аяривать...
   Я демонстративно прошелестел плащом мимо него,  с  ужасом  представляя,
что бы он говорил, если бы узнал правду.
   Ступеньки лестницы гудели  под  моими  ногами.  Из-за  закрытых  дверей
квартир то и дело слышались чихи, сморканья,  стоны,  детский  плач.  Если
закрыть глаза, покажется,  что  вошел  в  поликлинику  в  разгар  эпидемии
гриппа.
   Я остановился перед дверью с номером "8", изо всей силы  вдавил  кнопку
звонка.
   - Минуточку! - донесся из глубины квартиры удивленный голос.
   Я не снимал руки со звонка.
   - Иду, иду! - послышались шаркающие шаги,  и  дверь  открылась.  Передо
мной стоял он, придерживая левой рукой распахивающийся мохнатый халат.  Из
халата, словно из черепашьего панциря,  высовывалась  длинная  шея,  а  на
узком лице блуждала всегдашняя растерянная и застенчивая улыбка  -  улыбка
неприсутствия. В минуты раздражения мне казалось, что он прикрывается  ею,
как щитом.
   Морщинистое  выразительное  лицо  пришло  в  движение,   толстые   губы
шевельнулись:
   - Вы?
   Его глаза смотрели выжидающе, и мне заранее стало горько оттого, что  я
должен буду сейчас сказать. Идя за ним в  комнату,  глядя  на  его  тонкие
волосатые  ноги  и  коричневые  пятки,  я  чувствовал,  что  задыхаюсь  от
негодования. Он  опустился  в  кресло,  от  которого  тянулись  провода  к
аппарату, похожему на стабилизатор, надвинул на голову  проволочный  шлем.
Его руки сами собой легли на выгнутые пластины контактов, и я, сделав  над
собой усилие, сказал:
   - Николай Николаевич, вы должны прекратить это...
   Краска радости залила его втянутые, плохо выбритые щеки:
   - Значит, вы признаете...
   - Да, да, - поспешно сказал я.
   - Хотите посмотреть графики и журнал наблюдений? - Он снял одну руку  с
контактной пластины, и тотчас прокатился раскат грома.
   Я с тоской посмотрел на синее безоблачное небо,  отвел  протянутый  мне
журнал.
   - Скажите лучше, как вам удалось построить усилитель?
   Он довольно зачмокал губами.
   - Я использовал магнитное поле  Земли.  По  сути  дела,  оно  и  служит
усилителем. Оставалось лишь построить прибор, который бы передавал  данные
со снимателя биотоков к усилителю. Вы ведь помните, как удалось  выяснить,
что  ритмы   биотоков   мозга   точно   соответствуют   ритмам   солнечной
деятельности?
   - Да, да, - сказал я. - Но...
   - Вы и тогда говорили "но", дорогой мой, - с легким укором произнес он.
- А помните, какой переполох вызвало в академии мое сообщение о  том,  что
характеристика некробиотического излучения  человека  точно  соответствует
характеристикам  излучения  "сверхновых"  звезд?  Но  что  же   тут   было
удивительного?  Разве  не  общеизвестна  связь  солнечной   активности   с
заболеваниями сердца и мозга,  с  эпидемиями,  с  процессами  размножения?
Разве  не  было  доказано,  что  ритмы  биотоков  мозга  идентичны  ритмам
пульсации звезд, что  угасание  мозга  и  звезды  сопровождается  теми  же
ритмическими характеристиками? И разве не вы сами, не вы  все  говорили  о
гармонии природы и человеческого мозга -  этого  удивительного  органа,  с
помощью которого природа осознает самое себя? Почему же мое утверждение об
обратной связи вызвало бурю протеста?
   Тяжелые громовые раскаты раздавались один  за  другим.  Тучи  заволокли
небо, которое еще несколько минут тому назад  было  безоблачным.  Выпуклые
наивные глаза Николая Николаевича смотрели на меня удивленно, брови и  уши
поползли вверх. Это было в его  манере  -  делать  неожиданные  выводы  из
общеизвестных положений и удивляться, почему их не понимают другие.
