Тревожное беспокойство не оставляло его...
   Он был археологом. Его  худощавая,  слегка  напряженная  фигура  казалась
моложе, чем  лицо,  коричневое,  обветренное,  с  усталыми,  обычно  слишком
спокойными  глазами.  Но  когда  они,  вглядываясь   в   знакомый   предмет,
оживлялись, вспыхивали,  казалось,  что  этот  человек  сделан  из  того  же
огненного материала, что и солнце, под которым он ходит по земле.
   Теперь его звали Михаилом Григорьевичем Бутягиным, а когда он  был  здесь
впервые, она называла его "Миша", ставя ударение на последнем слоге.
   Это было пять лет назад, когда он собирал  материал  для  диссертации,  а
Света занималась на последнем курсе. Она сказала: "Это нужно  для  дипломной
работы",- и он добился, чтобы ее включили в состав  экспедиции.  Вообще  она
вертела им, как хотела...
   Михаил Григорьевич всматривается в гигантские фигуры, пытаясь  вспомнить,
около какой из них, на каком месте она сказала: "Миша, трудно любить такого,
как ты...- И спросила, задорно тряхнув волосами: - А может быть, мне  только
кажется, что люблю?"
   Губы  Михаила  Григорьевича  дрогнули  в  улыбке,  потом  застыли   двумя
напряженными линиями.
   "Что здесь изменилось?  Что  могло  измениться?"  -  спрашивал  он  себя,
оглядывая барханы. И снова вспомнил с  мельчайшими  подробностями  все,  что
тогда произошло.
   ...Направляясь в третье путешествие к останкам  древнего  города,  четыре
участника археологической экспедиции отбились от каравана  и  заблудились  в
пустыне. И тогда-то среди  барханов  они  случайно  обнаружили  эти  статуи.
Фигура мужчины была немного выше, чем фигура женщины. Запомнилось его  лицо,
грубо вырезанное,- почти без носа, без ушей, с  широким  провалом  рта.  Тем
более  необычными,  даже  неестественными  на  этом  лице   казались   четко
очерченные глаза. В них можно было рассмотреть ромбические зрачки, синеватые
прожилки на радужной оболочке, негнущиеся гребешки ресниц.
   Фигуры статуй поражали своей ассиметрией.  Туловище  и  руки  были  очень
длинными, ноги короткими, тонкими.
   Сколько  участники  экспедиции  ни  спорили  между  собой,   не   удалось
определить, к какой культуре и эпохе отнести эти статуи.
   Ни за что Михаил Григорьевич не  забудет  минуты,  когда  впервые  увидел
глаза скульптур, У него перехватило  дыхание.  Он  остолбенел,  не  в  силах
отвести от них взгляда. А потом, раскинув руки,  подчиняясь  чьей-то  чужой,
непонятной силе, пошел к ним, как лунатик. Только ударившись грудью  о  ноги
статуи, он остановился и тут же почувствовал, как что-то обожгло ему  бедро.
Он сунул руку в карман и охнул.
   Латунный портсигар был разогрет, как будто его держали на огне.
   Михаил  пришел  в  себя,  оглянулся.  Профессор-историк  стоял  абсолютно
неподвижно, с выпученными глазами, тесно прижав руки к бокам. Он был  больше
похож на статую, чем эти фигуры.
   Даже скептик Федоров признался, что ему здесь "как-то не по себе".
   Когда Светлана увидела фигуры, она слабо вскрикнула и тесно  прижалась  к
Михаилу, инстинктивно ища защиты.  И  ее  слабость  породила  его  силу.  Он
почувствовал себя защитником - сильным, стойким,- и  преодолел  страх  перед
глазами статуи.
   Очевидно, правду говорили, что в археологе Алеше Федорове живет физик. Он
тайком совершил археологическое кощунство - отбил маленький кусочек от  ноги
женской статуи, чтобы исследовать его в лаборатории и определить, из  какого
вещества сделаны скульптуры. Вещество  было  необычным  -  в  нем  проходили
какие-то завитки, и оно покрывалось бледно-голубоватыми каплями.
   Через несколько дней заблудившихся  участников  экспедиции  обнаружили  с
самолета. Они улетели в Ленинабад, мечтая вскоре опять вернуться в пустыню к
статуям.
