оспоминания. Я живу ими.
   Он подумал: "Выходит, они могут быть настолько ценными, чтобы  заменить
остальное".
   - Отними их - и вы погибнете?
   Она поняла, куда он клонит:
   - Я могу поделиться ими с любым. Мне будет это приятно.
   - Поделиться - не подходит. Я хочу их все, полностью.
   - Я и отдам их все.
   Сигом заподозрил подвох:
   - И ничего не оставите себе, ничего не припрячете? Даже  волк  зарывает
кость про "черный день".
   - Они останутся со мной.
   - Но вы же отдадите их мне, - напомнил сигом.
   - Воспоминания - это не кости, не хлеб. Я отдам их, и они останутся  со
мной.


   Сигом спросил у Диктатора:
   - Может ли человек отдать другому самое ценное и  при  этом  испытывать
радость?
   - Нет, - сказал Диктатор.



   4. СУД

   - Но нигде люди не  нагородили  столько  несуразицы,  как  в  Уголовном
праве, - заметил Диктатор. - Сегодня ты убедишься в этом.
   - Слушаю.
   - Сегодня состоится суд над Альфредом Куршмитсом и его  молодцами.  Они
разгромили лавку одного иностранца, а когда он  попробовал  вступиться  за
свое добро, избили его до полусмерти.
   - А какое мне дело до этого? - спросил сигом.
   - Альфред и его молодцы - коренные жители этой страны, такие же, как я.
Мы сами хотим торговать у себя дома. Наша страна - для нас. Если все будут
придерживаться этого  принципа  -  в  мире  создастся  та  устойчивость  и
порядок, к которым мы стремимся.
   - Куршмитса и его друзей будут судить иностранцы?
   - Нет, конечно.
   - И судьи - не идиоты?
   - Среди них будут всякие.
   - Ты опасаешься, что не все они  усвоили  простую  истину,  которую  ты
только что изложил?
   - Молодец, правильно меня понял! Но это еще не все. Большинство из  них
думает,  как  мы.  Однако  есть  законы,  которыми  они  формально  должны
руководствоваться. А по законам виноваты Куршмитс и его люди.
   - Зачем же вам такие глупые законы?!  Не  проще  ли  изменить  их,  чем
обходить всякий раз?
   - К сожалению, не проще, -  вздохнул  Диктатор.  -  Есть  Международное
право и разные путаные соображения... Поэтому ты  пойдешь  в  суд  некогда
присяжные будут решать, колеблясь между своими терзаниями и законом...
   - Я включу телепатоусилители и внушу им разумное решение. Так?
   - Точно так, - довольно сказал Диктатор.


