.  Из  крупных
животных здесь встречались только удавы.
   Бен дошел уже до того места, с которого в  последний  раз  был  получен
сигнал от Петра. Он исследовал небольшое плато и наконец-то  наткнулся  на
следы командира - клочок пластиковой  обертки  от  шоколада  с  орехами  -
любимого лакомства Петра.
   Бен тщательно осмотрел расщелину между  камнями,  около  которой  нашел
пластик. Вскоре он обнаружил куст антисирени с обломанными ветками. А  вот
и  вывернутый  камень,  обросший  скользким   мхом.   Похоже,   что   Петр
поскользнулся здесь и упал. Скорее всего, он падал на  правый  бок,  иначе
камень был бы вывернут в другую сторону. А на правом боку - рация.
   Конечно, Бен понимал,  что  все  эти  его  заключения  могут  оказаться
ложными, если хоть одно  наблюдение  истолковано  неправильно.  Он  просто
разрабатывал оптимистический вариант ситуации, при котором Петр не  послал
сообщения на корабль только потому, что повредил рацию. Если поломка  была
серьезной, то вряд ли Петр  сумел  ее  устранить.  Бен  не  раз  удивлялся
нелюбви Петра к технике: он хорошо знал в ней  только  то,  что  ему,  как
командиру, нельзя было не знать.
   Рассуждая так, Бен между тем дошел до  мягкого  грунта.  Здесь  имелись
явственные отпечатки рубчатых подошв.  На  лице  Бена  расплылась  обычная
рассеянная улыбка: он  не  ошибся  в  своем  предположении,  и  рация  его
товарища замолчала лишь потому, что он  не  сумел  починить  ее.  А  потом
начался ураган.
   "Командир вынужден был искать укрытие, - подумал Бен. - Но ураган давно
кончился, а его все нет. Вполне можно предположить, что  он  наткнулся  на
нечто очень интересное..."
   У Бена крепла уверенность, что очень скоро он найдет своего командира и
получит повод заслуженно отругать его. Что ж, такое случалось и раньше. Он
скажет:  "Когда  у  человека  глиняные  руки,  он  не  должен   ходить   в
одиночку..."
   Бен настраивал себя на бодрый лад, но тревога  не  оставляла  его.  Она
шептала свое, и чтобы заглушить ее голос, он  думал  о  разном,  но  мысли
возвращались к одной точке: "Лучше бы  тогда  пошел  я.  Во-первых,  я  бы
починил рацию. А самое главное - пусть  бы  лучше  Командир  организовывал
поиски, если бы захотел тратить время на такого ворчуна, как я".
   Следы привели Бена к пещере. Он понаблюдал некоторое  время  за  черным
прямоугольником  отверстия,  вызвал  по  радио  корабль,   Оставив   радио
включенным, он стал медленно приближаться к пещере.
   Ему почудилось, что там, в темноте происходит  какое-то  движение.  Это
мог быть Петр или тот, кто его пленил. Бен не хотел думать: "убил". Однако
на всякий случай приготовил оружие.
   Из пещеры вылезло сине-зеленое чудище. С  его  головы  и  плеч  свисала
густая длинная шерсть, за ним, приросшие к ногам, тянулись  тонкие  лианы.
Чудище тащило их за собой, будто каторжные цепи, второй конец которых  был
привязан за что-то а пещере.
   Бен мгновенно вспомнил о предостережении: "Аборигены ютятся в пещерах".
Выходит, сообщение было принято и расшифровано правильно!
   Чудище прыгнуло к нему. Бен  отступил  и  укрылся  за  большим  намнем.
Чудище зарычало и остановилось. Оно стояло на двух задних конечностях, а в
одной из передних держало короткую дубинку. Веки чудища были  прикрыты,  и
Бен не мог определить, видит ли оно его.
   Вот чудище подняло дубинку, из нее ударил луч, задымились камни  совсем
близко от радиоштурмана, полыхнуло жаром.
   "Да у него же в лапе - лучемет. Отнял оружие у Петра?  А  что  стало  с
Петром? Только бы он был жив! Но каким образом оно научилось обращаться  с
лучеметом? Петр показал? Зачем?"
   У Бена закружилась голова. Он услышал тихое повизгивание.
   "Раз  оно  научилось  обращаться  с  лучеметом,  то  обладает  разумом.
Попробую поговорить с ним".
   Бен установил на камне маяк-мигалку с набором программ и быстро  отполз
в сторону.
   Маяк  работал  недолго.  Чудище  сожгло  его  лучом.   Оно   рычало   и
бесновалось, из его пасти обильно летела слюна. Оно искало противника,  но
живые канаты, приросшие к лапам, не давали ему свободно передвигаться.
