малейшего представления.
   Пройдя через Врата, выходцы с Земли оказывались в полной  зависимости
от не очень честных проводников Рамсворда или Тескалепа,  пограничных  с
Землей  миров.  Но  не  всегда  их  обманывали.  Некоторые   смогли-таки
добраться до благословенных краев, где и Врата считаются  сказкой,  и  о
Земле, а также о случившихся здесь событиях помнят только  мудрейшие  из
мудрых.
 
*** 
 
Лязг и крики доносились с запада, с гор. Билась ли то Сотня, охранявшая Врата? Секли ли под грохот оружия провинившихся? Или ветер в горах порождал страшные звуки? Сложно сказать - до гор было далеко. 
   Но когда солнце скрылось за скалами,  топот  одинокого  коня  нарушил
вечернюю тишину долины. Этот топот, да редкое блеяние овец,  да  посвист
ветра - вот и все, что я слышал тем вечером.
   А с первой вечерней звездой на дороге появился всадник. Он то и  дело
опускался на гриву коня, потом словно просыпался, садился ровно и  снова
начинал клониться. Голова его была разбита и не  перевязана.  В  раненом
воине я с трудом узнал Касыма.
   - Что случилось, Нахартек? - крикнул я еще издали. Он  словно  бы  не
услышал. Потом его блуждающий взор поднялся, остановился на  мне,  и  он
прошептал:
   - Беги. Спасайся. Нужно предупредить людей в Бештауне.
   Я снял слабо сопротивлявшегося юношу с уставшего коня.
   - Враги? Они бьются с Сотней-у-Врат?
   - Сотни больше нет, - ответил Касым. - Айтан послал  меня  на  позор.
Сам он с тремя воинами остался отбиваться от недругов,  а  мне  приказал
скакать в Бештаун. Мы не смогли остановить врагов.
   - Сколько их было? Тысяча? Три тысячи? Касым закинул голову и  хрипло
расхохотался.
   - Тьмы и тьмы. Каждый из нас убил по меньшей мере пять воинов, но  их
не убавилось. Может быть, через Врата прошло пять тысяч. Может,  десять.
Я никогда не видел такого огромного войска.  Все  вооружены.  Армия.  Не
грабители.  Закованные  в  броню  сотни  пехотинцев.  Двадцатки   легких
конников. Тяжелая кавалерия, идущая в атаку ромбами.  Отряды  с  мощными
катапультами, баллисты...
   Касым закашлялся и кашлял долго и тяжело, выплевывая вместе со слюной
кровь и пыль.
   - Врата сияли несколько часов кряду, когда их войско шло на  нас.  Мы
заперли их в теснине. Но  заснеженная  теснина  почернела  от  воинства,
заполнившего ее. Они пробились.  Расстреляли  из  катапульт  лучников  и
пращников, засевших в  горах.  Опрокинули  наших  всадников.  Прорвались
через заграждения. Крепости в ущелье больше нет. Ее сожгли  и  разметали
бревна по ветру...
   Похоже, храбрый Нахартек начал бредить. Я напоил его и приказал:
   - Скачи дальше. Доберешься до первой деревни - труби тревогу.
   - А ты, брат Сергей? Ты разве не намереваешься спасаться? У тебя  нет
коня - уходи пешком. Сейчас они никого не оставят в  живых.  Их  главная
цель - внезапность!
   - Мне ничего не остается, как  попытаться  задержать  их  ?  спокойно
ответил я. - Лузгаш собирается захватить этот мирный край, чтобы до него
не добрались светлые силы. Что он  сможет  сотворить  здесь  -  подумать
страшно. Ведь просто так войной на бедные, малонаселенные  страны  никто
не идет. Скорее всего, Лузгаш хочет  установить  здесь  Черную  тиранию.
Этого нельзя допустить. Пусть княжна собирает ополчение, зовет на помощь
армию отца Кондрата, ставит  под  ружье  все  племена.  Потому  что  вас
действительно не ждет ничего хорошего, если Лузгаш захватит Врата и вашу
страну. Ни вас, ни кого-то другого.
   - Врата он уже захватил, - прохрипел Касым.
   - Контролировать Врата у него не получится. А вышвырнуть его с  нашей
земли в  тот  мир,  который  его  породил,  мы  сможем.  Скачи,  храбрый
Нахартек. И не повтори ошибки, которую допустил гонец царя Леонида.
   Не знаю, понял ли  меня  молодой  человек.  Он  поднялся  в  седло  и
медленно поехал дальше по ущелью. Я поспешил в хижину.