   Но началась Отечественная война.  Светлана  ушла  вместе  с  Михаилом  на
фронт. Профессор-историк погиб в осажденном фашистами  Ленинграде.  Погиб  и
Алеша Федоров при взрыве в лаборатории. Взрыв произошел как раз в то  время,
когда Алеша исследовал вещество статуи. Один из  лаборантов  утверждал,  что
всему виной тот  кусочек  вещество,  что  он  действует  как  очень  сильный
катализатор - ускоряет одни  реакции  и  замедляет  другие.  Из-за  этого  и
вспыхнула находившаяся в лаборатории легковоспламеняющаяся жидкость...
   Окончилась война. Михаил  Григорьевич  и  Светлана  вернулись  к  прежней
жизни, к старым, неоконченным делам. И конечно, в первую очередь -  к  тайне
статуй. Оказалось, что в 1943 году в пустыню,  к  месту  нахождения  статуй,
вышла небольшая экспедиция. Но разыскать статуи  не  удалось.  Возможно,  их
засыпали движущиеся пески.
   Михаил Григорьевич начал организовывать новую  экспедицию.  На  этот  раз
Светлана не могла сопровождать его - два месяца назад она родила сына.
   Михаил Григорьевич сам вылетел в Ленинабад, а оттуда направился дальше, к
пустыне, И вот здесь, договариваясь с проводниками,  он  услышал  интересную
легенду, которая заставила его задуматься.
   Давным-давно, много веков назад, через пустыню двигались кочевники народа
газруф. Они бежали от вражеских племен. Кочевники погибали от жары и  жажды,
и животы их присохли к спинам.
   И тогда старейшина племени принес в жертву своим проклятым идолам юную  и
самую красивую девушку.  Он  молился:  "Не  отворачивайтесь  от  нас,  боги!
Помогите нам, боги ветра, палящих лучей, песка, воздуха!"
   Может быть, еще долго выкрикивал бы он свои молитвы идолам.
   Но вдруг кочевники увидели, как от солнца оторвался кусок и начал  падать
на землю. Он увеличивался на глазах, превращаясь в кривую огненную саблю.
   Кочевники упали ниц, закрывая уши,  чтобы  не  слышать  ужасного  рева  и
свиста. Но тут чудовищный ураган налетел на них. Через  несколько  мгновений
из всего племени в живых осталось лишь трое.
   Еще десять и четыре дня шли они по пустыне  и  увидели  вдали  сверкающие
горы. Они были совершенно гладкими, в виде двух гигантских колец,  связанных
между собой. Испугались неверные и в страхе убежали. Еще много дней блуждали
они по пустыне, и лишь одному из них  было  суждено  выйти  к  людям,  чтобы
рассказать им обо  всем...  И  тогда  муллы  наложили  строгий  запрет:  все
караваны должны обходить "священное" место, где лежат страшные кольца.
   И если какие-нибудь путники,  заблудившись,  приближались  к  кольцам  на
расстояние  пяти  полетов  стрелы  из  лука,  они  погибали  от  неизвестной
болезни...
   "Что бы это  могло  быть?"  -думал  Михаил  Григорьевич.  Ему  удалось  в
рукописях одного древнего  историка  найти  подтверждение  легенды.  Историк
упоминал о звезде, упавшей на землю, об урагане и гибели кочевого племени.
   И тогда у  археолога  появилась  смутная  догадка:  возможно,  в  пустыне
когда-то приземлился космический корабль, Возможно, разумные существа с него
в знак своего" пребывания на Земле и оставили эти статуи.
   Такая гипотеза объясняла странный вид  статуй,  загадочное  вещество,  из
которого они сделаны, и многое другое. Но были в ней и уязвимые места.
   И  самым  непонятным  было  то,  что  никто  никогда  не  рассказывал   о
таинственных существах, пришедших из пустыни. А  ведь  космонавты-пришельцы,
наверное, поинтересовались бы жителями вновь открытой планеты и  постарались
бы вступить с ними в общение.
   Михаилу Григорьевичу не терпелось поскорей  проверить  свою  гипотезу.  И
вот, наконец, с  одного  самолета  экспедиции,  пролетающего  над  пустыней,
заметили эти статуи. Тотчас же в путь вышла экспедиция во главе  с  Михаилом
Григорьевичем.
   ...Он стоит перед статуями - возмужавший и огрубевший на войне,  строгий,
научившийся сдерживать свои чувства и порывы,- и думает: "Сколько я  пережил
за это время! Фронт, огонь, смерть, поиски, волнения, диссертация, которую я
до сих пор так и  не  успел  написать,  рождение  сына,  встречи  о  разными
людьми... Одни становились из чужих родными, другие уходили из  жизни.  Там,
на фронте, кадровикам засчитывался год войны за три года  армейской  службы.
