столу
и устало опустился в кресло. И обернулся, услышав голос:
   - Ему это удалось, мистер Линкольн, Гранту это снова удалось.
   Военный министр вбежал в комнату, размахивая депешей, как боевым  стягом.
В  своем  восторженном  задоре  он  даже  не  заметил,  как  осунулось  лицо
президента,  не  разглядел  беспросветного  отчаяния,  застывшего  во  взоре
Линкольна Повернувшись к висящей на стене карте Соединенных Штатов,  Камерон
постучал пальцем по штату Теннесси.
   - Форт Донелсон пал, и  это  воистину  великая  победа!  -  И  зачитал  с
принесенного листка:
   - Шестнадцатого февраля... армия конфедератов сдалась... пятнадцать тысяч
пленных. Вот оно, самое великолепное доказательство, что в Гранте  мы  нашли
великого полководца.
   Знаете, что сказал Грант, когда генерал Бакнер спросил  его  об  условиях
сдачи? - Отыскав на листке нужное место, Камерон назидательно поднял палец.
   - "Никаких условий, кроме безусловной и немедленной сдачи. Предлагаю  вам
немедленно перейти к делу". - Министр ликовал. -  Полагаю,  если  позволите,
надо немедленно произвести Гранта в генерал-майоры.
   Линкольн утвердительно склонил голову. Камеронснова обернулся к карте.
   - Сперва пал форт Генри, теперь очередь форта Донелсон, сущая  катастрофа
для противника! Камберленд и Теннесси - две важнейшие реки  юго-запада  -  в
наших руках. Штат Теннесси теперь  принадлежит  нам,  а  Кентукки  распахнут
перед  нами.  Южанам  остается  лишь  горько  сетовать.   Они   окружены   и
подвергаются непрерывным атакам. - Он ткнул пальцем в карту.  -  Наши  армии
находятся вот здесь, в Виргинии близ Вашингтона, и здесь, у Харперс-Ферри. А
также на полуострове, у форта Монро, и готовы нанести  удар  по  Ричмонду  и
Норфолку. Стальное кольцо, вот как это называется! Наши войска у Порт-Ройяла
нацелены на Саванну и Чарльстон. Далее по побережью Мексиканского залива  мы
готовы постучаться в ворота Мобила и Нового Орлеана. А здесь, на  Миссисипи,
устремлены на Камберленд и Теннесси. Утомленный восторгом Камерон  плюхнулся
в кресло. -Блокада вдоль всего мятежного  побережья  уже  не  просто  докука
Джонни Бунтарю, а полновесная угроза. Я не удивлюсь, если  война  закончится
еще до конца года Тысяча  восемьсот  шестьдесят  второй  станет  нашим  anus
mirabilis, победным годом.
   - Дай Бог, чтобы это было так,  Камерон.  Я  молюсь,  чтобы  неисчислимым
смертям и разрушениям пришел конец  и  наша  многострадальная  страна  вновь
стала единой. Но раненый зверь бросается на обидчика, а Юг  ранен,  и  ранен
жестоко. Мы не должны терять бдительности ни на миг. И важнее всего для  нас
блокада. Ее следует поддерживать и укреплять. Надо  отрезать  противника  от
всех каналов поставок извне. Без оружия, боеприпасов и снаряжения Югу  долго
не продержаться. В конце концов их войска будут разбиты.
   Слова были полны оптимизма, но в голосе Линкольна прозвучал беспросветный
мрак. И  столько  в  нем  было  горечи,  что  Камерон  вдруг  заметил  явное
страдание, написанное на лице президента.
   - Сэр, вам нездоровится?
   - Нет, не мне. Тому, кто мне дорог. Моему сыну,  Вилли.  Ему  ведь  всего
двенадцать. Доктора говорят, смертельно болен. Тиф. Сомневаются, что доживет
до вечера.
   Пораженный горем и болью президента,  Камерон  даже  не  нашел  слов  для
ответа. Встал, скорбно покачивая головой, и медленно вышел.