 
*** 
 
Я сорвал со стены оба меча, надел нагрудник и наручи, достал из сундука шлем и сапоги со стальными накладками. Ничего лишнего. Никаких плащей, никаких длинных рукавов на рубахе. Давно не приходилось сражаться в доспехах. Но сейчас предстоял бой, где и шлем, и наруч может стать оружием. Пары мечей мало для нескольких сотен нападающих. 
   Неподалеку от деревни дорога  проходила  между  двух  огромных  скал.
Расстояние между ними было метров  двадцать,  проезжая  часть  дороги  -
метра два. Слева ревел глубокий и бурный в этом месте Баксан.  Идеальное
место для того, чтобы встретить вражеский отряд.
   Облачившись в доспехи, я вышел на дорогу  и  стал  посередине,  между
скалами. По привычке подставил руки под  свет  молодой  луны  и  тусклых
звезд, но здесь он не давал живительной силы. Враги,  которые  наверняка
собирались преодолеть теснину Баксана сразу после перехода через  Врата,
где-то задерживались. Охранная сотня, вставшая на  их  пути,  расстроила
планы Лузгаша. Теперь дорогу им собирался преградить я.
   Надеялся ли я, что смогу остановить целую  армию?  Верил  ли  в  свою
победу? И да, и нет. Я был один, в чужом краю, который мне полюбился, но
где меня не  считали  за  своего.  Мне  неоткуда  было  ждать  помощи  и
поддержки. Надеяться я мог только на себя.
   За моей спиной мирно спали  люди,  большинство  из  которых  казались
добрыми, трудолюбивыми, отзывчивыми и чуткими. С гор надвигалось большое
зло. И я, если б даже был уверен, что мне суждено погибнуть,  все  равно
не побежал  бы  спасаться  в  горы.  Что  бы  ни  случилось,  я  дождусь
передового отряда врагов  и  остановлю  его.  А  потом  буду  сдерживать
вражескую  армию  -  столько,  сколько  получится.  Возможности   любого
человека не беспредельны, но я сделаю все, что в моих силах.
   Я не ждал, что благодарные жители долин сложат обо мне песни. Красиво
прожитая жизнь - лучшая песня. А если я не смогу задержать армию хотя бы
на час, обо мне  даже  никто  не  узнает.  Значит,  я  был  недостаточно
подготовлен, значит, прожил жизнь не так, как надо. Но какое  это  имеет
значение? Главное - выполнить долг. Долг, как я его  понимаю.  Поступать
сообразно обстоятельствам, но так, как того требует твоя честь.
   Не всегда я следовал заветам монастыря Лаодао, где  провел  несколько
трудных и наполненных лет, но сейчас был уверен - и учителя, и  товарищи
поддержали бы меня в моем решении защитить мирную  страну.  А  если  кто
думает, что лучше сейчас  спастись  бегством,  чтобы  бороться  потом  в
другом месте, в лучшее время, то пусть об этом и не заикается.  К  врагу
нужно  поворачиваться  лицом.  И  достойно  принимать  смерть,  если  не
остается ничего другого.
   Они появились за полночь. Передовой отряд, тридцать человек в  легких
доспехах на быстрых скакунах.  Элита  войска.  Летучий  разведывательный
отряд.
   Благодаря промедлению вражеских сил я отлично подготовился к  бою.  Я
был быстрее, чем они могли себе представить,  сильнее,  чем  казался  со
стороны. Благодаря упорным тренировкам я мог в одно мгновение  продумать
и осуществить множество комбинаций.
   - Стойте! - громко приказал я, когда до всадников  оставалось  метров
тридцать. - Поворачивайте обратно, или ваш отряд будет уничтожен.
   Не думаю, что они  меня  поняли.  Но  появление  воина  с  обнаженным
оружием на пути вооруженного отряда говорило само за себя.
   Враги  закричали,  загигикали  и  пустили  коней  вскачь.   По   всей
видимости, они думали затоптать меня и вырваться на открытую  местность.
Они полагали, что в скалах засели стрелки или пращники.
   Они ошибались во всем - и в том, что их ждет засада,  и  в  том,  что
одинокий воин им не помеха.
   Три седла опустели сразу же. Лошади помчались  дальше  по  ущелью.  Я
сделал четвертый выпад и  взмахнул  мечом  перед  мордой  коня.  Вороной
шарахнулся  назад,  унося  мертвого  седока,  внося  смятение   в   ряды
нападающих. Пятый всадник рванул узду и вздыбил лошадь.  Чтобы  меня  не
растоптали, пришлось сместиться, выполнить от земли  "прыжок  лосося"  и
выбить его из седла ногой.
