режние времена Трофиновского насторожило бы  такое  "везение".
Но сейчас  он  только  тихо  радовался,  стараясь  не  выдать  себя  перед
начальством самодовольной улыбкой. Ибо  на  составленной  им  схеме  концы
некоторых линий почти сразу же пересеклись.
   Во-первых, оказалось, что пути канатоходца Виктора  Марчука,  художника
Степуры и балерины Борисенко сходились не раз. Именно из-за "феи  цветов",
как называли Наташу Борисенко, Марчук  ушел  из  техникума  электроники  в
школу циркового искусства. Его увела надежда, тонкая, как паутинка.  Тогда
Виктору казалось, что, вступив на стезю художника, он переместится ближе к
своей избраннице. Сначала он пытался стать  поэтом,  затем  -  музыкантом.
Перепробовал все возможности и пал духом, решив, что никакими талантами не
обладает.
   Среди  многочисленных  Наташиных  поклонников   произвольно   возникали
своеобразные турниры, в  которых  каждый  претендент  демонстрировал  свои
отличительные качества: бросая косые  взгляды  на  "фею",  потрясали  друг
друга эрудицией в различных областях искусства, состязались  в  остроумии,
сыпали цитатами, приносили кассеты с редкими записями. Однажды, когда  они
всей шумной компанией отправились  в  парк,  молодой  артист  цирка  решил
поразить  "фею".  Он  прошел   по   перилам   подвесного   моста,   вызвав
испуганно-восхищенный возглас Наташи. Артист победно  глянул  на  поникших
соперников: ну что, братцы, приуныли, это вам не цитаты и "хохмы".
   И тогда к перилам направился Виктор Марчук. Все  так  и  ахнули,  а  он
невозмутимо и уверенно пошел по тому  же  пути,  что  и  молодой  цирковой
профессионал. Никто из "зрителей" не знал, что еще в пятом классе  учитель
физкультуры был поражен умением Виктора Марчука бегать по бревну.
   И тогда Виктору показалось,  что  в  серых,  с  золотистыми  искорками,
Наташиных глазах мелькнуло восхищение...
   Увы, среди  "благодарных  зрителей"  оказался  и  милицейский  патруль.
Отчаянных задержали. После того,  как  они  вместе  побывали  в  отделении
милиции, общая удача-неудача сдружила Виктора Марчука с  молодым  артистом
цирка, и тот посоветовал ему "поступать к нам в школу". Он же и познакомил
его с преподавателем акробатики, посулившим Марчуку "блестящее будущее".
   Но не победы на арене, не призы на международных конкурсах, а одна лишь
поощрительная улыбка Наташи Борисенко вдохновляла Виктора. Однако  на  сей
раз паутинка  надежды  подвела.  Разговоры  о  высоком  служении  на  ниве
искусства и успехи на канате не помогли достучаться в сердце "феи"...
   Среди поклонников Наташи был и молодой  художник  Степура,  оказывавший
юной балерине всевозможные знаки внимания. Не однажды он  "умыкал"  ее  из
компании на выставки и вернисажи, вызывая у Виктора приступы ревности.  Их
соперничество продолжалось около полугода, пока они не стали союзниками  в
драке с еще одним соискателем руки и сердца юной девы Романом Яцюком.  Это
происшествие  зафиксировано  протоколом  задержания  N_187.  В  нем   было
сказано, что студенту Яцюку  Р.В.  нанесены  легкие  телесные  повреждения
Степурой С.М. и Марчуком В.А.
   Пока  ретивые  воздыхатели  вносили  весомый  вклад  в  благоустройство
городских  улиц,  "на  авансцене"  появился  ничем  не  выдающийся  -   не
отмеченный ни на  конкурсах,  ни  в  милицейских  протоколах  -  выпускник
строительного института, который вскоре и стал мужем Наташи Борисенко.
   Трофиновский думал, что не зря он когда-то объединил разрозненные  дела
в единое. Теперь он удивлялся и радовался своей дальнобойной интуиции.
   Выяснилось, например, что инженер Роман Яцюк работает начальником смены
на заводе "Медаппаратура". В отделе кадров и парткоме о нем отзывались как
о талантливом инженере-изобретателе, а вот о человеческих качествах Романа
предпочитали  помалкивать.   Когда   лейтенант   Синицын   расширил   круг
опрашиваемых, один из членов партбюро высказал свое мнение: Яцюк - человек
чрезвычайно обидчивый и  мстительный,  выжил  с  работы  инженера  Шпарова
только за то, что тот плохо отозвался об его изобретении. "Видно, когда-то
его сильно унизили, и та обида, будто осколок, колет его,  успокоиться  не
дает", - сказал собеседник, морщась и притрагиваясь  к  плечу,  где  засел
осколок - память о службе на границе.



