для осмотра достопримечательностей.
   На следующее утро одного зажиточного работорговца нашли в собственной
спальне с перерезанным горлом. А вот  драгоценностей  и  монет,  которые
хранились в тайничке под полом - не нашли. Никто из  слуг  и  домочадцев
ничего не слышал и не видел. В том числе и два громилы,  которые  должны
были охранять хозяина. В отношении  последних  все  было  понятно.  Если
человека двинуть дубинкой по макушке, у него  здорово  притупляются  все
чувства.
   Следом за ограблением и убийством (не такое  уж  важное  событие  для
столицы) в Великондаре произошло еще несколько таких же малозначительных
вещей. Например, один весьма доходный трактир  у  Рыбных  ворот  поменял
хозяина, и новым владельцем его стал, кто бы мог подумать, безобразник и
гуляка Биток. А жена сотника городской стражи, надзиравшего за  порядком
у тех самых Рыбных ворот, стала  щеголять  в  новых  изумрудных  серьгах
хорошей  эгеринской  работы.  О  нет,  этих  сережек   не   было   среди
драгоценностей, похищенных у работорговца, так  что  связь  между  тремя
малозначительными событиями выглядела и вовсе эфемерной.
 
*** 
 
   По улицам маршировали войска. Тысячи Черных копейщиков, конные  сотни
разноплеменных наемников, вольные стрелки из городского ополчения. Армия
Императора покидала город. Главные ворота,  именуемые  Царскими,  широко
распахнутые, выплескивали ровные шеренги воинов, мальчишки-барабанщики с
важным видом отбивали ритм, подпрыгивали на  булыжниках  тяжелые  колеса
боевых машин, полоскались на ветру белые значки тысяцких.
   Главнокомандующий, благородный Соогоним Брег, на боевой колеснице,  в
золотом парадном шлеме с белым плюмажем, выглядел внушительно.  Ни  один
из зевак, глазевших на марширующее войско,  не  сомневался,  что  наглые
фетсы вскоре позорно побегут обратно, за горы Яго. Такая силища!
   Весь день в храмах  столицы  совершались  жертвоприношения  во  славу
грядущей победы. Но оставались в Карнагрии люди, которым было  в  высшей
степени наплевать и на фетсов, и  на  неизбежную  победу  карнагрийского
оружия.
   Мормад отдыхал в своей комнате, расположенной на  втором  этаже  того
самого приобретенного Битком трактира у  Рыбных  ворот,  когда  в  дверь
осторожно постучали. Условным стуком: три-один-шесть.
   - Мормад! -  раздался  снаружи  голос  нового  трактирщика.  -  Тихун
пришел.
   Нурташец поднялся, прошлепал босиком по  дубовому  полу  и  отодвинул
засов.
   Тихун, один из самых  известных  в  определенных  кругах  наводчиков,
низенький, редковолосый, пухлый,  растворился  бы  в  любой  толпе,  как
крупинка соли в стакане воды.
   - Ты иди, Биток, - сказал Мормад своему парню. - А  ты,  Тихун,  сюда
садись.
   И похлопал ладонью по собственной постели. Сели. Помолчали. Мормад  о
чем-то размышлял, полузакрыв глаза, Тихун ерзал на месте, поглядывал  то
на панцирь и меч, висящие на стене (запрещенное оружие, кстати),  то  на
изуродованные ступни нурташца. (Надо же, как его... За что, интересно?)
   - Говорят, ты знаешь обо всем, -  произнес  наконец  Мормад  и  опять
замолчал.
   Тихун ждал, но продолжения не последовало.
   - Тебя не обманули, - решил он сам открыть разговор. - Спрашивай  что
хочешь... - Тут он замялся, не зная, как именовать нового главаря  шайки
Проныры.
   Так ничего и не решив, предпочел обойтись вообще без обращения.
   - Есть у меня на примете одно дельце... -  вкрадчивым  голосом  начал
он.
