рытие в
арке дверей. Ливрейный слуга помог лорду Пальмерстону спуститься на землю  и
чуть ли не понес его ко входу, где  уже  ждали  остальные.  Подагра  чуточку
отпустила, но наступать на ногу было все еще больно.
   Двери перед ними распахнулись, и они вошли в замок, в последний зал,  где
должны были встретиться. Герцог  Кембриджский,  только  что  вернувшийся  из
Америки и выглядевший весьма внушительно в  парадном  мундире,  обернулся  к
вошедшим.
   - Грандиозно, как  раз  те  господа,  которых  я  хотел  видеть.  Входите
обсушитесь, хлебните вот этого, - он махнул своим бокалом в сторону  буфета.
- То самое, что надо в эту гнилую погоду.
   Ни словом, ни делом, ни жестом не упомянул он о сокрушительном  поражении
войск в Мексиканском заливе. И никто не осмелился спросить его  об  этом.  С
тех самых пор, как  американские  газеты  начали  каркать  о  восхитительной
победе, герцог оставался в уединении. Когда же он  снова  вышел  на  люди  и
снова возглавил армии, никто не набрался смелости помянуть ему об этом. Дело
прошлое, ему предстоит блестящее будущее.
   Пришедшие забормотали приветствия весьма  вежливо,  поскольку  герцог  не
только двоюродный брат королевы, но и главнокомандующий британскими армиями.
   Потом с интересом посмотрели на  стройного  офицера,  стоявшего  рядом  с
герцогом  и  казавшегося  чуть  ли  не  истощенным  по  сравнению  с  тучным
главнокомандующим. Вместо банта  или  галстука  шея  офицера  была  обмотана
бинтами, так что он не мог вертеть головой. Герцог кивнул в его сторону.
   - Вы случаем  не  знакомы  с  полковником  Дюпуем  из  Пятьдесят  шестого
Вест-Эссекского? Он  прибыл  домой  на  поправку  и  доставил  информацию  о
колонистах. Отзывается хорошо об их оружии и весьма презрительно - о  нашем.
Хочет потратить деньги, изрядное количество денег, осмелюсь сказать.
   Вот, полковник, с этим пареньком вы и хотите поговорить. Зовут  Гладстон,
советник казначейства.
   - Рад познакомиться, полковник. Надеюсь, ваше выздоровление идет хорошо.
   - Отлично, спасибо, сэр, - хриплым шепотом ответил тот.
   - А на что вы хотите потратить золото нашей нации?
   -  На  оружие,  сэр.  Современные  винтовки,  и  притом  заряжающиеся   с
казенника. - Он притронулся к своей шее. - Вроде той,  что  сделала  это.  С
расстояния в сотни ярдов.
   - Вы, сэр, - вспылил Пальмерстон, - вы считаете,  что  страна  не  смогла
хорошо обеспечить свои войска?!
   - Нет, сэр, я вовсе не подразумеваю этого. Я хочу сказать, что войска,  в
том  числе  и  я,  довольствовались  статус-кво  и  слишком  мало  думали  о
модернизации. Вам известно, что кое-кто из моих людей до сих пор  пользуется
тауэровскими мушкетами?
   - Бурая Бесс выиграла не одну войну, - заметил герцог.
   - Выиграла, сэр, в прошлом, сэр. Пятьдесят-сто лет назад.  Один  из  моих
офицеров с презрением отозвался об этом оружии и зашел настолько далеко, что
сказал - конечно, в шутку, - что предпочитает добрый английский лук.
   Куда более хорошее, более точное оружие, чем мушкет. И скорострельность в
четыре раза  выше.  И  не  выпускает  дыма,  который  выдает  местоположение
солдата.
   -  Изумительная  шутка,  -  бросил  Пальмерстон,  рассерженный   подобным
легкомыслием. - И что, всегда ваши офицеры столь дерзки?
   - Редко. Этот уже не повторит свою дерзость.  Он  погиб  в  сражении  под
Платсбергом.
   - Вы упомянули только об оружии, - сказал лорд Рассел.  -  Не  хотите  ли
заодно  возложить  вину  на  нашу  мораль,  на  нашу  организацию,  на  нашу
способность сражаться?
   -   Поймите   меня   правильно,   сэр.    Я    профессиональный    солдат
профессиональнейшей армии мира - и горжусь этим. Но, проще говоря,  сражение
выигрывают пули. Если враг выпустит в меня десять пуль за то время,  которое
требуется мне, чтобы выпустить одну, тогда он стоит десяти солдат.