Мы узнали настоящую цепу многим вещам, мы яснее поняли, что  такое  счастье,
жизнь, верность, глоток воды".
   Он вспомнил останки древнего города, обнаруженные в этой  же  пустыне.  В
развалинах  дома  он  нашел  тогда  гипсовую  женскую  голову.  Теперь   она
выставлена  в  Эрмитаже,  и  каждый,  кто  посмотрит  на  нее,   восхищается
прекрасным лицом.
   "Это все, что осталось от жизни и труда неизвестного скульптора,-  думает
Михаил Григорьевич.- Но разве  этого  мало,  если  спустя  столетия  люди  с
волнением смотрят на то, что он создал?"
   Он представил,  что  останется  от  него  самого:  исследования,  очерки,
находки. В них запечатлен  кусочек  истории,  иногда  кровавой  и  жестокой,
иногда величественной и светлой, но всегда указывающей путь в будущее. И еще
останется сын, и сын его сына, и правнуки...
   Край солнца еще виднелся над горизонтом. Казалось, что там плавится песок
и течет огненной массой. Подул ветер,  и  песок  зашелестел.  Только  статуи
стояли неподвижно, еще более безжизненные, чем пустыня.
   Михаил Григорьевич опять подумал, что так же неподвижны они были все  эти
годы, и  ветер  оглаживал  их  со  всех  сторон,  сердясь  на  искусственную
преграду. Время текло мимо них, как  песок,  унося  человеческие  радости  и
страдания...
   И все же... Михаилу Григорьевичу казалось, что здесь  произошли  какие-то
изменения. Он не мог увидеть их и поэтому  злился  и  тревожился.  Вынул  из
кармана бумажник, раскрыл его... Достал фотокарточку... Вот он,  вот  Света,
напротив - статуи... Но что же это такое? Не может быть! Не может...
   Михаил Григорьевич переводил взгляд с фотокарточки на статуи и  опять  на
фотокарточку. Аппарат не мог ошибиться. Может  быть,  ошибаются  сейчас  его
глаза? Он подошел ближе, отступил. Нет, и глаза не ошибаются.
   На фотокарточке женская статуя стоит прямо, опустив руки,  а  сейчас  она
изменила положение: слегка согнуты ноги в коленях, рука протянута к ноге - к
тому месту, где отбит кусок. А мужчина, стоящий вполоборота  к  ней,  сделал
шаг вперед, как бы защищая женщину. Правая рука вытянута и сжимает  какой-то
предмет.
   "Что все это означает?"
   Михаил Григорьевич ничего больше не чувствовал, не мог думать ни  о  чем,
кроме статуй. Его глаза сверкали, сквозь  коричневый  загар  лица  проступил
слабый румянец. Теперь он казался намного  моложе  своих  лет.  Он  вспомнил
слова Светланы: "Никак не могу отделаться от впечатления, что они живые..."
   Ритм его мыслей нарушился, в памяти  вспыхивали  отрывки  сведений:  слон
живет десятки лет, а некоторые виды насекомых -  несколько  часов.  Но  если
подсчитать движения, которые сделает за свою жизнь какой-то слон и  какое-то
насекомое, то может оказаться, что их количество приблизительно равно.
   Обмен веществ, жизнь...  У  различных  видов  они  различны,  причем  это
различие колеблется в очень  широких  пределах.  Так,  все  развитие  крупки
заканчивается в пять-шесть недель, а  секвойя  развивается  несколько  тысяч
лет.
   Все ясней и ясней, ближе и ближе вырисовывалась  главная  мысль.  Даже  у
земных существ отрезки  времени,  за  которые  протекают  основные  процессы
жизни, настолько различны, что один отрезок относится к другому, как день  к
десятилетию или столетию.
   Деление клеток некоторых бактерий происходит  каждые  час-два,  а  клеток
многих высших организмов - раз в несколько дней.
   У каждого вида свое  время,  свое  пространство,  свои  отрезки  жизни...
Быстрому муравью моллюск показался бы окаменевшей глыбой... А если вспомнить
еще и явления анабиоза... Статуи стояли перед ним совершенно неподвижно.  Но
он уже догадывался, что их неподвижность кажущаяся. И  еще  он  догадывался,
что все это вовсе не статуи, а... Ну конечно, это живые существа, космонавты
с другой планеты - те самые, которых не  видели  люди  потому,  что  они  не
успели дойти до них. Эти существа  не  только  из  другого  мира  и  другого
вещества, но и из другого  времени.  Наши  столетия  для  них  -  мгновения.
