де уставившихся в глубины магического кристалла. Оба  молчали,  опустив
головы и не отводя взгляда от задыхающегося огонька свечи.
   Говорить было не о чем.
   - О, мастер Люкас! - донесся из зала чей-то приветственный возглас.
   Казимир медленно отодвинул занавеску и выглянул. В середине комнаты стоял
легендарный бард, ясно видимый на фоне молочно-белых окон. Он был  в  черном
шелковом плаще, полы которого достигали голенищ его черных кожаных сапог. На
глазах у Казимира бард снял перчатки и черную шляпу и грациозно поклонился.
   - Спой нам, Геркон! - крикнула служанка, перегибаясь через стойку.
   Она была столь же сладострастна и пышнотела, сколь жирен  и  отвратителен
был трактирщик. Люкас подошел к ней двумя быстрыми шагами и, взяв  ее  руку,
низко наклонился, целуя загрубевшие от работы пальцы.
   - Дорогая моя, в воздухе полным полно песен. Протяните  руку  и  хватайте
любую!  -  он  проворно  взмахнул  над  головой  женщины   своими   длинными
музыкальными пальцами и неожиданно протянул ей красную  розу.  При  этом  по
губам его скользнула легкая улыбка.
   Служанка поднесла цветок к носу и понюхала его, глубоко втягивая  воздух.
При этом она внимательно следила за тем, чтобы не  загораживать  рукой  свою
пышную грудь, волнующе приподнявшуюся из тесного декольтированного платья во
время вдоха. Но Люкас уже повернулся к собравшимся в баре посетителям.
   - Какую песню мне спеть? - спросил он с льстивой улыбкой.
   В ответ ему раздались невнятные и  нестройные  выкрики.  Бард  недоуменно
приподнял брови и даже приложил ладонь к уху. Собравшиеся закричали  громче.
Тогда Люкас поднял руку, требуя тишины, и глаза его с любопытством метнулись
в сторону зашторенного кабинета. Отойдя от бара, он крадучись приблизился  к
нему и резким движением отдернул занавеску.
   - Ба, кого я вижу! - воскликнул он. - Сам Мейстерзингер Гармонии!
   Толпа, собравшаяся в баре, уставилась на Казимира.
   - А с ним и жрец Милила пожаловал... и  даже  прекрасная  Юлианна!  -  он
схватил лежавшую на столе руку Юлианны и легко прикоснулся к ней  губами.  -
При виде тебя, Казимир, я вспомнил одну  песню,  которая  как  нельзя  лучше
подходит к этому случаю.
   Посетители бара засуетились,  задвигали  стульями  и  встали  полукругом,
предвкушая песню. Казимир  холодно  мерил  Люкаса  взглядом.  Наконец  скрип
стульев затих, и Люкас запел:

   Бредет изгнанник по земле, дорогой утомлен,
   В печаль раздумья и тоску глубоко погружен
   Что совершил такого он, кто мог бы рассказать,
   Чтоб в одиночестве бродить и часа смерти ждать?
   Он знал и мать, и знал отца, но только лет с шести
   Они оставили его сиротства груз нести
   Судьбы капризам вопреки он вырос, возмужал,
   О мести думал и терпел и по ночам не спал
   Он повстречал отца и вот - главу ему отсек,
   Ни слова мертвый жрец ему не скажет поперек
   Закон людей переступил - изгнал его народ,
   Теперь и в сердце, и в душе сомнений тень живет
   Неотличимы мы подчас от странника того
   Был смертных суд жесток и скор - и он лишен всего
   Мы все - изгнанники судьбы, и жребий наш таков
   Дня ангелов - игрушки мы, и черви - для богов

   Когда последние слова песни затихли, в баре  раздались  умеренно  громкие
аплодисменты. Люкас поклонился, а затем повернулся к Казимиру, давая понять,
что представление окончено,
   - Какая глубокая,  страстная  подача  текста,  -  ледяным  тоном  заметил
Казимир.
   - Благодарю за комплимент, с вашей стороны было  очень  любезно  заметить
скромного певца, Мейстерзингер, - с усмешкой отозвался Люкас.
   Выдвинув из-под их столика четвертый стул, бард с изяществом опустился на
него. Откинувшись назад, он небрежно положил руку на спинку стула Юлианны.
   -  Что  привело  тебя  в  наш  прекрасный  город,  Казимир?  Дела,  жажда
удовольствий... может быть  -  политические  преследования?  -  Люкас  грубо
расхохотался, и к его смеху неуверенно присоединились Торис и Юлианна.
   В этот момент к их столику приблизился трактирщик,  который  принес  еду.