   "Бен,  немедленно  возвращайся  на  корабль,  -  заговорило  радио.   -
Надвигается ураган. Возвращайся."
   Бен осмотрел горизонт. Небо было ясным,  чистым.  Ничто  не  предвещало
ненастья. Может быть, на корабле ошиблись?
   Повизгивание  звучало  громче,  переходило  в  шепот.  Уже  можно  было
разобрать:
   "Не бойся, не бойся..."
   "А если это оно так разговаривает со мной?" - думал Бен. У него  созрел
план действий.
   Чудище подошло к  тому  месту,  где  раньше  стоял  маяк.  Оно  вертело
головой, пытаясь обнаружить противника.
   В эти мгновения Бен, извиваясь, как ящерица, прополз  между  камнями  и
юркнул и зияющую пасть пещеры. Он сразу же  услышал  совершенно  явственно
голос Петра: "Вот ты и вернулся! Наконец-то вернулся в свой дом..."
   - Петр! - позвал он.
   "Отдохни, - звучало в ответ. - Здесь есть все, что тебе  нужно,  Раньше
ты старался для других. Получай же награду. Здесь тебя ждут."
   - Что это за шуточки, Петр? - закричал Бен. - Иди ко мне!
   "Алло, Бен, ты нашел командира?" - спрашивало радио.
   - А вы разве не слышали его голос? - огрызнулся радиоштурман.
   "Мы слышим только твои крики. Где ты находишься?"
   Он включил фонарик. В пещере, кроме него, никого не  было.  Но  он  уже
знал, что ему никто больше  и  не  нужен.  Он  погасил  фонарь  и  покорно
опустился на камни.  Сначала  сел,  потом  лег.  Он  знал,  что  поступает
правильно.
   "Алло, Бен,  почему  не  отвечаешь?  Где  ты?  Надвигается  ураган!"  -
предостерегало радио.
   Бен выключил его. "Ураган мне не страшен. Я пришел в свой Дом,  в  свою
крепость. Здесь я в полной безопасности."
   Он был уверен, что наконец-то нашел свое  счастье.  Он  искал  его  всю
жизнь, исправно неся службу, повинуясь командирам. Он приходил  на  помощь
незнакомым людям. Он помогал им не для того, чтоб заслужить благодарность,
и не для того, чтобы обрести чувство выполненного долга. Он  просто  делал
то, что мог, да, пожалуй, ему еще  доставляло  удовольствие  ковыряться  в
проводах, гайках, рычагах. Но никогда он не представлял, что можно обрести
такое  удовольствие  покоя,  воротясь  в  свой  дом.  Если  бы  только  не
прорывалось щемящее чувство тревоги. Почем оно возникает?
   Бен узнал: враг приближается к его дому.
   Вскочил. Схватил лучемет и бросился к выходу. Увидел фиолетовое  низкое
небо, исчерченное  кровавыми  сполохами.  Завивались  черные  смерчи.  Шел
ураган.
   Но не это было самым страшным. К его Дому приближался враг. Оглядывался
туда, где кружились смерчи. Спешил.
   Бен нацелил лучемет. Он четко знал, что надо делать. Здесь, в его  Доме
- уют, тепло, спокойствие.  Там,  снаружи  -  бушевание  яростных  стихий,
неустойчивость. Враг хочет овладеть Домом и выгнать его в ураган.
   Бен уже  приготовился  нажать  на  спуск,  но  что-то  удерживало  его.
Крохотный огонек оставался в нем от прежнего, от Доброго Бена. И он  сумел
заметить, что шерсть чудища  -  вовсе,  не  шерсть,  а  наросшие  на  кожу
растения, мох. Штурман предостерегающе крикнул и черкнул лучом по  камням.
Луч задел лианы, из них брызнула зеленая жидкость.
   Чудище зарычало и попятилось.
   - Уходи! - закричал Бен. - Уходи, кто бы ты  ни  был,  или  я  уничтожу
тебя! Прочь из моего дома!
   Луч выжег еще одну полосу. Чудище  перестало  рычать,  подняло  голову,
прислушалось. Неужели оно что-то понимает? Его  движение,  поворот  головы
кажутся знакомыми Бену. Штурман не хочет его смерти, он бы даже  спас  его
от урагана, пустил в свой Дом, если бы в Доме было место для двоих.
   Ураган придвинулся почти вплотную к  чудищу.  Сейчас  огненные  сполохи
обожгут его - и все будет кончено, Бен повел стволом лучемета, ожидая, что
чудище бросится в пещеру.