   19

   Оказалось, что Роман Яцюк живет на той же  улице,  что  и  бывшая  жена
Трофиновского Тамара. Трофиновский не был здесь уже несколько месяцев. Его
неприятно удивило, что в скверике так же, как раньше, сидят  на  скамейках
влюбленные пары, он выискивал взглядом изменения  -  должны  же  они  были
произойти с той поры, когда он безвозвратно ушел из дома, где на четвертом
этаже - второе окно справа - была его однокомнатная квартира.
   Трофиновский поднялся в лифте и позвонил.  Его  долго  рассматривали  в
глазок, прежде чем густой голос спросил:
   - Вы к кому?
   - К Роману Васильевичу Яцюку.
   - По какому делу?
   - Роман Васильевич дома?
   - Занят. Зачем он вам нужен?
   - Извините, не могли  бы  вы  открыть  дверь?  Так  ведь  разговаривать
неудобно.
   Обитая  черным  дерматином  дверь   медленно,   нехотя   открылась,   и
следователь увидел перед собой высокого широкоплечего  мужчину  с  большим
мясистым лицом, густыми насупленными бровями, сходящимися к орлиному носу.
   - Я к вам ненадолго. Роман Васильевич, - сказал, он полувопросительно.
   - Если ненадолго... А я вас что-то не припомню...  -  Мужчина  все  еще
загораживал вход.
   Трофиновский показал удостоверение, и тогда Яцюк посторонился:
   - Проходите. Шпаров со своими жалобами уже и до вас добрался?
   - Добрался, - вздохнул следователь, проходя за Яцюком в большую, удобно
и просто обставленную комнату. На  письменном  столе  возвышался  какой-то
аппарат со снятой задней стенкой. Тускло поблескивали схемы и разноцветные
проводки.
   - Вот магнитолу взялся ремонтировать,  -  кивнул  на  аппарат  Яцюк.  -
Кстати, тот же Шпаров мне его сломал, на моем дне рождения.
   И опять Трофиновский удивился совпадению: тогда,  в  злополучный  день,
когда он в последний раз видел Тамару, тоже  сломался  магнитофон,  и  его
взялся чинить Вадик...
   Он усмирил память, "заткнул ей рот", как говорила Тамара, и  подошел  к
аппарату поближе. На магнитолу не похоже - слишком много механизмов.
   - Я ее  слегка  достроил,  -  тотчас  отозвался  на  его  мысли  хозяин
квартиры. - Добавил механизмы поиска и ускоренной перемотки...
   - Интересно, - похвалил  Трофиновский.  -  Красивая  машинка,  удобная.
Хорошо, когда во всем этом разбираешься. У меня вот с техникой нелады...
   - А еще лучше, если техника не ломается, - слабо  улыбнулся  польщенный
Яцюк. - Думаю здесь добавить диод - для страховки, - его короткий  толстый
палец ткнул в схему.
   Трофиновский на всякий случай одобрительно  кивнул  головой  и,  обойдя
аппарат, глянул на шкалу.
   - Четыре диапазона...
   - Было три. УКВ пристроил, стерео с него записываю.
   - Любопытная картинка, - сказал Трофиновский, останавливаясь у стены  и
рассматривая подпись художника.
   - Репродукция с картины одного моего знакомого.  Талантливый  художник.
После   смерти   это   заметили   все.   -   Последняя    фраза    звучала
горько-иронически.
   - Степура... - вслух прочел Трофиновский. - Так вы знали его?
   - Даже очень близко знал, - все с той же горькой иронией произнес Яцюк,
и темные глаза его засмотрелись в даль, недоступную  посторонним.  -  Даже
подрались однажды...
   - Из-за чего?
   - Спросите - из-за кого? И ответьте:  из-за  кого  чаще  всего  дерутся
молодые хлопцы? Известное дело, из-за девушки. Давно это было...
   - Вы не женаты?
   - Нет, остался холостым. Между прочим, из-за той же дивчины... Так  вот
бывает...
   - А Степуру давно видели?
   Яцюк всем корпусом резко повернулся к следователю:
   - Вы из-за него пришли?
   - Да, - подтвердил Трофиновский. - У вас нет догадок, что могло явиться
причиной...
