сившись на мой клинок. Урза мог быть публично
опозорен,  его  род  был  в  замешательстве.  И  вызвая меня на
поединок, он знал, что погибнув от моей руки,  обеспечит  своей
семье  покровительство  Рода  Моллари  на веки вечные.  В более
поздние  годы  Род  Моллари   стал   Императорским   родом,   и
покровительство,  оказываемое  семье  Джаддо,  стало  еще более
значимым. Вот мой ответ. Вот почему, даже если  дети  встретили
бы  гвардейцев  или слуг, им бы позволили продолжить свой путь.
Они находятся под моей защитой,  так  что  никто  не  осмелится
причинить им вред.
     Однако  я  встречался  с  этими детьми лишь раз -- когда я
присутствовал  на  официальной  церемонии  выбора  имен.  Я  --
довольно  запоминающаяся личность.  Но не думаю, что они узнали
бы меня.
     Я  впитывал  звучание  их  смеха,  как  человек,  лишенный
эмоций, чья душа столь же иссушена, как моя кожа. Я слышу топот
их ног уже в соседней комнате -- в тронной зале, сосредоточении
власти. Находясь под моей защитой, дети -- по необходимости  --
охраняются  очень  тщательно.  Семья  Урзы  проживает  в  доме,
специально построенном мною для нее  неподалеку  от  дворца.  Я
пытался  искупить  этим  свою вину. Будучи членами Рода Джаддо,
они  будут  воспитаны  в  духе  уважения  традиций   и   знания
протокола.
     В  более  поздние  дни  семья  переехала  во дворец -- для
гарантирования  относительной   безопасности.   Лишь   Великому
Создателю ведомо, где ныне их родители.
     Я  могу  слышать шаги женщины, которая, очевидно, является
их нянькой или гувернанткой. Она только  что  вошла  в  тронную
залу -- она слишком хорошо знает, что они находятся там, где им
не следует  быть.  Я  вижу  ее  лишь  мельком.   Она  молода  и
очаровательна.  Большинство  центаврианок  полностью бреют свои
головы, но многие молодые женщины -- включая и эту -- оставляют
длинную  прядь,  спускающуюся  от  затылка.  Некоторые  мужчины
возмущаются и бреют им головы,  но  я  считаю  эту  моду  очень
привлекательной.

     Дети резвились в зале, но я слышал, как они замерли еще до
того, как вошла няня. Несомненно, их  внимание  было  поглощено
зрелищем,   открывавшимся   из   моего  окна.  У  мальчика  был
проказливый и решительный вид, его  волосы  колыхались  и  даже
растрепались.  Девочка  была  спокойней  и  нежнее,  она носила
берет.
     --  Нет,...  нет, нет, вам не следует находиться здесь, --
сказала няня.

     Она  говорила  настолько  тихо,  что  ее слова походили на
шепот. Но для меня это не имело особого  значения.  Я  приобрел
особый талант в подслушивании любого разговора, который находил
интересным. Мне удалось предотвратить благодаря  этому  умению,
по  крайней  мере,  два  покушения  на  мою  жизнь. Я порылся в
памяти, чтобы узнать, смогу ли я вспомнить ее  имя.  Сента,  не
так  ли?  Нет, нет, Сенна. Теперь я вспомнил. Служанка, которая
дольше всех работала в их  доме.  Жила  в  семье  очень  долгое
время. Да, скорее всего, с детьми сейчас Сенна.
     -- Вы не можете играть здесь, -- продолжила она.
     Смех  прекратился.  Я  сожалел  о  том,  что его больше не
слышно.  Я  услышал,  как  мальчик  --  Люк  --   заговорил   с
благоговейным ужасом:
     -- Что случилось со зданиями?
     Значит, я был прав -- они затихли, выглянув в окно.
     Могу  сказать,  что  Сенна пыталась найти наилучший способ
ответить  на   этот   прямой   вопрос.   Пока   она   старалась
сформулировать  его,  я  вышел  из  моего  кабинета. Они стояли
спинами к трону и потому не могли  видеть,  как  я  выскользнул
из-за  занавесей  и  скрылся  в  дружеской  тени  балдахина.  Я
позволил  своим  старческим  пальцам  скользнуть  по  холодному
трону.  Так  долго  я  стремился  узнать,  каково  занимать это
кресло. Теперь... теперь я хотел бы знать, каково  освободиться
от  него.  Ну  что  ж,  если  судьба будет благосклонна, мне не
придется ждать слишком долго, чтобы выяснить этого.