   Командир, шедший где-то в середине  отряда,  решил,  что  его  воинов
обстреливают,  и,  надрывая  глотку,  приказывал  скакать  быстрее.   Но
сумятица, вызванная гибелью передовых воинов, продолжалась.
   Мне удалось проникнуть в гущу всадников. Конечно, маневрировать среди
скачущих и вертящихся на месте коней,  все  время  уворачиваться  от  их
быстрых,  мощных  копыт  -  занятие  малоприятное.  Но  медлительные  по
сравнению  со  мной  всадники,  не  ожидавшие   нападения   с   близкого
расстояния, были практически беззащитны. Началась  настоящая  бойня.  Не
скажу, чтобы она доставляла мне удовольствие. Но  кто-то  должен  делать
грязную работу.
   Добраться до  командира  было  делом  двух  минут.  Он  успел  вынуть
короткий кинжал, сообразив, что сабля ему не поможет, но большего я  ему
не позволил. Кинжал вылетел из его руки после встречи  с  моим  коротким
мечом, а длинный меч пробил горло над кольчугой.
   Двадцать четыре воина  были  выбиты  из  седел  и  лежали  на  земле.
Оставшиеся шесть поскакали назад. Хорошо бы  остановить  их,  но  погоня
сразу за шестью всадниками, уносящимися галопом, потребовала бы  слишком
большого расхода энергии. А мне предстояла трудная ночь.
   Почти все лошади, к моей  радости,  помчались  из  ущелья  в  сторону
Бештауна. Возможно,  немного  позже  я  смогу  обзавестись  конем.  Если
выживу. Да и обитатели Баксанского ущелья станут богаче. Но  сейчас  мне
было удобнее сражаться пешим. Бой только  начался.  Враги  пришлют  сюда
кавалерию, лучников и катапульты.
   Я вернулся к трупам.  Конечно,  приятнее  было  бы  обойтись  без  их
общества. Но они находились на самом удобном для  боя  месте.  Пройди  я
вперед или назад по ущелью - врагам будет легче обходить меня  с  разных
сторон. А перетаскивать трупы, чтобы сбросить их в бурный поток Баксана,
- лишний труд. Поэтому я  еще  раз  осмотрел  место  предстоящей  битвы,
отметил положение  каждого  предмета,  решил,  что  буду  считать  трупы
"мягкими камнями", и приготовился встретить новых врагов.
   В это время один из "мягких камней" пошевелился и издал слабый  звук.
Это был тот самый воин, которого я выбил из седла ногой. Мне показалось,
что я зашиб его кованым носком сапога, но он все-таки очухался.  Что  ж,
можно было провести время с пользой.
   Воин был сравнительно молод, не старше меня. Шапка из волчьего  меха,
кривая сабля, небольшой лук, деревянные пластины на груди.
   - Говори, какой приказ получил ваш отряд, - приказал я,  слегка  пнув
его ногой.
   Он презрительно, одними углами губ усмехнулся и ничего не сказал.
   - Напрасно ты считаешь меня покойником, - заметил я в  ответ  на  его
презрительную усмешку. - Ты станешь им раньше, если  будешь  молчать.  А
если протянешь время, то  можешь  дождаться  победоносной  армии  своего
повелителя.
   - Чтобы меня распяли как попавшего в плен? -  тихо  прохрипел  он.  -
Лучше убей меня сразу.
   - Могу и не сразу, - пригрозил я.
   - С палачами Лузгаша тебе не сравниться.
   - Как знать, как знать...
   Что и говорить, состязаться с палачами  я  не  собирался  -  невелика
честь, - но напугать врага никогда не помешает.
   - Послушай, я отпущу тебя, и ты уйдешь вниз по  ущелью,  где  сдашься
воинам. Тебя не убьют. Но ты должен рассказать мне все, что знаешь.
   - Если я предамся врагам, меня будут пытать особенно изощренно. Лучше
умереть на колу или на столбе.
   Похоже, мой пленник не верил,  что  его  повелитель  может  потерпеть
поражение.
   Что ж, к пленному противнику следует относиться по возможности мягко.
Стараясь сделать это максимально безболезненно, я всадил короткий меч  в
его сердце. Двадцать четвертый "мягкий камень" обрел покой, так  что  от
него можно было не ждать неожиданностей в предстоящей битве.
   Топот копыт стих вдалеке. Еще дальше шумело большое войско.  Но  оно,
насколько я  понял,  не  двигаюсь  пока  в  мою  сторону.  Я  отошел  от
облюбованного  места,  прилег  на  траву  и  задремал.  Сквозь   сон   я
внимательно вслушивался в ночные звуки.