Очевидно, и процессы неживой природы там протекают в ином,  более  медленном
ритме.
   Пять лет понадобилось этой женщине для того, чтобы почувствовать  боль  в
ноге и начать реагировать на  нее.  Пять  лет  понадобилось  мужчине,  чтобы
сделать один шаг.
   Пять лет... Он, Михаил Григорьевич, за это время  прожил  большую  жизнь,
нашел и потерял товарищей, узнал самого себя, испытал в огне свою  любовь  и
ненависть. Он изведал тысячу мук, боль, отчаяние, радость, горе, счастье.
   А  нервные  импульсы  этих  существ  медленно  ползли   по   их   нервам,
сигнализируя женщине о боли, мужчине - об опасности.
   Он шел через фронты, израненный, измученный, неукротимый,-  к  победе.  И
его жена шла рядом, деля все трудности и радости.
   А женщина, которую считали статуей, все эти годы опускала руку к больному
месту,  мужчина  заносил  ногу,  чтобы  сделать  очередной   шаг   навстречу
опасности.
   Это казалось невероятным, но Михаил Григорьевич слишком хорошо знал,  что
в природе может случиться все. Многообразие ее неисчерпаемо.
   "Пройдут еще десятки лет,- думал он.- Умру я, умрет мой сын,  а  для  них
ничего не изменится, и ни обо мне ни о моем сыне они даже  не  узнают.  Наше
время омывает их ступни и несется дальше, бессильное перед ними" И все  наши
страдания, наши радости и муки для  них  не  имеют  никакого  значения.  Они
оценят лишь дела целых поколений". И тут же он спросил себя: "Оценят ли? Все
может быть иначе. За боль, нанесенную женщине без злого умысла несколько лет
назад, мужчина поднял оружие. А когда же он отомстит?  Сколько  лет  пройдет
еще до того? Сотни, тысячи?.. Люди далекого будущего  поплатятся  за  ошибки
своих давних предков? И что это за оружие? Каково его  действие?  И  как  не
допустить, чтобы оно начало действовать?"
   Михаил Григорьевич остановил поток своих вопросов.
   Справиться с этими пришельцами людям Земли нетрудно. Можно выбить  оружие
из руки мужчины. Можно связать  стальными  тросами  эти  существа.  В  конце
концов побеждает тот, чье время течет быстрее.
   Но как общаться с пришельцами? Как узнать об их родине и рассказать им  о
Земле? Ведь вопрос, заданный им сегодня, дойдет до их сознания через десятки
лет, и пройдут еще сотни лет, прежде чем они ответят на него.
   Но придется задавать много  вопросов,  прежде  чем  установится  хотя  бы
малейшее взаимопонимание  между  землянами  и  пришельцами.  Пройдут  тысячи
лет... И для потомков вопросы  прадедов  потеряют  всякое  значение,  и  они
зададут свои вопросы... И опять пройдут тысячи лет...
   Для пришельцев это будут мгновения, для землян - эпохи.
   Михаилу Григорьевичу теперь было страшно подумать об отрезке своей жизни.
Какой он крохотный, неразличимый, словно капля в  океане!  Какая  незаметная
его жизнь а ведь ему самому она кажется целой эпохой! И что  он  такое?  Для
чего жил? Что от него останется?
   Михаил Григорьевич поднял голову. Останутся его  дела  -  восстановленные
для людей страницы истории... Его время не текло напрасно.  И  вот  одно  из
доказательств. Он разгадал тайну статуй!
   Поток мыслей захлестнул археолога. Теперь Михаил Григорьевич понимал:  он
волнуется напрасно. Земляне найдут способ общаться с  пришельцами.  То,  что
невозможно сегодня, станет  возможным  завтра.  И  потомки  сумеют  ускорить
процессы, протекающие в теле пришельцев.
   А его жизнь, как жизнь всякого  человека,  не  укладывается  ни  в  какой
отрезок времени. Вернее говоря, этот отрезок  зависит  от  самого  человека.
Один  делает  свою  жизнь  ничтожной  и  незаметной,  другой  -  великой   и
многогранной. Понятие "мгновение" очень относительно. И секунда человеческой
жизни - это не то, что натикают часы, а то, что человек  успеет  сделать  за
нее. Она может быть ничем и может оказаться эпохой.