   "Бедный зверь. Огонь сзади, огонь спереди", - подумал он.
   Случилось непредвиденное. Чудище повернулось к нему  спинов  и  шагнуло
навстречу урагану."



"ОСОБАЯ ОПАСНОСТЬ..."

   Петр бил лучом,  сжигал  камни,  искал  противника,  и  все  время  ему
казалось, что он уже когда-то видел этого врага - высокого и тонкого,  как
жердь.  Пещера  вопила:  "Убей!  Иначе  он  вторгнется  в   Дом,   отнимет
блаженство". По зеленым артериям, связывающим его с Домом,  безостановочно
приходили и питание и приказы одновременно - мощь и ненависть.
   Снова и снова Петр нажимал кнопку на рукоятке лучемета, и  дрожащий  от
нетерпения луч устремлялся вперед, сжигая кусты и почву на своем пути.  Но
враг успел куда-то скрыться. Петр  поискал  за  ближайшими  камнями  и  не
обнаружил противника. Глаза резал беспощадный  дневной  свет,  проникающий
под полуопущенные ресницы. Петру хотелось поскорее вернуться в  свой  дом,
но он не  мог  этого  сделать,  пока  враг  не  найден.  Он  вынужден  был
находиться в  чуждом  открытом  пространстве  без  стен,  где  не  на  что
спереться, где со всех сторон больно жалят стрелы лучей.
   "Довольно, возвращайся!" - потребовал голос.
   Петр охотно подчинился бы ему, но ведь надо узнать, почему враг казался
таким знакомым.
   "Возвращайся! - молил голос. - Надвигается ураган!"
   Ураган?
   Небо на горизонте уже было черным...
   Петр чувствовал жжение в ногах - там,  где  приросли  зеленые  артерии.
Голос угрожал: "Вернись, или я отрекусь от тебя и возьму себе иной мозг".
   Уже  можно  было  различить  смерчи.  Они  казались  тонкими   дымками,
подымающимися из труб. Трубы росли, сливались с дымом, вращались.  Долетал
вой. Там работали гигантские воронки, всасывающие все, что  попадалось  на
пути.
   Петр повернул к пещере. Еще не доходя  до  нее,  узнал,  что  в  пещеру
проник враг.
   "Доигрался? - говорила пещера. - А ведь я предупреждала тебя."
   Он почувствовал удар по ноге. Силы начали быстро убывать.
   Враг, проникший в пещеру, зарычал, и его рычание было  знакомым  Петру.
Когда-то он уже слышал его, понимал, что оно означает...
   Голос пещеры стал почему-то слабеть, перешел на шепот: "Последнее,  что
я могу сделать для тебя - это лишить твоего врага  оружия.  Убивайте  друг
друга руками и зубами, как ты обещал Копилке. Мне очень хочется знать, как
это бывает..."
   "Знать? Тебе хочется знать. А мне? Я ведь еще  не  узнал,  почему  враг
казался таким знакомым. Но самое главное, что  мне  предстоит  выяснить  -
почему бабушка предостерегала: "Молния убить может"? Что было перед этим?"
   "Иди же сюда. Видишь, враг уронил оружие. Убей его -  и  опять  у  тебя
будет Дом и все остальное. Помнишь, как хорошо тебе было?"
   - Нет! - закричал Петр. - Сначала я кое-что выясню!
   Он требовал от своей памяти полной ясности прежде, чем вернуться в  Дом
навсегда.
   Смерчи кружились за его спиной, дышали ему в затылок.  Петр  обернулся.
Черно-кровавые гусеницы угрожали с небес. И  вдруг  именно  в  эту  минуту
ужаса он вспомнил...
   Вспомнил, что было перед тем, как бабушка пыталась его напугать. Ничего
нового. Она пугала его и раньше: "Нельзя  гулять  в  грозу.  Молния  убить
может". Но он хотел проверить ее слова. Он выскочил  на  улицу  под  косые
мощные струи, в громыхание и сверкание огня. И  его  не  убило,  он  жадно
вдыхал удивительно свежий воздух, он прыгал на одной ноге, хохотал и пел.
   Петр уже предчувствовал, что  сейчас  сделает,  не  может  не  сделать.
Смертельный  страх   каменил   тело,   в   ушах   выстукивала   фраза   из
предупреждения: "Особую опасность представляют ураганы". Особая опасность.
Особая опасность!
   Но Петр отвечал: "Сначала я испробую".
   Он повернулся лицом к урагану.
   "Что ты делаешь? Пропадешь!" - послышался вопль пещеры.