   - ...его самоубийства? - закончил за него фразу Яцюк. - Много думал над
этим... Вот, видите, репродукцию купил. Конечно, она не  ответит...  хотя,
может быть, и  хранит  какие-то  следы...  В  вещах,  говорят,  отражаются
биотоки их создателей. Проявить бы... Ну да это пока фантастика...
   - Пока?
   - А в будущем - посмотрим. Говорили  мне,  что  он  в  последнее  время
намного хуже стал писать. Растратился, что ли... Да ведь не  виделись  мы,
считай, лет шесть, хоть в одном городе жили... Что я теперь  о  нем  знаю?
Вот только жаль его, так жаль...
   - До свидания, - сказал Трофиновский. - Вот мой телефон. Если вспомните
еще что-нибудь...
   - Конечно, обязательно позвоню. Извините, что ничем не мог помочь.
   - Спасибо за беседу, - наклонил голову Трофиновский, думая: "... а ведь
он не все сказал, что знает. Говорил, в основном, о других, почти ничего -
о себе. Случайно?"
   Трофиновский  медленно  шел  по  улице,  обдумывая   план   дальнейшего
расследования, вспоминая детали только  что  состоявшегося  разговора,  не
подозревая, что выражение его лица сейчас напоминает  печально-ироническую
усмешку   Яцюка.   Слова   инженера   о   неудавшейся   любви    пробудили
воспоминания... Вон тот дом... Знакомый подъезд с крутой лестницей и часто
ломающимся лифтом. По  этой  лестнице,  возвращаясь  из  командировок,  он
взбегал на свой четвертый этаж с бешено колотящимся сердцем - от бега  ли,
от нетерпеливой ли радости? - и расширяющиеся ноздри  уже  ощущали  слабый
запах духов, а руки - тепло родного тела...
   Он вынужден был остановиться, такими яркими  были  воспоминания  и  так
нарушили они ритм дыхания. И, конечно, остановился  он  как  раз  напротив
подъезда...
   Сколько раз он намеревался зайти -  хоть  на  несколько  минут,  просто
справиться, жива ли, здорова ли, все-таки не чужие были.  И  на  этот  раз
ноги сами понесли его, и вот - ступени, крутые, со знакомыми  выщербинами.
И сердце колотится - быстрей, быстрей же! И  вот  уже  дверь,  и  с  левой
стороны - нашел бы и в темноте - отполированная его пальцем кнопка звонка.
Указательный палец уже знает, уже вспомнил крохотное усилие, с каким нужно
надавить, чтобы далеко, в комнате, раздался звонок; уши  будто  бы  слышат
мелодичное: "Иду, иду..."
   Сердце колотится так, что мутится сознание. Испарина покрывает  лоб.  И
вдруг словно что-то случается с ним, неподвижно  застывшим  на  лестничной
площадке.  Где-то  раскрывается  другая  дверь,  и  пронзительный   звонок
заполняет уши так, что он на секунду глохнет. И уже знает,  где  находится
эта дверь и этот звон: в нем самом. Он снова видит то,  что  час,  секунду
назад старался не вспоминать:  Вадик  с  растерянным  лицом,  с  вороватым
взглядом, застегнутый не  на  ту  пуговицу  халатик,  и  жалкая  виноватая
улыбка: "Он зашел починить магнитофон, как ты просил..." Может быть, он бы
и поверил - а так хотелось! - если бы не безошибочно-беспощадная интуиция.
И всякий  раз,  как  только  он  хотел  потом  зайти,  "просто  проведать,
заглянуть  по  дороге",  она  включала  в  памяти  одни  и  те  же  кадры,
сопровождая их шепотом: "Не смей! Это не твоя судьба, это - чужая женщина.
Вадик - только повод".
   Он повернулся, сдерживая дыхание, - не открыла бы  случайно  дверь,  не
попалась бы навстречу, - на носках сбежал вниз: пролет, еще  пролет,  -  а
потом уже и сердце забилось ровнее, и рокот в памяти стал затихать...
   И вот он уже на улице, и солнце словно светит  ярче,  и  мелькают  лица
прохожих, и снова он проходит мимо дома, где  живет  Яцюк,  и  знает,  что
больше ему там нечего делать, ибо Роман Васильевич исчерпывающе ответил на
все его вопросы своим откровенным удивлением:  "Вы  из-за  него  пришли?",
своим  бесхитростным  признанием  и  этой  репродукцией,  повешенной   над
письменным столом.
   Трофиновский идет по улице, и ему вспоминаются  собственные  стихи:  "С
уклоном полусогнуты дороги, машины вдаль..." "Погоди, - говорит он себе, -
почему "с уклоном"? Плохо, прозаично. "Как  луки,  полусогнуты  дороги..."
