ь  уже  осторожно  отодвигал  панель,
прикрывавшую тайный вход в императорские покои. Прямо перед  слугой  Аша
спускался с потолка полог из коричневого шелка. За пологом спал Аккараф.
С другой стороны ложа расхаживал охранник.
   Слуга Аша поднял занавес и бесшумно вспрыгнул на царскую постель.  За
занавесом было темно, но темнота оборотню не мешала. Он отчетливо  видел
лежащего Императора, его одутловатое лицо  и  раскрытый  рот.  Оборотень
подумал, что мог бы просто свернуть  Аккарафу  шею,  но  придуманный  им
план, безусловно, интересней. Слуга Аша  подполз  к  Императору,  быстро
прижал пасть кишкообразной твари к лицу Аккарафа, стремительно  скатился
с постели, нырнул под занавес и через мгновение исчез за панелью.
   Храп Аккарафа  порядком  раздражал  Алого,  потому,  когда  Император
перестал храпеть и заворочался, Хугс вздохнул с  облегчением.  Некоторое
время  за  пологом  было  тихо.  И  вдруг  тяжелое  ложе  затряслось  от
сильнейших беспорядочных ударов. Сдавленное утробное мычание, не имеющее
ничего общего с человеческим голосом, раздалось из-за полога, и от этого
звука волосы на затылке Хугса встали дыбом.
   Но Хугс был Алым, и страх только подстегнул его. Он шагнул вперед  и,
взявшись за рукоять меча, резко откинул парчовый занавес...
   Император катался по широченному ложу и глухо мычал.  Хугс  не  сразу
разглядел  белесую  тварь  -  огромную,   размером   с   руку,   пиявку,
присосавшуюся к лицу Аккарафа. Хугс закричал и  прыгнул  на  Императора,
пытаясь ухватить гадину. Шип его налокотника  зацепил  полог  и  тяжелая
парча накрыла Алого. С яростным воплем Хугс рванул занавес,  но  толстый
шелк не поддался. Хугс рванул еще раз,  вырвал  его  из  креплений...  и
полетел на ковер. Это бьющийся на ложе Аккараф пнул его ногой. Начальник
стражи вскочил, бросился обратно, кое-как прижал Императора  к  постели,
схватил белесую пиявку... и с воплем отдернул руку.  Слизь  на  туловище
твари обжигала, как раскаленное железо.
   Император между тем перестал дергаться и мычать. Дело плохо!
   Дверь  в  опочивальню  распахнулась  и  шестеро  стражников,  вбежав,
уставились на голое тело Аккарафа, распростершееся поперек ложа.
   Хугс схватил одеяло, набросил его на белесую тварь, уперся коленом  в
грудь Аккарафа и рванул  что  было  сил.  Раздался  треск,  пасть  твари
отделилась от лица Императора, а Хугс, потеряв  равновесие,  скатился  с
ложа.
   Поднимаясь, он услышал сдавленный возглас одного из стражников.
   У Императора Карнагрии больше не было лица. Вместо него от подбородка
до лба зияла яма, наполненная черно-зеленой жижей. Яд выел  даже  кости.
Желто-багровая плоть по  краям  ужасной  раны  чернела  и  отваливалась,
пачкая   белые   простыни.   Тошнотворный    запах    прокисшей    рвоты
распространился по комнате.
   Начальник царской стражи почувствовал, как холодный пот заструился по
спине. Император Аккараф был мертв. И его смерть неотвратимо надвигалась
на Хугса. Начальник царской стражи очень  хотел  жить.  Но  тысячелетний
закон Карнагрии не оставил ему выбора.
   Хугс соскочил на  ковер,  пустыми  глазами  глянул  на  своих  людей,
столпившихся у царского ложа,  и  принялся  расстегивать  ремни  кирасы.
Начальник царской стражи жизнью отвечает за жизнь Императора.
