ившись, то ли потому, что  не
могла не дать. И он служит нам и слабым огоньком и компасом  в  стране,  где
север и юг условны и где путь из тьмы не обязательно является путем к свету.
   А  мною  ли  природа  дала  другим  своим  созданиям  -  животным,  кроме
бессмертной муки? Мне  страшно  захотелось  погладить  лошадь  с  выпирающим
каркасом ребер, впряженную в тяжелую телегу. Такую конягу я  видел  когда-то
на картинке.
   Так я утешал себя, отвлекался, юродствовал - лишь бы не  думать  о  своей
личной вине. Ведь это я, а не природа, вовлек Майю и других  людей  в  опыт,
который  не  был  достаточно  подготовлен.  И  я   должен   нести   за   это
ответственность.
   Опять юродствую - ответственность. Прикрываюсь красивыми  словами,  когда
надо действовать, искать выход, подавить в  себе  боль,  отчаянье,  страх  и
вспомнить цифры, схемы реакций...
   Вот так сквозь весь хаос путаных  мыслей  пробилась  и  оформилась  одна,
очень простая и четкая; надо взять себя в руки. Ока приходила ко мне  всегда
как спасение. Может быть, именно поэтому я и слыл волевым человеком.
   Я выбросил из головы все ненужные сейчас  воспоминания:  название  книги,
картинку, слепую ненависть. Насильно, как воду  по  трубам,  смывая  накипь,
погнал по нервам приказ спокойствия. И стал иным человеком - не таким, каким
знал себя сам, а каким знали меня другие. И каким,  возможно,  я  и  был  на
самом деле.
   Я взял у  профессора  показания  электронного  диагноста  и  отвез  их  в
институт. Оттуда позвонил в Объединенный центр космической биологии, которым
руководил Степ Степаныч. Мне ответили, что директор сейчас в Лунном филиале,
и посоветовали, как с ним связаться. Затем  я  вызвал  по  видеофону  Юру  и
попросил его поскорее прибыть.
   Теперь каждая минута моего времени была рассчитана  и  предназначена  для
действия или для обдумывания его. Через несколько дней перерождение захватит
настолько большие участки,  что  будет  уже  поздно  спасать  организм.  Это
оставшееся время сверкало в моей памяти, как светящееся табло на  спортивных
соревнованиях.
   Пока прибыл Юра, я успел задать программу  вычислителям.  Я  вытеснил  из
своего мозга боль и растерянность, и все же  их  место  не  было  заполнено.
Оставалась сосущая пустота. Дело в том, что у меня не  было  уверенности,  а
обманывать себя я не умел.
   Вычислители рассчитали  развитие  болезни  на  ближайшие  двадцать  шесть
часов. Теперь я видел врага в лицо.
   -  Я  вызову  Первый  медицинский,-  деловито  предложил  Юра,   выслушав
сообщение. В его прозрачных глазах блестело все, что он хотел бы скрыть.-  У
них  сильны  биофизики.  Потом   моя   лаборатория   начнет   поиски   среди
нуклеопрепаратов. Ты возьмешь на себя остальное, идет?
   Я внимательно посмотрел на него. Он уже успел по-настоящему успокоиться -
так же как и я. То,  что  случилось  с  Майей,  угрожало  нам  всем,  и  это
придавало спокойствие в борьбе. Ничего другого нам не оставалось.

   *
   Я ответил на вызов видеофона. На экране показалось овальное сооружение  с
антеннами, полупрозрачными круглыми окошками, за которыми что-то  мерцало  и
пульсировало.
   - Кто меня вызывает?- спросил я.
   - Вас вызывает ДАКС,- послышался знакомый голос, но на экране застыли все
те же аппараты.
   Я не мог вспомнить, как расшифровывается ДАКС, что это за организация,  и
у меня не было времени решать головоломку. Поэтому я еще раз спросил:
   - А кто говорит от имени ДАКСа?
   - От имени ДАКСа говорит он сам,- четко прозвучал ответ.
   Я вспомнил человека,  умершего  свыше  тридцати  лет  назад.  Этот  голос
принадлежал  ему.  Я  понял,  как  расшифровывается  "ДАКС"-двойник   Артура
Кондратьевича Степанова.
   Он сильно изменился за несколько  лет:  достроил  у  себя  блоки  памяти,
переделал отдельные узлы, создал новые органы-аппараты.
   - Здравствуйте,- вежливо поздоровался я, вспоминая,  что  ДАКС  выступает
консультантом по вопросам синтеза белка.
