й  туше.  Земля  была  залита   желтоватой
жидкостью с зелеными разводами. Кровь? Яд? Недоделанная паутина? У  меня
не было никакого желания это выяснять.
   В кинжал и область около него снайпер-генерал не попал  ни  разу.  Но
что случилось с кинжалом тонкой работы из закаленной стали? Он почернел,
поржавел и даже в некоторых местах погнулся. Некогда великолепные рубины
потрескались  и  изменили   цвет.   Теперь   они   напоминали   грязную,
низкосортную падпараджу.
   (Рубины и сапфиры  -  минералы  одного  класса,  корунды.  Собственно
красный корунд называется рубином, синий корунд - сапфиром  Но  сапфиром
называют и камни других оттенков, добавляя  наименование  цвета:  желтый
сапфир, зеленый сапфир. Оранжевый сапфир имеет  собственное  название  -
падпараджа.)
   Я аккуратно взялся за рукоять и вытащил  кинжал  из  паучьего  глаза,
ожидая чего угодно. Паук не вздрогнул, не  ожил.  Паромет  поработал  на
славу. А может быть, чудовище убило колдовство кинжала.
   Теперь я понимал, зачем кинжал нужен был Лузгашу и Вискульту.  С  его
помощью они могли управлять пауком. Когда я  отнял  у  них  кинжал,  они
утратили эту возможность. Но надеялись, что, оставшись  у  меня,  кинжал
притянет Схильта. И не ошиблись в расчетах.
   Я вспомнил мерзко ухмылявшегося Вискульта во время  нашей  встречи  в
Баксанской долине и понял, что он предвидел  все:  и  появление  паучат,
расползающихся по нашей Земле, и выходящего на охоту Схильта.
   На мокрой земле, среди отстреленных паучьих лап, я заметил серебряный
цилиндр.  Полагая,  что  серебро  не  может  заключать  в  себе  чего-то
скверного, я поднял трубку  и  обнаружил,  что  она  представляет  собой
контейнер. На  нем  дурно  прописанными  эльфийскими  рунами  начертано:
"Призраку". Стало быть, мне. Привет от Вискульта.
   В другом мире я, возможно, не спешил бы  откручивать  крышку,  ожидая
взрыва. Но здесь порох не взрывался, детонаторы не работали,  поэтому  я
задержал дыхание  и  снял  крышку.  Внутри  лежал  обычный  свернутый  в
трубочку листок бумаги.
   Осторожно, двумя  пальцами,  опасаясь  действия  контактного  яда,  я
выудил листок. Похоже,  чистый.  На  листке  все  теми  же  рунами  было
написано:
   "Уверен, Лунин, Схильт поймал тебя живым и только слегка потрепанным,
как я ему приказывал. Не спеши дрожать и бояться - страшное впереди.  Ты
нужен мне и моему повелителю. Склонись перед пауком и громко  произнеси:
"Валаш камадаш дэх". Это означает,  что  ты  готов  подчиниться.  Схильт
укусит тебя, но сделает это ласково, погрузив в сон. И очнешься  ты  при
дворе повелителя.  Если  не  выскажешь  формулу  покорности,  тебя  ждут
страшные мучения от яда.
   Знаю, что ты из светлых. Вы боретесь до конца. Поэтому не бросайся на
Схильта с голыми руками. Хитин его крепче стали, сам  он  мощнее  слона.
Берегись его, ибо он ужасен, а яд его разнообразен  и  способен  сломить
любого".
   - Что там у тебя? - заинтересовался Гайдук.
   До  этого  он  пробовал  раскрошить  кинжалом  паучьи  лапы.   Кинжал
зазубривался, но  Гайдук  не  оставлял  попыток.  Занятие  его  увлекло.
Солдаты и отец  Фома  наблюдали  за  нами  с  ужасом.  Приблизиться  они
боялись.
   - Письмо с того света, - усмехнулся я.
   - От дохлого паука? - уточнил Гайдук.
   - От его пока что живых друзей.
   - Интересные у вас способы переписки.
   - Да. Меня самого удивляет.
   Я чувствовал, что действительно удивлен.  Но  не  тем,  что  Вискульт
оставил  мне  записку,  привязанную   к   лапе   паука.   Разумно   было
предположить, что мы со Схильтом рано  или  поздно  встретимся.  Если  я
одержу победу, то найду контейнер с письмом. А если бы паук поймал меня,
его, очевидно, запрограммировали каким-то образом передать прикрепленный
к лапе контейнер.