   Белесая тварь, отброшенная Хугсом на ковер, корчилась,  как  огромный
червь. Там, где яд, сочащийся из пасти, попадал на ковер, фетская шерсть
бурела и расползалась лохмотьями.
   Один из Алых, набравшись мужества, приблизился к  твари  и  несколько
раз ударил ее мечом.
   Хугс тем временем стащил через голову кирасу и, повернув меч к  себе,
одним движением вогнал клинок между ребер. Точно в сердце.
 
Глава четвертая 
 
   О смерти Аккарафа наследнику сообщили меньше чем через час.
   И радость, какую он выказал,  узнав  о  кончине  названого  родителя,
показалась советнику Саконнину не  подобающей  будущему  Императору.  Но
когда  Йорганкеш  узнал,  как   умер   Аккараф,   ликование   наследника
поубавилось. А уж взглянув на мертвое  тело  со  смрадной  дырой  вместо
лица, Йорганкеш и вовсе упал духом.
   Распорядившись,  чтобы  унесли  труп  и  навели  порядок  в  спальне,
Йорганкеш немедленно послал за  главным  жрецом  Ашшура.  Следовало  как
можно скорее вступать в права.  Явившийся  по  зову  жрец  заверил,  что
завтрашний день вполне благоприятен для церемонии восшествия на Кедровый
трон.
   Отправив жреца, Йорганкеш послал за магом... И  страшно  разгневался,
узнав, что к Фенкису приставили стражу.
   - Даггера мне! - потребовал наследник.
   - Я закую его в цепи, - заявил он Саконнину.
   - Лучше убей, - посоветовал тот. - Но не  сегодня.  Сегодня  ты,  мой
господин (он подчеркнул последнее слово - к Царю царей так обращаться не
подобало), все еще только наследник, а завтра... - Саконнин  замолк,  но
все и так было ясно.
   Однако Императору не удалось  отправить  бывшего  капитана  дворцовой
стражи в страну мертвых. Даггер, вероятно посчитав, что умирать ему  еще
рано, ночью ускакал в Великонкад и оттуда на  соктской  галере  отбыл  в
Эгерин. Возможно,  в  Лосане  ему  бы  обрадовались  больше,  но  Даггер
недолюбливал фетсов. Позже  Йорганкеш  хотел  потребовать  у  Императора
Эгерина выдачи беглеца, но  Саконнин  порекомендовал  этого  не  делать.
Зачем нарываться на заведомый отказ?
   Весь  месяц  Обновления  и  половину   следующего   за   ним   месяца
Благословения Земель в Дивном городе кипели страсти, скатывались головы,
а милости разбрасывались,  словно  зерна  из  рук  сеятеля.  Только  вот
всходы, как правило, оказывались  неважные.  Йорганкеш,  который  прежде
ругал Аккарафа за бездействие в отношении фетсов, в  первые  дни  своего
царствования о них  и  вовсе  забыл,  а  когда  напомнили,  распорядился
пресечь вторжение силами войск Владыки Земли Шорагр, Владык сопредельных
земель и четырех тысяч пехоты, каковую он передавал  в  ведение  Владыки
Шорагра. То есть сделал даже меньше, чем собирался Аккараф.
   Владыка Шорагра, отлично понимая, что силенок у него -  только-только
удержать  северный  берег  Агры,  ослушаться   не   рискнул,   попытался
форсировать реку... и потопил  в  ее  водах  все  четыре  тысячи  Черных
копейщиков Императора и сотен шесть собственных людей. Фетсы, с  помощью
боевых машин, коими славились во всех Четырех Империях, играючи  разбили
все лодки и плоты, которые использовались для переправы.  Только  боевые
галеры карнагрийского флота, посуху, в обход устья Агры,  блокированного
захваченным Агракадом, переправленные в реку,  удержали  захватчиков  от
ответного удара.
   Тут Йорганкеш наконец сообразил, что  полумерами  не  отделаешься,  и
стал спешно готовить настоящую армию. Но и враги его не  бездействовали.
