проглядная темень.  Но
дождь ночью перестал, день сулил  быть  ясным.  Шерман  тревожился:  решение
Гранта, что окапываться войскам не следует, отнюдь не порадовало его.
   - Камп, их боевой дух на высоте, - растолковал Грант, - и я  хочу,  чтобы
таким он и оставался. Если они выроют эти ямы и спрячутся в них,  то  начнут
тревожиться. Лучше их не трогать.
   Шерману это пришлось  не  по  душе.  Рапорты  о  перемещениях  противника
впереди ничуть не обеспокоили Гранта, но все-таки Шерман вывел свой штаб  на
рассвете, чтобы выяснить, нет ли правды в докладах пикетов о слышанном ночью
шуме, якобы свидетельствующем о передвижении войск.
   Повернув лошадь, Холлидэй рысцой вернулся к генералу.
   - Только что пробило семь, - сказал он. И погиб. Невидимые конфедератские
пикеты внезапно дали залп, и пуля угодила в Холлидэя, сбив его  с  лошади  и
прикончив на месте.
   - За мной! - крикнул Шерман, разворачивая лошадь и галопом устремляясь  к
собственным позициям.
   Выскочивший на опушку пикет кричал:
   - Генерал, мятежников там больше, чем блох на дворняге!
   Именно  так.  Они  шли  тремя  цепями,  атакуя  вдоль  всего  фронта.   С
нарастающим победным криком мятежники врезались в  неподготовленные  позиции
северян, вынудив их  отступить  перед  жидким  ружейным  огнем.  Захваченные
врасплох солдаты заколебались, предпочитая сдать назад, чем  встретить  град
пуль. И тут появился  генерал  Шерман,  скакавший  верхом  между  вражескими
цепями и собственными позициями. Не обращая внимания на  пули,  засвистевшие
вокруг него, он привстал в стременах и взмахнул саблей.
   - Солдаты, в цепь, ко мне! Пли, заряжай и пли! Не  отступать!  Заряжай  и
пли!
   Пыл генерала оказался заразительным: его  крики  вдохновили  солдат,  еще
мгновение назад готовых к бегству. Они остались на позициях, открыв огонь по
атакующим. Заряжай и пли, заряжай и пли.
   Положение сложилось отчаянно трудное.  Здесь  был  самый  открытый  фланг
армии Союза, и он-то  подвергся  наиболее  массированной  атаке.  Вначале  у
Шермана было восемь тысяч человек, но  под  напором  конфедератов  их  число
неизменно убывало. И все-таки северяне держали рубежи. Полки Шермана приняли
на себя главный удар, но не отступили. А генерал держался в самой гуще  боя,
все время разъезжая перед фронтом и не обращая внимания на град пуль.
   Когда лошадь под ним убили, он продолжал сражаться пешком,  пока  ему  не
отыскали и не подвели другую лошадь.
   Через считанные минуты  убили  и  эту  лошадь,  когда  генерал  возглавил
контратаку, а еще позже застрелили и третью.
   Схватка была  жаркой,  трудной,  грязной  и  смертельной.  Необстрелянные
конфедераты,  сумевшие  пережить  кровавую  увертюру  сражения,  мало-помалу
учились воевать, снова и снова собирались с  силами  и  бросались  в  атаку,
тесня ряды северян. Те мало-помалу отступали, сражаясь за каждый фут  земли,
неся большие потери, но продолжая держаться. И Шерман всегда был в гуще боя,
подбадривая обороняющихся. Солдаты гибли один за другим, но дивизия  держала
свои позиции.
   Да и сам генерал Шерман вовсе не был неуязвим для пуль; позже  в  тот  же
день пуля ранила его в руку, но генерал перевязал  рану  носовым  платком  и
продолжал командовать.
   Осколком снаряда ему срезало часть полей шляпы. Несмотря на это, несмотря
на потери, он оставался во главе войск и  сумел  стабилизировать  положение.
Через три часа после начала боя Шерман потерял более половины  своих  людей.
Четыре тысячи убитых. Но позиции держались. Пороха и пуль было так мало, что
приходилось брать боеприпасы у павших. Те из раненых, кто не  уполз  или  не
был унесен  в  тыл,  заряжали  оружие  для  боеспособных.  Затем,  во  время
передышки,  пока  враг  перегруппировывался,  Шерман  услышал,  как   кто-то
окликает его по имени. Капитан на взмыленном коне небрежно отсалютовал ему.
   - Приказ генерала Гранта, сэр! Отойти к Ривер-роуд.
   - Я не отступлю.