     Сенна   придумала   объяснение,   однако  оно  было  самым
неудовлетворительным даже для ребенка.
     --  Они...  падают,  --  сказала она. -- Плохие разбойники
делают так, чтобы они падали. Вот почему, -- она махнула  рукой
без всякой цели, -- все окна во дворце плотно занавешены, чтобы
вы не могли видеть...
     Я  мог  разглядеть,  как  она воспользовалась возможностью
выглянуть в окно.  Она содрогнулась от увиденного, и я не  могу
винить  ее.  Что  до  меня,  много  лет прошло с тех пор, как я
перестал поддаваться дрожи. Я  видел  и  сотворил  сам  слишком
много   ужасных   вещей,  чтобы  потворствовать  бессмысленному
желанию продемонстрировать тревогу физическим образом.
     Но  у  нее  оставалось еще много причин для содрогнания --
кажется, женщины  обладают  бездонным  источником  для  слез  и
волнений. Она взглянула вновь -- ее лицо было таким, словно она
пристально  смотрит  на  разлагающийся  труп.   Это   ужасающее
зрелище, и вы знаете, что вам не стоит смотреть, но продолжаете
смотреть, как зачарованный.
     -- Если они узнают, что вы смотрели..., -- сказала она, ее
голос упал.  Кто знает, что за мерзкое наказание  предусмотрено
за ужасное преступление -- видеть то, что вам не следует?
     Мальчик   --   Люк  --  пошевелился  первым,  он  выглядел
нетерпеливым. Дети не переносят дураков -- именно  поэтому  так
мало детей-политиков.
     --  Тогда почему же здесь есть окно, если нам не разрешено
видеть?
     --  Это  окно  императора, Люк, -- сказала Сенна, ее голос
вновь понизился до шепота, но она не знала, что каждое ее слово
достигает  моих ушей. -- Он единственный, кто может смотреть на
то, что происходит вне дворца. Вот почему мы не может остаться.
Мы должны уйти до того, как...
     Уйти.  Они собираются уйти -- неожиданно бремя одиночества
показалось мне настолько невыносимым, что я не выдержал.
     -- Нет, -- сказал я резко, -- все в порядке.
     И я вышел на свет.
     Осознание  случившегося  произошло  у  Сенны  в два этапа.
Вначале, стоя ко мне спиной, она застыла, мой голос как  громом
поразил  ее,  пока  она, должно быть, отчаянно пыталась убедить
себя в том, что мои слова ей просто  почудились.  Она  медленно
повернулась,  надеясь,  без  всяких сомнений, что она не увидит
того, с кем, как она уже знала,  должна  встретиться  взглядом.
Она  уставилась  на меня, вся просто застыла. По иронии судьбы,
это задело меня, я, должно быть, представлял  собой  более  чем
выразительную  фигуру.   Я  был  облачен белые одежды, согласно
традиции. Белый  цвет  символизирует  свет  и  добродетель.  По
правде  говоря,  ирония  ситуации была довольно болезненной.  Я
ощутил в груди приступ надвигающегося кашля, но подавил его. Он
не подходил для этого момента.
     Да, эта Сенна -- очень привлекательная женщина. Не знатная
-- она просто няня. Но  одевается  она  очень  хорошо.  Будь  я
молод,  я бы сделал ей кое-какое предложение. Конечно же, я мог
бы сделать это же предложение  в  качестве  императора,  и  мой
самый  слабый  намек  был  бы  немедленно  интерпретирован  как
императорский указ. Она бы заскрежетала зубами и подчинилась  с
приклеенной  к  лицу  улыбкой. Я ненавижу себя даже за подобное
предположение,  и  ненавижу  свое  тело  за  то,  во  что   оно
превратилось.  Но  тело  --  самая  незначительная из всех моих
проблем.
     Она слегка поклонилась, ее тело закоченело.
     --  Ваше  величество...  я...  я виновата, -- пробормотала
она.
     Она  махнула  рукой  в  направлении  детей,  но  так  и не
посмотрела на них.  Ее взгляд был прикован ко мне, хотя  теперь
она  не  смотрела  мне  в  глаза.   Вероятно,  она была слишком
напугана. Вместо этого она, не отрываясь, смотрела на мерцающий
золотой  нагрудник -- символ императорской власти. Надеюсь, она
нашла  его  глянцевую  чистоту  более  привлекательной,  нежели
иссохший,  умирающий  труп на двух ногах, который носил на себе
эту сверкающую вещь.

