й просунул голову в дверь, и Линкольн поднял взгляд от груды бумаг.
   - Вы  хотели,  чтоб  вас  уведомили,  как  только  прибудет  мексиканская
делегация.
   - Совершенно верно, - Линкольн с радостью  отодвинул  бумаги.  -  Что  ж,
пойдем.
   Когда президент вошел в украшенный флагами зал совещаний,  все  остальные
уже дожидались его. Министр Стэнтон  представил  собравшихся,  первым  делом
послу Матиасу Ромеро - худому,  смуглому,  темноволосому  мужчине  с  седыми
висками.
   - Президент Хуарес, к сожалению, по-английски не говорит. Если позволите,
я буду его переводчиком.
   Ромеро поднял руку, и Бенито Хуарес выступил  вперед,  оказавшись  мелким
невзрачным человечком в черном костюме с черным галстуком, очень темнокожим,
с характерными широкими  скулами  и  квадратным  носом  индейца-сапотека  из
Оахаки. Словом, облик самый заурядный, но этот человек  во  время  последних
выборов привел либералов к победе, объединив всю Мексику.
   - Рад приветствовать вас, - сказал Линкольн,  -  как  предводителя  нашей
южной сестры-республики. Буду рад также помочь вам, буде таковое возможно, в
вашей неутихающей схватке с узурпаторами, оккупировавшими вашу страну.
   - Я, все мы благодарны за вашу помощь, - перевел  Ромеро  ответные  слова
Хуареса. - Этот так называемый император,  этот  иностранный  принц,  силком
навязанный нам французскими войсками, покушается на  исконные  права  других
людей. Он захватил наше добро, отнимает жизни  сынов  нации,  защищающих  ее
независимость, он называет их доблесть и добродетель преступлением,  а  свои
пороки - добродетелями. Но одна вещь недоступна для подобных посягательств -
непогрешимый суд истории.
   - Отлично сказано, господин президент, - утвердительно кивнул Линкольн. -
Но я бы  хотел  протянуть  истории  руку  помощи,  если  только  подобное  в
человеческих силах. - Он огляделся. - Ну как, у кого-нибудь есть  идеи,  как
это лучше сделать?
   - Перед вашим приходом мы обсуждали этот вопрос довольно основательно,  -
отозвался Стэнтон. - Полагаю, генерал  Шерман  наиболее  сведущ  в  подобных
материях.
   Шерман  вглядывался  в  карту  Мексики,  подвешенную  на  штативе,  своим
холодным орлиным взором  прозревая  грядущее.  Видел  передвижения  людей  и
орудий. Видел смерть.
   - Все  эти  крупные  города  оккупированы  французскими,  бельгийскими  и
австрийскими войсками. Здесь, здесь и здесь.  Как  и  все  города  поменьше,
имеющие хоть какое-то стратегическое значение.  И  хотя  мексиканская  армия
разбита окончательно, отряды гверильеро по-прежнему ведут боевые действия  в
горах и джунглях. Эти люди прекрасно  знают  местность  и  умеют  с  выгодой
использовать особенности ландшафта при ведении боевых действий. Я  предлагаю
снабдить их современными винтовками и боеприпасами, а также  всеми  пушками,
какие нам удастся переправить к ним через Техас. Вооружившись, они  двинутся
на юг. Не вижу причины для сомнений, что  они  сумеют  одолеть  французов  в
открытом бою. Если враг закрепится в городах,  лежащих  на  их  пути,  пушки
помогут выжать его на открытую местность. По мере продвижения  на  юг  новая
армия  будет  набираться  сил  за  счет  присоединения  все  новых   отрядов
гверильеро. Так что для нее ситуация  в  точности  противоположна  той,  что
складывается для обычной наступающей армии - по мере продвижения вперед  она
не только не ослабевает из-за истощения материальных и людских ресурсов,  но
и становится могущественнее.
   Хуарес что-то сказал Ромеро, тот кивнул и сказал:
   - Президент говорит, что напишет письма ряду командиров,  встреченных  им
по пути, чтобы они знали, что сражаются и за его дело, и за свободу Мексики.
Он также говорит, что люди в горах бедны - они голодают. Если они получат не
только оружие, но и какие-нибудь деньги, то смогут повести войну с врагом.
   - Это, несомненно, осуществимо, - согласился Линкольн. - Но  как  быть  с
британскими войсками на юге? Как нам добраться до них?