   - После, - оборвал Мормад. -  Три  недели  назад  или  около  того  в
столицу привезли разбойника...
   - Как его звали?
   - Большой Нож. Слышал?
   - Угу.
   - Что с ним стало?
   - Ну... - Тихун замялся, он по  тону  понял,  что  этот  Большой  Нож
кое-что значит для нурташца.
   - Говори.
   - Его скормили львам, - сказал наводчик. - Ты знаешь. Государственных
преступников...
   - Это точно? - перебил Мормад.
   - Как Ашшурова стрела! - уверенно ответил Тихун. - Мой... человек сам
видел. А я запомнил потому, что потом  там  еще  один  смертник  здорово
почудил. Так, понимаешь...
   - Хватит, - сухо сказал Мормад. - Помолчи.
   "Почему он мною командует? - попытался мысленно хотя  бы  возмутиться
Тихун. - Сопляк, вчера, можно сказать, приперся невесть откуда..."
   - Ты сказал, у тебя есть что-то на примете? - тихо проговорил Мормад.
   - Одна девка вчера проболталась... - Тихун сразу почувствовал себя  в
своей тарелке.
   Он выложил новоиспеченному  главарю  все,  что  требовалось,  получил
деньги и ушел восвояси.
   Однако расспросов Мормада не забыл и решил при случае  выяснить,  кем
был скормленный львам разбойник и, главное, кем приходится разбойнику не
по годам грозный нурташец.
   Ничего Тихун не выяснил. Когда он вечером вернулся домой, то не успел
даже взяться за дверной молоток. С крыши  на  спину  наводчика  спрыгнул
некто и со  сноровкой,  говорившей  о  приличном  опыте,  ударил  Тихуна
кистенем по макушке. Череп наводчика лопнул, а вместе с  черепом  и  все
его замыслы.
   Наутро жена обнаружила  под  дверьми  труп  и  сообщила  страже.  Там
убийством не заинтересовались. "Специальность"  Тихуна  стражникам  была
известна.
   Участь наводчика была предрешена, как только  Мормад  произнес  слова
"Большой Нож". Прошлое должно оставаться прошлым, полагал нурташеп.  Оно
не должно мешать Мормаду на избранном пути. Когда-то вместе  с  атаманом
они мечтали о власти и славе. Теперь  Мормаду  придется  добывать  их  в
одиночку. Что ж, можно и так. Тем  более  власть  и  слава  тоже  бывают
разными.
 
Глава шестая 
 
   Человек смотрел на льва, а лев  смотрел  на  человека.  У  льва  были
печальные мудрые  глаза.  Человек  стоял.  Лев  двигался.  Широкие  лапы
проминали смешанный с опилками песок, пустое брюхо  -  обвисшие  складки
шкуры - раскачивалось при каждом шаге.
   Фаргал смотрел прямо в круглые зрачки. Он не  боялся.  Лев  тоже.  Но
упорный взгляд человека его смутил. Остановившись  в  нескольких  шагах,
лев уселся на песок, отвел глаза и зевнул, широко распахнув пасть.
   По трибунам  прокатился  гул.  С  последних  рядов  человек  и  зверь
казались совсем крохотными. И лев - не лев, а большая рыжая собака...
   На морду хищника сел слепень, и лев дернул кожей,  сгоняя  кровососа.
Человек вел себя не правильно. Непривычно.
   Львица, молодая, гибкая, горячая, проскользнула сбоку, мурлыкнула.
   Она была охотницей. И готова была убивать. Перед ней была не  добыча,
а пища. А пища принадлежит самцу...
   Лев все еще был голоден. Один тощий старик -  слишком  мал  для  двух
хищников. Лев был голоден и  знал,  что  нужно  просто  взять  пищу.  Он
десятки раз брал пищу на Арене, и каждый раз это было совсем просто.  Но
сейчас что-то было не так. Может, эта пища пахла не правильно?
   Лев еще раз зевнул, наклонил косматую голову, фыркнул...  Нарастающий
гул толпы раздражал его.