   - Прямую связь "звезда - человек" признают все,  -  проговорил  он,  не
изменив выражения лица. - Отчего же  не  согласиться  с  существованием  и
обратной связи - "человек - звезда"? Или люди  полагают,  что,  когда  они
злятся, ненавидят, радуются, ничего во вселенной не меняется?  Вспышки  на
солнце, например, резко меняя погоду, вызывают у нас изменение  настроения
- подавленность, злобу  или,  наоборот,  радость,  бодрость...  А  вспышки
человеческой ненависти или радости ничего не меняют на  солнце?  И  это  в
мире, где все связано? Достаточно кому-то полюбить - и вот  вам  еще  один
вариант мира, в котором на этот раз на одну любовь  больше.  Ну  погодите,
когда я представлю сравнительные графики погоды и моих  биотоков,  спорить
об обратной связи не придется!
   Солнце растекалось по настольному стеклу... Слабая  надежда  пришла  ко
мне, и я с нетерпением спросил:
   - Когда же это будет? Когда вы закончите свои опыты?
   - Но, голубчик, я их только начал, - мечтательно проговорил он, как  бы
предвкушая будущие успехи. - Нужно еще проследить влияние процессов тоски,
ярости, осмысливания прекрасного, рождения великих  мыслей  не  только  на
наше солнце, но и на отдаленные звезды  и  созвездия.  Я  уже  связался  с
Крымской обсерваторией, с Пулковом...
   Я не мог больше сдерживаться.
   - А знаете ли вы, что творится на улице,  как  влияют  резкие  перемены
погоды на людей? Сколько детишек простудилось в эти дни?!
   - Неужели? - встрепенулся он, и  за  окном  промчался  порыв  ветра.  -
Ай-я-яй, в эти дни я читал детективы. Нужно перейти на другие литературные
жанры.
   Он искренне качал головой и  огорчался.  Он  не  был  ни  извергом,  ни
преступником. Но он экспериментировал -  и  ему  казалось,  что  вселенная
только и существует для его опытов, а до  всего  остального  ему  не  было
никакого дела. И он, на секунду пожалев простуженных детей, тут  же  забыл
об их существовании, чтобы начать новую серию опытов. Я подумал, что, будь
на свете бог, он выглядел бы так же.
   - Нужно прекратить опыты, - как можно суровее и тверже сказал я.
   - Что вы? Что вы? - замахал он  руками,  и  вспышки  молний  слились  в
нестерпимом блеске. - Шутите...  Интересы  науки...  Я  только  постараюсь
поменьше волноваться, чтобы не было резких перепадов...
   Я знал этого человека достаточно хорошо и понимал, насколько бесполезны
уговоры. "Необходимо немедленное заседание Президиума академии, -  подумал
я. - Сегодня же. Сейчас! Полностью согласиться с  его  гипотезой  обратной
связи, наметить план исследований..."
   - Вы правы во всем, - сказал я, и довольная улыбка расползлась  по  его
лицу. В ту же минуту стих ветер, последним порывом сдунув с неба облака.
   - До свидания, мы проведем экстренное заседание Президиума, - как можно
любезнее говорил я. - Включим проверку вашего предположения в план.
   - Очень, очень хорошо, -  облегченно  вздохнул  Николай  Николаевич.  -
Знаете  ли,  все-таки  перегрузки  сказываются.  В  последние  дни  что-то
барахлит давление. А ведь у меня в прошлом году был инсульт...
   - Инсульт, - бормочу я, пятясь к двери. - Инсульт? Тогда и солнце...
   Он понял мой испуг, попытался успокоительно поднять  руку,  но  вовремя
вспомнил о контактной пластине.
   - Ну, это совершенно не обязательно. Уверен, что успею  отключиться  от
усилителя.


   ...Люди изумленно оглядываются на меня. Никогда в жизни я не бегал  так
быстро. Комнатные туфли сбросил - босиком легче. Время от времени  подымаю
голову, чтобы взглянуть на солнце, шепчу про  себя:  "Только  бы  не  было
инсульта, только бы не было..." и невольно вспоминаю восточную  пословицу:
"Умирает человек  -  гаснет  звезда..."  Недаром  говорят,  что  в  каждой
пословице есть свой смысл...



   Игорь Росоховатский.
   Дом

   -----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Техника - молодежи".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   - Дедушка, ну куда же ты засмотрелся? Дедушка, пойдем! - изо  всех  сил
тянет за руку старика худенький мальчик в шерстяном костюмчике.
   -  Сейчас,  сейчас,  -  бормочет  старик,   не   отрывая   взгляда   от
сорокаэтажного дома с разноцветными балконами в противошумными  выступами.
Глаза старика, когда-то синие, вылиняли до голубизны, но взгляд не потерял
живости и остроты.
   - Ну, что ты там заметил, деда? - притопывает от нетерпения мальчик.