   Меня удивляло, зачем Вискульту вообще понадобилось писать мне? Если я
во власти паука, он утащит  меня,  куда  захочет,  независимо  от  моего
желания. И укусит так, как ему понравится. А Вискульт - не такой добряк,
чтобы беспокоиться о том, комфортно или  некомфортно  я  проведу  минуты
плена. Да еще тратить на это  столько  усилий  и  серебряный  контейнер.
Стало быть, он не исключал возможности, что письмо я  все-таки  сниму  с
дохлого паука. И прочитаю его.
   Но какую бесценную информацию несет корявая записка?  Попытка  грубой
лести,  нелепое  требование  склониться  перед   пауком   и   произнести
ритуальную  фразу  "Валаш  камадаш   дэх".   Больше   -   ничего.   Одно
словоблудие...
   Пожалуй, именно в заклинании все  дело.  Я  запомнил  его  с  первого
взгляда и не удержусь от того, чтобы исследовать. Тогда, когда попаду  в
Большой мир, где работают заклинания. Скорее всего,  это  заклятие  даст
знать  Вискульту,  что  я  появился.  Или  натворит  других  бед.  Нужно
постараться забыть его навсегда. Только стоит ли? Может быть, в нем есть
что-то полезное? Может быть, с его помощью я  смогу  разрушить  какие-то
темные чары?
   Вискульту удалось внести в  мою  душу  смятение.  Я  приказывал  себе
забыть слова заклинания, но тут же  повторял  про  себя  "Валаш  камадаш
дэх". И думал: "А, может быть, попробовать?"
 
*** 
 
На следующий день я уже читал лекцию по истории физики студентам Краснодарского университета. Слушали они меня невнимательно. Ждали возможности задать вопросы. Потому что гораздо больше их интересовало, как я расправился с пауком, где учился магии, долго ли изучал рукопашный бой и что за порядки существовали на Земле восемьсот лет назад. Аудитория на двести мест была забита до отказа. Приехавшие из других вузов студенты стояли и сидели в проходах. 
   Поскольку все составленные мной планы рухнули в  первый  же  день,  я
решил строить занятия по принципу вопросов и ответов.  Вопросы  задавали
по   очереди.   Удачные   вопросы   встречались    ропотом    одобрения,
малоинтересные  освистывались.  На  кое-какие  вопросы   я   отказывался
отвечать, ссылаясь на слабое знание предмета. Кое о чем умалчивал,  дабы
не искушать студентов.
   Краснодарский университет после этих лекций поднялся  на  пик  славы,
затмив собой  даже  высшую  военную  академию.  Почетный  шеф  академии,
Корнеев, приехавший на одну из лекций, наверное, жалел, что не догадался
в свое время пригласить меня к себе.
   Среди  любознательных  студентов   я   с   удовольствием   увидел   и
пропадавшего в последние дни заварушки с пауком  Константина.  Во  время
перерыва подошел к нему, спросил, куда тот исчезал.
   Студент некоторое время мялся, потом объяснил:
   - Мама потребовала, чтобы я домой приехал. Боялась, что тоже пропаду.
Сначала не соглашался, а потом сдался. Все-таки мать...
   Хорошо, что хоть мать была  для  Константина  дороже  любимой  науки.
Теперь я стал относиться к нему лучше и считал его не совсем  потерянным
человеком. Хотя, если живешь в обществе, нужно быть к людям  помягче.  И
не требовать от них полного соответствия своим стандартам.
   - А Ивана не видел? - спросил я. Константин зло рассмеялся:
   - Сегодня утром из землянки вылез. Рожа в земле, руки трясутся, конца
ждет.  Он,  дурень,  землянку  выкопал,  чтобы   от   неведомого   ужаса
спрятаться. Полагал, Армагеддон  грядет,  отсидеться  решил.  Совершенно
идиотский поступок. Объяснили ему, что позади все, про паука рассказали.
Тот словно бы помрачнел и  сразу  работать  начал.  На  лекцию  идти  не
захотел...
   Почему Иван не захотел идти на лекцию, я  знал:  боялся,  что  я  его
выдам, А заподозрить Константина в мягкосердечии  я  явно  поспешил.  Он
остался таким же желчным и невоздержанным на язык.
   Через неделю я  счел,  что  выполнил  обязательства  по  контракту  с
ректором Степановым. По завершении последней лекции тот смущенно  вручил
мне пачку кредитных билетов,  словно  боялся  меня  обидеть.  Как  будто
специальному посланнику Бештаунского княжества не нужны были деньги!
   Кстати, в Славном государстве ходили бумажные  купюры.  Они  свободно
разменивались на серебро и  внутри  страны  пользовались  неограниченным
доверием. Вывозить бумажные деньги  за  границу  запрещалось.  Правители
боялись подделок  и  не  принимали  во  внимание  тот  факт,  что  могут
бесплатно кредитоваться за счет иностранных граждан.