   Львица нетерпеливо рявкнула и, отойдя в сторону, стала подкрадываться
к человеку сбоку. Она не столько охотилась, сколько играла,  но  лев  не
мог этого допустить. Право первым отведать  сладкого  мяса  принадлежало
ему.
   Когда лев поднялся, Фаргал понял, что  время  его  жизни  подходит  к
концу. И сделал шаг вперед. Смерть - это только смерть.
   "Таймат, - мысленно воззвал он. - Прощай, любимая!"
   Больше они не увидятся. Богам не интересны тени.
   Рыжее тело хищника напряглось, зрачки сузились.
   "Сейчас прыгнет", - подумал Фаргал, согнул колени и... лев прыгнул!
   Холодный огонь вспыхнул в груди Фаргала. Он метнулся в сторону - едва
не опоздал. Львиные когти чиркнули по его груди, но хищник  промахнулся!
Затормозив - выпрямленные лапы вспахали песок,  -  хищник  обескураженно
поглядел на львицу. Та зарычала.
   Толпа на трибунах взревела, и лев,  которого  -  уже  обуяла  ярость,
заревел в ответ. Львиный рык, низкий, страшный  даже  здесь,  где  между
людьми и хищником - железные прутья, прокатился над  Ареной  и  заставил
притихнуть распалившихся зрителей.
   Но Фаргала он только подстегнул.
   - Сражайся!
   Лев снова припал к земле.  И  эгерини  не  стал  ждать,  пока  хищник
бросится на него. Он прыгнул сам!
   Лев, вскинувшись на  задние  лапы,  огромный,  в  полтора  раза  выше
человека, попытался поймать эгерини в воздухе, но промахнулся.  Лев  был
слишком тяжел и медлителен. Он родился здесь, в человеческом  городе,  и
никогда не охотился  по-настоящему.  В  нем  слишком  мало  осталось  от
настоящего дикого зверя.
   Пальцы Фаргала вцепились в жесткую грязную шерсть на затылке хищника,
тело эгерини перевернулось в воздухе (трибуны выли,  свистели,  визжали,
как целая сотня демонов), колени ударили  в  львиную  спину,  и  хищник,
потеряв равновесие, опрокинулся навзничь, придавив Фаргала к  земле.  Но
руки Фаргала сдавили шею хищника, и эгерини знал, что  уже  не  отпустит
ее. Никогда.
   Изогнувшись,  лев  вонзил  когти  в  бедро   человека.   Человек   не
почувствовал боли,  только  всесокрушающую  ярость.  Трибуны  обезумели.
Человек и зверь с рычанием катались по Арене, кровь обагряла песок...
   - Xap-pa! - заревел Фаргал, и его  клич  ничем  не  уступал  львиному
реву. - Хар-ра!
   Лев захрипел. Руки Фаргала сдавливали  горло  хищника,  как  стальная
цепь. Запах грязной львиной шкуры,  и  запах  собственной  крови  пьянил
эгерини.
   - Сражайся!
   Ужас пришел на Арену. Львица с жалобным мяуканьем кинулась обратно  в
клетку и забилась в угол, скалясь и прижимая уши.
   - Хар-ра!
   Длинное тело хищника еще дергалось, лапы разбрасывали песок, но глаза
уже начали стекленеть, потому что увидели смерть и приняли ее.
   Красная пелена рассеялась, и Фаргал разжал руки. Лев лежал  на  боку:
вывалившийся язык, лужа мочи под брюхом...
   Фаргал выпрямился. Кровь толчками выплескивалась из  порванной  ноги.
Эгерини зажал ее ладонью, боли он не чувствовал. Воздух  стал  вязким  и
горячим. Неистовые вопли зрителей слились в однотонный гул. Прихрамывая,
Фаргал двинулся в железной двери, миновал  ее,  ничего  не  видя,  кроме
пятна  света  впереди,  прошел  по  коридору,  мимо  не  решившихся  его
остановить стражников, дальше, под арку, во внутренний двор, сделал  еще
четыре шага по нагретым солнцем плитам  -  и  упал  навзничь,  подставив
жарким лучам исполосованную когтями грудь. Когда опомнившиеся  стражники
подбежали в Фаргалу, тот был еще жив.