   - Я беседовал с мистером О'Хиггинсом, - ответил  Шерман.  -  Он  заверяет
меня, что о них смогут позаботиться люди в Оахакских горах.  Он  добровольно
вызвался связаться с их  предводителем  Порфирио  Диасом.  Я  от  всей  души
надеюсь, что он сумеет осуществить эту миссию.
   - Диас справится, - подтвердил Хуарес. - Если это по  силам  хоть  одному
человеку на свете, то именно ему.
   - Хорошо, - одобрил Линкольн. - Но чем  будет  занята  наша  армия,  пока
будут идти эти сражения? Несомненно, наши старания по снабжению  мексиканцев
на севере страны помогут им изгнать французов. Но как быть с югом, в Оахаке?
Мне кажется, это смахивает на то, что мы хотим  загребать  жар  руками  этих
бойцов. Полагаю, это британское вторжение в настоящее время не причиняет  им
особого ущерба. А когда британцы уйдут - или будут изгнаны,  -  они  оставят
после себя отличную дорогу. Наша армия наверняка  может  каким-либо  образом
поспособствовать отражению агрессии.
   - Несомненно,  господин  президент,  -  отозвался  генерал  Шерман.  -  Я
порядком поразмыслил об этом. Как только текущая операция будет организована
и приведена в исполнение, я передам соответствующий план в ваши  собственные
руки.
   - С нетерпением буду ждать возможности ознакомиться с  ним,  генерал.  Но
покамест все силы должны быть брошены  на  организацию  помощи  мексиканским
бойцам. И начало выдворения оккупантов.

СТАЛЬНОЙ ЗАВОЕВАТЕЛЬ

   Недвижность  блеклых  небес  Белфаста  нарушали  лишь  два-три   кудрявых
облачка. Воздух все еще дышал зимой, но был чрезвычайно легок, и солнце  уже
начало пригревать. Чайки кружили над трубами, домами и  верфями  Харланда  и
Вулфа. Изрядная толпа, собравшаяся  у  слипа,  казалась  сборищем  лилипутов
рядом с циклопическим судном, готовым к спуску на воду. На  платформе  между
толпой и новым кораблем стоял кораблестроитель Эдуард Харланд в  безупречном
костюме черного сукна и высоком сверкающем шелковом цилиндре.
   - И в заключение... - произнес он,  и  это  замечание  встретили  вздохом
облегчения, потому что говорил он уже добрых полчаса. - В заключение я хотел
бы поблагодарить  всех  здесь  присутствующих,  построивших  сего  левиафана
глубин. Именно благодаря вашим трудам и  вашему  мастерству  узрели  мы  это
могучее судно, каковое весьма  скоро  войдет  в  Королевский  военно-морской
флот. И те, кому суждено ходить на нем,  благословят  вас  за  мастерство  и
стойкость. Ибо вы, трудившиеся над созданием сего стража Британии,  гордости
нашего флота, самого могучего военного корабля, какой видел свет, вы  должны
испытывать безмерную гордость, глядя на  дело  рук  своих.  Ни  один  другой
корабль не обладает столь крепкой броней, столь грозными орудиями или  столь
могучими машинами, чтобы тягаться с ним. Это не просто  корабль,  не  просто
бесстрастное изделие из железа. Это гордость и могущество  Великобритании  и
империи. Этот корабль будет  стоять  на  страже  наших  бастионов.  Корабль,
который продемонстрирует наш  флаг  в  самых  отдаленных  уголках  мира.  Вы
создали не просто судно. Вы создали историю. Гордитесь плодами трудов своих,
ибо трудились усердно и славно. - Он перевел  дух  и  поклонился  в  сторону
королевской ложи. - И ныне вверяю сей корабль в искусные,  благородные  руки
Ее Величества королевы.
   При окончании речи по толпе прокатился ропот голосов, со стороны трибуны,
где  сидела  знать  в  шелковых  цилиндрах  и  капорах,   донеслись   жидкие
аплодисменты. С обеих сторон от трибуны раскинулась толпа рабочих в  кепках,
выстроивших этого исполина. К перилам шагнула миниатюрная женщина  в  черном
облачении, и аплодисменты стали громче, послышались одобрительные возгласы.
   Поглядев  на  чудовищный  стальной   нос   корабля,   королева   Виктория
одобрительно кивнула. Рядом с ней встал главнокомандующий  британской  армии
герцог Кембриджский, блистательный в  своем  мундире  с  увешанной  медалями
грудью, в великолепной треуголке, украшенной страусовыми  перьями.  Один  из
адъютантов передал ему бутыль шампанского, крепко привязанную  к  гюйс-штоку
высящегося  над  ними  носа  судна.  Тут  же  послышался  перестук   киянок,
выбивающих первые стопорные балки, удерживающие корабль на слипе.