   - Видишь дом?
   - Вижу, вижу. Дом как дом. Высо-окий...
   - Сейчас он повернется на своих опорах.
   - Зачем? - Мальчик на секунду перестает тянуть старика за руку,  я  его
глаза блестят от любопытства.
   -  На  крыше  этого  дома,  Павлик,  установлены  приборы.  Они  уловят
изменение ветра, положение солнца и разные другие изменения внешней среды.
И соответственно  им  отрегулируют  положение  дома.  Он  пока  называется
экспериментальным... Хочешь жить в таком?
   - Хочу, хочу, - быстро отвечает мальчик и снова  тянет  старика.  -  Ну
пойдем же в крепость!
   - Но я еще не сообщил тебе главного, Павлик, - торжественно и загадочно
произносит старик. Он распрямляется и словно  становится  выше  ростом.  -
Этот дом построен по проекту твоего деда.
   - Ты у нас умница, дедуня. Мы все тобой  гордимся,  -  чеканит  мальчик
фразу, которой его научила мама. - А теперь пойдем скорей, меня же  Петька
с Витькой ждут.
   Старик  вздыхает,  снисходительная  улыбка  пробегает  по  его   губам,
чуть-чуть округляя впалые щеки.
   - Извини, Павлик, как-то забыл. Пошли.
   Но он еще несколько раз оглядывается, стараясь это  делать  не  слишком
заметно.  Этот  дом  построен  по  его  последнему  проекту.  В  нем  есть
вентиляционные шахты  с  чуткими  датчиками,  удаляющие  малейшие  примеси
вредных газов. Кондиционеры создают  ароматы  ковыльной  степи,  цветущего
яблоневого сада, запах моря... Предусмотрены бассейны для плавания, зимние
сады, фонтаны, магазины... За свою жизнь старик создал  десятки  проектов,
воплощая мечту об идеальном  доме,  а  котором  человеку  всегда  было  бы
приятно находиться. Он еще  помнил,  как  жилось  после  войны  в  наскоро
отстроенных "коммуналках",  как  лепили  в  спешке  соты  клетушек,  чтобы
переселить людей из сырых подвалов. Но еще задолго  до  того,  как  острый
квартирный голод прошел, он начал создавать - сначала в своем воображении,
а потом на бумаге - черты новых зданий, которые поднимутся  на  просторных
проспектах его родного Киева. Затем он с делегациями архитекторов  посещал
разные страны, видел гиганты из бетона и стекла в Нью-Йорке, дворцы  Вены,
палаццо  Неаполя  и  Венеции.  Он,  как  скупец,  отбирал,   взвешивал   в
воображении каждую мелочь - фронтоны, арки, колонны, накапливая детали для
своих будущих проектов. И когда его новые детища  вознеслись  над  землей,
многие архитекторы приезжали любоваться ими, так вписывались они в  зелень
каштанов и синеву Днепра, в золотистую невесомость облаков.
   Частенько коллеги упрекали его за излишнюю, по их мнению,  сложность  и
дороговизну его проектов, но он в ответ только снисходительно  улыбался  -
почти так же, как сейчас, отвечая внуку. Он  давно  усвоил,  что  простота
только тогда хороша для  человека,  когда  отражает  простоту  окружающего
мира. А что это за "простота",  он  успел  за  свою  долгую  жизнь  хорошо
узнать. Да, его проекты были сложны и дорогостоящи, но людям в  его  домах
жилось удобнее и уютнее, чем а других, а ради этого стоило  потрудиться  и
не жалеть затрат. "Ошибка многих из нас заключается в том,  что  мы  мерим
свою жизнь годами, а не минутами, - говорил он. - А кто подсчитал, сколько
минут человек проводит в своем доме?"
   Всякий раз, когда старик поглядывает на  внука,  на  то,  как  он  идет
вприпрыжку, торопясь, морщины на его лице разглаживаются,  оно  становится
ласковым, молодеет. Скупое осеннее  солнце  вытягивает  из  влажной  земли
фиолетовые нити, ткет из них легчайшую ткань, сплетая  причудливые  узоры.
Но ветер то и дело прорывает этот колеблющийся  полог,  бросает  под  ноги
старику и мальчику свои бесценные  дары  -  янтарные  и  красные  кленовые
листья.
   Так они подходят к детскому городку, окруженному деревянным частоколом,
из-за которого подымаются башенки крепости.
   - Глянь, дедушка, какой смешной домик построили!