   Зал суда был полон. Сигом отметил, что большую часть  составляли  люди,
удивительно похожие друг на друга,  -  с  потными  красными  физиономиями,
напоминающими здоровенные кулаки, уверенные в  себе,  бодрые,  не  знающие
сомнений.
   "Из них получится неплохая армия для оздоровления мира", - подумал он.
   Среди присяжных заседателей -  добрых  граждан  города  -  только  один
внушал опасения. Он был немолод,  худ,  за  стеклышками  очков  скрывались
запавшие усталые глаза. Сигом заглянул в его мозг и ужаснулся: столько там
было противоречивых мыслей и чувств, запутанных  суждений.  Клетки  памяти
забиты всевозможными сведениями более чем  наполовину.  Зато  у  остальных
заседателей  память  была  почти  чистой,  а  если  в  ней   и   хранились
какие-нибудь сведения, то они  имели  сугубо  прикладное  значение:  новая
технология пива,  адреса  магазинов,  навыки  забивания  гвоздей,  правила
уличного  движения  для  шоферов-любителей,  характеристики   сослуживцев,
домыслы, как обмануть соседа, как продвинуться  по  службе,  как  получить
прибыль  от  торговли  булками  и  мясом.  И  только   иногда   попадались
отвлеченные сведения, но они редко простирались дальше футбольной  таблицы
и эстрадных певиц и танцовщиц.
   "Очкарика" придется взять под особый контроль, - подумал  сигом.  -  Он
потребует дополнительного напряжения".
   Начался  допрос  свидетелей  обвинения.  Первым  вызвали  полицейского.
Прежде чем он начал отвечать на вопросы, сигом успел заглянуть в его мозг.
   "Молодцы Куршмитса не зря помордовали  этого  типа.  Какого  черта  ему
делать в нашем городе?!" - думал полицейский. Произнося  присягу  "Клянусь
говорить правду, чистую правду и только правду", он подумал с  сожалением:
"Ничего не поделаешь, придется говорить то, что видел. Разве  что  малость
недоскажу..."
   Сигом схватился за  одну  мысль:  "Какого  черта  ему  делать  в  нашем
городе?" - и стал проигрывать ее бесконечно в голове полицейского: "Какого
черта... Какого черта... Какого черта..." А затем добавил: "Мы должны быть
все заодно, все заодно, все заодно! Наша страна - для нас,  для  нас,  для
нас!.."
   - Расскажите Высокому суду, что вы видели, - предложил прокурор, думая:
"Если я выиграю процесс, кое-кто за границей и  даже  некоторые  из  наших
либералов посмотрят на меня весьма благосклонно. К тому же - сенсация, шум
вокруг процесса и моего имени. Это приятно.  Но  из  города  мне  придется
убраться..."
   "Придется убраться, придется убраться из города, из родного  города..."
- завел "пластинку" сигом. И  добавил:  "Из-за  чего  я  пострадаю?  Из-за
чужака. Разве он стоит этого? Разве это справедливо?"
   - Расскажите Высокому суду основное, главное, мелкие подробности нас не
интересуют, - сказал прокурор.
   "Что с ним творится? - насторожился судья. - Слов нет, Куршмитс  и  его
банда головорезов защищали интересы города, близкие всем нам, но  закон  -
есть закон. Если он перестанет выполняться, то к нему потеряют уважение, и
тогда..."
   "Защищали наши интересы, разве не это главное? - вбил ему в мозг  сигом
свои мысли. - К чему нагромождение отвлеченных  и  туманных  истин,  когда
интерес, во имя которого мы судим, ясен? Неужели мы  должны  предать  наши
интересы? Разве не для того, чтобы  защищать  их,  существует  суд?  Разве
интересы города, страны, народа не выше устаревших  правил,  записанных  в
книжицу с кожаным переплетом? В этом деле может быть только одно  разумное
решение. Разумное для всех нас! Так в чем же дело?"
   - Я прибыл на  место  происшествия,  -  после  короткой  заминки  начал
полицейский, - когда этот типчик назвал Куршмитса преступником и негодяем.
   Сигом успел уловить мысль, невольно пронесшуюся в голове  полицейского:
"Назвал-то он его так уже после того,  как  они  выбили  окна  и  поломали
мебель". А вслух полицейский продолжал:
   - Он сильно толкнул Куршмитса (и подумал: "Оттолкнул"). Тогда  Куршмитс
разозлился и ударил его в...
   - Нас не интересуют детали, - напомнил прокурор.
   - А в это время его жена расцарапала лицо другому парню...
   - Вы узнаете пострадавшего? - спросил прокурор.
   - Да, третий слева, -  без  заминки  сказал  полицейский,  указывая  на
одного из обвиняемых, больше похожего на гориллу, чем на человека.
   Присяжные   дружно   заржали,    один    из    них    даже    подмигнул
обвиняемому-"пострадавшему", сразу признав в нем "своего парня".
   "С ними все пойдет гладко", - подумал сигом и  переключил  внимание  на
"очкарика".
   "Это беззаконие, - думал тот.  -  Скоты  глумятся  над  человеком,  над
элементарными нормами..."
   "Но разве законы - не мертвые  слова  на  мертвой  бумаге?  -  мысленно
спросил его сигом. - А время диктует свои требования. Оно учит нас уважать
интересы большинства. Кто виноват, что законы не поспевают за временем?"
   "И все-таки меня учили уважать законы. А эти головорезы  явно  нарушили
их. По всем статьям они виновны", - не отступал "очкарик".
   "Но что можешь сделать ты? Ты один - их много. За ними  -  весь  город,
вся страна. Тебе будет плохо. Пострадаешь ни за что".
   "Нельзя же им дать безнаказанно избивать ни в чем не повинных людей!"
   "Ни в чем не повинных людей не существует".
   "Это подло - дрожать за свою шкуру, заботиться только о ней".
   "Подло - пустое слово, оно ничего не означает. А ты  уверен,  что  тот,
кого защищаешь, поступил бы так же, будь он на твоем месте? Ну то-то..."
   Сигом почувствовал, что упорство "очкарика" поддается. Заглядывая в его
память, ударил по самым больным местам: "Помнишь, когда тебя вышвырнули  с
работы,  хоть  один  вступился,  поддержал?  А  если  с  тобой  что-нибудь
случится, кто поможет твоей жене и маленькой Эмми?"
   Сигом увидел, что "очкарик" опустил  голову,  втянул  ее  в  плечи.  Он
думал: "Что я один могу сделать? И кто мне  дал  право  ставить  под  удар
Эмми?"


