следователь. Ответ почти полностью совпадал
с задуманным, и Павел Петрович с удовлетворением  подумал,  что  все  же  он
научился понимать людей.
   - Всего вам доброго,- сказал он, прощаясь, и мысленно ответил себе вместо
доктора: "Будьте здоровы".
   - Будьте здоровы,-произнес доктор, вставая, чтобы проводить гостя.
   Павел Петрович  представил,  как  вот  так  же  просто,  вопреки  приказу
командира, этот жизнелюбивый эпикуреец вошел в каюту Семенова, чтобы  лечить
его или умереть с ним.
   Осветился пульт управления гравилета. Поплыли на  нем  полосы,  пятна.  А
Павел Петрович все еще думал о докторе, снова и слова вспоминая его  сильные
добрые  руки  и  запах  духов,  пытаясь   заглушить   этими   воспоминаниями
нарастающую боль в сердце. И  он  уже  зная,  что  ему  не  удастся  надолго
оттянуть ее, что придется думать о двух людях, с которыми она связывала,-  с
женой и командором Кантовым, чью вину можно считать  установленной.  И  если
остальные семь следователей не представят Совету никаких фактов, которые  бы
по-новому осветили это дело, то Совет должен будет принять решение...

   8
   Получив разрешение у главврача, Петр покинул Базу Медцентра и  устремился
к медгородку, расположенному на земле. Он полетел над  крышами  клиник,  где
умирали больные; его острый слух ловил их стоны и крики. Ему показалось, что
и ветер здесь стонет, как больной.
   Петр  опустился  у  прозрачного  параллелепипеда   центральной   наземной
лаборатории, прошел через несколько  дверей-фильтров  и  оказался  в  первом
зале. Сюда по автоматическим линиям из клиник  поступали  культуры  микробов
для   анализов,   сортировались,   производились    по-    севы.    Блестели
усики-термометры на термостатах, тихо жужжали ультрацентрифуги, щелкали ножи
автомикро- томов, нарезая тончайшие пленки на еще более  тонкие.  Во  втором
зале у микроскопов  и  установок  для  энергофореза  хозяйничали  роботы.  В
третьем мигали индикато- рами  вычислительные  машины  узких  профилей.  Они
подсчитывали  результаты  анализов,  сводили  их,  сравнивали,   многократно
проверяли.
   Петр понял, что тот, кто ему нужен, находится в  следующем  зале.  Открыв
дверь, он увидел гиганта  -  такого  же,  как  сам.  Внешне  их  можно  было
различить лишь по цвету глаз, по форме верхней части  лица,  по  одежде.  Но
Петр  своими  энергоанализаторами,  расположенными   над   глазами,   уловил
существенное  различие  -  излучение  гиганта  было  более   интенсивным   и
разнообразным. Оно создавало вокруг его тела обширный ореол с полной  гаммой
красок. Петр включил рентгеновское и нейтрозрение и увидел у  гиганта  новые
органы, о которых ничего не знал. Все это отняло у него доли секунды.
   - Здравствуй, брат,- поздоровался Петр и назвал себя.
   - Здравствуй,- откликнулся гигант.- Меня зовут Зевс.
   Петр улыбнулся:
   - Так называли своего главного бога древние греки.
   - Но я не бог, а такой же человек, как ты,- ответил Зевс.
   - Ты обиделся. Но разве называться богом позорно? В конце  концов,  слово
"бог" у древних означало "создатель", "творец". Такой же,  как  природа  или
человек.
   - Из всех создателей я выше всего ставлю человека,- заметил Зевс.- Бог  -
это выдумка слабых, а природа рядом с человеком - это... Представь себе двух
скульпторов. У одного из них уйма времени для работы, но он слеп и  безумен.
У другого - мало времени, но он зряч и мудр.
   - Я согласен с тобой,- сказал Петр.-  Но  все  же  тебя  не  зря  назвали
Зевсом-громовержцем. Когда я родился, отец и его помощники только задумывали
тебя. И я вижу в твоем теле новью органы, которых у меня нет.
   - Это дополнительные энергоприемники,- объяснил Зевс.-  С  их  помощью  я
могу высылать зонды в космос, к самому Солнцу, и  черпать  оттуда  в  минуту
такие колоссальные запасы энергии, что их не могли бы  создать  за  год  все
энергостанции Земли. Я помогу и тебе  и  другим  братьям  создать  такие  же
органы. Жаль, что у всех людей нельзя сконструировать подобного,- проговорил
Зевс и вздохнул.