Казимир  молчал.  Трактирщик  расставил  тарелки  и,  вытащив   свой   кусок
пергамента, вопросительно посмотрел на Люкаса. Бард  взмахом  руки  отпустил
его. Трактирщик кивнул, поклонился и вышел из кабинета,  снова  задернув  за
собой штору.
   Люкас повернулся к Юлианне и некоторое время  вглядывался  в  ее  усталое
лицо.
   - Моя дорогая, - сказал он наконец, - вы положительно вымотались.
   Юлианна с трудом улыбнулась в ответ:
   - Мы ехали всю ночь, а в гостинице не оказалось комнат.  И  не  будет  до
полудня.
   - До полудня! - воскликнул Люкас. - До полудня целых три часа! Неужели вы
собирались провести эти три часа за яйцами и беконом?!
   - А что, у нас есть какой-нибудь выбор? - огрызнулся Казимир.
   Рослый бард сладко потянулся всем  телом  и  сказал  с  улыбкой,  которая
немедленно привела Казимира в состояние тихой ярости:
   - У меня есть одно предложение. Я мог бы поговорить с  хозяином  -  своим
личным другом, - и он немедленно предоставил бы вам две комнаты. В  обмен  я
хочу,  чтобы  один  из  вас  прогулялся  со  мной  по  тихим  улочкам  моего
прекрасного города.
   С этими словами Люкас  принялся  разглядывать  лица  своих  собеседников.
Юлианна едва могла держать  глаза  открытыми,  Торис  тоже,  казалось,  едва
различал где стол, где тарелка. Только у Казимира глаза были  ясные,  но  он
молчал, как и его спутники.
   - Неужели никто не хочет?  -  нахмурясь  спросил  Люкас.  -  Очень  жаль.
Надеюсь, вам будет удобно на этих стульях.
   Он поднялся, прощально взмахнув руками.
   - Постойте, - сонно сказала Юлианна. -  Я  пойду  с  вами.  Бард  вежливо
кивнул:
   - Почту за честь, дорогая Ю...
   - Нет. Пойду я, - жестко сказал Казимир, берясь за вилку.  -  Договорись,
чтобы нам подготовили две смежные комнаты, а я пока покончу с завтраком.
   - Хорошо, - кивнул Люкас. Поклонившись Юлианне он добавил:
   - Я скоро вернусь.

***

   Солнце приближалось к зениту, а Люкас и Казимир в это  время  карабкались
на скалы, которые  ограждали  Скульд  с  востока.  Бард  взбирался  по  едва
заметной тропинке уверенно и  легко,  внимательно  поглядывая  по  сторонам.
Казимир следовал за ним тяжело и хрипло дыша,  глядя  в  основном  себе  под
ноги. На висках его выступили капли пота.  Задержавшись  на  узком  каменном
выступе, он посмотрел вверх на  своего  проводника.  Люкас  с  относительной
легкостью достиг скалистой террасы, откуда до вершины оставалось  не  больше
десяти футов. Там он остановился и оглянулся на своего молодого протеже.
   - Я знаю, почему ты приехал в Скульд, Казимир.
   Казимир сделал еще несколько шагов и, отвергнув протянутую  руку  Люкаса,
встал рядом с бардом на скалистой террасе.
   - Может быть, расскажешь?
   Люкас посмотрел с утеса вниз и вздохнул. Скульд лежал внизу,  в  глубокой
лесистой долине, словно  бриллиант  на  подушке  зеленого  бархата.  Глубоко
вздохнув, Люкас сказал:
   - Ходят такие слухи, что Казимир, Мейстерзингер Гармонии, - оборотень.  И
что он изгнан из города.
   -  Слухи  есть  всегда,  но  не  всегда  они  говорят  правду,  -  мрачно
пробормотал юноша.
   Шагнув к Казимиру, Люкас хлопнул его по плечу.
   - Не беспокойся, наемные охотники не найдут тебя здесь. Я  позабочусь  об
этом.
   - Довольно слабое утешение.
   - Это верно, - едко рассмеявшись, согласился бард. - Год назад я  говорил
тебе, что на посту Мейстерзингера твои таланты пропадут втуне.  Теперь  тебя
ждут дела еще более великие.
   Казимир отошел от края площадки и уселся на валун.
   - Да... например, бродяжничество.
   - Например, власть! - возразил Люкас, и глаза его заблестели. -  В  конце
концов, я не являюсь Мейстерзингером Скульда, но именно я управляю городом.
   На лице Казимира появилась кривая усмешка.
   - Но твой дворец - это ночные улицы, верно?