   Петр шагнул навстречу урагану. Его ослепило сверкание, он  почувствовал
страшный удар, успел подумать: "Конец". Но мучения продолжались,  На  него
посыпался град ударов, кожу жгло так, что  он  застонал.  Жжение  внезапно
сменилось холодом, будто его окунули в ледяную ванну. Это  молнии  обожгли
мох на его коже, и мощные струи воды ударили  по  ней,  как  очистительный
душ.
   У него подкосились ноги, и он бы упал, но в этот момент, воронка смерча
всосала его,  закружила,  подняла  ввысь.  Петр  взлетел,  раскинув  руки.
Послышался громкий чавкающий звук, будто болоте неохотно выпустило жертву.
   Перед глазами Петра мелькали полосы, огненные  зигзаги.  Бешеный  ветер
обдувал кожу, срывал остатки мха.  Петра  словно  выворачивало  наизнанку,
что-то рвалось внутри,  лопались  мелкие  сосуды.  Ему  казалось,  что  он
умирает, и хотелось, чтобы все кончилось поскорей.
   Но он не умер. Он летел на столбах, наперегонки с ветром, Тяжесть опала
с его век, и они смогли открыться. Навстречу мчались огненные  кольца,  не
причиняя ему вреда. Он проходил сквозь них беспрепятственно и  чувствовал,
что с каждым новым кольцом силы возвращаются к нему, и он  становится  сам
собой, прежним человеком.


   ...Он упал у самого  входа  в  пещеру,  увидел  в  темноте  за  камнями
удивленно раскрытые знакомые глаза, глядящие  на  него  со  страхом.  Петр
легко вскочил на ноги и закричал:
   - Эй, Бен, старина, выходи!



   Игорь Росоховатский.
   Тайна профессора Кондайга

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Понять другого". Киев, "Радянськый пысьмэннык", 1991.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   1

   Тонкий, как игла, фиолетовый  лучик  метался  по  шкале.  Он  выписывал
сложные спирали, перепрыгивал деления, как будто перечеркивал их.
   Хьюлетт Кондайг в полном изнеможении опустился в кресло. Он не в  силах
был понять свое детище. Он убрал из кабинета и даже  из  лаборатории  все,
что могло давать нейтринное излучение, и все же регистратор не угомонился.
   Этого нельзя было объяснить. Все, что знал Кондайг, не давало  ключа  к
разгадке. Куда бы приемник ни  помещали  -  в  экранированный  кабинет,  в
подземелье, под воду - луч совершал невообразимые скачки.
   После опыта, который был записан под  четырехзначным  номером,  Хьюлетт
обессилел. Конечно, можно было  бы  выдвинуть  красивую  смелую  гипотезу,
успокоиться  на  атом  и  продолжать  работу   с   менее   чувствительными
приемниками.  Но  Хьюлетт  Кондайг  не  любил  фантазировать  и  выдвигать
гипотезы. Его чопорная пунктуальность и сухость стали притчей в институте.
Вместо "думаю" или "надеюсь" он употреблял осторожное  "предполагаю".  Для
него прибор, сконструированный в лаборатории, был важнее любой способности
судить о вещах и явлениях не по их подобию чему-то, уже открытому  раньше,
а по их отличию от него. Поэтому он и зашел в тупик, не  имея  возможности
ни остановиться на гипотезе, ни согласовать необычное явление с  обычными,
то есть попросту пройти мимо него.
   Хьюлетт сидел в кресле и пустыми глазами смотрел куда-то  в  угол.  Там
мелькали фиолетовые блики,  ломаясь  на  гранях  приборов.  Ни  о  чем  не
хотелось думать. Его состояние было похоже на полудрему.
   Он принудил себя снова взглянуть на шкалу.  И  сразу  же  подался  всем
телом вперед, к прибору. То, что он увидел, было удивительно. Неуемный луч
регистратора   словно   тоже   задремал.   Он   был   похож   на   маятник
останавливающихся часов. Вяло, однообразно, в угасающем ритме раскачивался
он из стороны в сторону.
   "Что случилось за эти минуты?  -  думал  Хьюлетт.  -  Теперь,  когда  я
смертельно устал, не в силах думать, луч  впервые  за  все  время  ощутимо
замедлил движение. Он ведет себя словно... отражение моей мысли!"
   Волнение  проявилось  в  легком  ознобе.  Мысли,  будто  кони,  которых
хлестнули по вспотевшим спинам, помчались сломя голову.
   И одновременно луч тоже заплясал на шкале, не задерживаясь на делениях.
   "Значит ли это, что я нахожусь перед разгадкой передачи мысли? Стоп!  -
приказал себе Хьюлетт. - Сначала перестань волноваться!"