   Больше  всего  меня  восхитило  название  денежной  единицы  Славного
государства. Здесь все считали на копейки! Самая маленькая банкнота была
номиналом в десять копеек, а  зарплату  ректор  выдал  мне  купюрами  по
пятьсот копеек. Я по привычке перевел сумму в рубли, но на  рубли  здесь
никто не считал,  хотя  историки  и  экономисты  помнили,  что  когда-то
существовали и такие деньги.
   Наверное,  возврат  к  копейкам  произошел  из-за  того,  что   после
Катаклизма бумажные деньги быстро  утратили  ценность,  а  металлические
копейки сохранили значительную часть своей стоимости,  потому  что  были
сделаны из  металла,  который  мог  пригодиться  в  хозяйстве.  И  когда
правительство начало выпускать новые деньги, их тоже назвали  копейками.
А рубль постепенно был забыт.
   Имея в наличии тридцать тысяч копеек, мы с Касымом не  стали  думать,
как выгоднее перевести их в динары.  Мы  также  решили  не  вызывать  из
Бештауна карету. В самом крупном  механическом  магазине  Краснодара  мы
купили два велосипеда по пятнадцать тысяч копеек  каждый.  Конечно,  это
были не такие роскошные машины, как велосипед княжны Валии, и стоили они
на порядок дешевле. Но функциональностью они  мало  уступали  княжескому
велосипеду.
   Мы сердечно попрощались с профессором Слуцким и ректором Степановым и
отбыли в Краснодар. В столице побывали на  малой  аудиенции  митрополита
Кондрата и  его  секретарей  Митрофана  и  Зосимы,  получили  подорожную
грамоту  и  заверения,  что  княжне  Валие  сообщат  о  нашем   прибытии
дипломатической почтой. С нами отец Кондрат отправлять никаких  посланий
не стал. Мне подумалось, что это своего рода проявление немилости. То ли
митрополит сердился за паука, оказавшегося здесь и по моей вине,  то  ли
не полностью нам доверял.  А  может  быть,  отцу  Кондрату  нечего  было
сообщить княжне. Мне, честно говоря, было все равно. В свою очередь мы с
Касымом отклонили предложение предоставить нам литерный дилижанс и гордо
удалились из резиденции  митрополита  пешком.  Велосипеды  ждали  нас  в
гостинице.
   Разменяв несколько серебряных динаров, мы купили рюкзаки, припасов  в
дорогу и взяли билеты на открытую платформу поезда,  идущего  в  сторону
перевала.  Точнее,  билет  купил  только  Касым  -  мне,  как   кавалеру
Рубинового креста, полагался бесплатный проезд.
   Поезд с шестью вагонами шел  до  станицы  Кулешовка.  Здесь  железная
дорога заканчивалась. Работы по строительству дороги в  Бештаун  велись,
но до перевалов через Кавказский хребет было еще далеко.
   Сойдя с поезда, мы сели в седла и принялись интенсивно крутить педали
велосипедов. Касым ездил плохо и часто падал, но упорно поднимался, и мы
продолжали путь.
   Осень все сильнее вступала  в  свои  права,  а  в  высокогорье  холод
чувствовался гораздо сильнее. Выехав в последний день  месяца  опадающих
листьев, мы добрались до перевала на четвертый день месяца стылого поля.
Дорога заняла четыре с лишним дня. Лица  наши  загорели  и  обветрились,
руки заскорузли, колени болели.
   На  бештаунской  стороне  перевала  нас  уже  ждал  дилижанс.  Валия,
предупрежденная  митрополитом  по  голубиной  почте,  выслала  его   нам
навстречу. Нельзя сказать, что мы остались недовольны  таким  сюрпризом.
Даже я, обожая езду на велосипеде, утомился крутить педали  и  морщиться
от холодного ветра. А  Касым,  увидев  дилижанс,  едва  не  заплакал  от
счастья. Что и говорить, начинать ездить на велосипеде нужно все-таки не
с пробега в двести километров.
 
*** 
 
Наверное, из озорства я предложил Касыму: 
   - Положим рюкзаки в дилижанс, а сами покатимся под горку.  Должен  же
ты насладиться прелестями велосипедного спорта? Крутить педали в гору  -
не то что катиться с горы.
   Касым обречено кивнул  и  попросил  отлучиться  на  десять  минут.  Я
полагал, что он сбежит, но молодой человек вернулся с двумя  комплектами
горнолыжных очков и теплых перчаток, купленными в лавке. Что ж,  чему-то
велосипедный поход его научил. Руль удобнее держать в перчатках.
