уда не исчезал
   И молвил юноша, что вместо отраженья
   Он к ней пришел из мрачной Тьмы Миров,
   Чтобы обнять и чтоб рабой покорной
   Увлечь с собой под илистые корни
   И там в плену держать вовек веков
   Но Нинеив вскричала в сильном гневе
   "Об этой мысли поскорей забудь!
   Твой мир не просто царство Тени -
   Там злоба властвует, там света нет ничуть
   Там руки - ноги, ноги - крылья,
   Там дождь на небо падает с земли
   За гранью вод от ненависти сильной
   Я спрячу мир свой, светлый и обильный,
   За той чертой, что боги провели"
   Но юноша смеялся над Нинеив
   Сверчком вечерним, всплесками воды
   "Твоей, Нинеив вечно буду тенью,
   Или об этом позабыла ты9
   Как только дня прозрачный свет погаснет,
   Я зыбкую границу перейду,
   В саду твоем свое посею семя,
   Детей своих в твоем взлелею чреве,
   И через них свободу обрету
   Но говорит ему Нинеив смело
   "Моей любви не сможешь ты узнать,
   Всю ночь свеча моя горела,
   И Тени с ней никак не совладать!
   Так я решила - значит так и будет!
   Спокойно ночью мир мой будет спать,
   Как ни плещи водой о мрачный берег,
   Как ни ищи в мой светлый мир лазеек,
   Не стану с Тенью я делить кровать!"
   И этой ночью, как и прежде,
   Легла Нинеив при свечах
   Но под ее волшебным гибким телом
   Гнездились тень и скользкий липкий страх
   Когда же утром солнце встало
   Над Галиэльскою страной,
   В тени лесов зверье дремало,
   Как будто Тени слов не знало,
   Не помня и не видя снов
   Так дни летели в теплой неге
   До самой ночи роковой,
   Когда порыв холодный ветра
   Не отнял жизнь у овечки той
   И юноша, из пруда выйдя,
   Был волен делать что хотел,
   И смерти демоном, на крыльях,
   С кинжалом черным в лапах сильных,
   На ложе Нинеив слетел
   Наутро Нинеив проснулась
   В своей растерзанной стране,
   О Тени вспомнив, ужаснулась,
   И наклонилась к злой волне
   "О, что ты сделал, дух подводный?
   За что мой светлый мир казнил?
   В грехе погрязший и бесплотный,
   Жестокий зверь, коварный, подлый,
   Навек себя ты погубил!"
   Но отвечал ей дух из пруда
   "Чрез жизнь твою бессмертен я,
   Покуда ты живешь - я буду!
   Никто не победит меня
   Покуда ветер вольный дует,
   Я буду звать тебя женой
   Детей моих больные души,
   Тоскою жизнь твою иссушат
   Любимы с нежностью тобой
   И в должный срок родились двое
   Из мрака Ночи, света Дня
   Нинеив сына - Медиторном
   А дочь Мальдивой нарекла
   Она так сильно их любила,
   Что не опишешь и в словах,
   Но души их тоска терзала,
   Двух вечных сил война пылала,
   И мать ложилась спать в слезах
   Она ложилась при свечах
   И при себе детей держала,
   От ненавистного отца
   Их как могла оберегала
   А утром, гладя их власа,
   Она о том лишь размышляла,
   Как ей судьбе наперекор
   Злой силы усмирить напор,
   Что на свободе пировала
   Шло время, Медиторн мужал,
   Решенье зрело, и тогда
   Ему сестренку поручив,
   Нинеив встала у пруда
   Под шорох сброшенных одежд,
   Она воскликнула
   "Пора! Терпению пришел конец,
   Ты сердца матери, глупец,
   Не знал Исчезни ж навсегда!"
   Плеснула хладная вода,
   Шагнула Нинеив туда,
   Как камень шла она ко дну,
   Топя отца детей в пруду
   Насильник тайный и злодей
   Его не тронул суд людей,
   Но материнский гнев страшней,
   Чем мрак на дне страны твоей!
   Но стало в Галиэле той,
   Пред чьим лицом цветы бледнели,
   Она погибла молодой,
   Убив злой разум в черном теле.
   Вот только с давней той поры
   Покоя люди не сыскали,
   Ведь два начала им даны,
   Они - и Тьмы, и Дня сыны
   И успокоятся едва ли
   В прекрасной Галиэле, под древами,
   Когда о злобе дивный мир не знал,
   Жила Нинеив с желтыми глазами,
   Возникшая из пены, волн и скал
   Сады она любовью осеняла,
   Ей кланялась зеленая листва,
   Но гибели она не избежала,
   Вода холодная ее могилой стала,
   Настигла Первую жестокая судьба