   - Это не отступление, сэр. Мы окопались на Ривер-роуд, те рубежи удержать
легче.
   - Я оставлю здесь отряды прикрытия. Пусть  стреляют,  сколько  смогут.  В
дыму они смогут задержать следующую волну атакующих. Скажите генералу, что я
отхожу.
   Но отходить пришлось  с  боем.  Выйти  из  соприкосновения  с  решительно
настроенным врагом ничуть не легче, чем удержать его на месте. Люди  падали,
но почти все оставшиеся в живых добрались до Ривер-роуд сквозь стелющуюся по
земле пелену дыма навстречу грохоту орудий.
   - Это наши пушки, генерал! - крикнул один  из  солдат.  -  Так  точно,  -
отозвался Шерман. - Так точно.
   То был первый день битвы при Шайло. Ужасающая бойня. Несмотря на растущие
потери, конфедераты Продолжали наступать, медленно и неумолимо.
   Только к половине шестого вечера им удалось прорвать позиции северян,  но
к тому времени было уже слишком поздно. Генерал Грант ухитрился организовать
линию обороны,  ощетинившуюся  пушками,  у  самого  Питсбурга".  При  помощи
артиллерийского огня  канонерских  лодок,  стоящих  на  якоре  у  плацдарма,
остатки атакующих сил Конфедерации были отброшены. Когда это  случилось,  на
подмогу обороняющимся войскам Гранта подоспели свежие  войска  Дэна  Карлоса
Бьюлла, вышедшие на другой берег реки.
   Обескровленные, обессиленные войска конфедератов уже не могли  сравниться
в силе с окрепшими северными дивизиями.
   Контратаку начали  на  следующий  день  на  рассвете,  и  к  полудню  все
утраченные позиции были отбиты.
   Если в этой бойне кто-то и победил, то северяне. Получили подкрепление  и
вернулись на свои исходные рубежи. Но ценой ужасных потерь.  У  конфедератов
погибло десять тысяч семьсот  человек,  в  том  числе  их  командир  генерал
Джонстон, раненный пулей и истекший кровью, потому что доктор,  который  мог
бы спасти его, в это время занимался ранеными северянами. У северян  погибло
тринадцать тысяч человек. Несмотря на отвагу, несмотря на жертвы  и  потери,
Юг оказался неспособным прорвать стальное кольцо, сомкнувшееся вокруг него.
   Грант и Шерман стали героями дня. Шерман, удержавший позиции, несмотря на
собственную рану и ужасающие потери в личном составе.

***

   - Его следует наградить за отвагу, - сказал Линкольн, прочитав  последние
донесения с поля боя. - Джон, приготовьте письмо в  военное  министерство  и
напишите, что я настоятельно  рекомендую,  чтобы  Шерман  был  произведен  в
генерал-майоры в награду за доблесть и мастерство полководца.
   Подобными талантами нельзя пренебрегать. И пусть  приказ  о  производстве
будет датирован седьмым апреля, тем самым днем, когда состоялась битва.
   - Хорошо, сэр. Сделаю немедленно.  Сможете  ли  вы  сейчас  повидаться  с
Густавом Фоксом?
   - Несомненно. Пусть войдет.
   Заместитель министра военного флота  Густав  Фокс  был  человеком  весьма
одаренным. Предлогом для его визитов в Белый  дом  служила  якобы  дружба  с
секретарями Линкольна, живущими через коридор от  кабинета  президента.  Эти
приятельские отношения обеспечивали идеальное  прикрытие,  ибо  Густав  Фокс
располагал властью и был наделен полномочиями, о которых знали только  люди,
принадлежащие к высшим эшелонам администрации.
   - Доброе утро, Гус. Хотите сообщить мне что-нибудь интересное? -  спросил
президент.
   - Весьма многое со времени нашей последней встречи. Мои агенты в Канаде и
Британской Вест-Индии проявили немалое усердие.
   - Не является ли одним из них капитан Шульц из военного флота русских?
   Улыбка Линкольна отразилась и на лице Фокса.
   - Не на сей раз, господин президент, он занят в другом месте.  Но  прежде
чем я донесу о британцах, должен вам сказать,  что  моя  поездка  в  Бруклин
увенчалась немалым успехом. После победы "Монитора" у  Хэмптона  и  согласия
флота вложить деньги в железные корабли, мистер Эрикссон проявил грандиозное
рвение.  Строительство  второго  броненосца  класса  "Монитор"   идет,   как
запланировано. Фактически говоря, чрезвычайно гладко, потому что рабочие уже
приобрели опыт в постройке подобных кораблей. Эрикссон  теперь  тратит  свое
время на улучшение конструкций более  крупного  железного  корабля  с  двумя
орудийными башнями, обладающего более приличными  мореходными  качествами  и
большим радиусом действия. Этот человек за работой просто демон.  В  тот  же
день был начат монтаж киля военного корабля "Тор".