   - Пора, - проговорил герцог, передавая шампанское  королеве.  Взяв  ее  в
свои крохотные ладони, затянутые в перчатки, королева  подняла  бутылку  над
головой, и ее тонкий голосок пронзил внезапно воцарившееся молчание.
   - Нарекаю тебя "Завоевателем". Господь, благослови сей  корабль  и  всех,
кто будет ходить на нем?
   -  Давайте  же!  -  поспешно  шепнул  герцог.  Королева  приходилась  ему
двоюродной сестрой, так что он не  утруждал  себя  излишними  церемониями  и
поиском выражений поделикатнее.  Последние  упоры  с  тарахтением  вылетели,
циклопический стальной корабль содрогнулся, тронулся и заскользил по  слипу,
набирая скорость.
   Виктория толкнула бутылку. Пролетев по плавной дуге, та ударилась о нос.
   И отскочила, не разбившись. Зрители охнули в один голос.
   Такое случалось и прежде, и  меры  на  случай  подобного  инцидента  были
приняты: к веревке, на которой висела бутылка, была привязана тонкая бечева,
чтобы вернуть ее  обратно.  Один  из  директоров  кораблестроительной  фирмы
торопливо вытянул ее обратно, когда  "Завоеватель"  уже  ехал  по  смазанным
рельсам. С громовым лязгом потащилась за кораблем грандиозная  масса  цепей,
прикрепленных к носу, чтобы замедлить его величественное продвижение.
   Чертыхнувшись под нос, герцог Кембриджский схватился  за  бутылку  сам  и
метнул ее изо всех сил, размахнувшись из-за головы - в тот самый миг,  когда
ее вырвало из его рук. На сей раз она разлетелась вдребезги, и вино  пенными
струями  хлынуло  по  стали.  Толпа  единодушно  одобрительно  взревела,   а
"Завоеватель" скользнул в спокойные воды  канала  Виктория,  вспенив  их,  и
величественно закачался среди мутных бурунов.
   Королева Виктория отвернулась задолго до того, как судно покинуло слип.
   - Мы озябли,  -  проговорила  она.  Стоявшие  позади  сановники  поспешно
расступались, освобождая ей дорогу. Герцог Кембриджский шагал  рядом,  затем
вместе с ней забрался в дожидавшуюся карету.
   - Дело сделано на славу, - сказал он, как только дверца захлопнулась,  ни
словом не  упомянув  о  едва  не  окончившейся  фиаско  эпопее  с  бутылкой;
совершенно ни к  чему  провоцировать  очередную  вспышку  гнева  со  стороны
королевы. - И это  лишь  первый  из  множества.  Идет  постройка  еще  шести
кораблей, хотя ни один из них с этим не сравнится. В Ливерпуле и Глазго  уже
сейчас оснащают эти корабли для нового военного флота. Наша сила все  растет
и растет...
   - Подтяните-ка эту полость. Нам холодно. - Крохотные ручки Ее Величества,
унизанные перстнями, ухватились за  край  теплой  полости,  подтянув  ее  до
подбородка. - А что это за вторжение, о котором вы все твердите нам? Что это
за удар в самое сердце янки, который  поставит  их  на  колени?  -  капризно
пропищала королева.
   - Рим не сразу строился, дорогая кузина. Мы  собираем  армию,  а  на  это
нужно время. Наш десант  на  тихоокеанском  побережье  Мексики  не  встретил
сопротивления и прошел успешно. Войска высадились, армия формируется.  Прямо
сию секунду в тамошних непролазных джунглях прокладывают дорогу. Нам следует
проявлять терпение. Чтобы подготовить все, что нужно  для  войны,  требуется
время, знаете ли. А в краю девственном и диком на это потребно  даже  больше
времени. Но вам следует понимать, что это лишь начало. Собирается  и  боевой
флот, и  транспортный,  производится  разнообразное  военное  имущество.  Да
вдобавок нам приходится проявлять осмотрительность и  аккуратно  планировать
все перемещения войск. Забирая из Индии  и  с  Востока  местные  войска,  мы
вынуждены одновременно присылать им на смену английских иоменов. Конечно, вы
признаете необходимость подобной меры. Кабинет министров согласился по самым
очевидным причинам, что со времени Индийского мятежа определенный контингент
британских войск должен находиться там неотлучно. Отправив индийские  войска
в Мексику,  мы  можем  немного  ослабить  бдительность,  пожалуй,  сократить
контингент наших собственных войск, но все равно мы  постоянно  должны  быть
начеку. Итак, учитывая все это, я могу искренне  сказать,  что  сделано  все
возможное.
