ь свои качества на животных.
   Руми поманил его к себе и показал на  полянку,  где  резвилось  несколько
змей. Они переплетались в живой канат, терлись головами друг о друга,  будто
целовались, затем отводили головы, подымали их, раскачиваясь...
   - Танец  змей,-  прошептал  Василий  Кузьмич,  с  интересом  наблюдая  за
пресмыкающимися.
   - Они любят, как люди,- проговорил Руми и продекламировал: - "В  любви  и
ненависти змея сравнится с орлом, а орел - с человеком".
   - И все-таки древние зря  приписывали  змеям  мудрость,-  сказал  Василий
Кузьмич, вызывая Руми на  спор.-  В  сущности,  змеи  и  даже  ужи  довольно
примитивные животные.
   - Вы правы,- вопреки его ожиданиям согласился  Руми.-  Но  разве  чувства
людей иногда не бывают примитивными? Разве голод-такой же примитивный, как у
змей,- не способен заглушить другие, сложные чувства?
   - Не у всех,- насупился ученый.- Разница между людьми больше,  чем  между
любыми животными внутри вида. В этом как  раз  и  состоит  одно  из  главных
отличий человека.
   - И в этом тоже,- как бы про себя проговорил Руми, ускоряя шаг.
   Василий Кузьмич шел за ним и думал уже не о змеях, а о Руми. Этот человек
интересовал его - и чем дальше, тем больше. Иногда казалось, что знание леса
и гор он унаследовал, как инстинкты, от своих предков.  Но  Василий  Кузьмич
понимал, что это только кажется.  Правда,  чувства  Руми  сохранились  более
обостренными, чем у жителей городов: запахи и следы говорили ему больше, чем
им, но в основе его знания был опыт. "Какую же роль в данном  случае  играет
инстинкт? Не преуменьшаю ли я его значение?" - думал ученый.
   Они прошли ущелье, и Василий Кузьмич достал  карту.  Теперь  тропа  круто
уходила  вверх.  "Будешь  идти,  карабкаться,  оступаться,  ползти,-   писал
Сейкил.- Глаза дикого человека  гор  будут  следить  за  тобой.  Остерегайся
разгневать его. Помни:  ты  вошел  в  его  дом  и  хозяин  -  он.  Каким  бы
удивительным ни показалось тебе его поведение, не обнаруживай удивления:  он
- у себя дома. Смиренно прими его обычаи, и он не причинит тебе зла".
   Василий Кузьмич дал Руми прочесть эту часть записок. Спросил:
   -  Вам  приходилось  видеть  галуб-явана?  Руми  понял  скрытый  подтекст
вопроса.
   - Нет,- ответил он.- Но я не видел и далеких звезд.  Мне  говорят  о  них
астрономы.
   - Вы слышали о споре вокруг снежного  человека,-  с  уверенностью  сказал
ученый.
   - Если не можешь увидеть и не хочешь верить, не говори поспешно ни  "да",
ни "нет". Сейкила вы тоже не видели. Но если идете за его лекарством по  его
пути, то выполняйте его советы.
   - Уговорили. Не будем дразнить галуб-явана.
   - Не будем,- совершенно серьезно сказал Руми. И от этой  его  серьезности
Василию Кузьмичу стало не по себе. Показалось даже, что  чувствует  на  себе
чей-то тяжелый взгляд из лесной чащи. И потом никак  не  мог  отделаться  от
этого ощущения: не помогали ни холодная рассудительность, ни обидные  слова,
обращенные к себе.
   "Как мало нам нужно для тревоги,- подумал он.- Может  быть,  потому,  что
весь процесс жизни - хождение по тонкому канату над  пропастью.  Чем  больше
знаешь, тем больше  тревожишься.  Но  погоди.  Ведь  должно  быть  наоборот.