   - Здравствуйте, мы давно с вами не виделись,- ответил он.- За  это  время
вы почти не изменились. Отрадно.
   - Но моя жена...- начал я, не зная, как лучше сообщить  о  случившемся  и
попросить помощи. - Я уже все знаю,- проговорил  ДАКС.-  Получил  результаты
анализов и заключение от электродиагноста. Что вы предпринимаете?
   Он тактично облегчал мою задачу и устранял смущение, сразу же  показывая,
что не интересуется интимной стороной дела, оставляет это людям.
   Я рассказал о том, что  уже  успел  сделать.  Он  одобрил  мои  действия,
обратил  особое  внимание  на  необходимость  исследования   энергетического
состояния пораженных участков.
   - Может быть, использовать узел "С"  для  того,  чтобы  послать  сигналы,
прерывающие  болезнь?-  предложил  он.-  Я  подберу  полный   код   сигналов
восстановления клетки, и вы пустите их через  узел  "С"  на  перерождающиеся
участки. До свидания.
   Экран видеофона погас. Я опустился в  кресло  и  пребывал  в  оцепенении.
Неужели все решится так просто? Чувствовал свое тело, дрожь  мускулов  левой
руки, пульсацию артерии на виске. Так же слабо в моем усталом  мозгу  начала
пульсировать надежда. Я забыл о неприятном чувстве, которое когда-то у  меня
вызывал ДАКС. Сейчас он мог спасти мою жену - этого было достаточно...
   Я вспомнил символическую фигуру Артура Кондратьевича, как бы уходящего  в
своего двойника, его спокойную, добрую улыбку. Мне начало казаться,  что  он
передал двойнику не только модель  своего  мозга,  но  и  чувства,  например
расположение ко мне.

   *
   Когда приехал Степ Степаныч, болезнь Майи уже начала отступать. Я услышал
зычный голос, заполнивший коридор  института,  и  поспешил  навстречу.  Степ
Степаныч  шагал  вперевалку,  покрякивая,  излучая  озабоченные   улыбки   и
разгрызая на ходу орешки-шуточки. Он выглядел  помолодевшим,  лицо  покрывал
темный загар, седина совершенно исчезла. Стиснув меня в медвежьих  объятиях,
приговаривал:
   -  Здравствуй,  здравствуй,  брат!  Наконец  он  отпустил  меня,   слегка
отстранив. В это время из кармана его куртки появилась  блестящая  голова  с
усиками. Она взглянула на меня изумрудным глазом.
   Степ  Степаныч  уловил  мой  взгляд,  сунул  руку  в  карман  и   вытащил
миниатюрный карманный автомат. Такие кибернетические игрушки теперь  были  у
многих людей. Их дрессировали, вырабатывая  условные  рефлексы,  обучали,  а
затем они выполняли всякие мелкие поручения.
   - Ее зовут Рита,- сказал Степ Степаныч.-  Эта  кибернетическая  черепашка
умеет  причесывать  меня,  отлично  выводит  пятна  на  одежде,   производит
несложные расчеты. Хочу сделать ее еще спортивной болельщицей.
   Кибернетическая Рита поползла  по  куртке  Степ  Степаныча:  ей,  видимо,
что-то не понравилось и она поспешила к  карману.  Рита  ползла  забавно,  с
короткими остановками, замирая, как будто ей что-то могло грозить.
   - Расскажи, как живешь,-попросил Степ Степаныч. Я начал  рассказывать,  а
мысль почему-то возвращалась к "черепашке", сидящей в кармане моего  давнего
приятеля.
   Прибежал  Юра,  с  лета  остановился,  приглядываясь  к  Степ  Степанычу.
Несколько секунд они стояли молча, и худощавый  Юра  выглядел  действительно
"этакой скелетиной с  ушами",  как  его  дразнили,  на  фоне  могучего  Степ
Степаныча. А затем "смешались в кучу кони, люди", затрещали  Юрины  кости  в
горячих объятиях, и я вспомнил, что они не виделись почти два года.
   Я рассказал Степ Степанычу о случившемся. Втроем мы прошли  в  комнату  к
Майе. Она сразу заулыбалась, села на постели, протянула навстречу обе  руки.
Короткие рукава легкой кофточки затрепетали; я заметил легкую припухлость на
левой руке, в месте вливания. Подумал, что всего этого, мимолетного,  нельзя
воссоздать ни в каком двойнике: ни кибернетическом, ни биологическом.
   Мы делились воспоминаниями, перебивая друг друга, рассказывали  о  разных
новостях. Мы, четверо, да еще жены Степ Степаныча и  Юры,  чувствовали  себя
самыми близкими родственниками: нас породнил опыт бессмертия - общая надежда
и общая тревога.