     -- Они не хотели причинить вреда, они лишь дети...
     Как  мило  с  ее  стороны сообщить мне об этом. Я подумал,
что, возможно, они -- лишь разумные  овощи.  Я  рассмеялся  про
себя  от дикого веселья. Это не самая лучшая шутка, но она моя,
и она очаровала меня -- на секунду или две.
     -- Знаю, -- сказал я мягко.
     Я сделал паузу, пытаясь припомнить последний случай, когда
в  тронной  зале  раздавались  раскаты  смеха.   Полагаю,   это
произошло  тогда,  когда  моя  последняя жена Тимов нанесла мне
визит. Она лишь взглянула на меня  --  поддерживаемого  троном,
имперского  фигляра,  дурачившего  всех, но не ее. Никогда. Она
расхохоталась, не произнесла ни слова, повернулась и вышла,  ее
смех  и ее жесты были полны презрения. Я так и не узнал, какова
была цель ее визита. Возможно, именно это она и хотела сделать:
увидеть  меня,  засмеяться  и уйти. Очаровательная женщина. Мне
следовало казнить ее, когда была возможность.
     Воспоминания мгновенно улетучились.
     --  Прошло  много  времени  с тех пор, как я слышал смех в
этой зале, -- продолжил я горестно. -- Очень много времени.
     Дети  спрятались за Сенной, на их лицах можно было увидеть
ту странную смесь страха и вызова,  на  которую  способны  лишь
дети. Я указал на них легким наклоном головы.
     -- Дай-ка я взгляну на них.
     Дрожь   Сенны   усилилась.  Возможно,  она  полагала,  что
определенный вид наказания неминуем. Я сам внушил всем неверное
представление  о  безопасности.   Возможно,  она  думала, что я
схвачу детей и проглочу их живьем. Кто знает,  что  за  ужасные
истории рассказывают обо мне?
     Действительно,  надо  бы  подумать об этом. Вир Котто, мой
помощник  во  все  времена  и   неминуемый   наследник   трона,
продолжает  информировать  меня  о  происходящем.  Не знаю, что
расстраивает меня сильнее: сплетни,  которые  абсолютно  лживы,
или же рассказы о том, что является правдой.
     Она  начала  подталкивать  детей  к двери. Она выглядывали
из-за ее юбок, когда она говорила:
     -- Нам в самом деле следует...
     Самым спокойным голосом, на какой я только был способен, я
сказал ей:

     -- Все в порядке. Останьтесь.
     Приятно  знать,  что  я  все  еще способен успокоить чужие
страхи, когда мне действительно захочется сделать это. Ее дрожь
прекратилась,  она  перестала  подталкивать детей к двери. Свои
следующие слова я адресовал детям:
     -- Дайте-ка я взгляну на вас.
     Они  медленно  подошли  ко мне. Девочка казалась угрюмой и
рассерженной,   мальчик   пытался    продемонстрировать    свою
храбрость.  У  него  было  чувство  собственного достоинства, у
этого мальчишки. Как и у его дяди. Пусть это  чувство  сослужит
ему  хорошую  службу,  и  пусть  ему не придется умереть, чтобы
сохранить его. Конечно же, я знаю их имена. Я слышал, как Сенна
называла  их  по  именам. Но давайте посмотрим, как они поведут
себя в беседе с самим императором Центаврианской республики.
     -- И как вас зовут, хм?
     Я  не  удивлен  тем,  что  на  мой  вопрос  ответил именно
мальчик. Он выпрямился, расправил плечи...
     --  Люкко  Деради,  --  произнес он очень тщательно, очень
формально. Этого парнишку неплохо выдрессировали.  Он  взглянул
на девочку и добавил. -- Это моя сестра, Лисса.
     Деради.  Да... да, это фамилия мужа младшей сестры Урзы. Я
подождал немного, не  скажет  ли  что-нибудь  девочка,  но  она
молчала. Первый испуг прошел, впрочем было не похоже, чтобы она
особенно сильно испугалась. Но  казалось,  что  она  просто  не
собирается открывать рот.
     -- Она не разговорчива, не так ли? -- спросил я Люкко.
     Он  покачал головой и, как показалось, немного погрустнел,
словно я прикоснулся к болезненной теме.
     --  Нет, она всегда молчалива. Его голос слегка понизился,
словно он делился со мной конфиденциальной информацией, которую
ей не следовало бы слышать.  -- Мы думаем, что, возможно, с ней
что-то не так.
     Я сделал шаг вперед и схватил ее. Она даже не отвернулась.