В Карнагрии запахло большой войной. Вот только горький дым ее чуяли пока
лишь на юге и в самом Дивном городе. В столице же все текло по-прежнему.
   Казнь государственных  преступников  -  дело  ответственное.  Поэтому
убивали их не всех скопом,  а  парами,  по  двое  -  каждую  неделю.  На
четырнадцатый день месяца Обновления пришла  очередь  старика.  Фаргалу,
прибывшему  в  застенок  последним,  умирать  еще  не   полагалось,   но
распорядитель,  ведавший  казнью,  ткнул  пальцем  -  и   эгерини   стал
попутчиком старика на дороге смерти.
   Пятеро стражников выволокли  их  из  застенка,  Фаргала  -  в  цепях,
старика - с веревочной петлей на шее, и погнали к возку. Через  четверть
часа смертников сгрузили у каких-то ворот, а  затем  открытым  коридором
между потрескавшихся кирпичных стен повели к Арене.
   Сквозь стальные  прутья  Фаргал  видел  просторный  желтый  круг,  от
которого амфитеатром поднимались скамьи для зрителей. Видел он  и  самих
зрителей, отделенных от круга высокими решетками  из  стальных  прутьев,
заостренных и загнутых внутрь.  Арена  напомнила  Фаргалу  Императорский
театр в Верталне. Только вот решеток в театре не было.
   Гулко ухнул барабан.
   Зрители на трибунах зашевелились, зашумели.
   - Давай! - гаркнул распорядитель, и два стражника распахнули железную
дверь на Арену. Третий схватил старика за шею.
   - Вперед, гнилые кости!
   И вытолкнул беднягу на Арену.
   Дверь поспешно захлопнули, потому что с противоположной стороны,  где
на тележке стоял длинный закрытый ящик, тоже подняли стальную решетку
   - Вот знаменитый разбойник Большой Нож из Карн-Апаласара!  -  завопил
глашатай.  -  Его  банда,  ныне  разгромленная  воинами  величайшего   и
могущественнейшего Царя царей Аккарафа, убила тысячу человек и награбила
больше десяти тысяч золотых...
   Собравшаяся  на  трибунах  избранная  публика   речью   глашатая   не
вдохновилась. Даже ослу понятно: этот старик - никакой не разбойник.
   Зато Фаргал был потрясен. "Это ведь я - Большой Нож", -  подумал  он.
Он бы никогда не догадался, что устроитель казни этаким  способом  решил
прибавить весу старому земледельцу. А поскольку вся фантазия  устроителя
уходила на девок в борделе, то он  попросту  подменил  одного  персонажа
кровавого представления другим.
   Красногривый лев из породы горных  выпрыгнул  из  деревянного  ящика,
потрусил по Арене, загребая лапами смешанный с  опилками  песок.  Львица
выскользнула из ящика следом за своим супругом  и  нетерпеливо  рыкнула.
Красногривый рявкнул в ответ и в один прыжок  покрыл  добрых  пятнадцать
шагов.
   Упавший от толчка стражника старик, встал на четвереньки, сел и потер
тощую поясницу. Лев был уже  в  каких-нибудь  сорока  шагах,  но  старик
смотрел на хищника без страха. За свою трудную жизнь он привык к боли, а
смерти уже давно не боялся.
   Трибуны притихли.
   Лев в два прыжка покрыл оставшееся расстояние  и  застыл  в  шаге  от
жертвы. Старик закрыл глаза. Для льва он был даже не охотничьей добычей.
Просто пищей, большим куском мяса. Хищник  басовито  мурлыкнул,  схватил
беднягу за шею, дернул, упершись лапами в  песок,  и  переломил  хрупкие
позвонки. И впрямь это была легкая смерть. Трибуны оживились, загудели.
   Несколькими ударами лапы хищник  вспорол  убитому  живот  и  погрузил
морду в горячие внутренности.