Да, так лучше. В эти "часы пик" дороги напряжены - сравнение  подходит.  А
как дальше? "...воин на посту". Трафаретно. Но слова "на посту" вызывают в
памяти какие-то ассоциации. Ах, да, я ведь снял посты у квартиры  балерины
Борисенко, Марчука и его сестры. Немедленно восстановить, немедленно!"



   20

   "Опять осечка. Таня не рассказывает, но я чувствую: она мне  больше  не
доверяет. А ведь я полагал, надеялся, что эта нежная девушка подарена  мне
судьбой в вознаграждение за все обиды. Разнообразия  ради  Госпожа  иногда
учиняет такие шутки...
   Сколько себя помню, никогда я не пользовался успехом у девушек. А  ведь
был вроде не хуже других: не красавец, но и не урод, не высокий, но  и  не
низкий, в чемпионы  не  выбился,  но  и  в  слабых  никогда  не  числился.
Отличником был только в первых трех классах, но зато в двоечниках  никогда
не ходил, одевался всегда по моде - если  у  всех  застежки  на  туфлях  с
"молниями", то и у меня тоже...
   А вот девушкам никогда не нравился. Почему?  Что  отталкивало  от  меня
этих непонятных, но привлекательных созданий;  что  они  думали  обо  мне?
Серятина? Но Ваня Петренко по всем параметрам был совсем незаметен, а  как
Зина за ним увивалась... И задачки давала списывать, и домашние  сочинения
за него готовила, чтобы только лишний раз сводил в кино. А в мою сторону и
не смотрела вовсе, какие бы коленца я ни выкидывал.  Чего  же  во  мне  не
хватало? Флюидов таинственных? Госпожа  Природа  в  очередной  раз  решила
позабавиться, слепив меня в виде куклы-невезучки? О, это она  умеет!  Дает
всем  приблизительно  одинаковые  потребности,  но  далеко  не  одинаковые
возможности их удовлетворения. И вот, можно сказать,  единственный  раз  в
жизни, когда в меня, возможно, без памяти влюбилось  прекрасное  создание,
вмешался   этот   проклятущий   следователь-баловень,   сумевший    своими
расспросами растравить ее душу, посеять туда ядовитые зерна... А  ведь  он
беседовал и с другими моими пациентами,  расспрашивал,  настраивал  против
меня. Представляю, что теперь думает обо  мне  красотка  балерина.  Она  и
раньше меня не жаловала. Смотрела, как на пустое место,  как  на  один  из
автоматов, предназначенных лишь прислуживать, следить  за  ее  драгоценным
здоровьем. Как она, верно, расстроилась, когда подвернулась стройная ножка
после сеанса нормализации! Ну почему бы ей не побыть такой  же,  как  все?
Привыкла, видите ли, ко всеобщему поклонению. А оно, если  разобраться  да
взглянуть в истоки, - из-за того лишь, что Госпожа где-то чуточку  не  так
устроила нервы или мышцы или -  и  того  меньше  -  нарушила  ход  реакций
деятельностью какой-то железы. Да и красотой обладательницу сей  патологии
не обделила. Вот бы вместо высокомерия к таким серячкам, как я,  отнеслась
бы с пониманием и состраданием, разглядела  бы  за  серой  личиной  Эталон
Нормы. Может быть, здоровее была бы...
   Нет, я не мстил ей, не хотел навредить, сам огорчился,  когда  услышал,
что она повредила ногу, что не может  танцевать.  И  произошло  это  сразу
после сеанса нормализации. Случайность?  Совпадение  по  времени?  Или  же
дополнительное свидетельство эффективности моего аппарата? Необходимо  еще
раз проверить, пока у гончего баловня не прошел эффект облучения!"



   21

   Телефонный звонок застал Трофиновского в кабинете.  В  трубке  слышался
ровный хрипловатый голос старшины Мовчана:
   - Объект, сходный по фотороботу, только что вошел к балерине Борисенко.
С собой у него черный чемоданчик приблизительно  шестьдесят  на  сорок  на
двадцать.
   "Наконец-то! У Мовчана  "приблизительно"  может  означать  поправку  не
больше двух-трех сантиметров.  Вероятно,  чемоданчик  -  это  аппарат",  -
подумал следователь и сказал в трубку:
   - Сейчас приеду. Если объект попытается уйти, задержите.