   Откуда следует, что в бою речь о равенстве уже не идет.  Сто  против  ста
означает, что моя сотня против их тысячи. Таким образом бой не выиграешь.
   - Выучка, вот что главное, - возразил герцог. - Выучка и  мораль.  У  нас
есть мораль, выучка и решимость сражаться и победить в  любом  уголке  мира.
Нерешительные люди не  смогли  бы  построить  эту  Империю.  Мы  никогда  не
проигрывали и если я будем выигрывать в будущем. Эту  маленькую  заминку  мы
преодолеем.  Враг  будет  побит,  и  мы  одержим  победу.   Нам   доводилось
проигрывать сражения, но мы никогда не проигрывали войны. Временная  заминка
ведет к будущей победе. Если враг будет молить о мире, мы можем  снизойти  к
нему. Но только с тем, чтобы в будущем  вернуться  еще  большими  силами.  В
конце концов нас ждет триумф.
   Он сердито огляделся, ожидая, когда кто-нибудь возразит.
   Воцарилось тягостное молчание, и все с радостью восприняли  объявление  о
прибытии Ее Величества. Обернувшись, они поклонились,  когда  она  прошла  к
своему трону. Королева Виктория оделась во все черное, с черными  перчатками
и черной вуалеткой: она оплакивает и будет вечно оплакивать своего  любимого
Альберта. С момента его смерти она все более и более опускается. Одутловатое
лицо покрылось пигментными пятнами, она еще  больше  располнела.  Придворные
уже  начали  беспокоиться  о   ее   рассудке.   Королева   кивнула   герцогу
Кембриджскому.
   - Как я понимаю, это вы созвали данную встречу?
   - Совершенно верно. Надо обсудить вопросы политики, и  притом  серьезные.
Но сперва, если позволите, я бы хотел, чтобы вы лично услышали  донесение  о
ходе этой войны, подействовавшее на меня, как  не  смогла  бы  подействовать
никакая депеша или письменный приказ. Устный доклад человека, сражавшегося в
этой войне. Полковника Дюпуя.
   - Что ж, тогда говорите. Как идет война, полковник?
   - Сожалею, мэм, но я принес только дурные вести.
   - Я не сомневалась! - пронзительным голосом вскинулась она.  -  Последнее
время чересчур много дурных вестей, чересчур много.
   - Глубоко сожалею, что  должен  усугубить  ваше  огорчение.  Уверяю  вас,
солдаты и матросы Вашего Величества сражались весьма доблестно. Но на суше у
противника  было  превосходство  в  артиллерии,   а   в   море   невероятное
превосходство в технике. Уверяю Ваше Величество, что отважные люди приложили
все силы, храбрости у них хватало, но суть войны заключается...
   Голос полковника охрип еще сильнее, и  он  прикоснулся  к  шее  кончиками
пальцев, будто хотел утихомирить боль. Королева подняла руку.
   - Довольно! Этот человек  ранен,  ему  нужна  медицинская  помощь,  а  не
аудиенция  королевы.  Пусть  полковнику  помогут,  позаботьтесь,  чтобы   он
отдохнул. Нам больно видеть, что  отважный  человек,  пострадавший  за  свою
страну, находится в столь затруднительном положении.
   Она молчала, пока полковник на дрожащих ногах пятился из  комнаты,  затем
обрушилась на герцога:
   - Вы имбецил! Вы привели этого человека сюда, чтобы  смутить  нас,  чтобы
доказать какую-то смутную, непонятную точку зрения,  которая  совершенно  не
ясна мне! Да будет вам известно, мы отнюдь не находим это забавным.
   Ее гнев никоим образом не смутил герцога Кембриджского.
   - Не смутную, дорогая кузина, а мучительно ясную. В этой войне мы зашли в
тупик и  несем  большие  потери  на  Северном  фронте.  Я  хочу,  чтобы  ваш
премьер-министр и его Кабинет очень хорошо усвоили этот факт. А у меня  есть
даже более дурные новости. Похоже, эта колониальная война распространяется.
   У нас имеются донесения о том, что полки  Конфедерации  присоединились  к
Союзу в нападении на наши войска.
   - Этого не может быть! - воскликнула королева Виктория с исказившимся  от
гнева лицом.
   - Это правда.
   - Не могут же они быть так двуличны! Эта  война  разразилась  из-за  двух
несчастных дипломатов, все еще находящихся в руках врага. А когда мы  встали
на их защиту, они повели себя  коварно,  как  янки.  Вы  говорите,  что  они
объединились, чтобы воспротивиться нашей воле?