   - Сейчас я бы хотел принести им хотя бы избавление от асфиксии-Т,- сказал
Петр.
   Он увидел вспышку красок вокруг головы Зевса и понял,  что  она  означает
ликование.
   - Кажется, решение найдено,- сказал тот, и его радость передалась Петру.-
Я ставлю контрольные опыты. А за это время не хочешь ли проверить путь  моих
размышлений?
   - Хорошо,- сказал Петр.- Я самостоятельно пройду его от начала до  конца,
если ты мне предоставишь исходные данные.  И  посмотрим,  сойдутся  ли  наши
выводы,
   -  Исходные  данные  -  культура  возбудителя  и   полные   сведения   по
микробиологии. Пробирки с культурой микробов тебе сейчас принесут роботы,  а
Шлем Микробиологической Памяти - вот он, возьми. Я  буду  время  от  времени
проверять ход твоих размышлений.
   Зевс помог Петру надеть Шлем и закрепить контакты  с  мозгом.  В  ячейках
Шлема, как в микробиблиотеке, хранились все  сведения  о  микробах,  которые
получили люди за свою историю. Теперь Петр мог извлекать эти сведения так же
легко, как собственные воспоминания.
   Зевс занялся колонкой для энергофореза.
   Петр окрасил культуры микробов разными красками. Затем он  ввел  наиболее
вирулентный штамм  в  белковую  часть  своего  горла  и  стал  наблюдать  за
развитием болезни в ограниченном участке клеток. В отличие от людей, он  мог
не только чувствовать, но и видеть любой  участок  своего  тела,  проектируя
импульсы из него на зрительные участки мозга. Он наблюдал, как кокки  начали
расползаться  оранжевым  пятном,  захватывая  новые  клетки  и  межклеточное
пространство. Первый отряд кокков спустился к мелкому  кровеносному  сосуду,
проник в него...
   Петр одновременно наблюдал, запоминал увиденное и думал:
   Организм человека каждую секунду подвергается атакам со стороны вирусов и
микробов. Каждую секунду - смертельный риск. Сутки человеческой жизни -  это
86 400 рисков. А есть еще землетрясения и обвалы, цунами и бураны, скользкие
тропы и слабые мышцы, наследственные и нервные болезни, есть слепые  дети  и
дети-паралитики. Естественный отбор от амебы привел живые существа к вирусам
и... Человеку. Они равны перед природой  в  ее  мире  маленьких  радостей  и
больших страданий, разбитых надежд и бессмысленного конца.  Выжить  в  таком
мире и оставить потомство - уже невероятное чудо, один  шанс  на  тысячу.  А
люди сумели не только выжить - они остались  оптимистами.  Вопреки  природе,
вложившей  в  них  одну  программу:  убивай,  чтобы  выжить,-   они   сумели
объединиться для борьбы. Они поднялись над  природой,  перешагнув  через  ее
законы о смертности всего живущего, об ограниченности памяти и  возможностей
личности, создав меня и моих братьев. Что же является главным алгоритмом  их
поведения?
   У Зевса одна цель, а у меня -  две.  Нужно  выяснить,  не  имеется  ли  у
возбудителя асфиксии-Т земных родственников?  Если  доказать  земное,  а  не
"небесное"  происхождение  асфиксии-Т,  то   этим   самым   будет   доказана
невиновность Кантова. Не мешало бы мне поучиться у него мужеству и верности.
Столько лет вдали от Родины, столько жертв ради того, чтобы заполнить  новый
крохотный участок Шлема Космической Памяти, а по возвращении быть обвиненным
в тягчайшем преступлении против человечества. И все же он не  озлобился,  не
впал в отчаяние. Больше того, он хочет, чтобы его дело расследовали такие же
люди, как он сам,- те, кто  может  заболеть  асфиксией-Т.  Что  сравнится  с
подобной верностью?

   "Кажется, я делаю ошибку. Отец учил меня избегать  формальных  упрощений,
не пытаться втиснуть в одну оболочку разные явления. Там, где  нельзя  найти
одной  линии,  не  надо  обманываться.  Главных   алгоритмов   человеческого
поведения несколько. О двух из них я уже знаю: труд и  забота  о  потомстве,
стремление сделать  так,  чтобы  дети  жили  лучше  родителей.  Может  быть,
следующий алгоритм -  любопытство,  жажда  познания  и  продиктованная  этим
рискованность действий. Я должен знать обо всех этих алгоритмах, с каждым из
них связано дополнительное умение...".