Бояться должен тот, кто знает меньше о мире.  Суеверный.  А  я  свободен  от
суеверий. Во всяком случае, мне так много говорили  об  этом,  что  я  почти
поверил. Чего же я теперь боюсь? Если даже снежный человек существует, то он
не обладает никакими сверхъестественными силами.
   У него нет даже ружья, а ведь человека  с  ружьем  следовало  бы  бояться
больше..."
   Василий Кузьмич присмотрелся к Руми, и по его настороженной  походке,  по
напряженной шее понял, что он боится тоже и пытается скрыть свой страх.
   Ученый услышал шорох за спиной, в чаще. Подумал:
   "Чудится". Шорохи  сопровождали  его  неотступно.  Руми,  очевидно,  тоже
слышал их, но не решался оборачиваться. Василий Кузьмич  стал  за  дерево  -
шорох затих, пошел - шорох повторился. Что-то белое  мелькнуло  в  зарослях,
сверкнули двумя огоньками глаза.
   - Руми, кто-то идет за нами.
   - Это галубяван. Не оборачивайтесь. Василий Кузьмич снял ружье:
   - Кто бы там ни был, лучше всего отпугнуть. Руми поспешно напомнил:
   - Вы сами говорили: не будем дразнить. Его  охрипший  от  волнения  голос
подействовал на Василия Кузьмича. Но ружье ученый не повесил опять за  спину
- понес в руке.
   Они вышли к горному озеру, расположились на привал. Руми  развел  костер,
вскипятил воду, бросил в нее тюбики концентрата. В чистый запах леса  и  гор
влился дразнящий аромат. Шорох в чаще усилился:  как  видно,  преследователь
стал нетерпеливее.
   - Вот что, Руми,- сказал Василий Кузьмич, зачерпывая ложкой суп,- надоели
загадки. Я выйду на свой след и посмотрю, кто идет за нами.
   - Это делают, когда охотятся на тигра. Но мы ни  на  кого  не  охотимся,-
возразил Руми.
   Он  съел  совсем  немного  супа  -  болел  живот,  язва  все  настойчивее
напоминала о себе. Иногда он кусал губы, чтобы не застонать.
   - Да, да, мы сейчас  не  охотники,  но  я  не  согласен  быть  и  дичью,-
решительно сказал Василий Кузьмич.- Как хотите, но я выйду на след.
   Резкие складки у губ Руми  показали,  как  глубоко  он  осуждает  решение
своего начальника.
   "Вот тебе и необычный человек! - подумал  Василий  Кузьмич.-  А  суеверия
вполне обычные. Неужели я ошибся в своих предположениях и он самый заурядный
полуграмотный бродяга?"
   Василий Кузьмич встречал немало и таких людей. Каждый из них  казался  на
первый взгляд колоритной фигурой, но за этим колоритом и  загадочностью,  за
нахватанными,  чужими  манерами  и  фразами   скрывались   бессилие,   лень,
неприспособленность к жизни.
   Не глядя на сердитое лицо Руми, ученый вымыл свою чашку, собрал рюкзак  и
первым тронулся в путь. Походка Руми  была  такой  осторожной,  что  Василий
Кузьмич не мог разобрать, откуда слышится шорох.  Он  специально  шел  через
заросли и несколько раз сворачивал, чтобы, сделав петлю, выйти на свой  след
и неожиданно для преследователя столкнуться с ним лицом к лицу.
   Василий Кузьмич скорее ощутил, чем увидел опасность. Что это  за  снежная
горка выросла метрах в пяти впереди, почему  она  шевелится?  Почему  в  ней
сверкают янтарные злобные глаза? В сотую долю  секунды  его  мозг  "проявил"
принятое  изображение,  и  ученый  различил  впереди  себя  снежного  барса,
изготовившегося к прыжку, оскалившегося, с подрагивающим хвостом. Ученый  не
успел вспомнить, что за секунду барс одолевает прыжком пятнадцать метров,  и
значит, пять он одолеет  за  треть  секунды,-  это  сделало  подсознание.  И
одновременно о тем, как  он  молниеносно  вскинул  ружье,  еще  молниеноснее
мелькнула мысль: "Поздно!"