***

   Река Джеме пересекает всю Виргинию, сердце Конфедерации. Покинув Ричмонд,
ее столицу, Джеме неспешно несет свои воды через щедрые земли этого  края  к
морю. У самого впадения в широкий залив, известный под именем Хэмптон-Роудс,
в нее вливается река Элизабет.
   В это мартовское утро над рекой Элизабет курился  туман,  и  первые  лучи
рассвета с трудом пробивались сквозь него, смутно очерчивая  голые  деревья,
выстроившиеся по  берегам  реки.  На  ветке,  нависающей  над  водой,  сойка
распевала свою хриплую песнь - и вдруг смолкла. Потом сорвалась в  воздух  и
унеслась прочь, испугавшись темной громады,  замаячившей  в  тумане.  Птичье
пение  сменило  пыхтение,  напоминающее  тяжкие  вздохи  какого-то   речного
чудовища.  Вскоре  из  тумана  выползло  и  само  чудовище,  пыхтя   паровым
двигателем и изрыгая черный дым из единственной высокой трубы.
   Облаченный в броню, пузатый,  медленный  и  неказистый  корабль  двигался
едва-едва, почти не тревожа рябью зеркальную гладь реки. Но, проплывая мимо,
продемонстрировал  серые  борта  с  орудийными  портами,  пока  что   плотно
закрытыми, и чудовищный таран, укрепленный на носу. На  баке,  прямиком  над
четырехфутовым стальным бивнем, находилась бронированная рубка, а в рубке  -
командир корабля, адмирал Франклин Бьюкенен, стоявший позади рулевого.
   Но  восторга  адмирал  отнюдь  не  испытывал.  Не  корабль,   а   скопище
компромиссов. Деревянный корпус сделан из  обугленной  обшивки  "Мерримака",
сожженного янки при отступлении из Норфолка. И этой сырой обшивке  уготована
роль спасителя Конфедерации. Сгоревшие шпангоуты и обшивку срезали,  оставив
лишь прочное дерево. На остатках днища возвели бронированную  надстройку  из
сосны и дуба, покрытых броневыми листами ради  защиты  установленного  здесь
десятка больших пушек. И вот теперь " Мерримака, переименованный  в  корабль
военного флота Конфедерации "Виргиния", идет на войну в самый первый раз. Да
притом мучительно медленно. Одноцилиндровый двигатель, и без того хлипкий  и
слабосильный, долго пробыл под водой, прежде чем его  подняли  и  привели  в
порядок. Древний двигатель с самого начала не получал должного обслуживания,
а уж пребывание в соленой воде ничуть не пошло ему на пользу.
   И тащить тяжелую посудину  быстрее  пяти  узлов  в  час  хилый  двигатель
оказался просто не в состоянии.
   Зато, по крайней мере, судно наконец спущено на  воду  и  скоро  отведает
вкус битвы. Оно пошло бы в бой и раньше, но суровые весенние шторма хлестали
побережье много дней  подряд,  по  заливу  катились  огромные  валы,  горами
обрушиваясь на берег. Имеющая малую осадку "Виргиния" просто затонула бы.
   Теперь шторм стих, волны за ночь улеглись - и броненосец наконец-то будет
испытан в деле.
   Повернувшись, адмирал Бьюкенен спустился по трапу в  машинное  отделение,
где громко крикнул, стараясь перекрыть лязг металла и шипение пара:
   - Слишком медленно, лейтенант Джонс, слишком уж медленно идем! Нельзя  ли
развести пары посильнее?
   - Нет, сэр! - крикнул в ответ перепачканный смазкой офицер.  -Больше  нам
не выжать. Давление и  так  чересчур  высокое,  еще  чуток  -  и  что-нибудь
взорвется.
   Бьюкенен вернулся на свой  пост.  Когда  "Виргиния"  дотащилась  до  реки
Джеме, к ней присоединились четыре деревянные колесные канонерские лодки.
   Самая крупная -  "Патрик-Генри"  -  с  целыми  шестью  пушками,  а  самый
крохотный - "Тизер" - вооружен только одной.
   Вот и вся флотилия, собранная против могучего военного флота  Соединенных
Штатов.