   Он как бы натянул поводья своих мыслей,  и  они  вздыбились,  противясь
приказу. И снова случилось то, чего Хьюлетт раньше не замечал или чему  не
придавал значения: луч начал плясать уже не по  всей  шкале,  а  только  в
центре ее.
   Этот  приемник  значился  под   номером   18.   Кондайг   работал   над
усовершенствованием аппаратов для  регистрации  нейтринного  излучения.  В
специальных камерах потоки нейтрино попадали в  молекулы  газа,  благодаря
своей  электрической  нейтральности  легко  проникали  в   ядра,   изменяя
внутриатомные силы. Возникали изотопы, и луч регистрировал их рождение  на
шкале.
   Хьюлетт строил все более чувствительные приемники, пока не создал  этот
- N_18 - с одним только входом для лучей.
   И сейчас он рассматривал его  так,  будто  увидел  впервые.  Он  думал:
"Всюду - в подземелье, в батисфере, в лаборатории - я  находился  рядом  с
аппаратом.  Волновался,  мучился,  бесился,  не  в  силах  найти  источник
излучения. Искал его всюду - в космических лучах, в  движении  волн  и  их
взаимодействии с обшивкой батисферы, в самой  обшивке  -  где  угодно,  но
только не в себе самом. А может быть,  именно  я  был  этим  источником  и
напряженная работа моего мозга раскачивала луч?"
   Он представил себе, как мчатся  через  Вселенную,  свободно  пронизывая
звезды, нейтринные потоки - загадочные "волны мысли". Их  могут  принимать
разумные существа в разных мирах.
   Хьюлетт  поморщился.  Он  не  любил  ничего  величественного,  даже   в
воображении.  Он  подумал:  "Можно  ли  с  точки  зрения  моих  заключений
объяснить,  что  происходит  при  телепатии?  Ядро   атома   не   остается
безразличным к изменению электронных орбит и внутриатомных сил. В ответ на
любое событие оно испускает разночастотные потоки  нейтрино.  Эти  потоки,
свободно проходя сквозь землю и скалы, море и деревья, иногда  попадают  в
мозг человека, обладающего памятью к данной  частоте  потока.  Проникая  в
ядра атомов, они вызывают изменение внутриатомных сил и электронных орбит.
Это приводит уже к электрическим явлениям в мозгу. А  впрочем,  -  тут  же
возразил он себе, - это пока лишь мои предположения. Этому явлению, как  и
всем другим, можно дать десятки разных объяснений. Все они будут  казаться
правильными, и ни одно не будет верным..."
   У Хьюлетта сильно закружилась голова. Он откинулся  на  спинку  кресла.
Кабинет окрасился в багровый цвет. Хьюлетт видел огонь и кровь на полу, на
стенах. Сверкало оружие. Кого-то убивали, кто-то звал на помощь. Из тумана
появились  две  маленькие   человеческие   фигурки.   Хьюлетт   видел   их
удивительные, прекрасные лица. С горы, поросшей  оранжевыми  кустарниками,
скатилось многолапое металлическое чудовище, а люди почему-то  застыли  на
месте и не могли бежать от него. "Что с ними будет?"  -  отчаянно  подумал
Хьюлетт.
   Чудовище сверкнуло глазами - это были яростные человеческие глаза  -  и
метнуло молнию...
   Затем видение рассеялось, исчезло, как мираж.  Учащенно  дыша,  Хьюлетт
рукавом смахнул пот со  лба.  Его  взгляд  упал  на  окошко  регистратора.
Фиолетовый луч замедлил свою пляску.
   "Что это означает?" думал Хьюлетт. Ему отчего-то стало страшно.



   2

   - До вечера, Хью!
   - До вечера, Эми! Поцелуй за меня малыша.
   Он  медленно  опустил  телефонную  трубку  на  рычаг.  Лаборант,  увидя
выражение его лица, неопределенно хмыкнул  и  стремглав  побежал  куда-то,
верно, сплетничать  о  папаше  Кондайге.  Хьюлетт  подмигнул  себе.  Пусть
сплетничают, если это  может  их  позабавить.  Тут  ничего  не  поделаешь.
Говорят, что  когда  мужчина  впервые  становится  отцом,  он  глупеет  от
радости. А уж если  это  случается,  когда  мужчине  перевалит  за  сорок,
процесс, как видно, идет слишком бурно.
   Хьюлетт поспешил укрыться в своем кабинете и здесь  улыбнулся  во  весь
рот. Тут не было непрошеных свидетелей, разве что регистратор  запишет  на
ленту его необычные мысли и настроения.
   Он вспомнил своего малыша  Кена,  розового  з