, или, может быть, и  то,  и  другое  вместе,  и  пусть
победит сильнейший?
     - А с кем же мне состязаться,  Карл  Паттон?  Разве  мы  с  тобой  не
товарищи, идущие бок о бок?
     - Мы чужие друг другу, - ответил я. - Ты ведь не знаешь меня, а я  не
знаю тебя. И перестань доискиваться причин, побуждающих  меня  делать  то,
что я делаю.
     - Ты отправился в путь, чтобы спасти жизни  беспомощных,  потому  что
это твой долг.
     - Да, мой, но не твой! Ведь ты-то не обязан сворачивать  себе  шею  в
этих горах! Ты спокойно можешь покинуть пределы этой  фабрики  льда  и  до
конца своих дней дожить героем человечества,  имея  в  своем  распоряжении
все, чего душа пожелает...
     - То, чего бы я пожелал, никто не в силах мне дать.
     - Должно быть, ты ненавидишь нас, - заметил  я.  -  Ведь  мы  чужаки,
которые явились сюда и погубили твой мир.
     - Разве можно ненавидеть силы природы?
     - Хорошо, тогда что же ты ненавидишь?
     На какое-то мгновение мне показалось, что он не  станет  отвечать  на
этот вопрос. Но он произнес:
     -  Я  ненавижу  труса  в  своей  душе.  Голос,  который   нашептывает
спасительные советы. Но если бы я бежал и тем самым спас свою плоть, каким
бы духом потом жила она и освещалась?
     - Если хочешь бежать - беги! - почти закричал я. - Ты проиграешь  эти
гонки, великан! Отступи, пока не поздно!
     - Нет, я пойду дальше - пока смогу. Если мне повезет,  то  плоть  моя
погибнет раньше духа.
     - Дух, дух, черт побери! У тебя просто мания самоубийства!
     - Что ж, тогда я в неплохой компании, Карл Паттон.
     Отвечать ему я не стал.
     Во время следующего  перехода  мы  преодолели  стомильный  рубеж.  Мы
перевалили еще через один хребет, который был  гораздо  выше  предыдущего.
Холод стоял по-настоящему  арктический,  а  ветер  был  подобен  летающему
острию. Луна зашла и начало светать. Когда мы проходили милях в десяти  от
грузового   отсека,   локатор   сообщил   мне   об   этом.   Все   системы
жизнеобеспечения работали нормально. Источников питания хватило бы еще  на
сотню лет. Если бы даже, в конце концов, я загнулся по дороге, шахтеры все
равно проснулись бы - пусть через сто лет, но проснулись.
     Джонни Гром являл собой теперь совсем уже печальную картину. Руки его
потрескались и кровоточили, впалые щеки и растрескавшиеся бескровные  губы
были обморожены, кожа плотно обтянула  кости.  Двигался  он  теперь  очень
медленно, тяжело закутавшись в свой мех. Но он  все  же  двигался.  Я  шел
впереди, поддерживая темп. Пес был в еще более прискорбном состоянии,  чем
хозяин. Он тащился позади нас, и наши  привалы,  обычно,  уходили  у  него
целиком на то, чтобы нагнать нас. Мало-помалу, несмотря на все мои усилия,
привалы становились все длиннее и длиннее,  а  переходы  -  все  короче  и
короче.
     И когда  мы  достигли  высокогорного  перевала,  который,  по  словам
верзилы, вел в пагубные места, называемые  им  Башнями  Нанди,  снова  был
полдень. Я дошел до конца перевала, по обеим сторонам которого возвышались
стены из шероховатого  льда,  и  принялся  разглядывать  панораму  ледяных
вершин, острых, как битые бутылки, и  возвышавшихся  тесными  рядами,  как
акульи зубы. Они то повышались, то понижались, и плотные их ряды  тянулись
до самого горизонта.
     Я повернулся к великану, чтобы немного подстегнуть  его  и  заставить
сократить разрыв между нами, но он опередил меня. Он указывал на что-то  и
кричал, но что именно, я никак не мог  разобрать  из-за  низкого  грохота,
который послышался вверху. Я взглянул вверх и увидел,  что  ледяная  стена
рушится прямо на меня.


     Пол был холодным. Это был кафельный пол школьной  раздевалки,  а  мне
тогда было десять лет от роду, и я лежал лицом вниз,  прижатый  к  плиткам
весом мальчишки, прозванного Суп и обладавшего физическими данными гориллы
и соответствующим КИ.