   Разве  не  стоит  столетий  мгновение  из   жизни   Ньютона,   когда   он
сформулировал свой знаменитый закон тяготения? Разве секунды жизни  Леонардо
да Винчи или Ломоносова - это только то, что отсчитали часы?
   За секунду Земля проходит определенный путь, ветер пролетает определенное
расстояние,  муравей  пробежит  какую-то  тропу.  Человек  может  вообще  не
заметить секунды, а может нажатием кнопки в одну секунду запустить ракету  в
космос, может зевнуть от скуки, а может открыть новый закон природы.
   Время - хозяин многих вещей в природе, но человек  -  сам  хозяин  своего
времени.
   Михаил Григорьевич задумался о том, какую жизнь  прожили  эти  пришельцы.
Что успели сделать за нее? Больше, чем он, или меньше?
   Пламенеющий горизонт пустыни медленно угасал. Огненная  стена  уже  давно
опустилась за барханы, и лишь золотисто-красная грива еще  указывала  место,
где солнце скрылось, подчиняясь непреложному времени.
   Длинные  тени  легли  от  пришельцев  и   смешались   с   тенью   Михаила
Григорьевича...

   2
   Прошло несколько лет. Самый большой зал на Земле, специально  построенный
для этого события, был переполнен. Гул из него доносился в вестибюль.
   Михаил Григорьевич сунул свой жетон в отверстие автошвейцара, двоюродного
брата тех автоматов, что стоят в метро, и вошел в зал. Ему пришлось  задрать
голову, что-бы увидеть полупрозрачный потолок, не задернутый сейчас шторами.
Блеклое небо голубело совсем близко, и оно не было неподвижным, как  обычно,
а словно струилось и текло куда-то. Михаил Григорьевич понял, что такой  вид
придают ему плывущие облака, которых отсюда не различить.
   Он смотрел на людей в  партере  и  на  балконах,  но  его  внимание  было
приковано к сцене.  Половину  ее  занимали  кино-  и  телекамеры,  кресла  с
вмонтированными  в  них  аппаратами,  автоматы-переводчики.  На  сцене   уже
суетились операторы и наладчики. Усаживались в свои кресла  ученые,  каждого
из которых почти весь мир знал в лицо. Михаил Григорьевич кое-как  преодолел
робость перед такими авторитетами и воспользовался правом, которое давал ему
именной жетон, он примостился в одном из последних кресел на сцене,  сев  на
самый его краешек, как будто оставлял место  для  кого-то  более  важного  и
значительного, чем сам. Посмотрел вправо на соседнее кресло -  там  восседал
физик, лауреат  многих  и  многих  премий;  бросил  взгляд  влево  -  увидел
математика, действительного члена и нашей и зарубежных академий,  встретился
с ним взглядом и покраснел, как студент, перебравшийся с  галерки  на  чужое
место. Больше он не крутил головой, а смотрел только на сцену, ожидая, когда
же они появятся,
   Археолог напряг слух, стараясь еще издали  услышать  шаги,  но  это  было
излишним. Даже  многослойные  войлочные  дорожки  не  заглушали  шагов.  Они
зазвучали, как отдаленный гром, и все люди  -  сколько  их  было  в  зале  -
встали,  вытягивая  шеи.  Это  могло  бы  показаться  смешным   постороннему
наблюдателю, но таких  не  было.  Пожалуй,  вся  планета  замерла  сейчас  у
телеэкранов, привстав на цыпочки и затаив дыхание.
   А когда они наконец появились, единый вздох вырвался у миллиардов  людей.
Михаил Григорьевич наклонился вперед, всматриваясь в гигантские фигуры.  Они
были не такими величественными, как в пустыне, освещаемые лучами заката.  Но
зато сейчас они двигались. "Катализатор времени", созданный  в  лабораториях
Объединенного научного центра  Земли,  ускорил  обменные  процессы  в  телах
пришельцев и перевел их во время, соизмеримое с часами человеческой жизни.
   Гиганты остановились, разглядывая зал и людей.
   Президент Академии наук  сделал  шаг  вперед,  к  микрофону,  и  поспешно
проговорил заранее приготовленные торжественные слова:
   - Здравствуйте, разумные! Люди Земли рады вам!  Автоматы-переводчики  тут
же разделили его слова на форманты и перевели их в  системы  радиоимпульсов,
понятные гигантам. Но их лица оставались невозмутимыми, как будто они ничего
не поняли.
   Президент взглянул на старшего наладчика, но тот  только  пожал  плечами,
ка