   - Сомневаюсь, что моряки примут в свой флот языческое божество.
   - Не примут. Они  задержали  первый  платеж  до  тех  пор,  пока  Тор  не
отправится обратно в Вальгаллу, а на его месте не появится "Мститель".
   Вынув из внутреннего кармана листок, Фокс развернул  его.  Его  секретные
агенты и в самом деле не сидели сложа руки. Здесь были приведены названия  и
численность британских полков, только что прибывших в Канаду, а также  число
пушек, выгруженных на причалах Монреаля.
   Лицо президента омрачилось.
   - Что-то они посылают сюда чрезвычайно мощное воинство.
   - Больше армейского  корпуса.  И,  согласно  некоторым  донесениям,  сюда
переправляются новые войска. Однако эти Донесения пока не подтверждены.
   Британский военный флот тоже проявляет активность.
   Он зачитал список военных кораблей, базирующихся в Британской Вест-Индии,
а также привел численность новоприбывших подразделений  морских  пехотинцев,
расквартированных там. Президент никогда не спрашивал, что за люди присылают
эти  донесения,  а  Фокс  не  стремился   добровольно   раскрыть   источники
информации. Если донесение не вызывало  доверия  или  даже  могло  оказаться
лживым,  Фокс  так  и  говорил.  Остальная  информация  всегда   оказывалась
правильной.
   - Вы - мои глаза и уши, - заметил Линкольн. - Хотелось бы мне,  чтобы  вы
нашли способ убедить мистера  Пинкертонам,  что  ваши  сведения  куда  более
надежны, чем те, какими снабжают его южные агенты.
   - Я пытался неоднократно, окольными путями, но он весьма упрямый человек.
   - Генерал Макклеллан верит в него.
   - Генерал Макклеллан также  верит  в  раздутые  цифры  численности  южных
войск, которые ему подсовывает Пинкертон. Настоящая численность на треть,  а
то и наполовину меньше его цифр.
   - Но Макклеллан пребывает в уверенности, что цифры верны, и  в  очередной
раз находит отговорку, чтобы воздержаться от боевых действий Но  это  уже  в
сфере моих обязанностей, а не ваших. Итак, скажите же мне, какие  выводы  вы
делаете из этих фактов о британцах, которые только что предоставили?
   Фокс тщательно продумал ответ, прежде чем раскрыть рот  и  выложить  свои
умозаключения.
   - Страна готовится к войне в Северной  Америке.  У  Британии  есть  люди,
оружие, боеприпасы и корабли, необходимые для  победы  в  большой  войне  на
нашем континенте. Важнее всего тот факт, что  абсолютно  никто  не  пытается
противиться этому. Газеты призывают к войне, чтобы преподать нам урок.  Виги
и тори в Парламенте объединились и требуют нашей крови. Да вдобавок королева
не питает и тени сомнения, что мы убили принца Альберта.
   - Это же полнейший абсурд!
   - Для нас - пожалуй. Но у меня есть сведения из надежных источников,  что
состояние ее душевного здоровья внушает опасения.  У  нее  бывают  внезапные
приступы кровожадности, которые она не в силах контролировать.
   - Неужели в этом хоре не звучит ни один здравый голос?
   - Идти против течения неблагоразумно. Один баронет в  палате  лордов  был
настолько недалек, что заговорил о возможности мирных переговоров. Он был не
только зашикан, но и подвергся побоям.
   - Трудно  поверить,  но,  наверное,  придется.  Неужели  они  решатся  на
подобное? Сделают последний шаг?
   - Вы можете ответить на этот вопрос куда лучше меня, господин  президент.
Вы посвящены в суть переговоров касательно их ультиматума, а я - нет.
   Мне почти нечего открыть вам из того, что вы  еще  не  знаете.  Мы  хотим
вступить в переговоры, но а боюсь, что  они  не  захотят  выслушать,  а  еще
начинаю подозревать, что выбора у нас уже не осталось. И наши, и  их  газеты
мечут громы и молнии. Их министры непреклонны. Лорд Лайонс сдал свой паспорт
и покинул наши берега, Наш посланник Чарльз Адамс из кожи вон  лезет,  чтобы
убедить  Лондон  изменить  формулировки  послания,  но  те  ни  в  какую  не
соглашаются. Теперь лорд Пальмерстон даже на  порог  его  не  пускает,  хотя
Адамс снова и снова стучится в дверь этого господина. Отговоркой этому лорду
служит подагра. В подагру я верю, но повод вижу в ином.