   "Я буду драться! - подумал Фаргал. - Ашшур! Я человек, а не овца!"
   Он нахмурился и сжал кулаки. Державший цепь стражник с  беспокойством
поглядел на рослого разбойника. Как бы чудить не  начал,  терять-то  ему
нечего.
   Львы заканчивали трапезу. Утолившая  голод  львица  перегрызла  тощую
старческую шею и, как расшалившийся котенок, гоняла по Арене облепленную
темными от крови опилками голову.
   Публика заскучала. Тогда, по знаку распорядителя, на Арену  выскочили
служители с трезубцами и факелами. Львов  загнали  в  клетки  и  увезли.
Появились рабы-уборщики, собрали  в  мешки  останки  старика,  рассыпали
свежие опилки.
   У Фаргала в  голове  не  укладывалось,  что  через  какой-нибудь  час
ошметки его собственного тела вот так же запихнут в мешок.
   - Может, не снимать с него цепи? - предложил один из стражников.
   Четверо  других  отнеслись  к  предложению  благосклонно,  но  пятый,
старший, только фыркнул.
   - Чтоб мне потом распорядитель голову снял? Давай открывай замки.
   Но меры принял, снял с ремня копье и упер в бок Фаргала.
   - Только дернись, - предупредил он. - И туда пойдешь уже  полудохлым,
понял?
   Фаргал ничего не ответил, но безропотно позволил вытолкнуть  себя  на
Арену. Позади захлопнулась дверь. Что-то закричал глашатай.
   Фаргал не слушал, он смотрел, как медленно  поднимается  решетка,  за
которой мелькает желтая шкура. Много бы  дал  эгерини  за  хороший  меч!
Голые руки не многого стоят против львиных клыков. И все-таки  он  будет
драться!
   Фаргал пригнул голову и крепко стиснул зубы. Он ждал.
 
Глава пятая 
 
   Мормад прибыл в Великондар в конце месяца Обновления, на  три  недели
позже своего атамана.  Только  не  в  клетке,  а  свободным.  Великондар
молодому нурташцу  понравился.  Полдня  Мормад  разъезжал  по  площадям,
глазел на храмы и дворцы, на  многолюдную  толпу  на  рыночной  площади.
Столице Карн-Апаласара до  столицы  Карнагрии  как  мулу  до  айпегского
жеребца. Но было у двух столиц  и  общее.  Например,  нищие,  бесстрашно
бросавшиеся  под  копыта  коня,  или  юркие  шпионы  городской   стражи,
совершенно  неприметные  и  выделявшиеся  именно  своей  неприметностью.
Наметанный  глаз  Мормада  сразу  обнаруживал  их,  а  вот  они  Мормада
игнорировали. Хорошо одетый всадник с золотой серьгой в ухе и уздечкой с
серебряными монетками оказывался выше их уткнувшихся в  землю  носов.  К
сожалению, едва ли не все серебро нурташца  украшало  упряжь  его  коня.
Кошелек бывшего разбойника почти опустел.
   Мормад приехал в столицу следом за своим атаманом. Не для того,  чтоб
его спасти (он знал, что выручить друга не сможет), а  для  того,  чтобы
удостоверится; Большого Ножа нет  на  свете,  и  он,  Мормад,  сам  себе
хозяин, без друзей и без долгов.  Где-то,  правда,  болталась  мыслишка:
если удастся как-нибудь увидеться  с  Большим  Ножом,  атаман  наверняка
скажет, где зарыл награбленное золото. Вот с ним бы... Но  эта  мыслишка
все же не была, к чести нурташца, главной.
   Да, столица Мормаду понравилась. Настолько понравилась, что он  решил
в ней и остаться. А решив, покинул людные площади  и  кварталы  Верхнего
города и двинулся на "задворки" столицы, поскольку там обитали  те,  чье
общество Мормаду было более привычно.