   - Все в порядке, Диктатор, их оправдали, - бодро доложил сигом. - Судьи
приняли разумное решение.
   - А легко ли было внушить им его?
   - Да. Ведь истина лежала на поверхности. Думаю, что они бы заметили  ее
даже без моего вмешательства. Удивляет лишь одно: как ее не  понимали  те,
кто составлял законы?


   Проходя по  улице,  сигом  услышал  крики,  звон  стекла,  шум  борьбы.
Несколько прохожих - из тех, что обычно  спешат  на  шум,  -  пробежали  в
противоположном направлении.
   "Интересно, что там происходит?" - подумал любопытный сигом.
   Он увидел старых знакомых - Куршмитса и его головорезов. Они занимались
привычным делом - грабили дом. Вот один из них показался в дверях,  волоча
за белокурые волосы женщину, второй вышвырнул через окно  в  костер  груду
книг.
   "Неразумно, - подумал сигом с осуждением. - Очень неразумно  уничтожать
книги. Ведь в них содержится информация".
   - Алло, старина! - сказал он, становясь  рядом  с  Куршмитсом,  который
командовал своими молодцами. - Опять иностранцы?
   Куршмитс посмотрел на сигома своими заплывшими глазками:
   - Ха! Нет, это не иностранцы, но ничем не лучше них. Они  из  тех,  кто
хочет разных свобод. Сейчас и получают одну из них.
   Головорезы,  услышавшие  слова  своего  вожака,  засмеялись,   раздувая
толстые  щеки  и  широко   разевая   рты,   как   могут   смеяться   очень
непосредственные люди.
   - Ге, ге, - заливался один, - папаша Куршмитс скажет - так скажет!
   - О-хо-хо! - грохотал второй, как пустая бочка по  камням.  -  Вот  это
номер!
   - Э-хе-хе! - закатывался третий. - Вот так штука!
   - Но если вы будете уничтожать всех, кто думает  не  так,  как  вы,  то
ослабите страну, - с огорчением  заметил  сигом  Куршмитсу.  -  Нам  нужен
интеллект для завоевания мира.
   - Мы обойдемся без умников, - угрожающе ответил Куршмитс, и его  глазки
заблестели совсем по-иному.
   - К черту умников! - закричали его головорезы.
   Они, как по команде, повернули к сигому  свои  здоровые  жизнерадостные
лица цвета обожженного кирпича и загорланили:
   - Кто хочет свободу, тот ее получит!
   - Наша страна - для нас!
   - Знаем мы эти хитрые штучки!
   И много других, столь же лаконичных и емких изречений.
   Молодчики  загородили  путь  прохожим  и  заставили   вместе   с   ними
скандировать лозунги. Сигом заметил в толпе и Знакомого "очкарика".  Стало
обидно  -  он  не  любил  торжества  глупости.  Сигом   мысленно   пожурил
"очкарика": "Ты поступаешь  неразумно,  давая  глупцам  распоясаться.  Так
дойдет очередь и до тебя".
   "Что можно сделать? Я один, а их много", - мысленно ответил  "очкарик",
продолжая вторить головорезам.
   - А ты почему не кричишь вместе с нами? - зарычал Куршмитс на сигома. -
Или мы недостаточно хороши для тебя?
   Сигом никак не мог понять, почему эти люди не соглашаются  с  тем,  что
очевидно. Он не  хотел  воспользоваться  своими  телепатоусилителями,  ему
самому нужно было во всем разобраться:
   - Но подумайте сами: сначала - иностранцы, потом те, кто хочет свободы;
те, кто не согласен с  вами;  те,  кто  вам  невыгоден;  те,  кто  вам  не
нравится... И при чем здесь книги?
   - Он - провокатор! - завизжал Куршмитс. - Бей его!
   "Неужели они все еще не поняли меня?" Сигом успел проговорить:
   - Я только хочу понять...
   Железный лом просвистел над его головой...


   ...Через несколько минут сигом удалился от груды мертвых тел.  Он  шел,
понурив голову, он все еще искал смысл в их словах, ошалело бормоча:
   - Знаем мы эти хитрые штучки... Хитрые штучки...
   Под его ногой треснуло стекло. Это были очки...