   Старик смотрит туда, куда указывает внук.
   Покосившийся домик с оконцем и кривым дымарем кажется странно знакомым.
   - А вот и Витька с Петькой! - кричит Павлик, отпуская руку  старика.  -
Дедушка, ты Меня подождешь тут, у крепости?
   - Ладно, беги! - подталкивает архитектор мальчика. - Старайся  поменьше
пачкаться, чтобы не огорчать маму, -  и  тут  же  жалеет  о  своих  лишних
словах, которые мальчик забывает, еще не дослушав до конца.
   Только теперь старик чувствует, что короткая дорога к детскому  городку
все  же  утомила  его.  Но  вместо  того  чтобы  присесть   на   скамейку,
поставленную напротив бревенчатой  крепости  для  бабушек  и  дедушек  как
наблюдательный пункт, он идет к покосившемуся домику.
   "Вчера поставили? - думает старик. - А может  быть,  я  его  раньше  не
замечал? Шуточки стариковской памяти? Этого еще не хватает к "букету" моих
болячек. Но почему этот домик кажется таким знакомым?"
   Он обходит вокруг постройки несколько раз. Домик почти плоский, метр на
метр. И все же имеется дверь на петлях.
   "Где же я мог видеть такой домик раньше?"
   И вдруг вспоминает.
   Точно такие домишки - покосившиеся, с одним оконцем  и  с  обязательным
дымарем - он и его сверстники рисовали в детстве.
   "Уж его-то наверняка строил такой же  старик,  как  я",  -  думает  он,
насмехаясь  над   властностью   своей   памяти.   Но   почему-то   тревога
закрадывается в его неспешные мысли.
   Он подымает голову и видит, что из трубы домика в  небо  вьется  дымок.
Пахнет свежеиспеченным хлебом.
   "Чудится", - думает он, но не может удержаться, чтобы  не  заглянуть  в
оконце. Улавливает за темным стеклом какое-то движение  и  плечом  толкает
дверь. Она открывается со скрипом...
   Теперь запах свежеиспеченного хлеба совершенно явствен. Веет  теплом  и
еще чем-то очень знакомым.
   Он переступает  через  порог,  и  дощатая  дверь  закрывается  за  ним,
проскрипев на ржавых петлях.
   Слышится голос, который он не спутал бы ни с каким другим:
   - Это  ты,  Даня?  Наконец-то!  Целые  дни  в  мяч  гоняешь.  Ну,  чего
остановился у порога, как в гостях? Ох, что мне с тобой делать, сорванец?
   У него мелко задрожали колени. Он заметил в углу  какую-то  скамейку  и
осторожно опустился на нее, боясь, что она рухнет под его тяжестью.
   Голос умолкает...
   Теперь он различает уже не только запах хлеба, но и  запах  дерева,  из
которого  сделаны  стены,  и  запах  прели,  потому  что  пол  в  коридоре
прохудился, а отец, несмотря на напоминания  матери,  никак  не  соберется
починить его.
   Старик прислушивается к себе, с  удивлением  отмечая,  как  зарождается
новое чувство - ожидание праздника,  чуда,  словно  в  детстве,  когда  он
встречал утро каждого дня с надеждой: сегодня произойдет что-то радостное,
непохожее на другие дни. Стены, пол, потолок дома словно бы излучают уют и
спокойствие. Он всматривается в полумглу и различает светлый прямоугольник
там, где должна висеть картина, и темный прямоугольник книжной  полки.  Он
мог бы назвать на память заглавия, отпечатанные на корешках  книг.  Сейчас
он проверит себя, встанет и возьмет третью от края полки книгу. Это должен
быть "Робинзон Крузо"...
   - Долго же ты гонял где-то, Даня. Умаялся? Ноги, поди не держат.  Ладно
уж, отдохни сначала, а потом ступай к столу. Да руки не забудь помыть...
   "Отдохни, отдохни сначала", - как эхо отзываются стены и потолок. И пол
скрипит: "Отдохни..."
   Он вытягивает ноги и прислоняется  к  теплой  стене.  Скамейка  уже  не
кажется ему маленькой и хлипкой. Можно даже  улечься  на  ней,  что  он  и
делает. Приятная истома разливается по всему телу.  Прекращается  нытье  в
пояснице  и  колотье  в  боку.  Запахи  дерева  и  свежеиспеченного  хлеба
сливаются в один - позабытый, родной. И не  надо  даже  проверять  себя  и
протягивать руку за "Робинзоном Крузо".  Он  и  так  знает,  что  вернулся
домой. Это чувство долгожданного уюта не может обмануть его,  подвести.  И
старый архитектор, создавший столько  сложных  и  дорогостоящих  проектов,
впервые понял, каким должен быть идеальный  дом,  черты  которого  он  всю
жизнь искал, соединяя различные варианты зданий  в  своем  воображении.  А
искать надо было в _памяти_...