   - Объединились. Быть может,  это  из-за  отвлекающей  атаки,  которую  мы
провели на юге страны. Теперь нам этого не узнать.
   За  этим  несообразным  заявлением   последовало   молчание:   никто   не
осмеливался раскрыть рта. Историю пишут сильные мира сего. Герцог  заговорил
снова, спокойно и вежливо.
   - Итак,  познакомившись  со  всеми  фактами,  мы  можем  определить  курс
дальнейших действий.
   - Терпению моему приходит конец, - взвизгнула королева.  -  Скажите  мне,
что происходит!
   - Надо принять решение. Решение очень простое.  Мир  -  или  в  противном
случае - более кровопролитная война.
   Королева никогда не отличалась терпением, а сейчас оно и вовсе подошло  к
концу, и она заверещала:
   - Вы говорите о мире после унижения, которое мы претерпели? Вы говорите о
мире с этими колониальными тварями, которые убили моего дорогого  Альберта?!
Неужели мы, величайшая империя всех времен,  должны  унизиться  перед  этими
захолустными повстанцами, этими свиньями?!
   - Нам вовсе нет нужды унижаться,  но  мы  должны  поразмыслить  о  мирных
переговорах.
   - Никогда! А вы, джентльмены Кабинета, вы слышали, что я сказала.
   Лорд Пальмерстон помешкал, прежде чем ответить.
   - Полагаю, я выражу общее мнение, когда скажу, что  герцог  высказал  ряд
сильных доводов...
   - Да неужто?! - вскричала королева пронзительным голосом,  побагровев  от
гнева. - Но как быть со страной, как быть с людьми и их  желанием  преподать
этим выскочкам незабываемый урок? Я выражаю мнение народа, когда говорю, что
о сдаче не может быть и речи! Надо ведь принять во внимание  и  такую  вещь,
как гордость.
   Герцог Кембриджский склонил голову в знак подчинения ее воле.
   - Конечно, мы не сдадимся. Но одной  лишь  гордостью  подобную  войну  не
выиграешь. Если мы не идем на мир, то должны укрепиться для новых усилий.
   На море нам нужны броненосные корабли, а на суше - современное оружие.
   Следует воззвать к Империи о помощи, о  людях,  о  деньгах,  которые  нам
нужны  для  создания  вооруженных  сил,  без   каковых   нам   не   одержать
окончательной победы.
   Лорд Джон Рассел заставил себя заговорить.
   - Ваше Величество, если позволите. Настал момент величайшего  решения,  и
следует взвесить все факты, спокойно и хладнокровно. Я твердо  убежден,  что
между правительством Вашего  Величества  и  этими  Соединенными  Штатами  не
должно быть затяжного конфликта. Мы происходим от общего корня,  говорим  на
одном языке. Несомненно, надо подумать и о мире,  а  не  только  о  войне  -
Поклонившись, он отступил назад.
   Гладстон представлял, какого порядка суммы нужны для продолжения войны, а
также знал, насколько истощена казна. Здесь он не посмел об этом заговорить,
но бросил умоляющий взгляд на Пальмерстона. Премьер-министр мрачно кивнул.
   - Ваше  Величество,  мы  должны  принять  во  внимание  сказанное  лордом
Расселом. Мы также должны подумать  о  финансовых  затратах  на  то,  о  чем
говорим. А  они  превосходят  пределы  разумного.  Полагаю,  что  мы  должны
рассмотреть  все  открывающиеся  возможности.  Можно  начать  переговоры   о
справедливом  мире,  подразумевая,  что,  может  быть,   придется   принести
извинения...
   Пока остальные говорили, гнев королевы немного поостыл. Более того, голос
ее прозвучал почти бесстрастно, словно в ее теле поселилась другая личность.
   - Слишком поздно.  Мы  не  считаем  мир  возможным  на  данном  этапе.  А
возможности  проигрыша  просто  не  существует.  Если  американцам   следует
преподать урок, то это должен быть  наглядный  урок.  Переговорите  с  моими
министрами и подготовьте предложения  касательно  этой  механической  войны,
которую ведет наш враг. То, что могут сделать они, мы,  британцы,  наверняка
можем сделать лучше. Ибо разве не у нас очаг  науки  и  техники?  Куда  идет
Британия, мир должен следовать волей-неволей. Преклонив  колени  перед  этой
дикой страной, населенной оборванцами,  мы  заслужим  от  коронованных  особ
Европы лишь презрение. Мы не должны поддаваться. Этот  опыт  только  укрепит
Британию и Империю. В течение столетий  мы  правили  морями,  и  так  должно
оставаться в обозримом будущем. - Она решительно скрестила руки на  коленях.