   В тот самый миг сзади него послышалось рычание. Удар в  локоть,  выстрел.
Ружье отлетело в  траву.  Барс  почему-то  не  прыгнул,  а  тоже  зарычал  и
попятился. Затем,  напуганный  выстрелом,  прыгнул  в  сторону,  скрылся  за
деревьями.
   Василий Кузьмич обернулся,  увидел  искаженное  лицо  Руми,  его  горящие
глаза, напряженное тело, словно он собирался прыгнуть навстречу барсу.  Руми
стоило большого труда вернуться в  прежнее  состояние.  Улыбка  тронула  его
губы, а глаза все еще меняли выражение. Наконец он улыбнулся по-настоящему и
проговорил, вспоминая только что пережитое, отвечая на свои мысли:
   - Значит, не разучился...
   - Чему? - спросил Василий Кузьмич.
   - Слышали, как я крикнул?  Этому  меня  научил  дед.  Он  говорил:  "Если
сможешь так крикнуть, и тигр и барс не тронут тебя - уйдут".
   - Фирменный секрет племени? -  пошутил  Василий  Кузьмич  и,  сразу  став
серьезным, добавил: - Вы спасли мне жизнь, спасибо.
   - Нет, это благодаря вам мы из дичи превратились  в  охотников,-  ответил
Руми.- Если бы не вышли на след, зверь мог выбрать более удачный момент  для
прыжка. Барс или очень голоден, или ранен. Иначе он бы не спустился с гор  и
тем более не охотился за людьми.
   Василий Кузьмич посмотрел вверх, на возносящиеся  скалы,  где  в  поисках
пищи бродят киики и архары* и где властвуют барсы и орлы. Он перевел  взгляд
на Руми и впервые отметил,  как  весь  облик  этого  человека  соответствует
окружающей природе: выверенный прищур глаз и  смуглая  кожа,  гибкая  легкая
фигура, наклоненная вперед. Вот только болезнь слегка исказила его облик.
   "Место, где живет человек, привязывает его  к  себе  и  накладывает  свой
отпечаток. Оно проникает в человека, поселяется в нем  навсегда,  становится
частью его,- думал Василий Кузьмич.-  Раньше  так  было  всегда.  Но  теперь
печать  местности  затмевается  печатью  профессии.  Все  больше  и  глубже.
Затрагивая  даже  интимные   стороны   характера.   Затушевывая   и   стирая
национальные черты. Хорошо это или плохо, когда  работа,  которую  выполняет
человек, постепенно становится самым важным и определяющим в нем?.."
   Его отвлекло от своих мыслей восклицание Руми. Над ними как раз пролетела
огромная птица. Она  тяжело  взмахивала  крыльями,  неся  в  лапах  какую-то
добычу.
   - Сильная птица, однако! - с восхищением сказал Руми.- Это орел-ягнятник.
Молодого архара взял. В воздухе никому не хочет уступить власти. На  самолет
нападает...
   - А зайца взять не может,-засмеялся Василий Кузьмич.
   - Да, волка берет запросто,  а  зайца  -  никак,-  развел  руками  Руми.-
Длинноухий тактику против орла придумал: ложится на спину и барабанит ногами
по воздуху. Орел устанет низко над землей висеть, поднимется  -  заяц  опять
бежит. И так повторяет свой прием, пока не доберется  до  укрытия.  Охотники
говорят: "Заяц зенитки включил". Под удар  его  задних  ног  орлу  лучше  не
попадать...
   Руми умолк, нагнулся, поднял несколько камешков:
   - А здесь, однако, имеются выходы медной руды. Надо эти  места  на  карте
отметить.
