тот немедленно двинул цирковому в ухо.
   Бубенец свалился, а Мимош бросился на самерийца. Но  Фаргал,  который
был ближе, успел первым. Уроки, преподанные Большим,  не  прошли  даром.
Моряк перевернулся в воздухе и воткнулся лицом в брусчатку.
   Рядом кто-то одобрительно засвистел.
   Бубенец встал, потирая ухо. Поднялся и моряк. Потрогал разбитый  нос,
сплюнул кровь и вдруг пронзительно свистнул.
   - Сматываемся! - Мимош дернул Фаргала за руку. Но тот не сдвинулся  с
места. - Ах ты сопливый  щенок!  -  с  гортанным  самерийским  выговором
процедил моряк. - Смерти хочешь?
   - Мало тебе? - спросил Фаргал. - Добавить?
   Из троих он - младший, но именно его учил бою старый солдат. И он  не
понимал, почему должен бежать.
   Пусть удирает тот, кого побили.
   - Сматываемся, дурак! - закричал Мимош. - Вон же его корабль стоит!
   Но Фаргал уперся... И отступать стало поздно.
   Дюжины две моряков-самерийцев подвалили на свист земляка  и  окружили
цирковых. Те встали спина к спине, хотя положение было явно безнадежное.
Разве что стража подоспеет или вступится кто. Но кто захочет связываться
с такой сворой?
   Первый, ушибленный Фаргалом моряк достал нож.
   - Молись своим божкам, щенок, - прошипел он. - Сейчас я тебя разрисую
красным!
   В руках Фаргала тут же оказались метательные ножи (он никогда с  ними
не расставался).
   - Вряд ли, - сказал юноша. - Интересно, будут ли блевать здешние  псы
от твоих вонючих кишок?
   Отлично сказано! Фаргал покосился на Бубенца: оценил ли? Но тому было
не до шуток. У парня даже нос вспотел от испуга. Репутация у  самерийцев
самая скверная. Только бы к себе на корабль не затащили!
   А вот Фаргал чувствовал себя прекрасно. Он видел, как  эти  свирепого
вида плосколицые мужики поглядывают друг на друга: кто  сунется  первым?
Трусят, разорви их псы! Жаль только топора нет, с топором...
   Бубенец вскрикнул: кто-то кинул в него камень.  Но  следующий  камень
был пойман Мимошем и отправлен обратно. Теперь завопил один из моряков.
   - Эй, торгаши, - закричал один из  соктов,  сопровождавший  скованных
дикарей. - Никак вы трех мальчишек испугались?
   На него зыркнули злобно. Но...  корабль  соктов  тоже  пришвартовался
совсем недалеко.
   Несколько самерийцев бросились к своему судну. За настоящим оружием.
   - Ну, влипли так влипли, - прошептал Бубенец.
   Первый самериец  свирепо  ухмылялся,  поигрывая  ножом.  Фаргал  тоже
усмехался. Презрительно.
   Посланные на корабль вернулись. Пострадавшему тут  же  сунули  меч  и
небольшой прямоугольный щит.
   - Вот так, щенок, - сказал самериец, шмыгнув  кровоточащим  носом.  -
Конец тебе.
   Он шагнул вперед, и Фаргал отвел руку для броска. В глазах  его  было
столько уверенности, что моряк заколебался.
   Впрочем, вернувшиеся с корабля самерийцы не только  принесли  оружие.
Они еще привели с собой того, кто никогда  в  жизни  не  отступал  перед
противником.
   Невысокий коренастый воин в стальной кольчуге,  с  толстенной  косой,
свернутой на затылке и длинным мечом за спиной раздвинул кольцо моряков.
   - Хархаздагал! - обрадованно воскликнул ушибленный Фаргалом.  -  Убей
его, Хархаздагал!
   Фаргал перевел взгляд на воина. О да, этот не боялся!
   Воин вскинул руку - и меч словно сам собой прыгнул ему в ладонь.