Потом с  угрюмой  решимостью,  поджав  губы,  оглядела  собравшихся,  словно
провоцируя их на спор или несогласие. Молчание затягивалось. Никто так и  не
раскрыл рта. - Что ж, тогда вы свободны.

ВТОРАЯ АМЕРИКАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

   Президент Конфедерации и президент Соединенных Штатов  взяли  за  правило
встречаться каждое утро. Началось это случайно, когда они хотели приготовить
общую повестку дня перед совместным заседанием Кабинетов:
   Джефферсон Дэвис приезжал в коляске  из  "Вилардс-отеля",  расположенного
чуть дальше по Пенсильвания-авеню, в доме четырнадцать, входил в Белый дом и
поднимался по лестнице в кабинет Авраама Линкольна. Николай подавал им кофе,
затем закрывал дверь и  выставлял  часового  у  дверей  кабинета,  чтобы  их
уединение никто не нарушил.
   Как обычно, отпив немного кофе, Дэвис заговорил:
   - Мне пришло весьма приятное послание от Уильяма Мейсона. Он просит  меня
поблагодарить вас самым  сердечным  образом  за  специальный  приказ  об  их
освобождении. Он вернулся в лоно  семьи,  как  и  Джон  Слайделл.  К  письму
прилагается коробка чудесных гаванских сигар.
   - Вы должны поблагодарить капитана Уилкса,  офицера,  захватившего  их  в
плен, потому что это он напомнил мне  об  их  тюремном  заключении.  Посреди
войны, разыгравшейся якобы из-за их  захвата,  никто,  кроме  Уилкса,  и  не
вспомнил о них, - Линкольн пододвинул  Джефферсону  стопку  телеграмм  через
стол. - Прибыли несколько минут назад. Контратака наших сил  началась.  Хотя
еще слишком рано узнавать подробности, думаю, что могу без всякого  зазрения
совести сказать, что итог предрешен. Наши свежие войска против  их  усталых,
да к тому же у нас невероятное численное превосходство. Они должны отступить
- или остаться на месте и сложить головы.
   - Или и то и другое сразу. - Дэвис подул на кофе, чтобы остудить  его.  -
Пожалуй, я испытываю жалость к обычным солдатам, которые служат под  началом
таких безжалостных господ. Но недостаточно  сильную,  чтобы  пожелать  иного
исхода. Вероломному Альбиону надо нанести фатальный удар,  который  заставит
его полететь кувырком и не оставит иного выбора, кроме поисков мира.
   - Но только не чересчур  рано,  -  Линкольн  вскинул  руки,  будто  хотел
придержать этот исход. - Мы оба согласны, что, пока  идут  бои,  эта  страна
едина. Так что мы должны учитывать, что может случиться,  как  только  пушки
смолкнут.  Тут  кое-кто  дожидается  в  соседней  комнате,  и  я  хочу   вас
познакомить. Это весьма мудрый человек, о котором  я  уже  вам  рассказывал.
Человек, принесший мне новые  идеи,  новые  направления,  которые,  полагаю,
повлияют на наш общий план действий.  Он  тот  самый  натурфилософ,  который
исповедует тайное искусство экономической теории.
   - Мне о ней ничего не известно.
   - Мне было тоже неизвестно,  пока  он  не  растолковал.  С  его  помощью,
полагаю, мы сможем найти способ уладить наши противоречия, перевязать раны и
повести эту страну навстречу гордому единому будущему.
   - Если он может сделать это, то я провозглашу его чудотворцем!
   - Может, он и есть чудотворец. Но  определенно  он  ставит  свободу  выше
страны, ибо, помимо прочего, он еще и англичанин.
   Дэвис не знал, что сказать, ибо загадочные материи финансов  и  экономики
всегда были свыше его понимания. Он солдат, по нужде занявшийся политикой  и
испытывающий только одно желание - оказаться на поле боя во главе войск.  Он
лишь заерзал и поднялся, когда в комнату вошел седовласый философ.  Линкольн
представил его Джефферсону Дэвису, и они вежливо беседовали, пока Николай не
вышел и не закрыл  дверь.  Только  тогда  президент  вернулся  к  проблемам,
стоящим перед ними.