   Когда глубокий голос Мейстерзингера затих, зрители  дружно  вздохнули,  а
потом оглушительно захлопали.  Звук  этот  напоминал  медленное  приближение
проливного  летнего  дождя  -  осторожное,  нерешительное,  словно  боящееся
спугнуть  предшествующую  тишину,  но  неизбежное  и  грозное.  Когда   буря
аплодисментов достигла своего  апогея,  амфитеатр  ревел,  словно  настоящий
водопад, низвергающий в пропасть массу воды.
   Теперь настала очередь Казимира выйти к краю сцены. На руках  его  теперь
не было перчаток, плечи ссутулились и округлились, а шаркающая  походка  как
нельзя лучше подходила к  его  дурацкой  маске.  Толпа  слушателей  затихла.
Казимир медленно поднял руки и попытался запеть, но из  горла  его  вырвался
лишь сиплый шепот.
   Наступила мертвая тишина. Казимир схватил себя за горло и попытался снова
запеть, но с тем же успехом. Потом руки его бессильно упали вдоль туловища.
   По рядам пронесся беспокойный ропот. Казимир медленно снял с лица маску и
швырнул себе под ноги. Деревянная маска глухо стукнулась о  гранит  сцены  и
несколько раз подпрыгнула. Зрители ахнули. Кровавая царапина пересекала  лоб
Казимира, черные брови намокли от крови, и  под  ними  сверкали  воспаленные
глаза юноши. Остановив свой убийственный  взгляд  на  Зоне  Кляусе,  Казимир
заговорил. Его хриплый шепот был слышен далеко в тишине амфитеатра
   - В одном поселке,  очень  похожем  на  этот,  жил  один  злой  и  глупый
мейстерзингер. Не было человека в том чудесном краю, кто не пострадал бы  от
его деяний. Однако, когда старый  развратник  обманом  и  хитростью  овладел
прекрасной  цыганской  девушкой,  на  него  обрушилось  страшное  проклятье,
насланное на него старшей вистани всего  цыганского  рода.  Это  было  самое
подходящее проклятье  для  него,  и  вот  почему  -  мейстерзингер  тот  мог
превращаться в гнусную, чудовищную тварь, которая питалась кровью невинных!
   Голос Казимира прервался, и он раскашлялся. Все это время он  не  отрывал
своего  взгляда  от  Зона  Кляуса,  чье  лицо  покраснело  от  сдерживаемого
бешенства. Злобная усмешка появилась на лице Казимира, и он  продолжил  свой
рассказ.
   -  Его  прелестная  жена  была  невинным  и  чистым  существом  и  любила
мейстерзингера,  несмотря  на  проклятье,  вполне  им  заслуженное.   Однако
проклятье - несправедливое  проклятье!  -  должно  было  обрушиться  на  его
первого и единственного  сына.  Незадолго  до  его  рождения  мейстерзингер,
мерзкое чудовище  и  подлый  негодяй,  приказал  своей  любящей  жене  убить
ребенка,  если  вдруг  обнаружатся  страшные  признаки.  Жена   его   нехотя
согласилась, но, когда она обнаружила, что ее сын появился на свет с той  же
самой отметиной, она поняла, что слишком любит его и не сможет разделаться с
ним. Опасаясь за жизнь своего первенца, она скрыла от мужа,  что  сын  также
проклят. Коварство и двуличие, однако, настолько прочно угнездились в сердце
мейстерзингера, что он не поверил жене Он стал следить за сыном, ожидая,  не
проявится ли какой-нибудь знак
   Когда  мальчику  было  всего  шесть  лет,  мейстерзингер  заметил  первые
признаки проклятья, которые были ему так  хорошо  знакомы.  Он  был  слишком
труслив, чтобы убить сына своими  руками,  и  послал  стражника,  чтобы  тот
прикончил мать и мальчика. Женщина первой рухнула прямо  в  пламя  камина  в
детской, заклиная своего сына  воспользоваться  данной  ему  властью,  чтобы
спасти свою жизнь. И мальчуган избег  пламени  только  благодаря  проклятью,
которое помогло ему уцелеть...
   Казимир снова замолчал, но не для того, чтобы откашляться,  а  для  того,
чтобы ожечь Кляуса своим взглядом, в котором, как в горне, пылала ненависть.
Под  его  взглядом  выражение  лица  Мейстерзингера  изменилось:   бешенство
сменилось пониманием, а затем - ужасом.
   - Этот мальчик долго жил в сиротском приюте, среди крыс и  клопов,  думая
только о том, как он отомстит своему отцу. С  возрастом  он  вполне  овладел
способностями, проистекавшими из его проклятья, отточил свои темные силы  на
оселке ненависти и закалил в горниле гнева и начал осуществлять план...
   Зон Кляус отодвинулся от него на дальний край  сцены  и  знаком  подозвал
отряд стражников, которые отгородили его от Казимира. Юноша заметил эти меры
предосторожности, но только улыбнулся.
   - ...В такую же лунную ночь как эта,  сын  пришел,  чтобы  встретиться  с
отцом и исправить причиненное им зло. Той ночью он призвал всю  силу  своего
проклятья, убил мейстерзингера и избавил  народ  той  страны  от  проклятья,
которое довлело над ними больше двадцати лет.
   Голос Казимира затих, он больше  не  мог  говорить.  Подобрав  маску,  он
грациозно поклонился публике. Кто-то  неуверенно  захлопал,  но  большинство
зрителей сидели неподвижно. Даже Торис застыл на месте, мелко  дрожа,  глядя
на изящную высокую фигуру своего друга. Весь ужас положения  мгновенно  стал
ясен ему: Зон Кляус был отцом Казимира.
   Он убил мать Казимира, предав ее огню, однако сын  его  уцелел  и  теперь
вернулся, чтобы отомстить. Теперь Зон Кляус в страхе  прятался  за  шеренгой
вооруженных солдат, в то время  как  Казимир  ухмылялся  ему  окровавленными
губами.
   Какой-то человек в третьем  ряду  принялся  громко  выкрикивать:  "Кляус!
Кляус! Кляус! Кляус!" - и его крик подхватили сначала еще несколько человек,
а потом и все остальные.
   Все, кроме Ториса.
   Казимир в последний раз поклонился слушателям и медленно пошел по  сцене.
Улыбка так и не сошла  с  его  губ,  когда  он  дошел  до  ступенек  и  стал
подниматься. Собравшиеся в амфитеатре люди кричали все громче, но Казимир не
прятал глаз. Он смотрел вверх, выискивая среди зрителей Ториса.