   Мы оделись и отпустили карету, заверив кучера,  что  обгоним  его  по
дороге. Если не обгоним, пусть ждет нас в ближайшей деревне. Я  объяснил
Касыму, как нужно тормозить и падать на бок в  случае  отказа  тормозов,
чем вверг его в еще большее смущение, и мы понеслись под гору.
   Ехать и в самом деле было неплохо. Теплело с каждым километром  пути.
Ветер дул  в  спину,  дорожка  была  ровной  -  во  всяком  случае,  для
велосипедиста.  Только  тормозить  приходилось  постоянно  -  уклон  был
приличным. Касым шел позади, и я не боялся, что он  чрезмерно  увлечется
спуском и разгонится так, что не впишется в поворот.
   Между тем на пустой дороге, петлявшей среди крупных камней, появилась
щуплая фигурка. Синий плащ раздувался под  порывами  ветра,  грязноватый
капюшон оставлял  видимой  бородатую  половину  лица  путника.  И  самое
интересное - маленький человечек или  ребенок  вел  за  руль  велосипед!
Приглядевшись, я узнал старого знакомого, гнома Шмигги, о котором совсем
забыл за всеми войнами и экспедициями. Узнал я и велосипед - тот  самый,
что подарила мне Валия. Его мы оставили заваленным ветками  в  расщелине
неподалеку от пещеры гнома.
   Предостерегающе подняв руку, я начал тормозить сильнее. Касым  ударил
по тормозам слишком резко и кубарем  покатился  по  камням.  К  счастью,
расшибся он не очень сильно.
   Гном наблюдал за нашими резкими движениями с вежливым спокойствием.
   - Опять Лунин, - объявил он, когда мы подошли к нему. -  И  опять  на
велосипеде.
   - Точно, - кивнул я. - А со мной - Касым  Нахартек.  Прошу  любить  и
жаловать, Шмигги!
   - Здравствуй, Касым Нахартек, - равнодушно кивнул гном.
   - Привет, Шмигги, - отозвался молодой человек, поглаживая  ушибленную
коленку.
   - Какими судьбами здесь, уважаемый гном? - поинтересовался я.
   - Иду закупать провизию, - ответил гном. - Хочу обменять пару  камней
на пару мешков зерна. Одной глиной сыт не будешь.
   - А машину мою  решил  присвоить?  -  поинтересовался  я,  кивнув  на
велосипед. Гном пошмыгал носом:
   - Спасаю твой  велосипед  от  верной  гибели,  Лунин.  Лежал  он  под
открытым небом месяц, лежал второй. Я вернулся в  пещеру  с  кирками,  с
лопатами, которыми снабдили меня хитрые  монахи  в  надежде  на  будущие
прибыли, а о тебе ни слуху ни духу. Дожди идут, техника мокнет, ржавеет.
Жалко мне стало хороший велосипед. Тебя, может быть, и убили уже.  Зачем
же добру пропадать? Вот я его и вытащил,  в  пещеру  прикатил,  сурковым
жиром цепь смазал. Ездить я не умею, это гномам ни к чему. А мешок зерна
привезти - первое дело. Не тачку же рудокопную с собой  брать?  Это  уже
вторая моя ходка. Ты не прогневайся, Лунин. Надо - я велосипед  верну...
Только за жир заплати. Я ведь не  обязан  был  тебе  цепь  смазывать.  Я
расхохотался:
   - Есть предложение, Шмигги. Оставь его себе.  Но  с  условием.  Чтобы
после того, как ты разбогатеешь  и  прославишься,  вечно  пребывал  этот
велосипед на видном месте в твоем тронном зале. И  чтобы  прикрутили  на
него впоследствии золотую табличку с надписью,  выложенной  драгоценными
каменьями:  "Чудо  техники,  подаренное  Луниным  главе  гномьего  клана
Шмигги, когда он был молод и безвестен".
   Гном посмотрел на меня совершенно серьезно. Похоже, такое предложение
ему даже понравилось.
   - А что же, - протянул он. - Отчего бы и нет... И табличку золотую  -
это проще простого. Только вот камнями надпись  выложить  сложно  будет.
Может, простую гравировку?
   - Только камнями, - отрезал я. - Мелкими алмазами.
   - Ладно, идет, - согласился гном, понимая, что речь  идет  о  дальней
перспективе, а велосипед переходит к нему прямо  сейчас.  Пусть  потомки
потрудятся.