Да, она определенно не боялась меня. В моем  распоряжении  были
целые планеты девочек, подобных ей.
     --  Или  что-то  очень  так,  --  сказал  я,  обращаясь  к
мальчику,  но  смотря  на  девочку.  --   Молчаливые   изменяют
вселенную, Люк Деради. Говорливые могут только трепаться.
     Мне  было  приятно,  что  использование менее официального
имени  "Люк"  вызвало  у  него  улыбку  радости.  Я   собирался
заговорить  вновь, но кашель вновь зародился в моей груди, и на
этот раз мне не удалось подавить его.  Он овладел моей грудью и
вызвал  столь глубокий и мучительный приступ, что мне казалось,
он вырвет легкие из моего тела.  Я  протянул  руку  и  коснулся
трона.  Каким-то  образом случилось так, что он придал мне сил,
-- по крайней мере, в  этот  момент.  Лишь  Великому  Создателю
ведомо,  сколько  сил  высосала из меня эта дьявольская вещь за
все эти долгие годы.
     Медленно  и  очень  болезненно приступ отступил, я увидел,
что Люк смотрит на меня с откровенным скептицизмом.
     -- А вы действительно император? -- спросил он.
     Я  не  могу  винить  парнишку. Императору следует казаться
величественным, производить  впечатление,  а  не  быть  увядшим
стариком.
     --  Иногда  я спрашиваю об этом самого себя, -- сказал я и
увидел озадаченное выражение на лице мальчика.
     Я  должен  сделать  заметку  на  будущее:  дети  обычно не
реагируют на иронические комментарии. Я  кивнул  и,  отбрасывая
все,  что  могло  бы  сойти  в  эти  дни  за  привычную Моллари
фривольность, заверил его:
     --  Да...  я  император.  Вот,  видишь...? -- я стукнул по
нагруднику.  --  Это  печать  Центаврианской  республики.  Лишь
император  может  носить ее. Так что либо я император, либо я в
большой опасности... -- эти слова зазвенели в моих  ушах,  и  я
добавил, -- либо и то, и другое.

     Как только глаза мальчика увидели нагрудник, он уже не мог
оторвать взгляд от сверкающей пластины.  Так  что  я  снял  ее,
поманил Люка пальцем и сказал:
     --  Иди  сюда.  Глаза  Сенны  расширились, когда я повесил
нагрудник на шею Люка и  подтянул  его,  чтобы  он  не  слишком
сильно  болтался.  --  На  следующие пять минут ты -- император
того, что прежде было обширнейшей  Центаврианской  республикой.
Ты  сможешь  отдать  один  приказ.  Любой,  какой ты пожелаешь.
Постарайся, чтобы он принес людям пользу. Что же ты хочешь?
     Даже  задавая  этот вопрос, я продолжал ощущать всю иронию
происходящего.  Что вы хотите?
     Годы  тому назад, настолько много лет тому назад, что я не
могу сосчитать, на Вавилон-5 прилетел незнакомец. Многие верят,
что   зло   всегда   выглядит   злом,   но   истинное   зло   в
действительности  очень  приятно  и  обходительно.   Его  звали
Морден,  и  он был чрезвычайно обаятелен, -- похож на торговца,
который знает, что владеет товаром, необходимым другому.  И  он
спросил меня: "Что вы хотите?"
     И я сказал ему.
     Великий Создатель, я сказал ему и получил в точности то, о
чем просил.  И объятый пламенем мир за окном -- результат этого
ответа.
     Я  подумал  о моих словах, обращенных к Мордену, но быстро
отбросил их.  Вместо этого я сосредоточился на мальчике.  Я  не
должен  отвлекаться. У меня еще будет достаточно времени, чтобы
остановиться на Мордене позднее. По крайней  мере,  я  надеюсь,
что времени хватит.
     Люк  отнесся к этому моменту с такой серьезностью, которую
я считал невозможной для мальчика  его  возраста.  О,  если  бы
только   я  поразмыслил  бы  так  над  тем  же  самым  вопросом
десятилетия  тому  назад...  А  затем  он  сказал  с  полнейшей
серьезностью:
     --  Расскажите  мне  что-нибудь  интересное,  какую-нибудь
историю.
     Его  требование оказалось для меня полнейшим сюрпризом. Не
знаю, чего именно я ожидал в конце этой импульсивной  маленькой
игры:  богатства,  игрушек, славы. Дети ведь легкомысленны, что
привлекает их? О чем они могут фантазировать?  Но... историю?