   А через несколько дней мы праздновали у нас дома выздоровление  Майи.  По
радио передавали "Аппассионату". Вслушиваясь в парящие звуки, я вспоминал  о
старых временах, в которые жил композитор, и думал о том, что  многие  зерна
взошли лишь сегодня, а другие еще всходят.  Насколько  же  сильно  плохое  в
людях, если даже такое искусство не могло сразу исправить  их,  и  насколько
сильно хорошее, если и тогда они создавали "Аппассионату"!
   Музыка окончилась, а мы сидели молча. И в этой серебряной тишине  странно
и нарочито прозвучал Юрин тост, нарушив очарование. И сразу все  заговорили.
Жена Степ Степаныча, красавица Наташа,  стройная  и  длинноногая  гимнастка,
следила, чтобы мы не пили слишком много, категорически говорила  "запрещаю",
радуясь возможности поиграть в командира. Юрина Алла пела старинные  романсы
- у нее было приятное контральто и не менее приятный мягкий  характер.  Даже
при желании с ней трудно поссориться.
   И все же в нашем веселье чувствовалась горьковатая примесь тревоги: какие
еще опасности подстерегают нас в будущем? Мы не боялись их.  Ведь  с  самого
начала  знали,  на  что  шли.  Но  нужно  быть   готовым   ко   всему,   как
исследователям, перешагнувшим границу новых, неизведанных земель.
   Степ Степаныч, как видно, долго собирался поговорить  со  мной  о  чем-то
заветном, В тот вечер он решился.
   - Послушай,- сказал Степ Степаныч,- пусть даже мы  бессмертны  -  что  из
того? Бессмертны, но уязвимы. Чего стоит наша очень долгая  жизнь,  если  ее
так же легко разбить, как и обычную? Я  не  могу  работать  на  плутоновских
спутниках из-за большой радиации  и  вынужден  посылать  туда  роботов;  мой
Николай Никитич не может освоить новую планету - это делает его КД. Женя  не
может водить звездолет, во всяком случае совершать сложные маневры - слишком
велика  скорость  корабля  и  слишком  медленны  наши  нервные  реакции.  Из
водителей мы все равно превращаемся в  пассажиров,  из  исследователей  -  в
созерцателей,  из  добытчиков  -  в  потребителей.  Может  быть,  мы,  люди,
поставили перед собой невыполнимые цели, и бессмертие - не настоящий дар,  а
отсрочка?
   Я возразил ему:
   -  Ты  забываешь,  что  без  удлинения  жизни  нам  не  удастся  накопить
достаточный опыт, необходимый для переделки организма.
   Степ Степаныч сдвинул лохматые брови:
   - Но подумай, в каких хрупких сосудах  храним  мы  этот  бесценный  опыт?
Стоят ли сосуды того, чтобы затрачивать столько  усилий  на  их  обновление?
Может быть, истинный выход в том, чтобы сохранять содержимое, а не сосуды, и
для этого перелить его в совершенно иную форму, созданную на иных принципах,
из другого материала?
   Это был не новый для меня вопрос. Его задавал себе  я  сам,  и  теперь  я
отвечал Степ Степанычу теми же доводами, которыми отвечал и себе,
   Уже было очень поздно, когда я вышел проводить гостей.  У  Юриной  машины
стояли его сын и Альта. Увидев нас, они умолкли, и поэтому я обратил на  них
больше внимания, чем обычно. Глаза молодых людей были устремлены на  нас,  и
взгляды очень похожи. Можно было сказать, что  они  смотрели  на  нас  одним
взглядом.
   Разряд боли ударил в мое сердце. Взглянув  в  их  глаза,  я  с  особенной
остротой  подумал:  то,  что  случилось  с  Майей,  отдаляет  для  них  срок
вступления в бессмертие. Насколько? Никто нам не разрешит, да и мы не  имеем
пока права рисковать и втягивать в опыт новых людей. И еще я вспомнил старую
поговорку: "Горько детям переживать смерть родителей, но горе тем родителям,
которые не умрут раньше детей своих". Неужели и это суждено вынести тем, кто
пробивает дорогу в бессмертие? Неужели нам, нестареющим,  придется  увидеть,
как наша дочь станет дряхлой старухой?