   "Он меня убьет",  -  по-прежнему  без  страха,  скорее  с  удивлением
подумал юноша.
   И не раздумывая метнул нож. И тут же - второй.
   Воин  отшиб  оба  небрежным  взмахом   клинка.   Самерийцы   радостно
загалдели. Хархаздагал внимательно, очень внимательно оглядел Фаргала  и
спокойно спросил:
   - У тебя есть меч?
   - А ты не видишь? - дерзко ответил тот.
   - Не вижу, - тем же ровным голосом произнес воин.  И  повернувшись  к
своим:
   - Я не стану его убивать. Это оскорбит честь моего клана.
   - Ну ладно, - сказал моряк с разбитым носом. Безоружного мальчишки он
не боялся. - Теперь я и сам его прикончу.
   - Не убивают щенка, укусившего дурака за палец, - произнес воин. - Ты
его не тронешь. Никто из вас его не тронет.
   Лицо Хархаздагала не выражало  угрозы,  но  недовольный  ропот  стих,
будто по волшебству.
   - Вот это да! - восхищенно прошептал Бубенец над ухом Фаргала. - Я-то
думал, он сделает из нас строганину!
   - А хорошо сказал этот плосколицый! - раздался веселый голос сокта. -
Ты горец, верно?
   Воин не ответил. Он повернулся к Фаргалу и медленно,  с  достоинством
произнес:
   - Я - Хархаздагал из клана Горы Ветров.  Вырастай  скорей,  волчонок,
чтобы я мог скрестить с тобой клинок.
   Бросил меч в ножны, повернулся и пошел. И остальные - тоже.
   Кто-то подал  Фаргалу  его  нож.  На  лезвии  осталась  зазубрина  от
самерийского меча.
   - Очнись, - толкнул отрока Бубенец. - Они ушли.
   Фаргал посмотрел на своих друзей и понял, что сказал ему воин.
   "Ты - наш".
   И это было так. Хархаздагал ближе ему, чем названые  братья-цирковые.
Фаргал  отвернулся.  Он  не  хотел,  чтобы  Бубенец  увидел,  как  слезы
навернулись ему на глаза.
 
*** 
 
   - Носит меч за спиной и коса на затылке? - спросил Тарто. - Это горец
из Самери. О них рассказывают всякие  небылицы.  Говорят,  их  младенцам
дают меч раньше, чем материнскую грудь, и они сами перерезают  пуповину.
И  каждый  день  они  должны  кого-нибудь  убивать,  иначе  горный   бог
разгневается. В Самери их боятся больше смерти. Потому и  врут,  что  на
язык придет. Но бойцы они знатные, это верно.
   Вечером Мимош с Бубенцом, перемигнувшись, подошли к Фаргалу.
   - Не хочешь пойти с нами, парень?
   Фаргал, сосредоточенно вгонявший метательные ножи в  нарисованный  на
стене сарая круг, остановился и повернулся к названым братьям.
   - Куда? - спросил он.
   - А куда, по-твоему, ходят по  вечерам  свободные  мужчины?  -  важно
осведомился Бубенец.
   - К шлюхам, что ли? - без особого интереса спросил Фаргал.
   - Ты уверен, Мимошка, что он уже отрастил то, что  надо?  -  хихикнул
Бубенец. - Может, мы поторопились?
   Мимош с любопытством поглядел на Фаргала.
   - Тебя что, не  интересуют  женщины?  -  спросил  он.  Бубенец  снова
хихикнул.
   - Нет, - сказал Фаргал и показал Бубенцу кулак.
   - Дело твое. - Мимош пожал плечами. - Пошли, Бубенчик.
   Оба двинулись к воротам, а Фаргал - к сараю, вытаскивать ножи.
   Мимошу он соврал. Женщины его интересовали. Вернее, одна женщина.  Но
до этой одной буэгрийским шлюшкам ой как далеко!
 
*** 
 
   - К югу от Фетиса - желтая степь, - сказала Нифру.