   - Прежде чем  насмехаться,  -  сказал  Люкас  холодно  и  шагнул  к  краю
каменистой площадки, - взгляни, насколько велика моя власть.
   Он указал на укрытые туманом водопады.
   - Видишь вон там, выше по реке, водяную мельницу? Все доходы от нее  идут
в мой карман. Хозяин мельницы - просто моя марионетка. А теперь взгляни ниже
по реке. Видишь мост? За проезд по нему взимается плата,  и  часть  ее  тоже
получаю я. А за излучиной стоит моя лесопилка...
   - Еще один источник доходов?
   - Да, - кивнул Люкас, продолжая смотреть на город. - А  заодно  -  место,
где можно сваливать...  останки.  Щепа  и  опилки  могут  похоронить  немало
грехов.
   Он помолчал, глубоко и ровно дыша.
   -  Сразу  за  лесопилкой  расположена  нижняя  пристань.  Тамошняя  охота
нравится  мне  больше  всего.  Мне  доставляет  удовольствие  знакомиться  с
чужеземцами, которые приплывают к нам на лодках, и приглашать их в гостиницу
на роскошный пир... - он не договорил, выразительно лязгнув зубами.
   Казимир, внимательно разглядывавший лицо барда, заметил глубокие  морщины
на его лбу.
   - Гостиница тоже твоя, верно? - спросил он. Люкас кивнул.
   - Там полным полно потайных ходов и дверей-ловушек. К тому же в ней живут
мои... коллеги.
   Взглянув на город, Казимир  заметил  на  его  южной  оконечности  широкое
пространство, на котором высились  какие-то  древние  руины,  примыкавшие  к
городской стене.
   - Что это за развалины слева от нас? Люкас вздохнул,  и  уголок  его  губ
слегка дрогнул.
   - Это место называлось Даргахтский замок. Он был выстроен здесь  столетия
назад, чтобы охранять переправу. Собственно, город  строился  и  рос  вокруг
него. Замок сгорел и развалился вскоре после того, как я прибыл в Скульд.  В
скобках замечу, что я почти не причастен к его гибели.
   Впервые за прошедшие сутки Казимир рассмеялся:
   - Что за ерунда! Да этот замок лежит в руинах наверняка  больше  чем  сто
лет. Когда он сгорел, тебя и на свете-то не могло быть!
   Бард величественно повернулся к молодому человеку:
   - Могло.
   Казимиру отчего-то стало неуютно, и он нервно провел пятерней по волосам.
   - Ладно. Мне надоело смотреть на город. Я охотно верю, что  у  тебя  есть
власть...
   - И ты тоже можешь иметь такую же! Этот  год  в  качестве  Мейстерзингера
Гармонии был всего-навсего прелюдией к твоей истинной власти.
   - Конечно... - Казимир помолчал, покачивая головой. - Скажи, Люкас,  тебе
не приходило в голову, что мы с тобой - чудовища? Я  отрицал  это  всю  свою
жизнь, но теперь, когда моя тайна раскрыта,  я  не  могу  больше  обманывать
самого себя. Я - убийца. Я - страшное чудовище. Изгнание и забвение, болезнь
и смерть - вот чего я достоин.
   - Ты дурак, Казимир, - сказал Люкас небрежно, отряхивая свой  плащ.  -  С
чего ты решил, что мы - какие-то там чудовища?
   Казимир недоуменно улыбнулся.
   - Наверное с того, что мы превращаемся в волков и убиваем людей.
   Люкас отвернулся от него и начал медленно спускаться с горы.
   - Да, это так, - подтвердил он. - Но таковы  уж  мы  есть.  Все,  что  мы
делаем,
   - мы делаем  не  со  зла,  а  только  повинуясь  нашей  природе  и  нашим
инстинктам. Разве можно обвинять нас на основании  того,  что  кому-то  наши
инстинкты кажутся инстинктами хищных зверей, а наша природа - чудовищной?
   - Ты ловко жонглируешь словами, но я не уверен, что ты прав, -  отозвался
Казимир, спускаясь следом за Люкасом.
   - Несмотря ни на что, мы представляем собой большее  зло,  чем  любой  из
людей.
   - Ничуть, - парировал Люкас. - Мы злы и порочны по своей  природе,  в  то
время как большинство людей - по выбору. Мы совершаем свои поступки  потому,
что чувствуем голод, а люди - из обыкновенной жестокости. Поэтому  все  свои
злые дела они совершают  своим  собственным,  весьма  специфичным  способом.
Вместо того чтобы убить женщину на месте, человек сначала женится,  а  потом
вечер за вечером избивает свою жену, пока через несколько лет она не  умрет.