     Когда сначала  он  толкнул  меня  к  стене,  сделал  мне  подсечку  и
опрокинул на пол, я заплакал и  воззвал  о  помощи  к  кольцу  зрителей  с
горящими глазами, большинство из которых сами  не  раз  испытали  на  себе
тяжесть огромных костлявых кулаков Супа. Никто из них даже не пошевелился,
чтобы придти мне  на  помощь,  когда  он  пригнул  мою  голову  к  полу  и
потребовал назвать его дядюшкой, я уже раскрыл было рот, чтобы сказать то,
что мне было велено, но вместо этого плюнул прямо в его ненавистную  рожу.
После этого Суп окончательно вышел из себя. И теперь  его  рука  обхватила
мое горло, отжимая голову назад, а колено упиралось  мне  в  копчик,  и  я
знал, без малейшей тени сомнения знал, что Суп был мальчишкой, который  не
в состоянии рассчитывать собственные силы и что он напряжет свои  растущие
мышцы со всей  силой,  на  которую  они  способны,  охваченный  и  несомый
удивительной, только что открывшейся ему силой его собственных мускулов. И
он будет выгибать мне спину до тех пор, пока позвоночных не  сломается,  и
тогда я умру, умру, умру, буду мертвым всегда, погибнув от рук идиота.
     Если только  я не  ухитрюсь спастись.  Ведь  значительно  умнее,  чем
Суп... да и умнее всех остальных. Человек подчинил себе животных силой ума
- а ведь Суп был самым настоящим животным.
     Не сможет, если я воспользуюсь  своей  головой,  вместо  того,  чтобы
безуспешно сопротивляться нажиму тела, которое в  два  раза  больше  моего
собственного.
     Я отступил в сторону и со стороны взглянул на самого себя. Я  увидел,
как он стоит  на  коленях  надо  мной,  ухватившись  за  свое  собственное
запястье,  балансируя  на  одной  отставленной   ноге,   я   увидел,   как
перекатившись вправо, я смогу выскользнуть из-под прижимающего  мою  спину
колена, а затем внезапным движением...
     Его колено соскользнуло у меня со спины, как только я рванулся из-под
него. Изо всех сил я рванулся вверх, сгибаясь  пополам.  Он,  все  еще  не
восстановив равновесия, стал клониться вправо, еще  держа  меня.  Я  снова
рванулся под него, в результате чего  моя  голова  оказалась  у  него  под
подбородком. Я протянул руки и вцепился в  его  жесткие  рыжие  волосы,  а
потом что было сил дернул.
     Он закричал, и захвата как не бывало. Я извернулся, как уж, когда  он
ухватился за мои руки, все еще погруженные  в  его  шевелюру,  и  вцепился
зубами в его толстое  ухо.  Он  взвыл  и  попытался  вырваться,  и  тут  я
почувствовал, как рвется хрящ, и ощутил на губах соленый вкус крови.
     Он, наконец, оторвал мои руки, потеряв при этом не только часть своих
волос, но и приличные куски скальпа вместе с  ними.  Я  увидел  его  лицо,
искаженное, как маска какого-то демона. Он отшатнулся  от  меня,  все  еще
держа меня за запястья. Тогда я двинул коленом ему в  пах  и  увидел,  как
лицо его стало  серым,  как  глина.  Я  вскочил  на  ноги.  Он  скорчился,
согнувшись почти пополам и издавая какие-то сдавленные звуки. Я прицелился
и сильно пнул его ногой прямо в рот. И  пока  у  аудитории  не  проснулись
зачаточные понятия о справедливости и меня не оттащили от  него,  я  успел
еще дважды, тщательно прицелившись, отвесить ему полноценные пинки в лицо.
     Около меня что-то шевельнулось. Я услышал, как что-то твердое  трется
обо что-то такое же твердое. Пробился свет. Я глубоко  вздохнул  и  увидел
белобородое лицо древнего человека, издалека глядящего на меня - как будто
я лежу на дне глубокого колодца...
     - Ты все еще живешь,  Карл  Паттон,  -  голос  великана  словно  эхом
доносился откуда-то издалека. Я увидел, как его огромные руки  тянутся  ко
мне, охватывают глыбу льда, очень медленно отваливают ее в сторону. Волосы
его покрыты снегом, в бороде сверкают льдинки. Изо рта у него валит пар.
     - Уходи отсюда, - выдавил я из себя, преодолевая боль, как от  битого
стекла, у себя в груди. - Пока не обрушилось остальное.