   Он вытащил карту, а Василий Кузьмич раскрыл записки Сейкила:
   - "...И земля становится желтой, и камни начинают сверкать по-особому. Ты
проведешь там ночь, и дикий человек с гор проведет  ее  рядом  с  тобой,  не
видимый тебе..."
   - Руми, смотри, что пишет Сейкил.
   Руми задышал над ухом Василия Кузьмича. Ученый не сомневался, что  сейчас
его спутник скажет о необходимости готовиться  к  ночлегу.  А  так  как  сам
Василий Кузьмич изрядно устал, то указания Сейкила его вполне устраивали.
   "...Путь ты продолжишь за час до рассвета,-писал Сейкил.-  Подымешься  на
гору. Там увидишь поляну. Разденься и голым ползи по траве, не  оглядываясь,
но помни о том, кто следит за тобой. И едва лишь первые лучи солнца коснутся
травы, загорятся каплями крови ягоды. Ешь их, если тебе  разрешит  хозяин  -
дикий человек гор. Ешь, как  ест  архар,  не  срывай  руками.  Ешь,  сколько
сможешь, до икоты. Потом сорви и возьми с собой на  три  дня.  В  это  время
ничего, кроме ягод, не ешь. И болезнь оставит тебя навсегда..."
   Руми после недолгих поисков нашел неглубокую пещеру.  Они  собрали  сухие
ветки и разожгли костер. Ученый сразу  же  уснул  и  не  слышал,  как  долго
ворочался Руми, корчась от боли, пытаясь  найти  позу,  чтобы  хоть  немного
успокоить зверя, грызущего его внутренности.
   Василия Кузьмича  разбудил  протяжный  стон.  Он  приподнялся  на  локте,
осмотрелся. Костер горел маленьким ровным  пламенем.  Стонал  во  сне  Руми.
Крупные капли пота стекали по его лбу.
   "Бедняга,- подумал Василий Кузьмич.- Сдерживал стоны целый день".
   Он прикоснулся ко лбу Руми, к горячей влажной коже.
   "Он  сам  себе  навредил  этим   путешествием,-   подумал   ученый.-Такое
напряжение нервов и мышц не может не сказаться при язве. Хорошо,  что  скоро
конец пути".
   Тени еще только начинали сбегать в ущелье. Время от времени слышалось два
крика: торжествующий - хищника и отчаянный, последний,-  его  жертвы.  Живые
существа выполняли программу природы, охотясь друг на друга.
   Василий Кузьмич и Руми двинулись в путь. Тропу едва можно было угадать по
незначительным приметам: ярче других блестел стертый  камень,  более  низкая
трава казалась темнее... Василий Кузьмич испытующе поглядывал на спутника  -
одолеет ли подъем? Но по гибкой фигуре Руми ничего нельзя было определить  -
он словно бы и не делал особых усилий, чтобы  взбираться  на  скалы.  А  его
худое лицо в те минуты, когда он поворачивал его к  ученому,  выражало  лишь
напряженность и желание поскорее достигнуть цели.
   Наконец подъем окончился, началось обширное плато.
   - Здесь,- шепнул Руми и стал раздеваться.
   Василий Кузьмич только пожал  плечами:  дескать,  делай  как  знаешь;  но
опустился в траву рядом с ним. Тревога спутника передалась ему. Снова слышал
потрескивание веток, чувствовал на спине чей-то следящий взгляд;
   Трава была мокрой от росы, даже сквозь  одежду  проникал  сырой  холодок.
Немного впереди Василия Кузьмича  бесшумно  стлался  по  траве,  как  ночной
хищник, Руми. Его мокрая кожа блестела, будто чешуя.
   Они передохнули не больше пяти секунд и снова  поползли.  Первые  розовые
лучи пробились сквозь листву, пробежали по траве, и, когда Руми развел рукой
кусты, сверкнули кровавые капельки.  Можно  было  подумать,  что  он  сильно
поранил руку и на кусты брызнула кровь.