 
*** 
 
Утром в атаку пошла тяжелая кавалерия. Меня, они, видимо, приняли за чучело или за приманку. 
   "В каждом войске свои обычаи. Может быть, у  здешних  так  принято  -
выставлять одинокого меченосца у места,  где  они  устроили  засаду",  -
подумали, наверное, нападающие.
   Они подняли большие щиты над головами, чтобы их труднее было поразить
со скал дротиками, стрелами или метательными копьями. За кавалерией  шел
отряд лучников. Меня, открыто стоявшего посреди  дороги,  они  снова  не
брали в расчет.
   Я еще раз крикнул  им  остановиться,  и  они  опять  не  послушались.
Правда, на этот раз не  было  рева  и  хохота.  Враги  двигались  молча,
напряженно оглядываясь по сторонам.
   Когда до первых рядов кавалерии оставалось метров  десять,  я  сделал
несколько шагов навстречу всадникам  и  ударил  мечом  в  прорезь  шлема
воина, который намеревался смахнуть меня с дороги булавой  как  досадную
помеху. Такая же участь постигла двух его товарищей - они даже не успели
поднять оружие.
   Недостаток тяжелых доспехов  -  маленький  угол  обзора.  Прежде  чем
кавалеристы сообразили, откуда приходит смерть, двадцать  из  пятидесяти
валялись  на  земле.  А  для  меня  самым  трудным  было  уклоняться  от
обезумевших лошадей. Они двигаются гораздо быстрее людей, их движения не
так предсказуемы, копыта сильны и быстры, а убивать невинных животных  я
не хотел. Они ведь не питали ко мне  никакой  злобы...  К  тому  же  это
потребовало бы много дополнительного времени. Некоторые кони срывались в
бурный поток Баксана и тут же тонули. Сильное течение  сразу  утаскивало
их на дно.
   Всадники попытались опустить щиты, закрыться ими от моего натиска, но
сплошную стену они выстроить не смогли, и  через  десять  минут  полегли
все.  Лучники,  оставшиеся  без  прикрытия,  испуганно  попятились.  Они
привыкли биться издали, расстреливая из дальнобойных луков врага,  когда
он не угрожал их шкурам. Сейчас человек с мечом оказался слишком близко.
   Некоторые побежали, другие послали свои длинные стрелы прямо в  меня.
Точнее, в то место, где я только  что  стоял.  С  тяжелыми  бронебойными
стрелами шутки плохи. Самый лучший доспех от них не защитит,  отбить  их
мечом трудно. Особенно если стрелы идут одна  за  другой.  Я  уклонялся,
пользуясь тем, что стрелы летели не сплошным потоком.
   Минута - и я добрался до лучников,  которые  не  успели  вынуть  свои
кинжалы. На них почти не было доспехов. Вновь началось избиение.  Дерясь
с лучниками, я вынужден был выйти из теснины. Теперь на меня можно  было
напасть со всех сторон.
   Высокий всадник в золотой кольчуге - вряд ли сам Лузгаш,  но,  скорее
всего, его близкий подручный - приказал отряду конников напасть на  меня
сбоку. Вид у него был ошеломленный. Что же до его бойцов, то многие были
явно охвачены паникой.
   Рассеяв лучников, я в несколько прыжков вернулся к ущелью. И началась
рубка. Некоторые всадники из личной охраны вождя владели мечом  неплохо,
гораздо лучше воинов обычного ополчения. Притом их было много -  человек
пятьдесят. Мне пришлось перейти на следующий уровень сознания,  ускорить
движения, вдвое повысить внимательность.
   Через  пятнадцать  минут  всадники  были  уничтожены.  На  поле   боя
воцарился бедлам. Обезумевшие кони, вопящие  в  истерике  бойцы,  хрипло
орущий  приказы  командир,  предсмертные  хрипы  тех,  кого  не  удалось
поразить с одного удара.
   Перепрыгнув через пару лошадей и промчавшись по трупам,  я  попытался
догнать всадника в золоченых доспехах. Но он, забыв о воинской гордости,
повернул коня и умчался  прочь  быстрее  ветра.  За  ним  с  завываниями
неслись остатки  его  воинства.  После  бегства  командира  ни  один  не
осмелился повернуться к смерти лицом. Я не стал гнаться за  бежавшими  -
пусть поработают палачи Лузгаша. О порядках в  его  войске  я  уже  имел
представление.