   Фокс закивал в знак согласия.
   - Тем временем причина всего этого, Мейсон и Слайделл, в  своих  тюремных
камерах катаются как сыр в масле. Заказывают лучшую пищу и вино из Бостона и
одну за другой курят гаванские сигары из своих бездонных запасов.
   - Несмотря на роскошь, это все-таки  тюрьма,  а  пока  они  в  заточении,
бритты будут неизменно осуждать нашу страну.  Найдите  мне  выход  из  этого
тупи-ка, мистер Фокс, и я не постою за высочайшими наградами.
   - Как бы я хотел найти этот выход, сэр. Как бы я хотел...

У ВОЕННОЙ ЧЕРТЫ

   Хотя уже наступил первый день мая,  в  северных  холмах  Вермонта  погода
больше смахивала  на  зимнюю.  Холодный  дождь  хлестал  сосны.  Лошади  еле
тащились по раскисшей тропе, устало понурив головы, и приходилось  постоянно
тянуть за поводья.  Люди  устали  ничуть  не  меньше  лошадей,  но  даже  не
помышляли о  поездке  верхом.  Это  означало  бы,  что  утомленным  животным
придется тащить двойной груз. Им просто не сдюжить. Причина  этого  долгого,
изнурительного путешествия таилась в бочонках, навьюченных на лошадей.
   Жак с прищуром поглядел на небо, затем отер с лица воду тыльной  стороной
ладони. Часы по карману только богатеям, а он весьма далек от этого.  Но  по
неуклонно темнеющему небосводу понял, что скоро закат.
   - Скоро, Филипп, скоро! - крикнул он по-французски с канадским  акцентом.
- Остановимся перед перевалом. Потом будем идти дотемна.
   Его брат ответил что-то, но слова потонули в резком раскате грома. Братья
захлюпали дальше, йотом свернули с колеи, чтобы поискать укрытие под ветвями
древней  дубравы.  Лошади  отыскали  кустики  молодой  травы   и   принялись
пощипывать ее, а люди привалились спинами к  толстым  стволам.  Жак  вытащил
пробку из своей фляги, сделал порядочный глоток, облизнул губы  и  снова  ее
закрыл. Внутри находилась крепкая смесь виски с водой. Увидевший это  Филипп
нахмурился.
   Заметив его выражение, Жак громко  рассмеялся,  открыв  взору  сломанные,
почерневшие зубы.
   - Ты не одобряешь, что я  пью,  младший  братец.  Тебе  бы  в  священники
податься. Тогда ты мог бы толковать другим, чего делать, а чего не делать.
   Выпив-ка избавляет от усталости и греет кости.
   - А заодно уничтожает внутренние органы и тело.
   - И это тоже, как пить дать. Но надо наслаждаться жизнью, как умеешь.
   Филипп выжал воду из своей  черной  бороды  и  поглядел  на  коренастого,
крепко сложенного старшего брата. Вылитый отец. А он удался в мать, как  все
говорят. Матери он никогда не знал, она умерла при его родах.
   - Я больше не хочу этим заниматься, - промолвил Филипп. - Это  опасно,  и
когда-нибудь нас поймают.
   - Ни за что! Никто не знает эти холмы, как  я.  Наш  добрый  батюшка,  да
упокоится его душа среди ангелов, до самой  своей  смерти  возделывал  камни
нашей фермы. Я уверен, что эти неустанные бесконечные труды угробили его.
   Как и прочих фермеров. Но у  нас-то  есть  выбор,  разве  нет?  Мы  можем
заниматься этим замечательным делом, чтоб помочь нашим соседям. Не  забывай,
ежели 6 ты этим не занимался, так чем бы ты занялся? Ты, как и я, как и  все
мы, темный, неученый квебекос. Я с трудом могу на царапать собственное  имя,
а уж читать и писать и вовсе не умею.
   - Но я - то умею! Ты бросил школу, а ведь она давала шанс.
   - Может, тебе. Лично мне терпежу не  хватало  высиживать  по  классам.  И
ежели помнишь, наш батюшка тогда болел. А  кто-то  должен  был  обрабатывать
землю. Так что ты остался в школе и получил образование.  И  что  же?  Никто
тебя в городе не наймет, ничегошеньки ты не умеешь и  даже  не  говоришь  на
этом вонючем английском языке.