   Туман уже разошелся, и пыхтящие пароходы медленно вышли  в  широкие  воды
Хэмптон-Роудс. За Норфолком они окажутся в открытом море.
   И столкнутся с блокадным флотом,  ибо  именно  там  начинается  удушающий
барьер блокады. Эти подступы к сердцу  Конфедерации  так  важны,  что  здесь
встала на якоре целая флотилия кораблей Союза. Бьюкенен ни разу не видел ее,
но ежедневно получал рапорты о ее численности и состоянии.
   Прежде всего сорокапушечные паровые фрегаты "Роанок"  и  "Миннесота".  Их
сопровождают парусные фрегаты: пятидесятипушечный "Конгресс" и  "Камберленд"
с двадцатью  четырьмя  орудиями.  В  общей  сложности  вход  в  реку  Чарльз
контролирует свыше ста пятидесяти пушек. Чтобы одолеть их, нужен целый флот.
А флота у Юга нет.
   Только один-единственный неказистый, наспех слаженный и  не  опробованный
броненосец. Да еще четыре крохотных пароходика, лишенных брони.
   Ни разу не испытанная  в  бою,  нелепая,  громыхающая  "Виргиния"  лениво
близилась к блокадной флотилии.
   - Открыть порты! - прокричал Бьюкенен. - Приготовиться к бою Вахтенный на
корабле Соединенных Штатов "Маунт-Вернон", стоявшем к берегу  ближе  других,
заметил дым над мысом Сьюэлл и подумал,  что  там  разожгли  огонь.  Он  уже
собирался доложить, когда вдали показался темный силуэт. Корабль, но  какой?
Силуэт укоротился: корабль повернулся  носом,  и  вахтенный  забил  тревогу.
Пусть он ни разу не видел  подобных  кораблей,  зато  прекрасно  узнал  флаг
Конфедерации, развевающийся на корме. Судно  вполне  может  оказаться  давно
ожидавшимся броненосцем, который якобы должен принести Югу победу.
   "Маунт-Вернон" поднял сигнальный флаг, чтобы предупредить флотилию.
   Сигнал остался незамеченным. Капитан приказал выстрелить в приближающийся
броненосец. Этот выстрел и стал первым  в  битве  на  Хэмптон-Роудс.  Пыхтя,
"Виргиния" лениво приближалась к стоящим на якоре судам, смехотворная с виду
и ничуть не грозная -  пока  не  открылись  орудийные  порты,  и  оттуда  не
выглянули  черные  жерла  пушек.  Мишенью  первой  атаки  Бьюкенен   наметил
"Камберленд". "Виргиния" открыла огонь шрапнелью  из  носовой  пушки  уже  с
разделяющего их расстояния  в  целую  милю,  выведя  из  строя  весь  расчет
турельной пушки - кого раненым, а кого и убитым.
   На фрегате северян забили тревогу. Но атака была настолько  стремительной
и нежданной, что с та С наступлением сумерек паровой броненосец Конфедерации
с пыхтением вошел в гавань. В бою судно почти  не  получило  повреждений,  а
личный состав не понес потерь, не  считая  нескольких  ранений.  Бьюкенен  и
матросы ликовали, с нетерпением дожидаясь утра, когда  можно  будет  вывести
броненосец в море, чтобы добить  застрявшую  на  берегу  "Миннесоту"  и  все
остальные деревянные корабли военного флота  Союза.  Флот  будет  уничтожен,
блокада снята, Юг спасен.
   Железо восторжествовало над деревом. Паруса уступили место  пару.  И  это
послание  миру  не  прошло  незамеченным,  ибо  битвы   ждали   уже   давно,
существование  "Виргинии/было   секретом   Полишинеля.   На   рейде   стояли
французские и  британские  корабли,  весь  день  пристально  наблюдавшие  за
происходящим.  Они  сочли,  что  утром  блокадная  флотилия  будет   разбита
окончательно;
   Родился совершенно новый тип морского боя. Солнце закатилось, алой  зарей
провожая день победы южан.