   - Дедушка, где же ты? - хнычет мальчик. - Дедушка...



   Игорь Росоховатский.
   Ураган

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "НФ-18".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 23 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   В Большом космическом архиве об этой  планете  имелись  только  обрывки
сообщения,  принятого  на  искусственном  спутнике  Юпитера:   "...следует
остерегаться... аборигены... пещерах... особая опасность... ураганы..."
   Корабль, с которого было послано это сообщение, не вернулся на Землю.
   Исследуя текст, паузы,  длину  волны  и  условия,  в  которых  передача
принималась,  ученые   предположительно   восстановили   фразы:   "Следует
остерегаться местных жителей. Аборигены ютятся в пещерах. Особую опасность
представляют ураганы".
   На планету был послан второй корабль. Его экипаж подробно познакомили с
предупреждением и различными толкованиями текста. Командиром  корабля  был
избран ветеран звездного флота Петр Колосов.



ПЕЩЕРА

   Ураган приближался. Черные столбы колебались  в  фиолетовом  небе.  Все
чаще они освещались  изнутри  молниями,  напоминая  земные  домны,  полные
расплавленного металла. Но вот они стали ломаться,  дробиться,  извиваться
гигантскими гусеницами.
   Кровавое и черное. Сначала больше черного, потом - кровавого. Из вышины
тянулись жадные огненные языки, с которых, шипя,  капала  слюна.  Мохнатые
гусеницы плясали в отблеске молний. Шум  урагана  переходил  в  однотонный
нестерпимый вой. Казалось, барабанные перепонки не выдержат и лопнут.
   Петр уже понимал, что не  успеет  добраться  до  корабля.  Надо  искать
убежище здесь, в  каменистой  пустыне,  где  растут  лишь  жалкие  кустики
антисирени - так назвали это растение космонавты - мелкие  пятилепестковые
цветки с неприятным запахом.


   Петр подумал, что, пожалуй,  одному  все-таки  не  стоило  уходить  так
далеко, но теперь запоздалые сожаления не помогут. Он побежал, вглядываясь
в расщелины между скалами, в нагромождения больших камней,  надеясь  найти
пещеру.
   Почему он остановился у этой скалы? Она ничем не отличалась  от  других
скал. Но уходить от нее не хотелось. В чем дело?
   Петр присмотрелся  внимательнее,  пристальнее  -  и  увидел  отверстие.
Значит, глаз еще  раньше  заметил  его  и  послал  сигнал  в  подсознание.
Космонавт без промедления направился к  отверстию,  приготовив  на  всякий
случай лучемет.
   Эта мера безопасности не была излишней. Из пещеры вылезло  сине-зеленое
чудище. С его головы  и  плеч  свисала  густая  длинная  шерсть,  за  ним,
приросшие к ногам,  тянулись  тонкие  зеленые  нити,  напоминающие  земные
лианы.
   Зверь не позволил себя рассматривать. Рыча, он качнулся к человеку.
   Петр успел отступить. Глядя в узкие глаза зверя, сказал миролюбиво:
   - Убегай, глупыш, не будем ссориться.
   Зверь щелкнул зубами, фыркнул и пошел на человека.
   Петр все еще не стрелял. Он замахнулся  лучеметом,  как  дубиной.  Удар
пришел по носу зверя. Тот взвизгнул и упал на камни. Но и теперь не удрал,
а поднялся и прыгнул на космонавта. Петр едва успел уклониться. Зубы зверя
щелкнули совсем близко от его шеи.
   За спиной Петра нарастал грохот и  вой.  Ураган  не  давал  времени  на
раздумье. Единственное укрытие от него - впереди.
   Ударом ноги Петр отшвырнул с дороги зверя. Тот завыл и  пополз,  волоча
задние ноги. Но пополз не в сторону, а за человеком. Его глаза округлились
и злобно  горели.  Он  фыркал  и  рычал,  не  оставляя  сомнений  в  своих
намерениях.
   "Выхода нет", - подумал Петр. Его палец автоматически нажал  на  кнопку
лучемета.