   Между тем колония кокков разрослась, начала  закупоривать  капилляры.  Но
вот - Петр это хорошо видел,- учуяв неладное, к месту вторжения спешат белые
тельца с мелкими ядрами  внутри.  Они  вытягивают  отростки,  словно  жаждут
поскорее схватить врага...
   Петр подумал, что подобная  картина  была  описана  Ильей  Мечниковым,  и
вспомнил, что этот человек ставил на себе десятки  опасных  опытов.  Спросил
себя: "Как я? Нет, не так. Каждый из них мог закончиться его гибелью. Он это
знал. Но что-то в нем  было  сильнее  страха  перед  смертью.  Смелость?  Не
только. Любопытство? Не только. Чувство долга? Не только. Любовь к людям? Не
только... То, чему я не могу придумать названия, побудило  его  жениться  на
женщине, больной туберкулезом. Если не пойму этого, то не пойму и того,  как
он мог делать замечательные  выводы  из  фактов,  известных  всем...  Вот  и
сейчас... Как понять: что нового вот в этих  кокках?  Что,  кроме  жгутиков,
помогающих им быстрее продвигаться, отличает этих кокков  от  всех  уязвимых
собратьев, известных раньше? Ага! Вот оно..."
   Кокки внезапно перестали размножаться, выделять яды. Вместо этого  каждый
начал выделять слипающиеся атомы, из них,  как  из  мозаичных  камушков,  он
образовал вокруг себя молекулу-панцирь,  наглухо  замуровался  в  ней...  Но
стоило отрядам фагоцитов разойтись с поля битвы, как  кокки  сняли  панцири,
начали размножаться, захватывать новые области...
   "А сейчас я попробую ввести один из древних антибиотиков". Петр  вспомнил
о создателе пенициллина Александре Флеминге. Это  был  человек,  умевший  не
пропускать случайности, разобрать и оценить  их.  Важное  качество  -  уметь
выбрать из случайностей ту, над  которой  стоит  поразмыслить.  Петр  думал:
"Странно, что люди во времена Флеминга помнили и чтили не таких, как он,  не
своих спасителей, а, наоборот, убийц, всяких там полководцев и преступников.
Флеминга тогда мало кто знал, а вот о  каком-то  Наполеоне  слышали  все..."
Думая, гигант зорко наблюдал за ходом опыта. Он заметил,  что  часть  кокков
прячется в панцири, а остальные никак не реагируют на антибиотик, словно это
и не яд.
   Петр попробовал применить токи высокой  частоты,  излучение  -  все,  чем
можно было лечить и людей, но ничто не  помогало.  Кокки  продолжали  быстро
размножаться. Такая колония бактерий уже погубила бы  человека.  Но  в  теле
гиганта токсины могли  отравить  лишь  небольшие  зоны.  Пожалуй,  это  было
равносильно нескольким  прыщикам  на  теле  человека.  А  дальше  у  гиганта
начинались пластмассы, пластбелки, эндиоткани, непроницаемые  для  микробных
ядов.
   Петр подумал о тех, кто создал эти ткани. Из тысяч людей он знал поименно
лишь нескольких: Петров, Куни, Мей. Куни умер в тридцать четыре года...  "Он
знал, что безнадежно болен, и спешил, работая по восемнадцать часов в сутки.
Этим он, вероятно, ускорил свою смерть. Но  Куни  успел  завершить  создание
ткани, которая безотказно служит мне".
   Гигант опять вспомнил Кантова и подумал: "Командор ждет. Он верит не мне,
а людям, созданным природой,- таким же, как сам. Но  ведь  это  они  создали
меня, отдав мне все лучшее,  что  имели,  и  лишив  своих  недостатков.  Они
сделали для меня больше, чем для своих кровных детей, воплотив во  мне  свою
мечту о бессмертии и всемогуществе. И выходит,  что,  веря  людям,  командор
верит мне, даже не подозревая об этом".
   Петр продолжал опыт. Он включил регеностимуляторы И за  несколько  секунд
восстановил пораженную ткань. Одновременно  он  просматривал  память  Шлема,
сравнивая эти сведения с тем, что видел в ходе опыта. Так он обнаружил очень
интересное упоминание об опытах доктора Вайнера. "Постой, постой,- сказал он
себе,- кажется, то, что мне нужно".