   Он еще раз шмыгнул носом, оглядел нас с  головы  до  ног,  определяя,
можно ли выманить у нас что-то полезное, но ничего пока не придумал.
   - Кирки рубят? - спросил я у гнома.
   - Рубят, - кивнул тот. - Одна только тупиться уже начала.  Не  гномья
работа, что и говорить... Но для людских кирок - превосходные.  Вы  ведь
вообще в инструменте толку не знаете.
   - Конечно, конечно, - кивнул я.
   Гном затосковал. Спорить с ним я не  хотел,  ругаться  -  тем  более.
Касым же вообще глядел на него как на диковину, что гнома всегда  сильно
раздражало.
   - А тебе не интересно, что в мире творится? - обратился я к  понурому
Шмигги.
   - Да мне-то что? - спросил устало гном. - У  меня  еще  двадцать  три
перехода не готовы. Работы лет на сорок. Без выходных и праздников.  Вот
как все сделаю, тогда и буду узнавать, кто и где правит.  А  зерно  я  и
сейчас в деревне выменять могу. Без всякой большой политики.
   -  Почему  с  этой  стороны,  а  не  у  казаков   за   перевалом?   -
поинтересовался я.
   -  Они  меня  карлой  называют,   -   обиженно   объяснил   гном.   -
Оскорбительно. Здесь и дорога лучше, и обхождение вежливее. Да  и  зерно
дешевле обходится.
   Стало ясно, что гному не терпится оставить нас и бежать в деревню  за
зерном. Еще бы - есть хочется, двадцать три перехода не готовы. Но я был
неумолим:
   -  Ладно,  Шмигги,  ты  мне  главное  скажи:  почему  про  паука   не
признался?
   - Про паука? - залебезил гном. - Про какого еще паука?
   - Про большого. Чьи следы мы в костре у норы твоей видели.
   - Не у норы. У пещер. В норах животные живут...
   - Ты от темы не уходи. Тема - пауки.
   - Так пауки... - начал было Шмигги и  замолчал.  -  Пауки,  они...  В
общем, нельзя про них разговаривать. Он все равно уйти должен был.  Там,
где я жил, пищи нет. А уж  люди  бы  с  ним  разобрались.  Один  паук  -
подумаешь...
   - Ты паучьи повадки, выходит, хорошо знаешь? - грозно воззрился я  на
гнома.
   - Так ведь в землях нашего клана паучки водились, - объяснил  Шмигги.
- На юге. С корову размером. Только они больше на муравьев охотились. Те
- только с овцу. Гномы им не интересны -  мы  мелкие,  мяса  мало  и  на
севере живем, в холоде, среди камней. А в  южных  степях  устроит  такой
паук засаду и ждет, когда одинокий муравей ему попадется.  Ловит  его  и
ест. А если два муравья - никогда не нападет. Потому  что  один  муравей
убежать может, и тогда другие муравьи облаву на паука  устроят  и  убьют
обязательно. Так и  живут.  Паук  и  гномам  не  страшен,  когда  те  по
двое-трое ходят. Потому что он всех за муравьев принимает - и гномов,  и
людей, и даже овец. Когда мы следы нашли, я побоялся, уйти поспешил,  да
зря - нас ведь трое было. Но кто знает, что у голодного паука на уме?
   - Не сказал почему? - сурово рявкнул я.
   - Вы бы подумали, что это я его с собой привел, - насупился Шмигги. -
А это не я. Я здесь вообще ни при чем.
   Воображаемая картинка, на которой  Шмигги  ведет  за  собой  Схильта,
немного развеселила меня,  и  я  простил  гнома.  Темный  народ,  что  и
говорить...
   - Заезжал бы в гости, - предложил я ему на прощание.
   - Лет через шестьдесят, может быть, - потупился гном.
   - Лет через шестьдесят меня уже здесь не будет, - усмехнулся я. -  Ну
да ладно. Помни о нашем договоре. Ищи золотую пластинку на велосипед.
   - Непременно, - учтиво поклонился Шмигги. Потом, решив, что  разговор
окончен, круто развернулся и отправился в  сторону  перевала.  Не  иначе
всучивать доверчивым воинам обломки горного хрусталя по цене алмазов.
   Мы медленно покатились под горку, и уже на ходу Касым сказал:
   - Никогда не видел гномов. Что это, самый настоящий гном?  Они  такие
все?
   - Нет, это гном выдающийся, - улыбнулся я.
 
*** 
 
Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Лучше, когда тебя везут, а не когда ты едешь сам. Даже дилижанс со щелями в дверях гораздо удобнее, чем велосипед, если ты едешь далеко и о лошадях заботится кучер. 
   Недавно  мы