   Великондар  чем-то  напоминал  траченный  небрежением  дорогой   мех.
Снаружи - мягкий, теплый, с дорогим  отливом,  а  с  изнанки  -  черный,
грязный, кишащий червями. Хорошо одетый  всадник  -  редкое  зрелище  на
узких, заваленных  отбросами  улочках.  Но  до  темноты  оставалось  еще
несколько часов, а  сам  всадник  выглядел  внушительно,  и  не  нашлось
никого, кто, прельстившись серебром, схватил бы его коня за узду.
   Выбрав гостиницу со стенами покрепче, Мормад въехал во двор и кликнул
владельца.
   - За коня шкурой ответишь, - предупредил нурташец хозяина, и  тот  по
интонации понял, что отвечать, если что, и вправду придется.
   Расплатившись вперед, как тут  принято,  Мормад  поднялся  к  себе  в
комнату и оставался там до вечера. Когда стемнело, он спустился  вниз  и
потребовал ужин и кувшин местного пива. Вернее, сначала кувшин  пива,  а
потом - ужин.
   В трактире в  это  время  болталось  человек  двадцать:  завсегдатаи,
безденежная голь-пьянь, несколько приблудных  бродяг.  От  некоторых  за
десять шагов несло желанием присвоить чужие деньги.  Мормада  оглядывали
искоса, с вожделением. Так псы обнюхивают упавшую на пол мозговую кость.
Нурташец с удовольствием  представил,  как  огорчатся  здешние  воришки,
узнав, что он - того же поля ягода, только крупнее. Намного крупнее.
   Как Мормад и предполагал, в одиночестве он пробыл недолго. И получаса
не прошло, как четверка местных, расположившихся в дальнем углу,  дружно
поднявшись, направилась к нему. Трое опустились  на  скамьи,  четвертый,
подтянув табурет, пристроился рядом.
   - Здорово, - сказал он.
   - И тебе того же.
   Если парни надеялись на угощение, то напрасно.
   Мормад спокойно пил пиво. Местные молча разглядывали нурташца.  Пауза
затягивалась.
   Молчание нарушил один из местных, мясистый малый  c  вислыми  черными
усами. Грохнув кулачищем по столу, он потребовал пива. Широкий, тисненой
кожи браслет на его запястье украшали растопыренные стальные шипы.
   Пиво принесли с завидной быстротой.
   Между тем Мормаду подали ужин,  и  он  принялся  за  еду.  Молчаливую
компанию он как будто и не замечал. Но  тех,  похоже,  это  не  смущало.
Дождавшись, пока нурташец проглотил последний кусок,  местный,  сидевший
на   табурете,   одним   глотком   выжрал   остаток   пива,   рыгнул   и
поинтересовался:
   - Сам откуда?
   Мормад поднял на него глаза.
   Длинные волосы, глаза навыкате, наглые и трусливые одновременно,  как
у бродячего кобеля.
   - Карн-Апаласар, - коротко ответил Мормад и щелкнул пальцами,  требуя
еще пива.
   - Хмм, издалека... - протянул длинноволосый. - А к нам что?
   - Тесно стало, - сухо сказал Мормад и еще раз встретился  взглядом  с
великондарцем.
   - Чем промышлял? - помедлив, спросил тот, покосившись на свою кодлу.
   - Всякое бывало, - уклончиво  ответил  Мормад.  Среди  этой  четверки
вполне мог затесаться соглядатай городской стражи. Да и  глупо  кричать,
что ты правая рука знаменитого разбойника, о котором,  скорее  всего,  в
столице и слыхом не слыхали.
   - Деньги есть? - подал голос громила с шипастым браслетом.
   - На пиво хватит.
   - А на баб?
   - А тебе что за дело? - холодно бросил нурташец.
   - Да так... Может, поделишься?
   Громила с подчеркнутым вниманием разглядывал золотую серьгу Мормада.