СЕВЕРНАЯ СТАЛЬ

   Тот же самый шторм, который не выпускал "Виргинию" из порта, не  позволил
"Монитору" покинуть Бруклинскую военно-морскую верфь. После спуска судна  на
воду в середине февраля последовали мучительные дни  отсрочки,  затянувшейся
на целые недели. Эрикссон создал изумительную конструкцию, а постройка судна
от киля до спуска на воду за сто  один  день  являла  собой  чудо  механики.
Конструктор не учел только человеческий фактор.
   В движение  металлическое  судно  должен  был  приводить  двухцилиндровый
двигатель, тоже конструкции Эрикссона, крутивший единственный винт.
   Инженеры, делавшие винт, допустили одну, но весьма  существенную  ошибку.
Они  предполагали,  что  вал  двигателя   будет   вращаться   совершенно   в
противоположном направлении, чем на самом деле. Так что когда капитан  судна
лейтенант Джон Уорден на первых же испытаниях мореходных качеств скомандовал
"малый вперед", оно задрожало, подало назад и врезалось в причал.
   - В чем дело?! - крикнул Уорден старшему механику Альбану Штимерсу.
   К  счастью,  прозвучавшая  в  ответ  непристойность  потонула   в   лязге
механизмов. Когда машина остановилась, Штимерс поднялся в  рубку  и  доложил
капитану:
   - Похоже, никто не поинтересовался, будет ли винт  вращаться  по  часовой
стрелке или против. Вместо того чтобы идти вперед, судно пятится задом.
   - Нельзя ли приладить новый винт?
   - Нет. Этот был сконструирован  и  изготовлен  по  спецзаказу.  Не  знаю,
сколько именно времени займет изготовление нового, но абсолютно уверен,  что
немало. Кроме того, для его замены судно придется вернуть в сухой док, а это
займет еще больше времени.
   - Проклятье! А нельзя ли в таком случае запустить  двигатель  в  обратную
сторону? Тогда корабль наверняка пойдет вперед.
   Штимерс мрачно покачал головой, вытирая чумазое лицо ветошью,  но  только
размазал машинное масло.
   - Вообще-то можно. Но тогда нам не выжать больше двух-трех узлов, а судно
рассчитано на семь. Уорден спустился из бронированной рубки.
   - Почему? Что-то я не понимаю.
   - Ну, чтобы вникнуть, надо немного разбираться в двигателях.  Видите  ли,
каждый золотниковый  клапан  приводится  в  движение  эксцентриком,  который
частично проворачивается вокруг оси, чтобы заставить машину  крутить  вал  в
другую сторону. Это дает отличные результаты в одном положении, но только  в
одном.
   - Тогда как же быть?
   - Надо разобрать всю машину и переставить эксцентрики.
   У орден знал, что на счету каждый день. Все газеты - и северные, и  южные
- трубили, что броненосец южан будет вот-вот спущен  на  воду.  Кроме  того,
Уорден располагал более специфическими донесениями  разведки,  что  остались
считанные недели, а то и  дни  до  того  момента,  когда  вражеский  корабль
возьмется за блокадный флот. Но винт должен стоять, как положен".
   Негоже идти в первый бой кормой вперед!.
   - Приступите сейчас же.
   Но только к девятнадцатому февраля были собраны крепкие моряки и офицеры,
и "Монитор" наконец-то проделал на буксире короткое плавание от  Грин-Пойнта
до Бруклинской военно-морской верфи, где установили на место пару чудовищных
орудий - одиннадцатидюймовых  гладкоствольных  пушек  Даль-грена,  способных
стрелять ядрами весом в сто шестьдесят шесть фунтов.
   Заодно судно приняло на борт провизию, а также  порох,  ядра,  картечь  и
шрапнель. Стальной корабль собрался в боевой поход.
   Хотя лишь после новой отсрочки.
   За пробные  стрельбы  отвечал  механик  Штимерс,  хотя  ему  ни  разу  не
доводилось  иметь  дела  с  подобными  противооткатными  механизмами.  После
выстрела пушка скользила назад по стальным рельсам, а инерцию отдачи  гасили
тормозные башмаки, крепко притянутые к рельсам. Но Штимерс повернул  маховик
противооткатного устройства не в ту сторону,  ослабив  зажимы,  вместо  тог