   ...В квартире балерины молча  сидели  хозяйка,  неизвестный  мужчина  и
старшина Мовчан. Увидев вошедшего следователя, старшина приподнялся.
   Павел Ефимович вцепился взглядом в неизвестного:
   - Следователь Трофиновский. Разрешите ваши документы.
   По сравнению  с  фотороботом  во  внешности  задержанного  были  только
незначительные отличия:  две  резких,  как  шрамы,  складки  рассекали  от
переносицы невысокий лоб, маленький энергичный подбородок казался круче  и
массивнее из-за привычки рывком вскидывать голову. Слегка запавшие светлые
глаза смотрели настороженно и с вызовом.
   - По какому праву вы врываетесь в чужую квартиру, требуете документы? Я
здесь в гостях, - горячился он.
   - Извините,  но  вы  очень  схожи  с  человеком,  которого  разыскивает
милиция. Недоразумение  будет  улажено,  лишь  только  мы  установим  вашу
личность. Можно ваши документы?
   Неизвестный лихорадочно пошарил по карманам.
   - Я не думал, что в гостях понадобятся мои документы.  А  то  бы  я  их
обязательно прихватил.
   - Простите, а это ваш чемоданчик?
   - Да, мой.
   Трофиновский почувствовал, как неизвестный поторопился ответить. Что ж,
это говорит о многом.
   - Если не секрет, что в нем?
   -  Никакого  секрета  нет.  Это  аппарат  для   определения   некоторых
биологических параметров.
   - А точнее?
   Неизвестный с иронической улыбкой взглянул на следователя:
   - Для замера биотоков, определения биоритмов, вам же это трудно понять!
   Ответы   были    заученно-быстрыми,    но    за    ними    улавливалась
недоговоренность.
   - Только для измерения и определения биоритмов?
   На худом лице  с  мелкими  чертами  промелькнула  растерянность.  Резче
выделились морщины на лбу.
   - Ну, и для поправки их, если патологически нарушалась норма.
   - Где вы работаете? - задал вопрос Трофиновский.
   Неизвестный медленно поднял руку и сухой ладонью провел по  лбу,  будто
разглаживая морщины.
   - В институте бионики.
   - А кто вам поручил лечить больных?
   Светлые глаза по-прежнему смотрели с вызовом, но Трофиновский  заметил,
что залысины вдруг взмокли. И это При том, что кожа  лица  была  сухой,  с
мелкими портами.
   - Я их, в основном, обследую. Вот шкала характеристик.
   - Зачем в аппарате генератор?
   В ответ - вскинутый подбородок, злой взгляд из-под бровей. Молчание...
   - Вы проводите опыты в лечебных целях?
   - Только для возвращения нормы. Только для их же пользы...
   - О пользе поговорим отдельно. Так вот, вы  спрашивали,  почему  у  вас
требуют документы...
   - Уже понял, - махнул рукой неизвестный. - На основании бюрократизма  и
непонимания. Разве вам  можно  объяснить  хоть  что-нибудь.  Добро  всегда
каралось.
   Знакомым жестом он снова воздел руку ко лбу...



   22

   - Иван Степанович Кидько? Да, у нас.  Выпускник  факультета  биофизики.
Как говорится, с неба звезд не снимает, но не лишен способностей. Упорный.
Готовит диссертацию.
   - Тема?
   - Сравнительная характеристика некоторых  биоритмов  мозга  человека  и
животных.
   - В каком состоянии его диссертация?
   - Тема утверждена. Иван Степанович собирает материал.
   - Каким образом?
   - Обследует животных и людей, составляет графики...
   - Вам известно что-нибудь о его аппарате НК-1?
   - Он пользовался аппаратурой института. Но, простите, вы сказали -  ЕГО
аппарат? Я не ослышался?
   - Совершенно верно. Он его называет нормализатором.
   - Впервые слышу.
   Покровительственные  нотки  исчезли  из  голоса  профессора  Богданова.
Гладкое, словно тщательно обточенное, лицо выразило повышенное внимание.
   - Я попрошу вас подробнее рассказать об Иване Степановиче.
   - Э-э, видите ли, его личное дело...
   - Я уже познакомился с ним в отделе кадров.
   Профессор снял очки с модной  квадратной  оправой  и  тщательно  протер
стекла.
   - Ну что я могу добавить?.. Вот аппарат - совсем  другое  дело.  Верите
ли, я и не знал, представить себе не мог, чтобы он...
   - Извините, мы позже поговорим о том, чего вы не знали.  А  пока  прошу
ответить на мои вопросы." Вот вы сказали, что о