   - Нам не по душе ожидание, - капризно, с нотками недовольства проговорила
королева. - Вы утверждали, что ни  одна  страна  не  смеет  насмехаться  над
Британской империей - и не сумеет выстоять перед ее мощью. Мы  хотим,  чтобы
так и было, слышите?! У нас возникает впечатление, что мой дражайший Альберт
никогда не упокоится с миром, доколе это не свершится. -  Она  комкала  свой
черный платок, даже не замечая, как скручивает и раскручивает его,  устремив
невидящий взор куда-то вдаль, еще сильнее сдвинув нахмуренные  брови.  -  Он
снится мне, почитай, каждую ночь. Выглядит в  точности,  как  раньше..,  как
много лет назад. Как красив и статен он был! Но в  снах  он  меня  будто  не
замечает. Это так ужасно. Я пытаюсь заговорить с ним, но не нахожу слов.  Он
выглядит таким  несчастным:  взор  потуплен,  с  лица  не  сходит  сумрачная
бледность. Это все американцы, я знаю! Они убили его,  а  теперь  потешаются
над нами. - Ее голос возвысился до злобного визга. - Они смеются,  мня,  что
могут одолеть могущество Британской  империи.  Надо  что-то  сделать,  чтобы
поставить их на колени!
   Ответа не последовало. Пробормотав какие-то любезности, герцог отвернулся
к окну. И в этот миг услышал, как в нагрудном кармане что-то  зашуршало.  Ах
да, верно, вспомнил он, перед самой  церемонией  адъютант  дал  ему  депешу.
Выудив послание, герцог быстро пробежал  его  глазами.  И,  не  сдержавшись,
буркнул:
   - Три тысячи чертей!
   -  Что  там?  -  нахмурилась  Виктория,  питавшая  антипатию  к   сильным
выражениям.
   - Да этот клерк из министерства внутренних дел,  которого  арестовали,  -
помахал герцог бумагой, - у которого ни с того  ни  с  сего  вдруг  завелись
деньги. По фамилии Уикс.
   - И что он?
   -  Заговорил.  Сознался.  Полагаю,  пришлось  применить  меры  убеждения,
каковые, несомненно, он с лихвой заслужил.  Оказывается,  он  в  самом  деле
предатель, шпион чертов, продавал самые сокровенные  секреты  Британии  этим
янки. Одному богу ведомо, что он им наговорил. Предатель.  И  ведь  даже  не
ирландец. Такому я бы еще поверил, право.
   - Англичанин? Нам прямо не верится. И что с ним сделают? Будет суд?
   - Ни к чему вытаскивать  грязное  белье  на  всеобщее  обозрение.  Правду
говоря,  с  ним  уже  покончили.  Сознавшегося  шпиона  ждет   скорый   суд.
Обвинительное заключение.  Повешение  за  измену.  Погребение  в  Тауэре.  А
следовало бы сперва выпустить ему кишки и четвертовать.  -  Скомкав  листок,
герцог швырнул его на пол.
   Улицы были  запружены  толпами  желающих  увидеть  проезжающую  королеву,
поскольку Ирландию она посещала нечасто. Сорванцы, бежавшие рядом с каретой,
бурно ликовали, как и зрители.
   Карета вместе с эскадроном караула свернула за  угол,  на  более  убогие,
тесные улочки. Разбитую  мостовую  здесь  усеивал  мусор,  забивший  сточные
канавы. Здесь  не  слышны  были  приветственные  возгласы,  а  некоторые  из
кутающихся в платки женщин даже поворачивались  спиной  и  шагали  прочь  от
кареты и эскорта. Королева была  чересчур  переполнена  скорбью  о  почившем
Альберте, чтобы обращать внимание на такие пустяки, в отличие от герцога, не
выносившего Ирландию и ее народ, как и многие представители его класса.
   - Католики вонючие, - проворчал он под нос, надвинув на лоб свою шляпу  и
сердито воззрившись на спину кучера.

***

   По ту сторону просторов Атлантического океана находился Вашингтон,  снова
ставший столицей страны, где воцарился мир - по крайней мере, на время. Тучи
уже сгущались на горизонте, и будущее представлялось не радужным, отнюдь  не
радужным.