   - Английский мне вовсе  не  нужен.  С  тех  пор  как  был  принят  акт  о
присоединении Нижней Канады, язык у нас французский...
   - А свободы у нас нуль без палочки. Мы английская колония, и правит  нами
английский губернатор. Наши выборные, может, и  сидят  в  Монреале,  но  вся
власть у королевы. Так что можешь читать, дорогой братец, И  писать.  Только
где такого возьмешь, чтобы нанял тебя за эти умения? Так  уж  тебе  на  роду
написано, что ты должен торчать в Котикоке, где ничего нет, окромя  фермы  с
выдохшейся  землей,  да  потягивать  крепкое  виски,  чтоб  заглушить   муку
существования. Пусть остальные держатся за землепашество, а мы  позаботимся,
чтобы снабжать других.
   Поглядев на четыре бочонка, нагруженные на лошадей, он  усмехнулся  своей
щербатой усмешкой. Доброе виски янки., беспошлинное и купленное за золото.
   Когда оно окажется в Канаде, цена  его  удвоится,  уж  такие  жадины  эти
англичане со своими бесконечными поборами. О да, таможенники  Ее  Величества
довольно прытки и неуемны, но им  нипочем  не  узнать  лес  настолько,  чтоб
изловить Дюмгара, который всю свою жизнь провел среди  этих  холмов.  Прижав
ладонь к большому накладному  карману  своего  кожаного  пальто,  он  ощутил
приятную выпуклость пистолета.
   - Филипп, - окликнул он, - ты порох не подмочил?
   - Да нет, конечно. Ружье завернуто в брезент, но мне это не по нраву...
   - Да оно и не требуется, чтоб оно было тебе по нраву, - огрызнулся Жак. -
От этого виски зависит наша жизнь, и отдавать его нельзя.  Потому-то  нам  и
нужно оружие. Да и меня взять они не должны. Я лучше помру здесь в лесу, чем
сгнию в какой-нибудь английской тюряге. Мы не просили о такой жизни или чтоб
родиться в этой жалкой деревушке. Выбора у нас  не  было,  так  что  надобно
выкручиваться как можешь.
   После этого они замолкли. Сумерки сгущались, и пасмурный день мало-помалу
перешел в ночь. Дождь все еще шел, но уже немного поутих.
   - Пора, - сказал Жак, неуклюже подымаясь на  одеревеневшие  ноги.  -  Еще
час, и мы будем уже за границей в хижине. Уютной и сухой. Пошли.
   Взяв лошадь под уздцы, он двинулся первым. Филипп  повел  вторую  лошадь,
ориентируясь на силуэт лошади брата, едва маячивший в темноте.
   Здесь, среди холмов, не было никакой физической границы между  Канадой  и
Соединенными Штатами - ни изгороди, ни разметки. При свете дня можно было бы
найти межевые столбы, но не  без  труда.  Этой  тропой  пользовались  только
животные, по большей части олени. Да контрабандисты.
   Перевалив через низкий гребень, они начали медленно спускаться  с  другой
стороны. Граница проходит где-то здесь, только никто толком  не  знает,  где
именно. Жак вдруг остановился и склонил голову к плечу.
   Подошедший Филипп остановился рядом.
   - В чем дело?
   - Тихо, - хрипло прошептал брат. - Там кто-то есть, я слышал шум.
   - Олень.
   - Олени не бренчат, кретин. Вот, опять лязгает.
   Филипп тоже услышал звук,  но  прежде  чем  успел  открыть  рот,  впереди
замаячили высокие темные всадники.
   - Merde! Таможенники... Патруль!
   Чертыхнувшись под нос, Жак выудил револьвер из кармана - свой драгоценный
Лефоше сорок первого калибра. Нацелил его  на  группу  впереди  и  нажал  на
курок.
   Потом еще и еще.
   Вспышки огня во тьме. Один,  два,  три,  четыре  выстрела,  и  неизбежная
осечка. Вогнав пистолет в карман, Жак повернулся и побежал,  увлекая  лошадь
за собой.
   - Да не стой же, идиот! Назад, возвращаемся! Они не смогут последовать за
нами через границу. Даже если и последуют, мы от  них  ускользнем.  А  потом
обойдем их по другой тропе. Путь длиннее, но придем куда надобно.
   Оскальзываясь, таща за собой лошадей, они спустились по  склону  холма  и
бесследно скрылись в лесу.
   Выехавшие в патруль кавалеристы запаниковали. Ни один из них еще не бывал
в этих горных краях, а тропа была размечен