   -  Десять  монет  -  и  паренек  ваш,  -  сказал   стражник,   нервно
облизнувшись. - Меня ж сотник прибьет, если узнает!
   - Пять, - сказал рослый мужчина, каждая рука которого была толщиной с
ногу среднего мужчины. - Пять - это  даже  много  за  то,  что  от  него
осталось.
   - Восемь.  -  Стражник  все  время  озирался,  хотя,  появись  кто  в
коридоре, он бы сразу услышал.
   - Пять. И перестань башкой вертеть, - раздраженно  бросил  рослый.  -
Откуда мы знаем, что он выживет, верно, начальник?
   Тот, к кому он обращался, носил на запястье золотой браслет "царского
человека". Но на сановника не походил. Широкие  скулы  и  особый  разрез
глаз в сочетании с красновато-коричневой кожей и рукоять меча, торчавшая
из-за плеча, выдавали в нем уроженца Самери.
   - Я должен на него взглянуть, - сказал самериец.
   - Он там. - Стражник кивнул на дверь. - Пошли.
   Человек, лежащий на  узкой  кровати,  выглядел  неважно.  Бледный,  с
черными кругами у глаз, исхудавший, все ребра наперечет.
   Самериец так долго смотрел на него, что стражник совсем извелся.
   - Ну пусть будет семь, - предложил  он.  -  Только  быстрей,  вот-вот
караул нагрянет!
   Самериец медленно кивнул головой.
   - Бери его, - сказал он рослому и потянулся за кошельком.
   Тот скривился, но без возражений поднял лежавшего на руки.
   - Тяжеленький, - пропыхтел он. - А на вид тощий, кости одни.
   - Мясо нарастет, - обрадованно проговорил стражник, пряча  монеты.  -
Был бы живой!
   - Вот именно, - ядовито произнес рослый. Стражник открыл ему дверь  и
посторонился.
   - Могли бы и скинуть пару монет, - заметил рослый, когда они вышли на
воздух. - Запросто.
   - Пустое, - бесстрастно произнес самериец и потер ладони.
   Рослый хмыкнул.  Насколько  он  знал  своего  начальника,  этот  жест
говорил о том, что самериец думает о драке. Вернее, об убийстве,  потому
что драться с этим демоном все равно что самому прыгнуть на меч.  Стоило
ли в таком случае выкладывать золото?
   Но свои мысли младший наставник Вакуш, по  прозвищу  Булава,  оставил
при себе.
   Они пересекли открытую площадку, и Вакуш пнул ногой дверь в следующее
здание. Дверь открыли.
   - Гладиаторский двор, - сказал самериец стражнику.  -  Я  -  помощник
управителя.
   - А это кто? - Стражник показал на раненого.
   - Наш, - коротко ответил самериец и шагнул вперед.
   Стражник посторонился.
 
*** 
 
   Фаргал очнулся на следующее утро. Нельзя сказать, что  он  чувствовал
себя хорошо, но все же лучше, чем у льва в желудке.
   Эгерини   огляделся.   Узкая,   похожая   на   склеп   комнатушка   с
горизонтальным окном, прорезанным наверху. Кувшин с водой. Дыра в  полу,
прикрытая доской - для отправления естественных надобностей. Вмурованное
в пол кольцо, и цепь, тянущаяся от него к ноге Фаргала.  Цепь,  тюремная
камера - это уже стало привычным. На грубо оштукатуренной стене бледными
оранжевыми линиями изображено совокупление  самца  гориллы  с  женщиной.
Может, впрочем, это вовсе  и  не  горилла,  а  лишь  результат  слабости
художественных навыков автора рисунка.
