лице  ее  отразился  вовсе  не
страх, а глубокое презрение.
   - Ты всегда твердил, что твое проклятье - это  твое  собственное  деяние.
Ничто не изменилось, Сот.
   Жестокая улыбка скользнула но губам мертвеца.
   - Ты безусловно права.
   Он сделал неожиданный выпад, и его меч вонзился глубоко в плечо  Изольды.
На ее белоснежном платье  немедленно  расплылось  алое  пятно,  и  эльфийка,
вскрикнув словно новорожденный ребенок, упала на траву.
   - И свой жребий ты всегда выбирала сама, прекрасная Изольда.
   Сверкающее полированное лезвие скрестилось со ржавым, окровавленным мечом
Сота.  Рыцарь  Смерти  поднял  взгляд  -  лицо  его  благородного   двойника
исказилось в праведном гневе.
   - Молись, чтобы она выжила, падший рыцарь.  Если  она  умрет,  ты  будешь
проклят вовеки!
   Они долго обменивались ударами, но никто из них не был ранен, ибо  трудно
было отыскать двух других соперников, чьи силы были  бы  столь  поразительно
равными.  Все  это  время  кровь  Изольды  продолжала  стекать  из  раны   и
впитываться в землю под ее недвижимым телом. На дороге  собралась  небольшая
толпа, зеваки в ужасе указывали на сражающихся пальцами  и  переглядывались.
Проходившие мимо рыцари выхватили оружие, но  вмешиваться  не  смели  -  это
запрещалось правилами  и  традициями  Ордена.  Несколько  женщин  попытались
приблизиться к упавшей госпоже, чтобы оказать ей помощь, но  не  осмелились:
столь велика была ярость сражающихся.
   В конце концов один молодой  рыцарь,  только  что  прискакавший  к  месту
схватки, соскочил с коня и без промедления ринулся вперед.
   - Мама! - воскликнул юноша, и слезы потекли по его лицу.
   Перадур, сын Изольды и Сота, был весьма пригож собою, кожа  у  него  была
гладкой и тонкой, а светлые волосы были столь нежного  золотистого  оттенка,
что на ярком солнце казались седыми. Выражение  благочестия  и  решимости  -
редкое сочетание для юноши, прожившего на свете  всего  шестнадцать  лет,  -
придавало  его  лицу  излишнюю   суровость,   однако   глаза   неопровержимо
свидетельствовали о том, что сердце у юноши отзывчивое и доброе. Как и отец,
Перадур  был  облачен  в  доспехи  рыцаря  Соламнии.  Кираса  доспехов  была
выкрашена в белый цвет, и  нанесенные  на  ней  символы  добрых  богов  были
единственным ее украшением.
   Юноша весь трясся от горя, однако он сумел снять с рук тяжелые рукавицы и
возложить ладони на раны матери. Затем он обратил к небу  свои  полные  слез
глаза, и пальцы его слегка засветились.  Кровавая  рана  закрылась  под  его
руками, и Изольда погрузилась в глубокий целительный сон.
   Рыцарь Смерти и его противник сошлись так близко, что Сот почувствовал на
своем лице теплое дыхание серебряного рыцаря. Смертный двойник Сота поглядел
в оранжевые глаза своего врага и проговорил:
   - У тебя все еще есть шанс, падший. Спрячь свой меч.
   Сот оттолкнул его в сторону и перевел взгляд  с  лица,  которое  казалось
отражением его собственного, на юношу - сына лорда Сота.
   Доспехи у обоих были в полном порядке, острые мечи  сверкали  на  солнце.
Точно так же, как сам Сот излучал могильный  холод  Абисса,  эти  двое  были
окутаны невидимой аурой жизни и  силы.  Перед  ним  были  образцы  рыцарской
доблести, люди, чья добродетель ослепительно сияла на их лицах и в их делах.
   Он ненавидел обоих всем своим давно остановившимся сердцем.
   С гневным криком Рыцарь  Смерти  схватил  меч  своего  противника  рукой.
Клинок заскрежетал по стальной латной рукавице, но Сот  лишь  крепче  сжимал
ладонь. С силой, которой не мог бы похвастаться ни один смертный, он  вырвал
оружие из руки своего двойника и отшвырнул далеко в сторону.
   Одетый в сверкающие доспехи рыцарь, вместо того чтобы броситься за мечом,
неожиданно пал перед Сотом на колени. Обратив к Соту свои голубые глаза,  он
с надеждой проговорил:
   - Ты  превзошел  меня  в  битве.  Я  назову  тебя  победителем,  если  ты
поклонишься богам и поблагодаришь их за дарованную тебе силу.
   Рыцарь Смерти, помня, что все это было своего  рода  испытанием,  которое
учинили ему повелители Туманных Пределов, для того чтобы решить, заслуживает
ли он своего собственного королевства, даже; ни разу  не  задумался  о  том,
чтобы прислушаться к словам своего добродечинного противника.  Вместо  этого
он  поднял  вверх  руку  и  вымолвил  магическое  слово,  которое  наверняка
покончило бы со всем этим.
   Стрелы черной энергии метнулись  из  пальцев  Сота  к  груди  серебряного
рыцаря, однако, прежде чем они поразили свою цель, Перадур бросился вперед и
заслонил отца своим телом. Его проворство казалось почти сверхъестественным,
особенно учитывая его тяжелый доспех. Тем не менее  вся  мощь  черного  огня
досталась ему. Белая кираса покрылась коричневыми пятнами, а нарисованные на
ней священные символы исчезли. Сквозь дыры, пробитые в нагруднике,  огненные
стрелы Сота проникли в грудь юноши и нашли его  благородное  сердце.  Словно
обугленные пальцы, они стиснули его, и юноша в последний раз  вскрикнул,  но
не от боли или от страха; последними его  словами  была  страстная  молитва,
обращенная к Паладину.
   Смертный двойник Сота обнял тело сына и, не скрывая  слез,  повернулся  к
Рыцарю Смерти.
   - Ты погиб, - сказал он ему. - Этим ты заслужил себе новое королевство.
   Толпа на дороге потихоньку таяла. Торговцы  и  ремесленники  расходились,
низко опустив головы. По  мере  того  как  они  приближались  к  палаточному
городку под стенами Дааргарда, их тела становились прозрачными и  постепенно
таяли в воздухе. Да и сам оживленный лагерь затих, заколыхался словно  мираж
и исчез прямо на глазах Сота. Жрецы приблизились к телам Перадура и Изольды,
подняли и понесли прочь, а тринадцать верных рыцарей Сота во главе  с  сэром
Майклом,  которые  служили  ему  еще  до  Катаклизма,  окружили  одетого   в
сверкающие доспехи лорда и принялись утешать его. Затем и они последовали за
жрецами к розовым стенам Дааргард-Кипа.
   Лишь только  последний  человек  скрылся  в  воротах  замка,  все  вокруг
внезапно потемнело. Даже бессмертный рыцарь почувствовал пронизывающий холод
ледяного ветра, который разметал последние расплывающиеся образы палаточного
городка, вымел каменистую почву  так,  что  на  ней  не  осталось  ни  следа
торгового поселка. Самый замок,  словно  одевшись  в  траур,  потемнел;  его
розовые стены стали цвета обожженного кирпича, а  с  башен  исчезли  цветные
вымпелы. Звуки музыки и смеха тоже стихли, сменившись заунывными  стенаниями
тринадцати сестер-баньши.
   Рыцарь Смерти взглянул в ночное небо, распростершееся над руинами  замка.
То, что он увидел, подсказало ему, что он не на  Кринне,  хотя  замок  очень
напоминал ему Дааргард. В бархатно-черной мгле плыла только одна  луна:  это
была Наитария, светило черной магии и колдовства. Будь он на Кринне, в  небе
он увидел бы еще белую и красную луны, символы Добра и Равновесия.
   Посреди древней ухабистой дороги стоял, тряся головой, Азраэль.
   - Что случилось? - спросил он. - Вы исчезли в тумане, и больше  я  ничего
не помню. Очнулся только здесь. - Он указал на небо. -  А  ведь  целый  день
прошел! Может быть, мы уже на Кринне? А это что там - ваш Дааргард?
   - Нет, - ответил Сот неожиданно усталым голосом. - Это не Дааргард. Мы не
на Кринне, но мы дома...
   Рыцарь Смерти медленно входил в замок. Не успел он пересечь  порог  своей
обугленной тронной залы, как баньши под потолком завели свою песню проклятья
Впрочем, песнь их была теперь много длиннее,  и  ее  слышали  все  обитатели
Баровии, Гундарака и других графств, образовывавших мрачный Нижний мир  Лорд
Сот, рыцарь Черной Розы, вошел в этот  вечер  в  их  ночные  кошмары,  чтобы
остаться в них на много ночей.