   Вайнер выращивал колонии стафилококков на питательном  бульоне,  а  затем
действовал на них различными антибиотиками.  Всякий  раз  колонии  погибали,
бульон становился прозрачным. Но где-то все же оставалось  едва  заметное  в
оптический микроскоп пятнышко.  Это  уцелели  жалкие  остатки  колонии.  Они
приобрели устойчивость к данному антибиотику и передали  ее  потомству.  Так
доктор  Вайнер  получил  в  конце  концов  штамм  золотистого  стафилококка,
устойчивый ко всем известным в то время антибиотикам. А затем,  действуя  на
него  нагреванием,  высушиванием,  вакуумом,  Вайнер  вывел   стафилококков,
способных образовывать споры.
   Петр увидел диаграммы и фото. На одном из них что-то очень знакомое... Ну
конечно же, они похожи! Именно таким путем из обычного возбудителя  ангин  и
образовался этот неуязвимый возбудитель асфиксии-Т. Много столетий  медицина
боролась против ангин,  изобретая  все  более  действенные  средства,-  и...
вывела возбудителя асфиксии-Т!
   "Значит, первый случай этой болезни и прилет ракеты - простое совпадение.
Микробы с планеты, о которой рассказывал Истоцкий, и возбудитель асфиксии-Т,
не имеют ничего общего,- думает Петр.- Штурман не заразил кого-то на  Земле,
а  сам  заразился  от  него.  Командор  Кантов  не  нарушил  своего   долга,
воплощенного на этот раз в суровых  параграфах  о  карантине.  Первая  часть
вопроса решена. Но есть и вторая - как бороться против асфиксии-Т?  Если  ее
возбудитель был "выведен" таким необычным путем, то он защищен только против
тех лекарств, которыми пытались уничтожить его ближайших предков. Но  в  его
генетической  памяти  не  могут  храниться  сведения  о  первых  лекарствах,
применявшихся несколько столетий назад. Против них у  него  не  должно  быть
защиты.  Надо  попробовать  древние  средства.  Например,  раствор  соды   с
солью..."
   - Уже сделано, Петр,- сказал Зевс, подходя к нему.- Я пришел к  таким  же
выводам и проверил их.  Возбудитель  образовывает  споры  лишь  в  ответ  на
известные ему яды. А с содосолевым раствором он не знаком и не  прикрывается
"щитом". Несколько полосканий горла раствором - и больной здоров.
   "Я смогу уплатить часть своего  долга  людям,-  думает  Петр.-  Маленькую
часть огромного долга..."

   9
   Павел Петрович все еще не мог решиться... "Как мы скажем ему? Нет  ничего
больнее этого наказания. "Карантинный недосмотр". А он знает, что  стоит  за
этими словами..."
   Павел Петрович хочет представить лицо Кантова,  но  перед  ним  всплывает
лицо умершей жены. Теперь только удивительным свойством памяти можно вызвать
его из небытия. Следователь укладывает пленки с показаниями  свидетелей:  на
случай, если обвиняемый захочет познакомиться с ходом следствия,  с  логикой
людей, которые вели его. Но Кантов  не  захочет  -  в  этом  Павел  Петрович
уверен.
   "Лучше бы он захотел. А вдруг там  можно  найти  какое-то  отклонение  от
логики, неточность? Тем более, что из-за его ошибки..."
   Вспыхивает сигнал "разрешите войти". Павел Петрович  машинально  нажимает
кнопку телеэкрана и видит гиганта.
   "Не ко времени",- думает Павел Петрович, но приглашает войти.
   - Здравствуйте,- говорит Петр.
   - Здравствуй,- отвечает Павел Петрович.- Вот собираюсь в  Совет  по  делу
Кантова...
   Он готовится сказать, что оно уже закончено,  что  командор  виновен,  но
неожиданно Петр перебивает его:
   - И я к вам по тому же делу.
   "Даже если он выяснил что-то новое, очень важное, сигом  не  имеет  права
перебивать меня. Он нарушает правила поведения для сигомов. Но почему?"
   - Возбудитель асфиксии-Т - мутировавший стафилококк.
   "Несколько деловых слов, сказанных нарочито небрежно... Что  понадобилось
Петру, чтобы добыть их? Этого он все равно  не  скажет".  И  Павел  Петрович
невольно произносит то, что можно уже не говорить и что звучит  просто,  как
вздох облегчения:
   - Значит, он не виновен.
   Петр словно  не  замечает  его  слов,  словно  не  понимает,  что  они  -
признание: "Раньше я пришел к иному выводу".
   - Уже известно и радикальное средство против асфиксии-Т.
   Лицо жены, искаженное страданием... "Радикальное средство... Если бы пять
дней тому назад... Пять дней - целая вечность..."