     Он ничего не  ответил.  Он  откинул  еще  одну  льдину,  и  руки  мои
освободились. Я попытался помочь ему, но от этого меня еще только  сильнее
засыпало снегом. Он обхватил меня  за  плечи  своими  невероятно  большими
руками и начал поднимать - и вытянул меня,  в  конце  концов,  из  ледяной
могилы. Я лежал на спине, а он нагнулся надо мной. Вула подползла к  нему,
издавая тревожное  поскуливание.  Сверху  то  и  дело  сыпались  небольшие
струйки снега, которые тут же  подхватывал  и  уносил  ветер.  Масса  льда
размером с корму авианосца нависла над нами  на  высоте  нескольких  сотен
футов.
     - Беги отсюда, идиот несчастный!  -  заорал  я,  но  послышался  лишь
слабый шепот. Он медленно  опустился  на  колени,  поднял  меня  на  руки,
поднялся.  Сверху  сыпались  кусочки  льда.  Он  сделал  шаг   вперед   по
направлению к Башням Нанди.
     - Назад, - с усилием выдавил я. - Там ты погибнешь.
     Он остановился, так как перед нами начал сыпаться лед.
     - А если бы ты был один, Карл Паттон... ты повернул бы назад?
     - Нет, - ответил я. - Но тебе... теперь... нет причин умирать...
     - Тогда мы пойдем вперед.
     Он сделал еще шаг и покачнулся. Кусок льда величиной с  баскетбольный
мяч ударил его по плечу, скатился  к  ногам,  пес  залаял.  Теперь  льдины
падали вокруг нас, как рис во время свадебной церемонии. Он продолжал идти
вперед, покачиваясь, как пьяный, и уже начал перебираться через  последний
подъем. Позади нас послышался грохот, словно там выстрелила пушка.  Воздух
со свистом вылетел мимо нас из  узкой  расщелины,  вырываясь  на  свободу.
Великан сделал еще три шага и не удержался  на  ногах.  Он  выронил  меня,
потом встал  возле  меня  на  колени,  прикрыв  меня  наподобие  какого-то
странного навеса. Я слышал, как он застонал, когда несколько  кусков  льда
попало на него. Где-то позади нас раздался грохот и шум,  как  будто  вода
прорвала  плотину.  Воздух  наполнился  снегом,  ослепляющим,   вызывающим
кашель. Свет померк...
     Мертвые плакали. Это был звук, исполненный печали, очень  одинокий  и
как будто выражающий искреннее удивление тому, что  жизнь  так  коротка  и
полна ошибок. Я понял, какие чувства они испытывают. А почему  бы  и  нет?
Ведь я был одним из них.
     Но у трупа не может болеть голова, по крайней мере, насколько я знаю.
У них не должны мерзнуть ноги, они не должны испытывать боли. Если  только
легенды о том, куда после  смерти  попадают  хорошие  люди,  не  оказались
правдивыми. Я открыл  глаза,  чтобы  получше  рассмотреть  преисподнюю,  и
увидел пса. Он снова завыл, и тогда я повернул голову  и  увидел  рядом  с
собой руку, большую, чем моя нога. Тяжесть, которая давила на  меня,  была
тем, что осталось от Джонни Грома,  распростертого  на  мне  под  покровом
ледяных глыб.
     Чтобы выбраться из-под него, мне потребовалось около  получаса.  Спас
меня  скафандр,  конечно,  с  его  автоматически  срабатывающим   защитным
устройством, которое превращает материал в броню. Я, конечно,  был  покрыт
синяками, и, возможно, у меня были сломаны одно-два ребра, но со  мной  не
произошло ничего  такого,  что  могло  помешать  мне  живым  и  невредимым
добраться до базы и своего миллиона кредитов.
     Потому что я выполнил свою миссию. Великан не пошевелился за  все  то
время, что я выбирался из-под него, и  не  дрогнул  даже  тогда,  когда  я
приподнял ему веко. Правда, слабенький пульс я у него нащупал, но  это  не
могло продолжаться долго. Он истекал кровью от ран, нанесенных льдинами  -
ими сплошь были покрыты лицо и руки, но кровь уже замерзла, и то, чего  не
могла довести до конца ледяная бомбежка, за нее доделает холод.  Но,  даже
если он и оклемается, ледяная стена не  позволит  ему  выбраться  из  этой
западни. И когда скорбящие родственники прибудут сюда, чтобы взглянуть  на
своего любимца - переростка, они найдут его здесь именно так,  как  я  его
опишу: благородная  жертва  ненастья  и  неудачи,  которая  заставила  нас
отклониться от цели на  десяток  миль,  да  еще  после  такого  долгого  и
утомительного путешествия. И тогда они закажут по нему замечательный  плач
насчет того, какой он был хороший и на все готовый благородный человек,  а
потом  закроют  еще  одну  страницу  истории.  И  не  то,  чтобы  очень  я
возгордился от того, что еще раз доказал недюжинность своего ума. Все  это
не  было  ничем  из  ряда  вон  выходящим  -  просто  нужно  как   следует
анализировать имеющие данные, а затем правильно пользоваться  результатами
анализа.