   Они вдвоем сидели в  заросшей  виноградом  беседке.  Вокруг  негромко
бормотал сад.  Масляная  лампа  висела  над  головами,  и  белые  ночные
мотыльки роились вокруг и стучали крылышками в стекло.
   - Желтая степь принадлежит кансу, наездникам на верблюдах. Вот  здесь
проходит граница. - Женщина легкими  движениями  кисти  обозначила,  где
именно начинается степь.
   - На моей  родине  кансу  называют  бичом  бедствий.  Когда  степняки
прорываются на наши земли, кровь и огонь сопутствуют им.
   Нифру замолчала. Фаргал ждал. Колени их  соприкасались  под  бумажной
картой, и от этого у Фаргали внутри поднималась жаркая волна. Он боялся,
что Нифру угадает его мысли, но фетсианка думала о своем.
   Она вспоминала нарисованную ее учителем картину.
   На ней, далеко выбрасывая голенастые ноги, бежали огромные  верблюды,
густо летели  стрелы  и  сильно  растягивали  луки  закутанные  в  ткань
всадники-кансу. Безликие и оттого еще более страшные. А на песке,  возле
канала, лежала совсем молоденькая девчушка.  И  древко  стрелы  с  тремя
желтыми перьями сидело  у  нее  под  левой  грудью.  Крови  не  было,  и
казалось, что отшлифованное дерево  вырастает  прямо  из  тела.  Девушка
умерла. А  ее  убийцы  продолжали  скакать,  такие  маленькие  на  своих
огромных верблюдах, и метали стрелы, простые и огненные. И  рыжее  пламя
прыгало по домикам  с  соломенной  крышей,  по  аккуратно  подстриженным
деревьям, лодкам из тростника...
   - Век за веком они опустошают наши земли, - сказала Нифру.
   - А почему вашим фетсам  не  уйти  подальше  от  границы?  -  спросил
Фаргал. - Вот на севере Эгерина тоже почти никто не живет.
   - Фетис - не Эгерин.  -  Нифру  окунула  кисть  в  тушь  и  принялась
набрасывать рисунок дома с крышей, похожей на соломенную шляпу. -  Земля
к югу от гор  Яго  давно  поделена.  Каждый  клочок,  на  котором  можно
посадить тутовое дерево или вырастить немного риса. Если те,  кто  живут
на юге, оставят свои наделы, они умрут от голода.
   - Нарисуй мне кансу, - попросил юноша. - Какое у них оружие?
   - Я их не  видела.  -  Фетсианка  отложила  кисть,  и  домик  остался
"недостроенным". - Они до самых  глаз  заворачиваются  в  цветной  шелк:
фиолетовый, желтый, зеленый  -  каждое  племя  в  свои  цвета.  Говорят,
верблюды их свирепы, как волки, а стрелы летят за двести шагов  точно  в
цель. У них нет ни мечей, ни доспехов, только луки и ножи.
   - Почему тогда ваш бог-Император не уничтожит их? - удивился  Фаргал.
- Почему он сам не придет к ним в степи?
   - Вода, - ответила Нифру. - В желтых степях армия Императора умрет от
жажды, а места, где расположены колодцы кансу, знают только сами  кансу.
Городской пес не поймает степного шакала. Они  приходят  и  уходят,  как
жаркий ветер пустыни, сжигающий все живое. И в пустыню  уведут  степняки
упорного преследователя, чтобы он утонул  в  зыбучих  песках  Джехи.  Но
далеко в пустыню даже кансу не заходят. Хотя там,  говорят,  драгоценные
камни и золото разбросаны прямо на песке.
   - Из-за воды? - предположил Фаргал.
   - Да. И еще из-за демонов. Демоны Джехи, слышал?
   - Так ругаются, - сказал юноша. - Они что, вправду существуют?