   Петр продолжает:
   - Доложите о своих выводах Совету. Я там буду завтра.
   "Вот почему он перебил меня. Все получается так, как будто он сообщил мне
лишь факт, а вывод о невиновности сделал я. Впрочем, если бы этот  факт  был
мне  известен,  то...  Но  что  лежит  в  основе  его  поступка?  Почему  он
отказывается  от  славы,  от  благодарности  человека,  который  обидел  его
недоверием? Узнаю ли я это когда-нибудь?"

   10
   - Спасибо.- Кантов пожимает руку Павлу Петровичу,  думает:  "Хорошо,  что
это сделал для меня человек и ему можно пожать руку.  Я  правильно  поступил
тогда... Может быть, мыслительные возможности гиганта больше наших, а логика
точнее, но в своих делах мы разберемся сами..."
   Он стоит перед следователем  прямой  и  негибкий,  как  параграф  Устава.
Напрасно Павел Петрович ожидает, что его  лицо  смягчится,  потеплеет,-  оно
спокойно, неулыбчиво, будто наглухо застегнуто на "молнии",  как  куртка.  И
Павел Петрович понимает, что Кантов уже никогда не станет таким, как  геолог
Истоцкий, как доктор,- в этом не его вина. И нельзя ни ласково опустить руку
на его плечо, ни сказать сочувственные слова - это будет неуместным.
   Командор стал таким потому, что кто-то  должен  был  стать  таким.  Чтобы
экипаж ракеты выполнил задание и вернулся.
   - Рад, что все так кончилось,- говорит Павел Петрович и добавляет обычную
формулу юриста своего времени:- Извините за подозрение.


   Игорь Росоховатский.
   Мой подчиненный.


   Научно-фантастический рассказ

   1
   - Пожалуйста,- сказал Юлий Михайлович и положил  на  мой  стол  несколько
листов с формулами и чертежами.
   Я сдержал вздох - это не был бы вздох облегчения - и проговорил:
   - Очень хорошо. Проверим и передадим заводу. Он был уже  у  самой  двери,
когда я остановил его:
   - Вы будете сегодня на вечере?
   - А вы не против? - спросил Юлий Михайлович и опустил  глаза.  Но  сделал
это он недостаточно быстро, и у меня на миг сдавило дыхание, потому что вряд
ли кто-нибудь мог спокойно смотреть в его огромные синие глаза.
   - Ну что вы...- поспешно заверил я.
   - До вечера,- сказал Юлий Михайлович.- Если успею рассчитать угол взлета,
то приду...
   Когда дверь за ним закрылась, я облегченно вздохнул.
   Я придвинул к себе листы, посмотрел на формулы и чертеж дюранового изгиба
в самой верхней  части  фюзеляжа.  Утолщение  шло  под  таким  углом,  чтобы
постепенно гасить поток разреженного воздуха. Решение,  над  которым  девять
лучших конструкторов бились два года, было  неправдоподобно  простым.  Но  я
знал по опыту, что  проверять  бессмысленно.  Мы  затратили  два  месяца  на
проверку выведенных им формул топлива и смазок, больше  квар-тала  весь  мой
отдел - свыше ста конструкторов, инженеров и техников - проверял конструкцию
крыла, созданную им за три дня,- мы не нашли  ни  малейшей  ошибки.  Расчеты
были безукоризненно точными, как и линии в чертежах.
   Я хорошо помню тот день, когда нам вручали награды. Первым в  списке  был
я, потом - мой заместитель, Григорий Гурьевич. Мы старались не  смотреть  на
Юлия Михайловича, а он как ни в чем не бывало вместе с другими  сотрудниками
подошел поздравить  нас.  Мне  пришлось  пожать  его  горячую  руку.  Вместо
ответной благодарности я сказал:
   - Сейчас вызовут вас.
   Это были слова извинения, слова откупа. Нам обоим стало неловко...
   К счастью, на сцену для награждения вызвали его, и  я  поспешил  убраться
подальше.
   Непростительную  ошибку  совершил  мой  заместитель.  Он  пригласил  Юлия
Михайловича в ресторан отметить премию вместе со всеми нами.
   Были уже сказаны  первые  тосты,  выпиты  первые  рюмки  вина.  У  женщин
заблестели  глаза  и  разгорелись  щеки,  мужчины   стали   многословнее   и
непринужденнее, а кресло, оставленное для Юлия Михайловича,  пустовало.  Моя
жена мимоходом спросила