   *
   Прошло несколько дней, и Майя уже  начала  выходить  из  дому.  Мы  часто
гуляли пешком по аллеям города - по сплошным зеленым коридорам, за  которыми
виднелись пластмассовые крыши домов. Шли к экспериментальному  строительному
центру, к Оазисам Ароматов и кварталам летающих домов. Здесь зелени не было,
вместо деревьев невысокими столбиками подымались  фотохимические  установки.
Между ними виднелись беседки. Там можно заказать  себе  любой  воздух  -  от
хвойно-лесного до морского...
   Мы сели в беседке отдохнуть. Я смотрел на птиц, парящих  высоко  в  синей
пустоте, где нет для них никакой пищи, потом  перевел  взгляд  на  кормушки,
расставленные у беседки, и внезапно понял одну истину,  над  которой  раньше
просто не размышлял. Мы знаем, что у животных есть лишь  те  инстинкты,  без
которых они не выживут. Природа умеет быть и экономной,  А  свободный  полет
птиц и все  такое  мы  считаем  красивыми  словами,  которые  не  определяют
поведение  живых  существ.  Но  ведь  свободный  полет  не  случайность.  Он
запрограммирован природой. Для чего?
   Для чего вот этим стремительным пернатым  носиться  в  воздухе,  совершая
изящные пируэты,  бесполезно,  бесцельно  растрачивая  энергию,  когда  пища
заготовлена для них в кормушках. Не означает  ли  это  присутствие  другого,
высшего ряда инстинктов? Они просыпаются, когда удовлетворяются простейшие и
необходимейшие инстинкты, когда животное спаслось от  опасности,  наелось  и
напилось. Считалось,  что  борьба  за  существование  является  чуть  ли  не
единственным двигателем прогресса, совершенствования среди  животных.  Но  и
более сложные, можно сказать - возвышенные, инстинкты служат той же цели. Их
немало:  инстинкт  движения,  инстинкт  свободы,   инстинкт   любопытства...
Благодаря им животное быстрее накопляет опыт...
   Я проводил взглядом кувыркающегося голубя и подумал: всегда ли мы,  люди,
знаем, чего захотим, когда наши насущные желания будут удовлетворены?  Какие
новые желания проснутся в  нас  -  и  запрограммированные  природой,  и  те,
которые мы создадим сами?

   *
   Я нечетко помню день, когда постановлением Академии наук и  правительства
нам было разрешено перенести опыт на всех желающих. Этот день, казалось,  не
имел конца и  был  наполнен  веселым  хаосом:  шквалом  телефонных  звонков,
приветственными речами, водопадом аплодисментов... Уже в полдень меня  всего
ломило, и плечи болели, словно на них  навалилась  многопудовая  тяжесть.  Я
понял, что это и называют "бременем славы".
   Улыбки на лицах людей делали их похожими одно  на  другое,  как  цветущие
деревья. Так сближает людей только очень большая радость  или  горе.  Каждый
старался сделать другому что-то приятное,  и  регулировщики  ласково  журили
лихачей. И хотя в формулировках Академии  наук  наш  опыт  назывался  опытом
долголетня, в толпе все чаще мелькало слово, которое  я  упорно  повторял  в
своих речах,-"бессмертие". И сам я верил в него. Верил,  хотя  и  знал,  что
ученый не имеет права верить...
   А радость перехлестывала через берега и несла меня - уже обессиленного  -
в своем потоке. Я уснул на рассвете на чужом плече так же  спокойно,  как  в
собственной постели.  Последнее,  что  я  запомнил,  засыпая,-  восторженный
шепот: "Тише! Он спит..."

   *
   Серебряная амальгама  волн  колебалась  над  моей  головой.  Мы  с  Майей
погружались все глубже  и  глубже.  Знакомо  ли  вам  ощущение,  когда  ясно
чувствуешь каждый мускул и все  они  послушны  воле?  Создается  впечатление
удивительной радостной невесомости, и мы  говорим,  что  за  спиной  выросли
крылья.
   Далеко на дне виднелось песчаное плато с редкими камнями.
   Майя, прижав руки к бокам, изогнувшись, скользнула вниз.
   Она помахала мне рукой. Перебирая ластами, я быстро подплыл к  ней.  Майя
указывала куда-то рукой.  Приглядевшись,  я  заметил  нагромождение  скал  и
темное отверстие подводной пещеры.