   - Да, мальчик мой. - Нифру взяла руку  Фаргала  и  провела  кончиками
пальцев по его ладони.  Глаза  ее  смотрели  в  пространство,  а  зрачки
пульсировали, то расширяясь, то сужаясь до размера булавочной головки. -
Демоны Джехи существуют. Ашшур,  а  может,  не  Ашшур,  а  древние  боги
сотворили их, чтобы охранять границу страны мертвых. Чтобы ни одна  душа
не могла вернуться в мир живых. Душами людей  и  черным  песком  пустыни
кормятся они, а потому облик их невыразимо ужасен. Они  малы  и  огромны
одновременно и выдыхают магическое пламя, причиняющее нестерпимую боль.
   - Они ненавидят людей? - спросил Фаргал, с силой сжимая руку Нифру.
   - Они любят людей, очень любят. Но  любовь  демона  -  это  жажда.  А
наслаждение его - твоя мука.
   - А люди? - спросил юноша.
   Нифру не ответила. Фаргал, решившись,  взял  ее  ладонь  и  прижал  к
губам. Он хотел сказать, что любит ее, но слова, которые  юноша  готовил
много ночей, куда-то потерялись. И все равно ему было хорошо  сейчас.  И
Нифру не отнимала у него свою руку.
   Где-то в саду затрещала цикада.
   - Мне пятьдесят шесть лет, Фаргал, - тихо сказала Нифру.  -  Вчетверо
больше, чем тебе, мой мальчик.
   Но он только улыбнулся и покачал головой. Ему было все равно, сколько
ей лет.
   - Ты самая красивая.
   Фетсианка откинула голову назад, коснулась свободной рукой шеи.
   - Пройдет еще несколько лет, и моя  кожа  уже  не  будет  гладкой,  -
сказала она. - Мы, женщины Фетиса, очень быстро теряем красоту...  когда
наступает срок.
   - У тебя самая великолепная шея в Эгерине!
   Нифру улыбнулась. Слова Фаргала польстили ей. У нее на родине красота
шеи ценилась более, чем красота ног или груди.
   - Мы тоже любим тебя, - проговорила женщина. - Я и Тарто. Я легла  бы
с тобой, если бы думала, что ты хочешь только этого. Но ведь это не так?
   - Нет. - Фаргал нехотя отпустил ее руку. Ему показалось, что душа его
- ночной мотылек, вьющийся вокруг огня.
   - Ты вырастешь и будешь  любить  многих,  многих  женщин,  -  ласково
проговорила Нифру.
   - Нет.
   - Да. Мы оба знаем: у  тебя  особенная  судьба.  Но  очень  скоро  ты
станешь мужчиной и получишь все, что положено мужчине. А я только старая
колдунья из Фетиса! - Нифру засмеялась, но смех ее не был веселым.
   - Нифру, - прошептал Фаргал. - Нифру...
   -  Мы  были  вместе,  когда  начинали  путь,  -  нараспев  произнесла
фетсианка. - Мы шли сквозь сон на свет, потому что иначе было нельзя.  И
звук шагов проглатывал белый вязкий туман, А мы все шли  и  шли,  потому
что иначе было нельзя. А мы все шли и шли, забывая о  тех,  кто  отстал.
Да, мы оставляли их - иначе было нельзя. И был туман вокруг все  так  же
влажен и густ. И тысячи шли впереди нас. Не их ли прах на  песке?  А  мы
все шли и шли, растворяясь в молочной мгле. Шли  прямо  в  бездну...  на
свет, мы шли на свет. И эхо наших шагов обманывало... не нас, А тех, кто
следом... Жаль. Но иначе было нельзя,  -  это  написал  придворный  поэт
Императора Тауш-Де три века назад. - Нифру сложила карту и  отодвинулась
от юноши. Ладони у нее повлажнели, и она вытерла их о край туники. -  На
старофетском, конечно, звучит намного красивей... Не обижайся  на  меня,
Фаргал!
   - Я не обижаюсь, -  отрывисто  бросил  юноша,  поднялся  и  вышел  из
беседки.
   А Нифру осталась. И слезы блестели на ее ресницах.  Но  Фаргал  этого
уже не видел.