     Мне  показалось,  что эта простая просьба поведала мне обо
всей жизни парнишки. Однообразная жизнь с постоянной  нехваткой
внимания со стороны родителей. Желание разделить свои выдумки с
кем-то,... с любым... даже с увядшим стариком, который случайно
оказался императором.
     Сенна   выглядела   напуганной   до   смерти   всем  этим.
Почувствовав,  что  все  зашло  слишком  далеко,   она   жестом
приказала мальчику замолчать.
     -- Люк... -- начала она.
     Но  я  махнул ей. Императорская привилегия, что вы хотите,
-- хотя формально власть находилась в руках  ребенка.  Хотелось
бы  мне  знать,  что  произошло бы, если бы вместо меня все это
время правил ребенок.
     --  Нет,  нет,  все  в  порядке,  --  заверил  я ее. -- Он
значительно лучше справился с этим вопросом, нежели я сам. -- Я
внимательно посмотрел на мальчика. -- А что за историю ты хотел
бы услышать?
     К  моему  изумлению  --  точнее, я был просто потрясен, --
девочка прошептала  что-то  ему  на  ухо.  Она  сделала  это  с
удивительной серьезностью и настойчивостью, а парнишка, как мне
показалось,  был  очень  раздосадован  тем,  что  она   выбрала
подобный  момент  для  выражения  своего  желания. Он незаметно
покачал головой, и сказал, хотя  я  не  был  до  конца  уверен,
обращается ли он ко мне или к ней:
     --  Я  хочу  историю  о великих битвах, войнах и подвигах,
героях и простолюдинах.
     Я  пришел  к  выводу,  что он обращался ко мне, и серьезно
кивнул.
     -- Понятно. А что хочет твоя сестра?
     С притворством, на которое способны лишь дети, он ответил:
     -- Ничего.
     Этим  менее чем искренним ответом он заработал удар острым
локотком.  Его сестра, которая  могла  бы  стать  благословенно
молчаливой   женщиной   (я   почти  уверен,  что  это  свойство
моментально испарится при достижении  возраста,  когда  мужчины
предпочитают   более   молчаливых),   совершенно  очевидно,  не
собиралась быть излишне  скромной  в  вопросах,  касающихся  ее
желаний. Мальчик раздраженно вздохнул.
     -- Она сказала, что хочет услышать правдивую историю.
     Я  понял его досаду. Для него "правдивый" было равнозначно
уроку истории, а вряд ли  есть  что-нибудь  более  скучное  для
ребенка,    нежели   история.   Полеты   фантазии   значительно
предпочтительнее для тех, кто не может порвать с реальностью.
     Бедный, неопытный парнишка. У него еще не было возможности
осознать, что правда может быть значительно более  устрашающей,
более  волнующей  и  более  трагичной, нежели все, что способны
придумать самые изобретательные писатели-фантасты.
     И  затем я понял. Вот он -- путь историка -- открылся мне,
указанный детьми.  Возможно, сам  Великий  Создатель  возжелал,
чтобы  я  оставил для грядущих поколений свои повествования. Но
сейчас я смотрел в лицо моей  публике,  моим  слушателям,  моим
читателям.  И  я  осознал  всю  глупость моих прежних планов. Я
собирался начать свой рассказ с Вавилона-5. Но  если  я  просто
впихну  детей  в  самый  центр  лабиринта  политических козней,
союзов, замыслов и планов, что сплелись воедино  на  обреченной
космической  станции, они никогда ничего не поймут. Это слишком
сложно. Я сказал,  что  парнишка  станет  императором  на  пять
минут.  Пять минут? Чтобы рассказать обо всем, что случилось на
Вавилоне-5, мне понадобилось бы пять лет.
     Нет, нет. Если мне предназначено стать летописцем событий,
которые  привели  к   установлению   мира   в   галактике,   --
предварительно  чуть  было не взорвав ее, -- начать мой рассказ
можно только с одного места. И это  место,  конечно  же,  --  в
начале...
     -- Отлично, -- сказал я им. -- Я подарю вам то, что вы оба
пожелали.
     Это заявление обострило интерес обоих детей, которые, судя
по выражению их лиц, были уверены, что подобное невозможно.
     --  История  о  великих  свершениях.  Об  армиях  Света  и
солдатах Тьмы, о тех местах, где они жили, сражались, любили  и
умирали.  О  великих  империях  и  ужасных ошибках. -- Я сделал
паузу, продемонстрировав, что старый Лондо  Мо