     - Ну, прощай, Джонни Гром, - сказал я. - Ты был отличным парнем.
     Пес поднял голову и завыл. Я включил вспомогательные механизмы своего
скафандра на максимальную мощность и отправил к грузу, который находился в
пятнадцати милях от меня.


     Грузовой отсек длиной в двадцать футов на участке плотно слежавшегося
снега в небольшой ложбинке между оголенными скалами. На  нем  не  было  ни
царапины. Это ничуть не удивило меня: автоматической устройство, которое я
поместил в него, могло бы посадить целый магазин  фарфора,  не  разбив  ни
единой чашечки. Я обязался доставить  груз  в  целости  и  сохранности,  и
выполнить условия договора в точности  было  делом  моей  профессиональной
гордости. Я так увлекся, поздравляя  себя,  что,  только  приблизившись  к
грузу на пятьдесят футов, заметил, что снег вокруг него истоптан, а  потом
сверху выравнен, чтобы скрыть следы. Но к тому  времени  уже  поздно  было
пытаться спрятаться.  Если  там  кто-то  был,  то  меня  уже  заметили.  Я
остановился в десяти футах от входного люка и разыграл  жалостливую  сцену
падения от усталости и превращения в жалкую маленькую кучку  на  снегу,  а
тем временем внимательно оглядел пространство вокруг отсека и под ним.  Но
ничего не обнаружил.
     Пролежав достаточно долго,  чтобы  тот,  кто  находился  здесь,  имел
возможность появиться, я не увидел никого. Желающих не нашлось. Значит,  и
дальше играть предстояло мне  самому.  Я  старательно  исполнил  номер  по
вытягиванию ног, поднятию на  них,  и,  пошатываясь,  добрался  до  входа.
Царапины  на  люке  досказали  мне  остальное.  Запирающий  механизм   был
нетронут. По моей команде он сработал, и  я  заполз  в  шлюз.  Внутри  все
выглядело как всегда. Изоляция холодильной камеры была по-прежнему прочна,
приборы сообщили мне, что охлаждающие установки функционируют нормально. Я
почти уверился в этом, но не совсем. Не знаю, почему, может быть,  потому,
что жизненный опыт, преподавший мне немало болезненных уроков, научил меня
не принимать ничего как должное.
     Мне потребовалось полчаса на  то,  чтобы  снять  кожух  с  рифтерного
пульта.  Когда  я  снял  его,  все  сразу  стало  ясно:   соленоид   висел
полуоткрытым.  Это  была  сравнительно  небольшая  неисправность,  которую
вполне можно было бы отнести на счет сложного приземления - но только если
бы я не знал того, что знал  прекрасно.  Это  было  сделано  искусственно,
подставка слегка изогнута на какую-то долю миллиметра - как раз настолько,
чтобы аппаратура перестала функционировать как следует и  чтобы  включился
цикл нагрева,  который,  примерно,  через  десять  часов  неминуемо  убьет
десятерых, что находятся в холодильниках. Я поправил его, услышал, как газ
снова зашипел в трубках, и на этот раз более тщательно проверил  показания
приборов. Внутренний термометр показывал +3 градуса по  абсолютной  шкале.
Температура еще  просто  не  успела  начать  подниматься.  Десять  длинных
контейнеров и их  содержимое  пока  были  в  целости.  Это  означало,  что
вмешательство произошло совсем недавно.
     Я все еще размышлял над возможными последствиями такого вывода, когда
услышал шаги на льду, приближающиеся к входному люку.


     Иллини теперь выглядел совсем иначе, чем в последнюю нашу встречу,  в
затянутом плюшем кабинете в Централи Лиги. Его обезьянье  лицо,  прикрытое
маской, выглядело съежившимся и бескровным, длинный нос посинел от холода,
а на скулах виднелась синева от пробивающейся щетины. Казалось, он  ничуть
не удивился, увидев меня.