   - Вы знаете, мистер Милл, что ваша страна вторглась не только  на  Север,
но и на Юг?
   - Знаю. Не могу этого понять или объяснить.  Могу  лишь  молиться,  чтобы
ваши объединенные войска смогли противостоять этому нападению.
   - Мы тоже, сэр, - начал Линкольн и замялся, ломая длинные пальцы и  ломая
голову о том, что же можно открыть. Все, наконец решил он.  Чтобы  Милл  мог
помочь, ему следует открыть все мысли, каждое решение. - Воюющие  стороны  в
нашей  гражданской  войне  пришли  к  обоюдному  соглашению   о   заключении
перемирия, чтобы дать отпор общему врагу.
   Страна снова едина, номы боимся, что вражда возобновится, как только  бои
закончатся. Однако я должен быть с вами  откровенным  и  поведать  все  наши
страхи и надежды на будущее, попросив ни с  кем  не  делиться  тем,  что  вы
сегодня здесь услышите.
   - Даю вам слово, господин президент.
   -  Мысли  наши  просты.  Когда  эта  война,  хочется  надеяться,   против
захватчиков будет выиграна, сможем ли мы и дальше наслаждаться  миром,  ныне
воцарившимся между недавно воевавшими штатами? И  сможем  ли  мы  каким-либо
образом найти способ  положить  конец  ужасной  войне  между  штатами,  ныне
приостановленной?
   - Конечно, можете, -  спокойно  и  уверенно  сказал  Милл  с  откровенным
удовлетворением и уверенностью. - Если вы сильны в своей решимости,  я  могу
указать вам дорогу, каковая сделает этот  мир  возможным.  Я  воздержусь  от
попыток читать вам  лекцию,  джентльмены,  но  имеются  определенные  факты,
которые следует тщательнейшим образом  учесть.  Нам  следует  помнить  уроки
прошлого, дабы не повторять их. Я прибыл из Европы, скованный своим прошлым,
а ваша страна свободна от него. Вы, конечно, помните,  что  всего  несколько
лет назад в Европе были опасные политические волнения. Она стара, и идеи  ее
стары.
   Говоря, он расхаживал по комнате, время от времени  назидательно  подымая
указательный палец, чтобы подчеркнуть какую-либо мысль.
   - На сей раз французское правительство показало себя  совершенно  косным,
действующим исключительно из самых  низменных  и  эгоистических  побуждений.
Французский народ хотел перемен и  готов  был  встать  на  баррикады,  чтобы
умирать за лучшее будущее. И что же случилось? Режим жирного короля  средних
классов Луи Филиппа не мог  справиться  с  этим  кризисом.  Король  бежал  в
Англию, а рабочий люд Парижа восстал как один  и  поднял  красный  флаг  над
отелем "Де Виль".
   И каков же был ответ? Парижские толпы были усмирены национальной гвардией
ценой  десяти  тысяч  убитых.  Затем  Луи  Наполеон  положил  конец   Второй
республике и основал Вторую империю.
   В Бельгии напуганный король хотел отречься от Престола.  В  конце  концов
правительство  позволило  ему  остаться,  и  он  в  благодарность   запретил
собрания. В Германии были возведены баррикады. Затем были призваны войска, и
мятежных граждан расстреляли. В Пруссии по-прежнему нет  ни  парламента,  ни
свободы речи, ни права собраний, ни свободы слова  или  суда  присяжных,  ни
терпимости  к  идеям,  отклоняющимся  хотя  бы  на  волосок  от   архаичного
представления о священном праве королей.
   - Вы высказываете весьма сильные мнения в своих  наблюдениях,  -  заметил
Линкольн.
   - Действительно, и я совершенно прав. Поглядите на другие страны.
   Народ восставал и в Италии, каковая была и по сей день остается не  более
как пестрой смесью анахроничных принципалов. А Россия,  управляемая  царями,
является краеугольным камнем  деспотии  в  Европе.  И  Прага,  и  Вена  тоже
пережили народные восстания, как и Париж, и толпы захватывали  контроль  над
городами. И их расстреливали войска По сравнению  со  всем  этим  условия  в
Англии, несомненно, идиллические.
   Но теперь Британия вступила в эту глупую войну, сделала  ужасную  ставку,
решилась сместить избранное народом правительство,  растоптать  единственную
значительную демократию в мире. Крохотная Швейцария  не  может  воплощать  в
себе благородное будущее человечества.  Но  возрожденные  Соединенные  Штаты
Америки могут.
   Оба  президента   м