ГЛАВА 6

   - Не будь идиотом и дай мне взглянуть на твой лоб, - требовательно заявил
Торис, пока они с Казимиром шли по темной улице  в  трущобах  Гармонии.  Его
темноволосый товарищ  остановился  в  самой  середине  улицы,  которая  была
покрыта слоем засохшей грязи, и с вызовом уперся  кулаками  в  бока.  Лунный
свет осветил его улыбающееся лицо, а ровные зубы блестели словно жемчужины.
   - Ну что же, взгляни еще раз на мою рану, нянюшка Торис!
   Несмотря на то что было еще довольно темно, Торис приподнялся на  цыпочки
и прищурился, силясь рассмотреть все еще сочащуюся кровью царапину.
   - Смог бы ты узнать человека, который сделал это?
   Казимир рассмеялся, покорно вскидывая руки вверх.
   - Сначала ты стал сиделкой,  теперь  притворяешься  стражником!  Меня  не
интересует тот, кто сделал это со мной. Свой гнев я приберегу для Кляуса,  -
он взмахнул головой, уклоняясь от пальцев товарища, и  пошел  дальше.  Торис
нехотя последовал за ним.
   Казимир увидел хмурое выражение на лице младшего товарища и улыбнулся:
   - Видел, как разозлился Зон Кляус? Торис не ответил.
   - Видел или нет? - снова спросил Казимир, и Торис поднял голову.
   - Что? Ах да, конечно, - выпалил он и отвернулся. - Все видели это,  Кас.
Ты очень сильно напугал его. Наверное, за двадцать лет никто  не  пугал  его
так сильно, как ты. К тому же ты чуть было не победил его.
   - Я победил бы, если бы Кляус не жульничал, - вздохнул Казимир. - Я вовсе
не стремлюсь к тому, чтобы снова переодеться  в  сиротское  тряпье.  В  этом
костюме я чувствую себя принцем. Однако...
   - Казимир, - перебил его Торис, и юноша  замолчал.  -  Какая  часть  этой
истории была правдой?
   - Какой истории?
   - Которую ты рассказывал о Кляусе, о том как он убил свою жену, о том как
сын его бежал и стал... г-мм, сиротой...
   Торис неожиданно прикусил губу и задумался, словно собираясь  с  мыслями.
Внезапно он поднял голову, и глаза его блеснули.
   - Ты говорил, что ненавидишь Кляуса потому, что он  убил  твою  мать,  то
есть ты стал сиротой из-за него. Это звучит как... как...
   - Я тебе вот что скажу, - Казимир обнял Ториса за плечи. - Независимо  от
того, была ли моя история правдива, она подействовала. Видал, как  испугался
и рассердился Кляус?
   - Да, - пробормотал Торис продолжая терзать свою губу. -  То  есть  тогда
получается... если твоя история правдива, значит ты - сын Зона Кляуса?
   Казимир резко остановился.
   - Что это тебе  пришло  в  голову,  Тор?  В  глазах  мальчика  отразилась
заходящая луна.
   - Мне показалось, что это вероятно.
   - Так и естъ, - кивнул Казимир, и его зубы слегка лязгнули
   - Ты - его сын?! - воскликнул ТоРис, побелев от удивления и испуга. - А о
каком проклятье ты говорил?
   Казимир хитро поглядел на приятеля.
   - Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться.
   - Скажи мне! - настаивал Торис, озабоченно нахмурившись.