   "Я задушил льва", - подумал Фаргал и не испытал ни гордости, ни  даже
удовлетворения. Была зверюга - и нету.  "Задушить  бы  тех,  кто  нас  с
красногривым рассовал по клеткам".
   Кровожадные мысли Фаргала прервал пронзительный скрип дверных петель.
   В проеме стоял стражник в алых доспехах.
   Воин  шагнул  вперед,  наклонился,  щелкнул   замок,   нога   Фаргала
освободилась.
   - Вставай, - сказал воин. - Ходить сможешь?
   Эгерини поднялся, опираясь на стену, перенес тяжесть тела на  раненую
ногу, поморщился от боли, но решил, что пойдет сам.
   - Хорошо, - с одобрением произнес воин. - Иди за мной.
   Он повернулся спиной к Фаргалу и вышел.
   "Ну вот, - подумал эгерини с  горечью.  -  Они  меня  уже  и  бояться
перестали!"
   Фаргал зря огорчался. Перед ним шел Алый. Алому ли бояться  какого-то
разбойника, пусть он хоть десять львов передушит?
   В конце длинного узкого коридора прислонился к стене еще один солдат.
Этот вообще глядел сквозь Фаргала, будто тот  -  пустое  место.  Коридор
кончился лестницей.
   Спуск по ней дался эгерини нелегко. Внизу ему  пришлось  остановиться
и, держась за стену, ждать, пока прояснится в глазах.
   Алый тоже терпеливо ждал.
   - Где это я? - спросил Фаргал, когда ему чуть полегчало.
   Воин ответил не сразу, но все-таки ответил:
   - Царский Гладиаторский двор.
   - А... кто я тут?
   - Никто, - буркнул Алый. - Потерявший Жизнь. Давай двигай.
   Длинный зал с низким потолком, темный и душный. От дверей до  дальней
стены  -  стол.  На  скамьях  вдоль  него  -  люди.  Потерявшие   Жизнь.
Гладиаторы.
   - Вперед, - скомандовал Алый, и Фаргал вошел в трапезную.
   Воин остался снаружи.
   - Новичок? - Мускулистый малый с черной повязкой на  руке  подошел  к
эгерини. - Зовут как?
   - Фаргал.
   - Твое место с краю, Фаргал, - сказал малый и  засмеялся.  -  Но  это
ненадолго, судя по твоей роже. Иди, парень, набивай брюхо,  пока  оно  у
тебя есть!
   И захохотал над собственной шуткой.
   Немногим раньше Фаргал заставил бы шутника набить брюхо  собственными
зубами, но теперь - не то. Эгерини заковылял в указанном  направлении  и
примостился на краю скамьи.
   Раб  поставил  перед  ним  глиняную   миску   с   чечевичной   кашей,
приправленной луком и чесноком. Фаргал лениво ковырялся в ней деревянной
ложкой, есть совсем не хотелось.
   - Ну,  -  произнес  за  спиной  Фаргала  хриплый  голос  с  гортанным
самерийским акцентом. - Где новичок?
   - Встань. - Сосед эгерини толкнул его локтем. - Потом дожуешь!
   Фаргал медленно поднялся. Обернулся. Он сразу  узнал  говорившего.  И
тот тоже его узнал,  хотя  не  один  год  прошел  с  тех  пор,  как  они
встретились.
   - А-а, волчонок, - сказал Хархаздагал из клана Горы Ветров.  -  Вижу,
ты вырос!
   Вокруг засмеялись: Фаргал был на голову выше  самерийца.  Хархаздагал
повернул голову, и смех стих.
   - Готов со мной сразиться, волчонок? - спокойно спросил горец.
   Фаргал перешагнул через скамью, перенес вес тела на здоровую  ногу  и
выпрямился.
   - Видишь, у меня опять нет меча, - сказал он. - Дай мне меч  -  и  ты
узнаешь.
   Самериец медленно оглядел его с ног до головы. Взгляд его  задержался
на бурой от крови повязке, на старых шрамах и свежих рубцах, оставленных
львиными когтями.