   "Очевидно, это там..."-подумал я и вместе с Майей устремился вниз.  Майя,
обогнав меня, бесстрашно нырнула в пещеру. На  миг  она  оказалась  в  узкой
каменной пасти, готовой стиснуть и  раздавить  ее,  затем  исчезла  из  поля
зрения. Когда я догнал ее,  она  уже  включила  прожектор,  и  стены  пещеры
сверкали всеми оттенками, фиолетово  переливались  мелкие  ракушки,  простые
камни казались рубинами, сапфирами, опалами... Теперь я уже ощущал  давление
воды, особенно на грудь. Наверное, и  Майе  было  не  так  уж  легко,  и  мы
подбадривали друг друга улыбками.
   Вдруг Майя толкнула меня в плечо и указала в  сторону.  Там  у  стены  на
большом камне, как  на  пьедестале,  стоял  прозрачный  ларец.  Внутри  него
виднелась золотая фигурка спортсмена в ластах.
   Я схватил ларец, но оказалось, что он наглухо прикреплен к  камню  цепью.
Нужно было разъединить кольца, а никаких  инструментов  у  нас  не  было.  Я
выбрал камень поувесистей и начал изо всех сил  колотить  по  цепи.  Майя  с
улыбкой смотрела на мои бесполезные усилия,  а  потом  подплыла,  отстранила
меня  извиняющимся  жестом  и  приподняла  цепь,  исследуя  ее.  Затем,  как
фокусник, легко разъединила кольца, разгадав их секрет. Она  передала  ларец
мне, как будто ей было тяжело тащить его. На самом деле она просто не хотела
ущемлять мое мужское самолюбие. (В таких делах она неизменно  оказывалась  и
смекалистее и деликатнее меня.)
   Я сделал вид, что принимаю все это как должное,  и  мы,  отталкиваясь  от
стен, выплыли из пещеры. Еще несколько минут, и тяжесть исчезла, тело  снова
приобрело удивительную легкость и  слаженность,  к  которой  еще  добавилась
радость победы. Вверху уже виднелась амальгама  водной  поверхности,  сквозь
нее проскальзывали солнечные спицы.
   Энергично работая ногами, оставляя  пенистый  след,  мы  двумя  торпедами
выскочили на поверхность. Правой рукой я высоко поднял ларец.
   В тот же миг запели фанфары, приветствуя победителей и давая  знать,  что
состязания окончены. С мостков нам что-то кричали, протягивая руки.  Другие,
менее удачные ныряльщики уступали нам дорогу к лесенке.
   Майя поднялась на мостки первая. Ее опоясывали длинные сверкающие нити, с
них падали жемчужинка  за  жемчужинкой.  Она  сбросила  шапочку  и  тряхнула
волосами,  разбрызгивая  капли  воды,  так   что   встречающие   со   смехом
разбежались. А затем нас подняли на руки и понесли к  пьедесталу  почета.  Я
отвечал на приветствия, смотрел на Майю и думал, что  сегодняшняя  победа  -
подарок ей ко дню рождения. Завтра Майе исполняется сто восемь лет...

   3
   Круглые тельца беззвучно ударились друг о  друга  и  остановились.  Яркое
пятно света переместилось, стали видны низенькие,  вбитые  в  землю  домики.
Крыши - из множества каких-то тонких трубок. Вспомнилось: это не пластмасса,
а природный материал. Когда-то назывался соломой.
   Над головой с воем промчался странный  летательный  аппарат,  похожий  на
птицу. Потом я увидел гравилет и несколько успокоился. Но вот ноздри втянули
горьковатый запах - и волосы встали дыбом, пот  выступил  на  лбу.  Это  был
запах опасности.
   От  аппарата-птицы  оторвалось  несколько  черных  точек.  Они  падали  с
пронзительным воем, раскалывающим мозг. Когда-то я знал, как они назывались.
Рядом раздался металлический голос:
   - Родина требует жертв!
   Ему вторил другой, приказывал:
   - Если ты не успеешь убить его, он убьет тебя! Третий сообщал:
   - Наконец-то  мы  достигли  прогресса  в  гонке  вооружений.  На  каждого
человека нашей планеты уже приходится по триста пятьдесят  семь  килограммов
взрывчатки.
   Мое  тело  напряглось,  готовясь  к  прыжку.  Тревожный  голос   диктора:
"Прерываю все передачи. В заповедных джунглях Амазонки погибает человек. Его
координаты... Всем гравилетам, находящимся в этом районе, всем  экспедициям,
всем станциям спасения, всем... В заповедных джунглях погибает человек.  Его
координаты..."
   Я понял, что речь идет обо мне. Меня  спасут!  Но  бритоголовые  обезьяны
надели на мою голову железные обручи и начали  закручивать  винты.  Одна  из
них, забавно подскакивая, сказала:
   "Ты человек низшей расы. Подлежишь геноциду".
   Она говор