   Казимир раздумчиво смотрел на мальчика, и его  глаза  потемнели.  На  лоб
упала прядь необычайно черных волос.
   -  Это  обычное  цыганское  проклятье   -   ходить   темноволосым   среди
светлоголовых - признак, по которому сразу отличишь похотливого прелюбодея.
   - Действительно? - недоверчиво переспросил Торис. - Ты не обманываешь?  А
то мне показалось, что Кляус вынужден был пожирать младенцев.
   - Я несколько преувеличил, - отозвался Казимир, и в голосе его прозвучала
холодная нотка.
   Торис еще некоторое время пристально всматривался  в  лицо  друга,  затем
выпустил из рук казимиров воротник и глубоко вздохнул.
   - Хорошо, - заметил он на удивление весело  и  беззаботно.  -  А  то  мне
показалось что ты - оборотень.
   Казимир побледнел, но попытался улыбнуться. Его сухой смех  присоединился
к хихиканью Ториса.
   - Знаешь, мне тоже так показалось.
   Брови Ториса удивленно поползли вверх, но он продолжал смеяться.
   - Смотри, мы почти дома. Идем! -  Казимир  облизнул  свои  потрескавшиеся
губы.
   Впереди завиднелось "Красное Крылечко" единственное  здание  в  трущобах,
которое имело в высоту два  этажа.  Оказавшись  возле  него,  Казимир  сплел
пальцы рук и подсадил Ториса на крытую гнилой соломой  крышу  пристройки,  в
которой жил повар Кук. Торис с благодарностью принял  эту  помощь,  так  как
из-за своей нездоровой полноты не был достаточно ловок и силен. Он вполз  по
крыше до самого конька, прошел несколько шагов и, вскарабкавшись  по  стене,
влез в окно спальни. Только после этого Казимир последовал за ним.  Ему  без
труда удалось взобраться на крышу пристройки, а оттуда влезть в окно. Прежде
чем вернуться в спальню, Казимир оглянулся на раскинувшийся вокруг город.
   Увиденное не принесло ему успокоения, он покачал головой и  вздохнул.  Он
осуществил свой мстительный план, но мир остался таким же как был. Он ничего
не достиг - не вернул свою мать и не избавился от проклятья, которое  тяжким
грузом лежало на его плечах. Сегодня он носил одежду из бархата и  парчи,  а
завтра снова наденет свои лохмотья. Сильнее, чем когда-либо, он почувствовал
свое одиночество.
   - Казимир, - прошептал сверху Торис. - Лезь скорее!
   Казимир отвернулся от сонного города и быстро пролез в окно.
   Несколько человек в темных плащах  с  капюшонами  следили  из  покинутой,
полуразвалившейся хибары за  тем,  как  Раненое  Сердце  скрывается  в  окне
сиротского приюта. Один из  мужчин,  стоя  у  разломанной  двери,  задумчиво
погладил щелястый рассохшийся косяк твердым мозолистым  пальцем  и  медленно
повернулся к своим спутникам. Их  шепот  был  едва  слышен  под  капюшонами.
Второй и третий  мужчины  согласно  закивали  головами,  а  потом  все  трое
выбрались  из  разваливающейся  хижины  и,  сделав  всего  несколько  шагов,
скрылись в темном лабиринте узких грязных улиц.