   Руми сделал несколько быстрых движений и стал срывать ягоды губами и есть
их. Василий Кузьмич несколько секунд наблюдал эту комическую картину ночного
выпаса, затем решительно поднялся, сорвал несколько ягод и попробовал их.
   Его губы запрыгали, лицо исказила гримаса, и он  оглушительно  захохотал.
Ученый видел удивленные, осуждающие глаза Руми, но не мог остановиться: смех
переходил в истерику. Он всхлипывал, пытаясь произнести какое-то  слово,  но
звуки сливались, и ничего нельзя было разобрать.
   Наконец первый заряд был израсходован, и Василий Кузьмич проговорил,  все
еще давясь смехом:
   - Земляника!
   Руми, продолжая есть ягоды, с недоумением посмотрел на него.
   - Да, да, обычная земляника. И за ней-идти на Памир!
   Василий Кузьмич кое-как справился со вторым приступом смеха и сказал:
   - Великое открытие, а? В любом  справочнике  по  лекарственным  растениям
сказано, что земляникой лечат желудочные заболевания, в том  числе  и  язвы.
Естественно,  лечение  длится  годами  и  не  всегда   приносит   результат.
Позабавился над нами ваш предок. Остроумным человеком, однако, был Сейкил!
   Руми невозмутимо продолжал поедать ягоды.
   - Да полноте вам, Руми! Пора и в  обратный  путь.  Будем  вспоминать  эту
экспедицию, как забавный анекдот, рассказанный  с  помощью  древнего  юмора.
Пошли!
   Но прошло еще около часа, прежде чем Руми  наелся  ягод  и  нарвал  их  в
корзину на три дня  пути,  как  советовал  старый  Сейкил.  Василий  Кузьмич
продолжал посмеиваться  над  ним,  но  чем  больше  времени  проходило,  тем
серьезнее становился ученый.
   Руми менялся на  глазах.  Пот  больше  не  бежал  по  его  лбу,  судороги
страданий не искажали лицо.
   "Самовнушение,-  думал  Василий  Кузьмич,  но  для   самовнушения   такой
результат был  слишком  эффективным.  Изменилась  даже  окраска  лица  Руми,
исчезла синева и характерная желтизна.
   А  когда  через  несколько  дней  они  добрались  до  города,  рентген  и
исследования показали, что язва начала зарубцовываться.
   Василий Кузьмич вертел в руках фотопленку, глядя то на нее, то на Руми.
   "Что же произошло? - напряженно думал он.- Острая язва. Заживление за три
дня,  о  которых  говорилось  в  древнем  рецепте.   Обычная   земляника   и
самовнушение... Погоди, старина, не спеши. Вспомни еще раз рецепт..."
   Слабый свет догадки вспыхнул в мыслях:  "Земляника,  растущая  на  горах.
Там, где имеются выходы медной руды. Может быть,  у  земляники  есть  особые
свойства, связанные с местом, где она растет. И  еще  -  особые  условия,  в
которые нас поместил Сейкил: трудный путь, опасности, нервное напряжение  на
пределе... Возможно, именно это учитывал старый мудрец. Весь комплекс. То, о
чем иногда забываем мы. А потом удивляемся, почему выращенный на  плантациях
женьшень не приносит того эффекта, который ему приписывали древние лекари. И
обвиняем древних в излишней фантазии..."
   Василий Кузьмич вынул записи Сейкила, перечитал их. Он так  увлекся,  что
забыл о присутствии Руми, и опомнился только тогда, когда услышал его голос:
   - Если идешь по тропе мудреца,  выполняй  его  советы.  Василию  Кузьмичу
вдруг захотелось возразить  то  ли  Руми,  то  ли  себе.  Он  уступил  "бесу
противоречия":
   - Не все советы надо выполнять. К чему, например,
   Сейкил требовал раздеваться на поляне и ползти?