   - Может, и поделюсь - спокойно сказал нурташец. - Если захочу.
   И без стука опустил на стол пивную кружку.
   - Захочешь! - уверенно заявил громила. - А перстенек-то у  тебя,  дай
глянуть! И схватил Мормада за руку.
   Тотчас свободная рука нурташца нырнула за пазуху и  короткий  кинжал,
пробив кожаный  браслет  на  запястье  бандита,  с  хрустом  врубился  в
столешницу. Руки, впрочем, не задев.
   - Ты что, спятил? - завопил громила,  безуспешно  пытаясь  освободить
руку.
   - Поскромнее себя веди, - посоветовал Мормад.
   Он выдернул  кинжал  и  отправил  обратно  за  пазуху.  При  этом  от
внимательного глаза не могло укрыться,  что  под  просторной  курткой  у
гостя надета еще одна, с нашитыми бронзовыми колечками.
   - Ну ты не прав, Биток, - ласково проговорил длинноволосый. -  А  ты,
парень, заметь: ты чужой здесь все ж таки. Не надо так резко.
   - Как умею. - Мормад шевельнул плечами.
   Он уже обнаружил, что длинные волосы великондарца скрывают отсутствие
ушей.
   Биток удрученно разглядывал порезанный браслет.
   - Я с тебя имею, - проворчал он. - Попортил вещь.
   Мормад усмехнулся.
   - На, - сказал он. - Купи новую цапку.
   Мелкая  серебряная  монетка,  звякнув,  выпала  на  стол.  Никто   из
столичных не успел отследить, откуда достал ее нурташец.
   Биток протянул руку, но длинноволосый успел  сцапать  монету  раньше.
Двое их приятелей зашлись  смехом:  заухали,  как  гиены.  Биток  что-то
обиженно буркнул, но протестовать не осмелился.
   Мормад сообразил; безухий показал ему, кто заправляет в шайке.
   - Сыграем? - предложил великондарец, извлекая из кармана стаканчик  с
тремя костями.
   Нурташец взял стаканчик,  высыпал  кости  на  ладонь,  покатал  между
пальцами.
   - Играю своими, - сказал он и возвратил хозяину.
   - Ушлый, - с одобрением признал длинноволосый.
   Кости были с подвохом.
   - Меня здесь Пронырой  кличут,  -  сообщил  великондарец.  -  Угадай,
почему?
   - Ушами не хлопаешь, - предположил Мормад.
   Пара гиен снова заухала. Длинноволосый не обиделся.
   - А ты, корешок, не промах! - заявил он, - Я сразу усек.
   - Я тебе не корешок, - холодно произнес Мормад. Шрам у него  на  щеке
налился кровью, а бледные  губы  сжались  в  тонкую  полоску.  Столичный
заерзал на табурете.
   - Как же тебя звать? - спросил Проныра.
   Он предпочел смотреть не в глаза гостя, а на его руки.
   -  Мормад!  -  Нурташец  поднялся  так   резко,   что   длинноволосый
отшатнулся, а остальные, наоборот, качнулись вперед, ожидая драки.
   Но гость не ударил, а прошелся тяжелым взглядом  по  каждому  -  и  у
каждого сразу же возникло желание отодвинуться на пару шагов.
   Щелкнув пальцами, Мормад подозвал хозяина и сунул ему монету, одну из
последних.
   - За всех, - властно сказал нурташец. - Вот  что,  парни,  я  в  этом
городишке еще не бывал, так вы уж покажите мне что и как.
   - Это мы запросто,  -  с  заметным  облегчением  проговорил  Биток  и
выпятил грудь. - Мы тут каждую канаву - во как! -  Он  показал  открытую
ладонь.
   - Не сомневаюсь, - усмехнулся Мормад. - Вот и прогуляемся.
   И двинулся к выходу.
   Четверо пошли за ним. Никого не смутило, что на улице ночь: время  не
слишком подходящее