***

   Следующий день Торис и Казимир провели в постелях. Несмотря на то  что  в
спальне, расположенной под самой крышей на втором  этаже,  стояла  удушающая
жара, Казимир опал как убитый, не обращая  внимания  даже  на  мух,  которые
вились над его головой. Торис чувствовал себя гораздо хуже. Он  ворочался  и
подпрыгивал, чувствуя, как щекочущие струйки пота текут по его вискам  и  по
спине, сонно отмахивался от  насекомых  и  зарывался  с  головой  в  одеяло,
спасаясь от уличного шума. Из-за жары сердце его  бешено  колотилось,  и  он
почти не спал, несмотря на то что спать отчаянно хотелось. Когда  же  солнце
наконец село и воздух  стал  прохладнее,  Торис  немедленно  заснул  крепким
глубоким сном,  в  то  время  как  Казимир,  отлично  выспавшийся,  как  раз
проснулся и принялся расхаживать по комнате.
   - Это была отличная месть, не правда ли, Торис? - то и дело восклицал он.
- Я мог  бы  даже  выиграть  состязание,  если  бы  мне  не  подсунули  этот
отравленный напиток.
   Торис не отзывался, блаженно и сладко похрапывая, и Казимир задумался.
   "Кого я пытаюсь обмануть? - спросил он самого себя. - Я хочу убить своего
отца, а не просто напугать до полусмерти". Он опустился на колени  рядом  со
своей кроватью и выдвинул из-под нее деревянный сундучок.  Стянув  со  своих
плеч заплатанную грязную рубаху, он  надел  белую  шелковую  рубашку,  затем
извлек из сундучка камзол.
   - Моя месть еще не окончена, - пробормотал он, надевая штаны и чулки. При
воспоминании о Юлианне, о том, как ее теплая рука прикасалась к этим чулкам,
по лицу его скользнула улыбка.
   Переодевшись, он наклонился над Торисом и потряс его за плечо.
   - Проснись, Торис! Сегодняшней ночью мы будем праздновать мою  победу,  -
прошептал он и почувствовал во рту горький привкус этих слов.
   Торис, все еще во власти сна, приоткрыл один глаз.
   - Вставай, Тор! Гармония ждет! Я научу тебя вкусу мекульбрау!
   Торис вяло посмотрел на него уже обоими глазами:
   - Отстань, я  спать  хочу.  Казимир  сорвал  с  него  одеяло  и  принялся
стаскивать своего товарища с койки.
   - Идем, иначе я снова упаду с Саут-Хиллского холма!
   Торис вырвался из его рук и проворно завернулся в одеяло.
   - Передай от меня привет Вальсарику, - проворчал он засыпая.
   Некоторое время Казимир стоял выпрямившись, уперев руки в бока и глядя на
своего приятеля-лежебоку.
   - Ну что же, наверное, тебе надо выспаться, - негромко сказал он.
   Выскользнув из окна, Казимир бесшумно  спрыгнул  с  крыши  пристройки  на
землю. Ночная темнота окружила его. В глубине  души  Казимир  был  рад,  что
Торис слишком устал чтобы присоединиться к нему сейчас. Прижимаясь к  стенам
домов, Казимир ринулся прочь из трущобного квартала.

***

   На обочине грязной улицы, рядом с покосившейся кучей  хлама,  которую  не
назвали бы домом даже бродяги, снова появились  три  человеческих  фигуры  в
плащах с капюшонами. Лунный свет проникал сквозь дыры в  крыше  и  лежал  на
полу развалины острыми треугольниками, похожими на ножи. Трое вошли внутрь и
остановились в  самой  середине  единственной  комнаты.  Они  не  двигались,
глубоко и тихо дыша.
   Наконец один из мужчин слегка кашлянул.
   - Ты уверен, что видел, как они вошли? Двое  остальных  кивнули,  и  один
заговорил:
   - Да, Кавик. Свет в доме погас уже час назад. С тех пор никто не  выходил
наружу. Они спят.
   - Хорошо, - кивнул тот, кого называли Кавиком.
   Отойдя в угол хижины, он забросил на спину холщовый мешок. Остальные двое
сделали то же самое. Затем Кавик снова заговорил, его голос напоминал глухое
рычание.
   - Клинья и подпорки для дверей, что открываются  наружу,  веревки  -  для
дверей, что открываются внутрь. Если на окнах будут ставни - заприте снаружи
или свяжите веревками. Если нет ставней, придется поджидать тех,  кто  будет
выпрыгивать. Не тратьте время на других, нам нужен  только  Раненое  Сердце.
Перережьте ему глотку кинжалами, которые вам дали, но не дайте ему уйти.
   И еще - лейте масло только на деревянные части, не тратьте его на солому.
Сначала запереть двери, потом - окна, полить маслом и бросать факелы,  а  не
наоборот. Не беспокойтесь, если они будут стучать и звать на помощь, - никто
не придет.

***

   Несмотря на то что он был одет как придворный,  Казимир  чувствовал  себя
нищим бродягой, который шагает по вымощенному камнем  шоссе.  Ущербная  луна
еще не поднялась над городом, вокруг было темно и мрачно, и  так  же  мрачно
б