ЭПИЛОГ

   Годы для лорда Сота тянулись медленно и однообразно. Свой новый замок  он
назвал Нихдааргард, что на древнем языке Соламнии  означало  "не  Дааргард",
ибо хотя он и напоминал его прежнее жилище, однако не проходило и дня, чтобы
Сот не натолкнулся на какое-нибудь несоответствие копии оригиналу
   Большинство отличий были незначительными:  целые  двери  в  проемах,  где
должны были сохраниться лишь косяки и ржавые петли,  да  некоторые  коридоры
были на не сколько шагов короче чем нужно Казалось бы, невелика разница,  но
для существа, которое не нуждалось во сне и которое коротало  время,  обходя
все комнаты и коридоры своего замка на Кринне на протяжении трех с половиной
столетий, каждое такое несоответствие было болезненным, пробуждающим  давние
воспоминания.
   Были и другие, гораздо более удивительные  отличия.  Тринадцать  рыцарей,
тринадцать верных скелетов, служивших Соту в Дааргарде, шагали вместе с  ним
по темным коридорам, однако они не занимали больше своих постов, где некогда
настигла их смерть. Вместо этого они свободно перемещались по  всему  замку,
выглядывая незваных гостей, которые, впрочем, так ни разу и не появлялись.
   Были в Нихдааргарде и свои  баньши,  однако  воспоминания  их  претерпели
некоторые изменения. Они больше не повторяли историю Сота в том варианте,  в
каком они рассказывали ее на  Кринне,  каждую  ночь  на  протяжении  трех  с
половиной веков твердя одно  и  то  же.  Частенько  они  забывали  отдельные
эпизоды, а иногда добавляли события, которых  никогда  не  происходило.  Это
особенно злило Рыцаря Смерти, однако сколько он ни проклинал баныии, сколько
ни пугал их своим страшным мечом, они ухитрились ни разу  не  повторить  его
историю два раза подряд, не внеся в нее каких-либо изменений.
   Прошлое было единственным утешением, доступным падшему  рыцарю,  а  боль,
вызываемая воспоминаниями, была единственной вещью, способной пробудить  его
дремлющие эмоции и чувства и помочь ощутить себя подобным человеку.  Прошлое
жестоко и рельефно проступало в его сознании  с  каждым  шагом,  который  он
делал но темным коридорам своего нового дома, с  каждым  словом,  касающимся
истории его преступлений, срывающимся с  уст  болтливых  баньши.  Постоянная
сильная боль, причиняемая ему этими воспоминаниями и  неистребимым  желанием
вернуть то, что он потерял, не только не оживляла его чувства, а,  напротив,
притупляла и хоронила их.
   Так и сидел Сот на своем изъеденном червями троне, не  чувствуя  ледяного
ветра, врывающегося в залу сквозь перекошенные главные двери,  не  слыша  ни
стенаний баньши, ни стука башмаков с железными подошвами. Азраэля он заметил
только тогда, когда гном бросился на каменный пол прямо перед троном.
   - Что ты хочешь мне сообщить, мой сенешаль?  -  спросил  Сот  гулким,  но
ровным и бесстрастным голосом.
   Гном выпрямился. Он был одет и  бриджи,  запылившиеся  за  время  долгого
путешествия, и стальную кольчугу, покрывшуюся пятнами ржавчины  от  дождя  и
пота. А на кольчугу был наброшен изодранный шелковывый  камзол.  Вышитая  на
камзоле черная роза находилась в странном контрасте со снежно-белыми усами и
бакенбардами гнома.
   - Прошу прощения, могущественный лорд, - начал он. - Я не сумел  отыскать
никакого следа лагеря вистани.
   Сот вздохнул. В последние месяцы до него стали доходить слухи, что в  его
королевстве появилось маленькое цыганское племя. Предводительницей его  была
женщина, владеющая амулетом немалой магической силы - дубинкой  легендарного
героя  Кульчика-Скитальца.  Цыгане  зарабатывали  свой   хлеб,   рассказывая
волшебные сказки малочисленным племенам эльфов, населяющим королевство Сота.
Большая часть этих легенд описывала подвиги Сота или касалась судьбы  Рыцаря
в Серебряных Доспехах, который был очень  похож  на  лорда  Нихдааргардского
замка.
   Сот не сомневался, что Магда каким-то чудом сумела выжить и  организовать
собственное племя: в одной из легенд говорилось об отважном рыцаре,  который
спас предводительницу от огнедышащего виверна, охранявшего  выход  из  замка
Равенлофт.
   - А второе мое поручение? - поторопил Сот, сжимая поручень трона с  такой
силой, что древнее дерево затрещало.
   - Темноволосая женщина с хитрой улыбкой действительно скитается в холмах,
- доложил гном. - Эльфы сказали мне, что она называет себя  странным  именем
Китиара. Еще она утверждает, что она -  ваша  судьба  и  что  это  ее  голос
призвал вас сюда сквозь Туман.
   Сот с силой ударил по трону железным кулаком.
   - Я желаю, чтобы всякий,  кто  распространяет  этот  слух,  был  убит!  -
крикнул он. - Я сам выковал свою судьбу. Я  сам  -  главная  и  единственная
причина своего проклятья!
   За последние несколько лет Рыцарь Смерти часто повторял эти слова, однако
он прекрасно понимал, насколько они не соответствуют истине. Существовали  и
другие порождения Тьмы, которые обладали гораздо большим могуществом, нежели
он сам. Он был хозяином Нихдааргард-Кипа и властелином королевства,  размеры
которого превосходили даже размеры соседней Баровии, однако  эльфы  называли
его страну Ситкас, что на их языке означало "Страна призраков". И  хотя  Сот
никогда бы не согласился с этим, все же это было самое  подходящее  название
для его царства теней.