 
Глава одиннадцатая 
 
   Через  восемь  дней  на  небольшом  двухмачтовике  с  громким  именем
"Покоритель вод" труппа отплыла в  Фагор,  город-порт,  расположенный  в
устье реки Верталн. А пять месяцев  спустя  фургоны  цирковых  были  уже
далеко на  западе,  у  подножия  Ашшурова  хребта.  Это  было  последнее
путешествие Фаргала с труппой Тарто.  Но  ни  он  сам,  ни  кто-либо  из
цирковых об этом не знал.
   Была середина месяца Долгих Ночей. В эту пору  в  верховьях  Вертална
дует холодный западный ветер и по утрам искристый иней  серебрит  траву.
Узкая дорога большей частью вырублена прямо  в  скале,  и  порывы  ветра
треплют верх фургона с такой яростью, что кажется, вот-вот сорвут его, а
людей сбросят в пропасть.  Но  это  только  кажется.  Фургоны  цирковых,
сработанные из крепкого дерева, с бортами, обшитыми железом, ветру не по
зубам.
   Дорога местами настолько узка,  что  не  разъехаться  двум  повозкам.
Предусмотрительные возчики высылают вперед  человека,  чтобы  проверить,
свободен ли путь. Зато это самая безопасная дорога в Эгерине. По меньшей
мере дважды в день попадаются навстречу  воинские  разъезды,  охраняющие
"серебряный" путь, а заодно высматривающие беглых рабов -  ведь  никакая
охрана не  может  надежно  запереть  императорские  серебряные  рудники.
Медленно умирать от изнурительной работы в копях или быстро - от  холода
и голода в безлюдных горах... Что лучше?
   В эту  ночь  цирковые  встали  лагерем  у  гранитного  клифа:  стена,
поднимавшаяся на сотню  с  лишним  локтей,  защищала  от  пронизывающего
ветра. Горный воздух был против обыкновения влажен: сказывалась близость
водопада Шем-Хок, Плача Горы, расположенного в полутора милях  от  места
стоянки. А еще тремя милями выше по  горной  дороге  располагался  город
Бушк, насчитывавший почти десять тысяч жителей: серебряных дел мастеров,
оружейников,  возчиков,  солдат.  В  Бушке  обрабатывалось   добытое   в
серебряных копях, и потому простой ремесленник в Бушке был  богаче,  чем
хозяин мастерских в столице. Кроме того, люди здесь жили  в  среднем  на
целых двадцать  лет  дольше,  чем  внизу.  И  приписывали  это  близости
Шем-Хока. Но злые языки утверждали, что бушки просто крадут жизнь у тех,
кто умирает на руднике.
   Приближение ночи застало  цирковых  совсем  недалеко  от  города,  но
только безумец рискнет путешествовать по горам в темноте.
   Наверное, еще ни один бродячий цирк не забирался так далеко на запад.
Но  Тарто  не  боялся  дальних  уголков.  Богатый  город   Бушк   окупит
путешествие сторицей. Тарто умел зарабатывать деньги. Не зря же  у  него
целое  состояние  -  в  доверенных  руках.  Тысяча  триста   восемьдесят
эгеринских золотых! И  это  не  считая  того,  что  пошло  на  постройку
корабля. Да, сейчас на  верфи  в  Буэгри  достраивался  его  собственный
корабль. Старшина цирковых доживал седьмой десяток и намеревался остаток
жизни провести, плавая  вдоль  берегов  Ашшуровой  земли.  Довольно  его
фургоны  поколесили  по  эгеринским  дорогам!  Тарто   с   удовольствием
посмотрит на земли, где побывал в молодости. Да и  Нифру  приятно  будет
увидеть родину.
   Последние годы Тарто, хотя никому и не говорил о  своих  планах,  жил
надеждой на будущее путешествие. Но именно из-за него труппа  добиралась
до Фагора водой, а не сушей, как обычно.
   Два фургона придвинули вплотную к скале,  а  верх  третьего  сняли  и
установили на перекладине и растяжках так,  чтобы  прикрыть  костер,  на
случай ночного дождя или снега.