     Он вошел внутрь, а за ним появился другой  человек.  Они  огляделись,
приняли к сведению отметины на покрытом  инеем  кожухе  рифтера,  обратили
внимание на откинутую панель.
     - Все в порядке? - спросил меня коротышка.
     Он задал этот вопрос как бы  невзначай,  словно  мы  с  ним  случайно
встретились на улице.
     - Почти, - ответил я. - Если не  считать  небольшого  происшествия  с
соленоидом. Впрочем, ничего серьезного.
     Иллини кивнул, словно именно такого ответа и ожидал. Его глаза быстро
обежали меня.
     - Снаружи ты, кажется, испытывал кое-какие затруднения, - заметил он.
- Но я вижу, ты довольно быстро оправился.
     - Наверное,  это  было  что-то  психосоматическое,  -  ответил  я.  -
Забравшись сюда, я просто отвлекся.
     - Полагаю, что наш объект мертв?
     - Конечно, нет, черт возьми! Он жив и здоров  и  пребывает  сейчас  в
городе Феникс, штат Аризона. Как вы обнаружили отсек, Иллини?
     - Мне очень повезло: я уговорил одного торговца  подпольным  товаром,
который снабдил тебя пеленгаторным оборудованием, продать мне  его  точную
копию, да еще настроенную на тот же самый  код,  -  видно  было,  что  это
доставляет ему удовольствие. - Но ты не очень-то расстраивайся, Улрик. При
неограниченном бюджете почти не может быть секретов.
     - Ясно, - сказал я. - Все сделано правильно. Но вы так и  не  сказали
мне, зачем вы сделали это.
     - План, разработанный тобой, довольно умен,  -  сказал  он.  -  Может
быть, немного переусложнен... но, тем не менее, умен. До какой-то степени.
Благодаря специальному оборудованию, которое ты вмонтировал в отсек, стало
ясно, что ты вознамерился сохранить свой груз нетронутым.
     - Ну и что?
     - Ты хотел предоставить публике  возможность  восхищаться  чистеньким
символом, Улрик. Отлично, прекрасно. Но гибель этого переростка  в  слепой
попытке спасти людей, которым никогда ничего не угрожало, слегка  испортит
картину.  Люди  могут  разочароваться.  Они  могут  начать   расследование
обстоятельств, при которых их любимчик  так  бездарно  ухитрился  погубить
себя. Но зато если окажется, что НА САМОМ ДЕЛЕ он мог спасти людей  -  вот
тогда публика примет его жертву.
     - И ради подобной теории вы собираетесь лишить жизни десятерых?
     - Нет  ничего  необычного  в  том,  чтобы  такой  ценой  оплачивались
дополнительные гарантии.
     - И, значит, вы явились сюда, чтобы исправить мои ошибки. А как же вы
предполагаете уладить дело с Мониторной службой? Они всегда  косо  смотрят
на самовольные посадки туда, куда не следует.
     Выражение лица Иллини стало таким, каким оно бывает у  кошки,  только
что съевшей канарейку.
     - Я нахожусь  здесь  на  совершенно  законных  основаниях.  Благодаря
счастливому стечению обстоятельств, моя яхта находилась неподалеку от этой
планеты и перехватила сигнал твоего передатчика. Станция Кольцо-8  приняла
мое предложение оказать помощь.
     - Понятно. А что вы припасли для меня?
     - О, конечно, только то, о чем мы договорились. У меня  нет  никакого
желания усложнять дело еще и  в  этом  отношении.  Мы  будем  и  дальше  в
точности следовать твоим предложениям - за одним исключением, о котором  я
уже говорил. По ясным нам обоим причинам я надеюсь, что могу положиться на
твое благоразумие. Твоя плата уже  переведена  на  депозит  в  Центральный
Кредитный Банк.
     - Значит, вы уже все продумали, да? Но вы не приняли в расчет одного:
я очень честолюбив. И я терпеть не могу, когда кто-то вносит  изменения  в
мои планы.
     Иллини приподнял верхнюю губу.
     - Мне известно, что ты, обычно, стараешься искупить угрызения совести
профессионального  убийцы   крайней   чистоплотностью   во   всех   других
отношениях. Но боюсь, что в этом случае решающее слово останется за мной.
     Рука второго человека ненавязчиво потянулась к оружию  на  бедре.  До
сих пор он не проронил ни одного слова. Да ему это было и ни к чему. Он до
конца будет играть роль молчаливого помощника.  Иллини  наверняка  взял  с
собой самого лучшего. Или п