    Кристи ГОЛДЕН
    RAVENLOFT
    ТАНЕЦ МЕРТВЫХ


ГЛАВА I

   - Лиза блистает сегодня,  не  правда  ли?  -  прошептал  Сардан  Лариссе,
наблюдая за звездой спектакля.
   Молодая женщина с белыми волосами ответила Сардану счастливой  улыбкой  и
воодушевленным кивком головы.
   Лиза Пенелопа, звезда "Удовольствия пирата", была одна на сцене плавучего
театра  "Мадемуазель  Мюсарда"  в  центре  мизансцены,  созданной   искусным
иллюзионистом. Босые ноги Лизы  были  в  белом  песке,  над  ней  склонялись
пальмы. Если отвлечься от торжествующего голоса Лизы,  можно  было  услышать
вдали успокоительную мелодию волн.  В  этом  был  один  из  секретов  успеха
"Мадемуазель" в портах, где давались спектакли.
   Высоко вскинув голову, красавица-сопрано пела  с  энтузиазмом.  Ее  рыжие
волосы горели на театральном солнце тропиков. Каждая нота  казалась  Лариссе
чище и сильнее, чем обычно.
   Молодая танцовщица и ведущий тенор Сардан  наблюдали  Лизу  из-за  кулис.
Выступление Лариссы в  спектакле  было  завершено,  но  она  замешкалась  за
сценой, чтобы послушать финальные партии.  Привлекательный  Сардан  поправил
свой костюм, в последний раз причесался и  вышел  на  сцену,  протянув  руки
Лизе.

   Не страшись, любимая Роза,
   Любовь твоя не безответна -
   Морская Леди простирает
   Всепрощающую длань.

   "Роза" обернулась, ее лицо переполняла радость:
   - Флориан! - Их голоса зазвучали вместе.
   Они страстно  целовались,  а  зрители  громко  выражали  свое  одобрение.
Надежно закрытая занавесом, Ларисса улыбалась.  "Вот  это  игра!"  -  горько
подумала она. Ей самой повеса-тенор нравился, но  все  знали,  что  Лиза  не
переносит Сардана. Это привело к тому, что Сардан делал страстными все  свои
поцелуи на сцене, находя дьявольское  удовольствие  в  том,  что  Лиза  была
вынуждена  отвечать  взаимностью.  Зато  потом  она   давала   волю   своему
возмущению.
   На сцене стало темно, и зрители  увидели  тропические  звезды  на  ночном
небе.  Внезапно  стали  видны  очертания  корабля,   улыбающиеся   участники
спектакля кланялись публике. Ларисса, игравшая роль зловещей  Морской  Леди,
сгибаясь в поклонах, изучала публику. Наконец она нашла, кого искала - Рауля
Дюмона, капитана "Мадемуазель Мюсарда", который  ей  улыбнулся  и  незаметно
кивнул.
   Рауль Дюмон был крупным мускулистым мужчиной. И, хотя его светлые  волосы
начинали седеть около висков, а черты загорелого лица стали жестче,  в  свои
43 года он не потерял  силы  и  живости.  Многие  капитаны  набирали  вес  и
становились  ленивы  от  недостатка   физической   нагрузки,   довольствуясь
командованием. Не таков был Дюмон.
   Он был большой не просто физически. Картину дополняли  хорошая  фигура  и
раскатистый  голос.  С  артистами  -   особенно   с   двадцатилетней   своей
воспитанницей Лариссой - и с посетителями он был мягок и приятен в  общении.
Он производил впечатление энергичного и компетентного человека. Экипаж судна
знал его лучше. Он  редко  прибегал  к  физической  силе.  Для  многих  было
достаточно взглянуть на его сомкнутый чувственный рот  и  сжатые  мозолистые
кулаки.
   "Дядя Рауль" был опекуном Лариссы с тех пор, когда ей исполнилось 12 лет,
от него же  она  получила  роль  Морской  Леди.  Молодая  танцовщица  всегда
стремилась угодить ему своей игрой. В тот вечер Ларисса  была  уверена,  что
разборчивый капитан доволен ходом событий. Тем не менее она тронула за рукав
проходившего мимо Сардана и шепотом спросила:
   - Как ему понравилось?
   Прежде чем ответить, тенор внимательно оглядел  ее.  Она  была  настоящей
красавицей, даже в большей степени, чем Лиза. В отличие  от  певицы  она  не
вполне осознавала свой дар. Ее голубые глаза с доверием смотрели на Сардана,
а белая грива волос, украшенных ракушками, струилась по  спине.  Годы  танца
сформировали фигуру, выглядевшую очень привлекательно,  особенно  в  костюме
Морской Леди. Улыбка тронула уголки губ Сардана:
   - Пока танцуешь ты, капитану будет нравиться.