   Налус с Большим освежевали подстреленного козла (поплатился, бедняга,
за  любопытство),  и  вскоре  вокруг  распространился  аппетитный  запах
жареного мяса. От холода у  всех  разыгрался  аппетит,  и  приправленная
пряностями козлятина казалась божественной пищей.
   Фаргал  пристроился  у  колеса.  Неясные  желания,  томившие  его   в
последнее время, не испортили юноше аппетита, он только стал  еще  более
молчалив, чем прежде.
   Ему очень хотелось понять, что с ним происходит. Трижды за  последнюю
неделю Фаргал вставал на самый край обрыва и с огромным трудом  подавлял
желание прыгнуть вниз, в ущелье, где пенился стремительный,  только  что
народившийся Верталн. Юноша был почти уверен, что стоит ему оттолкнуться
от земли - и за спиной раскроются чудесные крылья, а ветер подхватит его
и вознесет вверх, к синим вершинам Небесной Страны.  И  чудилась  ему  в
пенном потоке, в мареве радужных брызг женская фигура, белая и крылатая,
похожая на статую богини Таймат на портике столичного храма.
   Фаргал не прыгнул в ревущий  поток,  но  некое  неясное  желание  все
сильнее давило изнутри. Фаргал  не  понимал,  что  с  ним  творится.  Но
единственный  человек,  с  которым  юноша  мог  бы   поделиться   своими
чувствами, была Нифру. Однако с того разговора в саду Фаргал избегал ее.
   Сидя у костра рядом с цирковыми,  слушая  привычные  разговоры,  чуть
более громкие из-за  рева  близкого  водопада,  Фаргал  чувствовал  себя
неуютно и беспокойно.  И  вдобавок  ощущал  себя  совершенно  никому  не
нужным. Никто не глядел в его сторону, никто  не  спрашивал,  почему  он
молчит. Даже Нифру как будто перестала его замечать.
   Фаргал не выдержал и поднялся. Он обошел фургон и положил  ладони  на
уходящую в темноту скалу. Пальцы  сами  забрались  в  щели,  прорезавшие
камень. Фаргал подтянулся (не осознавая,  что  делает),  отыскал  ногами
опору, еще раз подтянулся, и еще... и земля осталась далеко внизу.
   Клиф был старый, изрезанный водой и обглоданный  ветром.  В  трещинах
скопилась земля, питавшая пучки жесткой травы. В  таких  каменных  щелях
любят прятаться змеи и скорпионы. Но Фаргал как-то не думал об этом.  Он
вообще ни о чем не думал,  просто  карабкался  вверх,  и  запах  жареной
козлятины постепенно вытеснялся запахом  сырого  камня.  Сердце  наконец
успокоилось. Когда Фаргал смотрел вверх, то  видел,  что  одна  половина
неба черна, а вторая - усыпана  звездами,  и  звездная  россыпь  намного
гуще, чем на равнине.
   Юноша упустил момент, когда мир переменился. Он  вдруг  осознал,  что
стена клифа раскачивается, словно палуба корабля, и уже  не  отвесна,  а
находится под ним. Машинально Фаргал попытался встать  на  ноги,  но  не
смог, потому что  скала  раскачивалась  все  сильнее  и  сильнее.  Юноша
вцепился в холодный гранит, который бился под  ним,  как  живой.  Фаргал
чувствовал: происходит нечто не правильное,  некое  гибельное  нарушение
законов Ашшура... Но ему не было  страшно.  Даже  когда  каменная  стена
начала медленно переворачиваться, заслоняя звездное небо.
   Ухватившись за пучки травы, юноша  на  некоторое  время  завис  между
бездной и опрокинувшейся твердью, потом, не думая, разжал руки и полетел
вниз.
   Миг  восхитительного  полета,  удар,  хруст  ломающихся  костей...  и
ничего. Тьма стала гуще, и Фаргал покинул мир живых.
   Эт