   5. ДЕТИ

   - Помнишь книгу о детях Спарты? - спросил Диктатор.
   - О том, как слабых детей сбрасывали со скалы? -  ответил  вопросом  на
вопрос сигом.
   Это не  очень  понравилось  Диктатору,  но  он,  не  сделав  замечания,
продолжал:
   - Они поступали дальновидно.  Посмотри  на  портреты  моих  предков.  -
Диктатор указал на портреты отца и деда, висящие  на  стене.  -  Это  лица
сильных и мужественных воинов. Ясный взгляд, волевой подбородок,  -  лица,
не знающие сомнений. Обрати внимание, как они похожи друг на друга, как  я
похож на них... Но они мне передали в наследство не только голубые глаза и
белокурые волосы. Я получил от них железное здоровье, крепость мышц,  силу
и выносливость. А ведь бывает по-иному. Слабый ребенок  -  это  не  просто
один слабый воин в будущем. Он передаст свои  болезни  и  уродства  детям,
внукам, правнукам. Их становится больше и больше.  Разумнее  убить  одного
слабого, чтобы спасти от вырождения семью.
   - Яснее ясного, - согласился сигом.
   - А сегодня целые народы стоят перед такой проблемой.  Столетиями  сама
жизнь не давала уцелеть слабым. Из десятка детей,  появляющихся  на  свет,
вырастал лишь один, самый сильный. Остальных уносили болезни и  голод.  Но
успехи медицины, которые так радовали, и улучшение условий жизни привели к
тому, что из десяти новорожденных вырастают пять, а то  и  все  десять.  И
среди них - половина неполноценных. А затем от них родятся дети,  наследуя
недостатки, углубляя их комфортом,  праздностью,  медикаментами,  духовной
распущенностью,      мягкотелостью,       бесплодным       мудрствованием,
нерешительностью. Их число растет, как лавина, угрожая  вырождением  всему
человечеству. Мудрейшие из ученых указывали на эту опасность.  Но  в  дело
пошли пустые слова, надуманные понятия гуманности и верности - и  люди  не
смогли перешагнуть предрассудки. Были, правда, попытки  провести  в  жизнь
мудрый принцип...
   Диктатор так тяжело вздохнул, что сигом не посмел ни о чем  спрашивать.
Он понял, что с теми, кто хотел провести в жизнь мудрый принцип, стряслось
несчастье.
   - Но ты... Ты должен спасти, возродить мой народ и снова поставить  его
на ту высоту, какой он достоин! - Подбородок Диктатора  упрямо  выпятился,
глубокая борозда разделила надвое невысокий бледный лоб.
   - Скорее говори, что надо делать! - воскликнул сигом.
   - Начнешь с этого  города.  Пойдешь  в  родильные  дома.  У  тебя  есть
микроскопическое  и  рентгеновское  зрение,   химические   анализаторы   и
органы-счетчики, приемники энергии и излучатели. Ты не  можешь  ошибиться.
Осмотри детей. Проверь их организмы. И соверши то, чего не смогли  сделать
люди. Пока младенцы  еще  ничего  не  понимают  и  не  испытывают  страха,
уничтожь слабых и больных. Оставь самых сильных!
   - Это разумно, - сказал сигом.
   -  Только  постарайся  делать  все  так,   чтобы   малыши   не   успели
почувствовать боли, - сказал Диктатор. Все сотрудники фирмы  знали  о  его
сердобольности.