***

   Несколько часов спустя Ларисса сидела  подле  Дюмона  в  качестве  гостьи
местного барона. Открытый костюм Морской Леди она сменила  на  целомудренное
закрытое платье. Кремовый оттенок шуршащей ткани выгодно контрастировал с ее
розовой кожей и белизной длинных  густых  волос.  Ее  странно  белые  локоны
подтолкнули ее к избранию сценического псевдонима "Снежная Грива". Ее волосы
были красиво уложены, на шее была брошь с камеей.
   Предстоящие  месяцы  они  предполагали  провести  в  дружественном  порту
Невучар Спрингс в стране Даркон. Населенный  в  основном  эльфами  маленький
портовый город был столь же восприимчив к развлечениям, как и другие  места,
которые посетила "Мадемуазель", а в выражении благодарности даже превосходил
их. В этот вечер спектакль посетил барон Талын Красное Дерево. Он настоял на
том, чтобы артисты и Дюмон пришли к нему домой поздно вечером на обед.
   В то время как другие  поддерживали  разговор,  Ларисса  нервно  теребила
салфетку. Она отчаянно желала, чтобы на обеде была ее  подруга  Касильда,  в
таком случае она не чувствовала себя потерянной.
   Зал, в  котором  происходил  обед,  производил  впечатление  одновременно
теплоты  и  величия.  За  столом  красного  дерева  с  прекрасными  льняными
салфетками сидело двадцать человек. Мраморные стены  были  отделаны  разными
панелями из дерева, изображающими сцены из жизни богачей - соколиная  охота,
рыцарские поединки. Камин был высотой в  человеческий  рост,  огонь  в  нем,
казалось, не только согревал зал, но и освещал его. Два изящных  хрустальных
канделябра со многими свечами  проливали  много  света.  В  результате  зал,
выдержанный в строгих тонах, был ярко освещен.
   Барон Талын встал. Его длинные пурпурные одежды  мягко  колыхались.  Свет
канделябров отбрасывался его  поясом  и  кулонами  из  серебра  и  хрусталя.
Вопреки многим пережитым  десятилетиям  эльф  мальчишеским  жестом  отбросил
непослушные волосы с удивительных фиолетовых глаз. Его худое лицо  оживилось
улыбкой. Он поднял драгоценный бокал.
   - Я хотел бы провозгласить тост, - начал барон, - за  прекрасный  корабль
"Мадемуазель", за капитана Рауля Дюмона,  благодаря  которому  корабль  стал
волшебным и чудесным.  За  моего  собрата-эльфа  Джелаара,  чудеса  которого
чаруют зрителей раз за разом. За  удивительных  артистов  плавучего  театра,
принесших столько счастья моему народу. Наконец, если мне будет позволено, -
здесь Талын обратил весь свой блеск  на  довольную  Лизу,  -  за  мисс  Лизу
Пенелопу. Моя дорогая, в этом букете талантов вы поистине роза.
   Он слегка наклонил голову и, не  отрывая  взгляда  от  певицы,  выпил  из
золотого кубка.
   Возгласы одобрения наполнили комнату, польщенные  гости  опустошали  свои
бокалы. Ларисса прятала улыбку, наблюдая за реакцией коллег.  Сардан  мрачно
осушил свой кубок. Дюмон приподнял бровь, но более ничем  не  выдавал  своих
мыс