   На земле было просто некуда  ступить  -  всюду  валялись  неподвижные
тела, растекались лужи крови.
   Я отошел к реке  и  напился.  Страшно  хотелось  есть.  Энергии  было
потрачено очень много, но я знал, что запасов организма мне  хватит  еще
на три часа интенсивной работы Набивать желудок сейчас не  стоило,  даже
если  бы  такая  возможность  имелась.  Пищу  нужно  переварить,  в   не
переваренном состоянии она отягчает движения. Именно  дли  экстремальных
случаев организм и создает запасы энергии в  виде  подкожного  жира.  За
последние двенадцать часов я похудел килограммов на восемь.
   Еще несколько часов я ждал. Позади меня, в долине, как будто началось
беспокойство. Трубили рога. Раздавался гулкий топот. Из этого  я  сделал
вывод, что Касым добрался до населенных  мест  и  поднял  тревогу.  Жаль
только,  ополчение  не  успеет  сюда  собраться.  А  те  жалкие  десятки
легковооруженных  воинов,  что   выставят   ближайшие   деревни,   будут
опрокинуты за две минуты.
   Впереди все отчетливее слышался лязг, гул и  топот  множества  копыт,
ступавших по холодным камням дороги вверху, в горах. На  ущелье  впереди
упали лучи заходящего солнца, и сразу  стали  видны  шлемы,  и  шиты,  и
поднятые пики, и обнаженные мечи. Основные  силы  армии  Лузгаша  шли  в
атаку.
   Людей было действительно много.  Не  тьмы  и  тьмы,  как  рассказывал
Нахартек, но наверняка больше двух  тысяч  Лузгаш  вел  в  бой  основной
отряд.
   Перед входом в теснину, которую я  удерживал,  войско  перестроилось.
Выставив перед собой пики и загородившись  щитами,  вперед  пошел  отряд
тяжелой пехоты. Легковооруженные воины крались  вдоль  бурного  Баксана,
влезали на скалы, чтобы напасть на врага сбоку. Плотный строй имеет один
существенный недостаток: в нем негде повернуться. И если тебе удалось  в
строй вклиниться, ты становишься королем положения.  А  уж  в  монастыре
Лаодао нас учили разбивать самые сложные построения. Неприступного строя
не бывает вообще. А солдаты армии Лузгаша шли даже не в ногу. И зачем-то
выставили вперед свои длинные пики. Как будто я собирался  бросаться  на
них грудью.
   Я  не  торопясь  подошел  к  ощетинившемуся  строю,  схватил   первую
попавшуюся пику и выдернул ее владельца наружу. У него  не  хватило  ума
выпустить оружие, и он упал под ноги собственным товарищам, которые  тут
же его и истыкали. Видимость из-за больших  щитов  была  неважной.  А  я
занял место неудачника. Идущий следом копьеносец сделал довольно шуструю
попытку достать меня кинжалом, но, поскольку я ждал любых неприятностей,
его планы  сорвались,  а  он  упал  на  дорогу.  Брешь  в  строю  начала
стремительно расти. Скоро строя как такового уже не существовало -  лишь
отдельные тяжеловооруженные солдаты. Нет  на  поле  боя  существа  более
беспомощного, чем одинокий пеший воин в тяжелой броне. Его могут  забить
дубинами даже неповоротливые крестьяне.
   Скоро элитного отряда пехотинцев Лузшша не стало. В бой,  подгоняемые
собственными заградительными отрядами,  пошли  обычные  части.  Их  было
очень много. А если учесть, что время от  времени  в  меня  стреляли  из
луков - попадая, как правило, в своих, - мне пришлось очень тяжело.
   Мечи из лучших сплавов  начали  тупиться.  Наручи  и  нагрудник  были
измяты и изрублены. Некоторые удары, которые не грозили жизни и попадали
в доспех, приходилось пропускать. Отбивать каждый удар и  уклоняться  от
всех выпадов было просто невозможно.
   Несколько десятков воинов прорвались-таки мне за спину. Но удача  эта
была сомнительной - они просто не знали, что делать дальше. Возвращаться
в мясорубку им не хотелось, а врагов в поле зрения больше не  было.  Они
не слишком мне мешали. Тыл все равно приходилось  контролировать.  Да  и
драться с воинами Лузгаша только  лицом  к  лицу  не  получалось.  Такие
церемонии - для поединка один на один. В бою против многих приходилось и
заходить им в тыл, и бить в спину, и  нападать  сбоку.  Я  крутился  как
волчок, теряя кровь и энергию.
   Двум резвым пехотинц