И любой правитель, вместо того чтобы убить человека сразу, морит его голодом
и выжимает из него все соки до тех пор, пока  тот  не  превратится  в  живой
скелет. Вместо того чтобы убить дитя в колыбели, родители и  друзья  детских
игр годами высмеивают его, пока он сам на себя не наложит руки.
   - Мне плевать на все твои доводы, все равно  ты  и  я  -  самые  страшные
злодеи во всем городе, - с горечью сказал Казимир.
   - Следуй за мной, - властно распорядился Люкас, указывая вниз.
   - Здесь живет человек более грешный, чем мы  с  тобою  вместе  взятые,  -
сказал
   Геркон Люкас, указывая на аккуратный небольшой домик,  напротив  которого
они остановились.
   Казимир с сомнением разглядывал коттедж. Подоконники, наличники,  дверные
косяки  и  ставни  -  все  было  тщательно   выкрашено   в   зеленый   цвет.
Оштукатуренные стены были  выбелены,  а  на  крыше  не  отвалилась  ни  одна
черепица.
   - Этот дом не похож на  дом  чудовища.  В  ответ  Люкас  схватил  его  за
подбородок.
   - Это лицо тоже не похоже на лицо монстра.
   Он выпустил Казимира и, повернувшись, зашагал к ведущей в подвал дверце.
   - Идем, Казимир. Его нет дома.
   Повозившись с замком, он отпер дверь и начал спускаться по  ступенькам  в
темноту. Казимир остался стоять наверху. Качая головой, он смотрел, как бард
исчезает в темноте. Затем, оглядевшись по сторонам и убедившись,  что  никто
не идет, он последовал за своим  наставником,  аккуратно  прикрыв  за  собой
дверь.
   В подвале оказалось довольно сыро и холодно. Стены здесь были сложены  из
грубо отесанных камней, а пол был земляной.  Вдоль  стен  тянулись  полки  и
стеллажи,  сколоченные  из  толстых   досок,   а   на   полках   выстроились
полупрозрачные банки и кувшины. Содержимое их  невозможно  было  рассмотреть
из-за  толстого   слоя   пыли.   Похожие   емкости   были   расставлены   на
разнокалиберных  столах,   которые   занимали   собой   значительную   часть
пространства подвала. На крышках столов не было той  пыли,  какая  покрывала
все  в  подвале,  но  не  были  они  и   абсолютно   чистыми.   Потемневшие,
растрескавшиеся от времени столешницы были залиты не то смолой, не то черным
дегтем. Казимир принюхался и безошибочно определил - кровь.
   - Чем  тут  занимается  этот  твой...  приятель?  -  раздраженно  спросил
Казимир, рассматривая затканные паутиной столы.
   - Ты мог бы и сам догадаться, - отозвался Люкас,  широким  жестом  обводя
подвал. - Впрочем, мы всегда можем дождаться его  самого,  он  расскажет  об
этом гораздо лучше чем я.
   - Столы, судя по всему,  использовались  для  освежевания  и  последующей
разделки, - заметил Казимир, рассмотрев под столами изогнутые крючья и блоки
с намотанными на них цепями. Что-то звякнуло  у  него  под  башмаком,  и  он
опустил глаза.
   - Но что ужасного в том, что мясник работает в подвале, а не на  открытом
воздухе?
   - Ты выбрал удивительно правильные слова, когда говорил  о  свежевании  и
разделке, - сухо заметил Люкас. - Однако,  как  мне  кажется,  ты  не  сумел
сделать правильные выводы из того, что увидел. Ну что же,  может  быть,  это
тебе поможет.
   Бард снял с одной из полок большой  коричневый  саквояж  из  полированной
кожи. Под руками Люкаса защелка легко открылась, и на стол посыпались  самые
разные  металлические  инструменты.  Казимир  придвинулся  поближе  и   стал
разглядывать причудливо изогнутые ножи,  крючки,  иглы,  зубастые  зажимы  и
заскорузлые от крови тряпки.
   - Что все это значит? - со вздохом спросил Казимир.
   - Ты еще не понял? - вопросом на вопрос  ответил  Люкас  с  непроницаемым
лицом. - Этот человек принадлежит к новому поколению так называемых  ученых.
Он верит в исцеление при посредстве скальпеля и иглы,  отрицая  лечение  при
помощи снадобий и покоя. В этих банках - плоды его исследований.
   Казимир посмотрел на полки новым взглядом.
   - Но почему это грех? - поинтересовался он. - Если он разрезает людей или
животных для того, чтобы вылечить их...