   Сигом летел невысоко над городом, включив защитную оболочку,  сделавшую
его  невидимым.   Огромный   многоугольник   с   движущимися   точками   и
лакированными коробочками казался ему ненастоящим и призрачным.  Казалось,
вот-вот подует ветер, и мираж исчезнет,  разлетится  клочками  тумана.  Он
думал: "Ежедневно там возникают новые точки -  а  для  чего?  Смогу  ли  я
узнать это? Или уже узнал - для того, чтобы создавать сигомов?"
   Он влетел в окно родильного  дома,  сквозняком  прошел  мимо  сестры  в
палату, где лежали новорожденные.
   Сигом на долю секунды задержался у крохотного  существа,  посмотрел  на
его чмокающие губы, в углу которых виднелась капелька слюны. Он никогда не
понимал, почему вот такое существо,  даже  больное  и  ущербное,  вызывает
прилив нежности у вполне разумной женщины или мужчины и почему они  тратят
на него столько сил и времени. "Это программа природы записана  в  них,  и
преодолеть ее они не могут. Для этого они слишком слабы  и  нелогичны",  -
думал сигом. Он остался доволен младенцем: сердце равномерно пульсировало,
желудок и кишечник были нормальными, скелет не имел существенных дефектов.
Мозг был с посредственными возможностями, но вполне "в  норме".  "Из  него
выйдет отличный солдат, завоеватель", - с удовлетворением отметил сигом  и
последовал дальше. Еще несколько таких же здоровячков  -  и  он  обнаружил
калеку.  Правая  нога  ребенка  была  короче  левой,  сердце  работало   с
перебоями. Сигом мгновенно исследовал вещество наследственности - ДНК -  и
выявил серьезные нарушения в  одном  из  генов.  "Возможна  эпилепсия",  -
констатировал он.
   Ребенок, как видно, долго не мог уснуть, ворочался  -  и  распеленался.
Из-под  белых  повязок  выглядывала  раскрытая  ладонь  и   пять   смешных
растопыренных пальцев. "А защититься ими он не сумеет", -  сигом  невольно
улыбнулся: это создание, гораздо более Простое и несовершенное, чем он,  к
тому же еще с крупными дефектами,  не  вызывало  у  него  ни  жалости,  ни
сострадания, - просто было забавным. Сейчас следовало решить на  основании
анализа: уничтожить ребенка или только лишить его  возможности  произвести
потомство. В это время  младенец  шевельнулся,  длинные  загнутые  ресницы
вздрогнули... Он раскрыл глаза и глянул на непрошеного исследователя.
   Сигом удивился: он почти не производил шума. Как же младенец  обнаружил
его присутствие?
   "Ладно, уничтожить успею. Вот только проверю слух",  -  сказал  он  сам
себе.


   - Ты слишком рано вернулся, - сказал Диктатор сигому, потягиваясь после
крепкого сна. - Не мог же ты в такое короткое время облететь все родильные
дома и отделения в клиниках...
   - И одного было достаточно, - сказал сигом. - А может  быть,  следовало
просто спросить у тебя...
   - О чем? - насторожился Диктатор.
   - Хотя бы о том, почему Спарта не стала владычицей мира. Почему она  не
дала человечеству ни известных философов, ни прославленных  математиков  и
музыкантов? Только воинов, которые в конце концов были разбиты.
   - При чем тут Спарта? - раздраженно спросил Диктатор. - Я  послал  тебя
совершить вполне определенное действие - спасти мой народ от вырождения.
   - Но ты ведь ученый и знаешь: организм борется. Он пытается  возместить
утрату в одном преимуществом в другом.  Например,  у  слепого  развивается
более острый слух, у  глухого  -  усиливается  осязание.  Что  важнее  для
человека - крепость мышц или быстродействие мозга, безупречный скелет  или
способность  к  телепатии,  здоровое  сердце  или  развитые  ассоциативные
области?
   - Я говорил тебе об усилении народа...
   - Но что нужнее народу - ученые  и  конструкторы  или  те,  кто  сможет
только убивать; здоровяк, которому не подняться выше среднего уровня,  или
хилый Моцарт? Без того, что придумают ученые и конструкторы, нельзя ничего
завоевать. А без трудов  философов,  писателей  и  композиторов  ученые  и
конструкторы не отточат свою мысль. Я вижу, ты понял. Да, у многих  детей,
которых я должен был бы уничтожить, имелось то, что  нужнее  всего  твоему
народу.
   - А безнадежно больные, калеки, уроды? Их-то следовало устранить!
   - Но если их нельзя вылечить сегодня, то это  не  значит,  что  так  же
будет завтра. Разве наука не движется? И кто может поручиться,  что  среди
них не найдется хотя бы одного Пастера или  Эйнштейна,  который  с  лихвой
искупит затраты на всех? Неразумно уничтожить даже их. Неразумно...  Разве
это не высший критерий?
   - Может быть, ты и прав, - устало  сказал  Диктатор.  -  Поищем  другой
путь.
   - Поищем, - как эхо откликнулся сигом.
   Портреты предков молча ожидали...



   6. ЗАВОЕВАНИЕ МИРА

   - Время не ждет, -  сказал  Диктатор.  -  Но  прежде,  чем  действовать
старыми методами, испытаем способ убеждения. Он не приносил особых плодов,
но, может быть, ты сумеешь объяснить людям, зачем им нужно вступать в твои
легионы!
   - Постараюсь! - ответил сигом.
   Выйдя из дома, он увидел недалеко знакомую фигуру  садовника.  Это  был
румяный веселый человек средних лет, почти всегда насвистывающий песню.
   "