   - Вижу, - сказал он. - Я дам тебе меч.
   Повернулся и пошел  прочь,  невысокий,  кряжистый,  толстая  коса  на
затылке скреплена бронзовой заколкой, рядом - рукоять меча.
   Фаргал  медленно  опустился  на  скамью.  Есть  ему  по-прежнему   не
хотелось. Жить - тоже.
   "Ладно, - подумал Фаргал. - По крайней мере я умру как воин, а не как
раб".
   Но  встретились  они  не  так  уж  скоро.  К  вечеру  рана  на   ноге
воспалилась, и жар пополз от нее по всему телу. На ужин Фаргал не пошел,
а когда дежурный стражник явился, чтобы приковать эгерини на  ночь,  тот
лежал на каменном полу и слепо глядел в потолок. Стражник  наклонился  к
нему, понюхал бинты и решил парня не трогать. Похоже, до утра новичок не
дотянет. Время было - конец четвертой стражи, считая  от  полудня,  -  и
охранник не стал никого беспокоить. Помрет так помрет.
   Фаргал бредил.  Виделся  ему  то  старик-карнагриец,  угостивший  его
лепешкой, мертвый, с выпотрошенным нутром, то широкое лицо Хархаздагала,
то вдруг Мормад, веселый, в новой головной повязке в красную полоску...
   А потом пришла Таймат.
   - Живой, смотри ты! - с удивлением произнес стражник, отпирая камеру.
   - Посторонись! - холодно произнес Хархаздагал. Он присел на  корточки
рядом с новичком, потрогал его лоб, пощупал раздувшуюся ногу.
   - Почему вчера мне не сказал? - спросил горец.
   - Да ладно, какой-то раб...
   Самериец молча смотрел на стражника. Не  лицо  -  маска  с  узенькими
прорезями глаз. Стражник отвел взгляд... и наткнулся  на  отполированную
до  блеска,  непривычно  длинную  рукоять  меча  за  головой  самерийца.
Стражник почувствовал пустоту в животе. "Убьет!" - подумал он в панике и
попятился.
   - Марш за лекарем, - негромко сказал горец. - Бегом!
   Стражник припустил по коридору, грохоча подбитыми железом сандалиями.
   "Зверь, ну зверь, - думал он на бегу. - Дикарь, одно слово!"
   - Вчера звать надо было, - равнодушно уронил лекарь.
   Стражник у него за спиной поежился. Но Хархаздагал даже  не  взглянул
на него.
   - Выживет? - спросил он.
   - Вряд ли. Это тот самый разбойник, что задушил льва?
   - Да. Делай свою работу, старик!
   От голоса Хархаздагала лекаря пробрал озноб.
   - Да я же не отказываюсь, - пробормотал он, разматывая вонючие бинты,
- только я ведь не маг какой-нибудь... Подержи его.
   И принялся копаться в ране.
   Фаргал лежал неподвижно. Он не чувствовал боли, он вообще  ничего  не
чувствовал.
   Лекарь закончил, наложил новую повязку, порылся у себя  в  сумке,  не
нашел того, что искал, пожевал губами.
   - Ему еще отвар нужен, - сказал он. - Сделать?
   - Ему нужен лосанский бальзам, - сказал Хархаздагал.
   - Ты что, воин? - Седые брови лекаря поползли вверх. -  Он  же  стоит
столько, сколько три таких раба!
   - Старик, - ровным голосом произнес горец. - Я знаю, что у тебя  есть
лосанский бальзам. И ты принесешь его этому гладиатору. Я заплачу.
   - Ну раз так... - Лекарь недоуменно оглянулся на  стражника,  но  тот
ничего не смог бы ему объяснить. - Ладно, найдем  и  лосанский  бальзам.
Только, знаешь, это обойдется тебе в восемнадцать золотых.
   - Тринадцать, - отрезал горец. - Больше не пробуй  меня  обмануть,  я
знаю цену.
   - Тебя о