   - Не вылечить... во всяком случае  теперь,  -  небрежно  объяснил  Люкас,
снова сгребая в саквояж блестящие инструменты. - Он начинал  на  кроликах  и
енотах, кромсая их маленькие  тела  в  поисках  ответа  на  свои  вопросы  о
человеческих болезнях. Но здоровье - это капризная любовница. Она не  прячет
своих секретов в телах мертвых животных. Мой друг так ничего и не узнал.  Он
жаждал знания, чтобы спасать человеческие жизни, но знание бежало от него.
   Тогда я показал ему один трюк, который знал еще мальчишкой. Я научил его,
как при помощи маленькой проволочки повредить мозг кролика так, чтобы  можно
было разрезать его еще живым. С тех пор как этот мастер препарировал  живьем
своего первого кролика, он узнал гораздо больше. Мой друг изучил, как бьется
сердце, как работают легкие, узнал о боли, которая живет в стеклянных глазах
парализованного животного. За те восемь часов, пока кролик оставался  живым,
он узнал и увидел целую кучу всего.
   Но из всего, что он узнал, одно пришлось ему больше всего  по  вкусу.  Он
узнал, что такое полная  и  безграничная  власть.  Он  мог  разрезать  живое
существо, он мог трогать пальцами его внутренности, он мог  в  любой  момент
прекратить работу любого органа, любой железы. В тот  день  он  покончил  со
своей врачебной практикой и  начал  изобретать  все  новые  и  новые  пытки.
Постепенно он набирался  опыта  и  научился  повреждать  мозг  высших  живых
существ таким образом, чтобы поддерживать в  них  жизнь  днями  и  неделями.
Между прочим, я уверен, что вот за этими дверями находится его последний...
   Послышался гулкий щелчок замка, и слова застряли в горле Люкаса.  Казимир
бросил на него испуганный взгляд, и бард сделал ему знак оставаться на месте
и молчать. Полуденное солнце хлынуло  в  подпол,  и  на  лестнице  появились
чьи-то  ноги  в  желтовато-коричневых  брюках.  Несмотря  на  влажность,  со
ступеней поднялись целые облака пыли, ясно видимой в солнечных лучах.
   Спускающийся в подпол мужчина был среднего возраста и довольно мускулист.
Кожа его напоминала свежевыскобленный пергамент. Заметив незваных гостей, он
остановился, и его лишенные всякого выражения глаза остановились на Люкасе и
его ученике. Медленно-медленно его лягушачий рот растянулся в некое  подобие
улыбки.
   - Я всегда рад гостям, - проговорил он. - Хотя я никак не  разгляжу,  кто
вы такие...
   - Это я, уважаемый фон Даакнау, Геркон Люкас. Со мной - мой друг...
   - Должно быть, это тот самый Казимир, о котором вы  мне  рассказывали,  -
перебил мужчина.
   Спустившись с лестницы, он зашаркал к ним через комнату. Руки он  вытянул
перед собой, дабы ненароком не налететь на какое-нибудь  препятствие.  Через
несколько мгновений он был уже рядом с Казимиром,  и  его  загорелая  ладонь
легла на предплечье молодого человека.
   -  Этой  самой  рукой  Эйрен  проделал  великое  множество  хирургических
операций, - сказал Люкас. -- Не так ли, фон Даакнау?
   - Этой самой рукой, заостренной проволокой и специальным порошком, -  без
тени улыбки сказал человек, все еще сжимая предплечье Казимира. - Пусть  вас
не вводит в заблуждение, что я разговариваю с вами так откровенно, -  обычно
я  более  скрытен  с  посторонними.  Просто  господин  Люкас  много  о   вас
рассказывал.
   С тех самых пор, как маленькие, слегка косящие глаза фон Даакнау нащупали
Казимира в полумраке подвала, они ни на мгновение не  отвернулись,  прожигая
юношу насквозь безжалостным взглядом. Казимиру стало настолько неуютно,  что
он вздрогнул и вырвался.
   - Не хотите ли подняться наверх? Могу предложить вам чаю.
   - Нет, старина, спасибо, - с необычайной  сердечностью  поблагодарил  его
Люкас. - Нам еще нужно многое сделать.
   Казимир потер  предплечье  -  у  него  было  такое  ощущение,  что  после
прикосНовения этого хирурга-живодера плоть его заледенела.
   - Вы действительно используете все эти инструменты, для того чтобы...
   - Да, - безмятежно откликнулся фон Даакнау.
   - Я слышал о штуке с проволокой, но для чего вам порошок?
   - Большинство из моих... пациентов  вовсе  не  хот