   - Там была роса. Она тоже лечит,- уверенно сказал Руми.
   "Он умеет думать, этот человек. Я не ошибся в нем.
   И кто знает, кем бы он стал, если бы избрал другой путь в жизни и учился?
Но речь сейчас но о нем. И не о  Сейкиле,  который  не  мог  ставить  многих
опытов, доступных нам, но умел думать. Речь о нас - обо мне, о моих коллегах
и товарищах. Неужели все дело в  том,  что  мы  научились  ставить  опыты  и
разучились наблюдать? Вернее, у нас уже не хватает времени на наблюдения, на
пристальное созерцание природы. А ведь она  ставит  в  миллионы  раз  больше
опытов, чем мы. Каждое ее движение  и  дыхание  -  опыт.  А  мы  так  заняты
экспериментами в своих лабораториях, что у нас едва  остается  время,  чтобы
осмыслить их результаты. Добиваясь объективности, мы  делаем  свое  познание
слишком субъективным, оставляя ему один путь и  отсекая  все  иные.  Где  же
выход? Терять и приобретать, приобретать  и  терять  -  и  всегда  терзаться
сомнением: не теряем ли мы больше, чем приобретаем?"
   Он поднял взгляд на Руми, будто надеясь услышать от него  ответ  на  свой
немой вопрос. А Руми с любопытством смотрел  на  него,  ожидая,  что  скажет
ученый человек о чудесном исцелении. Он и сам не понимал,  как  же  это  его
излечила обычная земляника.
   Они смотрели друг на друга, ожидая ответа...

   ПРИМЕЧАНИЯ
   * Киик - горный козел; архар- горный баран.


   Игорь Росоховатский.
   У лесного озера.

   Научно-фантастический рассказ

   На столе перед  моим  товарищем  лежала  газета.  Одна  из  заметок  была
обведена красным карандашом.
   - Можно? - спросил я, придвигая к себе газету.
   Он молча кивнул.
   В  газете  сообщалось,  что  в  австралийской  бухте,   почти   полностью
отгороженной от океана скалами, рыбаки заметили пятнадцатиметровое чудовище,
похожее на гигантского краба. Предполагают, что это доисторическое  животное
-  представитель  вида,  который  размножался  и  дожил  до  наших  дней   в
исключительно благоприятных условиях.
   Я прочел заметку и вопросительно взглянул на товарища  -  немногословного
молодого  человека  с  гладко  причесанными  волосами,  в  неизменном  сером
костюме. Люди, мало знавшие его, не поверили  бы,  что  он  может  мгновенно
преображаться,  что  его  глаза  приобретают  ястребиную  цепкость  и   лицо
становится дерзким и красивым. Это случалось всякий раз,  когда  нужно  было
принять смелое решение, разрешить необъяснимую загадку природы. И сейчас  он
заговорил не о чудовище. Заметка была лишь поводом для его рассуждений:
   - Тот, кто прочитает книгу природы, станет всемогущим. Но природа говорит
загадками, как мы - словами. Она задает загадку и отвечает на нее  загадкой.
И так без конца...
   По глазам его  было  видно:  он  вспоминал.  И  я  догадался,  о  чем  он
вспоминает.

   ***
   - Нет, товарищ  молодой  начальник,  я  не  могу  повести  туда,-  сказал
Курсандык.- Я очень беспокоюсь за ваше и за свое драгоценное здоровье.
   - Ладно,- махнул рукой Валерий.- Тогда хоть  расскажи  об  озере.  Только
подробнее.
   - Это можно,- обрадовался  Курсандык.  Глаза  его  еще  больше  сузились,
словно он увидел все, о чем рассказывал:
   - Мой отец, большой охотник, не видел озера Желтых Чудовищ.  И  мой  дед,
большой охотник, тоже не видел озера. Но дед нашел в лесу больного человека,
и человек рассказал ему все.
   Курса