   - Вид у вас весьма горестный, - заметил  Авраам  Линкольн,  когда  в  его
кабинет проводили Иуду П. Бенджамина. Дородный южанин молча кивнул, колыхнув
своими брылястыми щеками, и тяжело опустился в кресло, но  не  раскрыл  рта,
пока секретарь Линкольна Джон Николай не удалился, закрыв за собой дверь.
   - Беды осаждают меня со всех сторон, сэр, горести ложатся  на  мои  плечи
тяжким бременем. Кажется, стоит мне справиться с одной из них, и на ее месте
вырастают две новые. Изменить все общество и образ его мышления - дело не из
легких. Этот процесс перемен.., как бы его назвать?
   - Перестройка? - предложил Линкольн.
   - Не совсем, потому что мы ничего не разбираем, чтобы  отстроить  заново.
По-моему,  "реформация"  будет  точнее.  Мы  реформируем  все  общество,   и
никому-то это не по душе. Фридменовское бюро - по-прежнему  мыльный  пузырь,
набитый доброхотами, желающими всяческого блага бывшим рабам.  Освобожденные
рабы недовольны, потому что свобода вроде бы и не изменила их положения.  Но
на  всякого,  кто  желает  им  добра,  находится  дюжина  желающих  всячески
сдерживать прогресс. Плантаторы Миссисипи все еще стремятся получить  щедрую
компенсацию за освобождение  рабов.  А  когда  освобожденные  рабы  пытаются
получить  работу  на  плантациях,  то  им  предлагают  нищенское  жалованье,
которого едва хватает, чтобы они не протянули ноги от  голода.  Единственный
лучик надежды  во  всем  этом  предприятии  -  трудящиеся  классы.  Солдаты,
вернувшиеся с войны, находят работу  на  восстановлении  железных  дорог,  а
также на новых предприятиях создаваемой нами промышленности.  Им  платят  за
труд звонкой монетой, что весьма помогает становлению экономики. Но даже тут
мы сталкиваемся с раздорами. Когда освобожденные  негры  стремятся  получить
работу на этих заводах  и  фабриках,  белые  рабочие  зачастую  отказываются
работать бок о бок с ними. Плантаторы недовольны всем  подряд  и  противятся
всему, что мы ни предпринимаем. Даже мелкие фермеры приходят в ярость, когда
узнают, что земля  приобретена  для  освобожденных  рабов...  Я  не  решаюсь
продолжать.
   - Неужели ни единого лучика света в этом непроглядном мраке?
   - Да нет, конечно, кое-что брезжит. Я отвлек часть средств Фридменовского
бюро на финансирование негритянских церквей и  обществ  взаимного  согласия.
Они - наше  спасение.  Они  уже  завоевали  уважение  негритянских  общин  и
оказывают реальную помощь нуждающимся. Но при том, что все  эти  организации
помогают нам, я вижу, как собираются и темные силы. Нам ни на миг не следует
забывать, что рабство всегда было  основой  южной  жизни.  Оно  одновременно
являло собой и систему труда, и форму расовых взаимоотношений,  и  основание
для формирования местного правящего класса. Люди,  считающие  себя  столпами
общества, полагают, что их положение пошатнулось. Считают, что на новом  Юге
они оказались в изоляции - и совершенно  правы.  По  мере  того  как  деньги
перетекают из сельского хозяйства в промышленность, формируется новая элита.
А  плантаторам  это  не  по  вкусу.  Посему  неудивительно,  что  появляются
сторонники насилия, противящиеся любым переменам на Юге. А также  и  другие,
обвиняющие нас в том,  что  мы  отдаем  черным  предпочтение  перед  белыми.
Великий страх поселился в моей душе.
   - Крепитесь, Иуда. Всем нам надо найти в себе силы. Но вам  прежде  всех,
ибо вы несете чудовищное бремя. Еще никто на  свете  не  осуществлял  ничего
подобного, ни одно общество не прикладывало  таких  трудов,  чтобы  изменить
свой уклад. И нельзя позволить, чтобы мы отреклись  от  своего  долга  из-за
клеветнических обвинений, угроз свержения правительства или заточения нас  в
темницы. Давайте верить, что правое дело восторжествует, и эта вера позволит
нам пренебречь опасностью и исполнить наш долг по своему разумению.
   -  Мне  остается  лишь  молиться,  чтобы  найти  в  себе  силы,  господин
президент, ибо порой я чувствую ужасную усталость. И более всего ранит  меня