ну и побежала. Я закричал ее имя.  Она,  похоже,  меня  не
слышала.
   Она устремилась к низким воротцам, ведущим на смотровую площадку.
   Нет...
   - Татьяна!
   Я почти что догнал ее, но она мчалась  со  скоростью  молодого  оленя.  Я
схватил развевающийся шлейф ее платья, но она оторвала его без  колебаний  и
перемахнула через низкую стену.
   Один прыжок и нет ее. Я перегнулся вниз, но поймал только воздух.
   Нет ее.
   В долине клубился сошедший с гор туман. Хрупкая фигурка Татьяны,  крутясь
и переворачиваясь, летела ему навстречу, и из его лохмотий к ней с жадностью
тянулись белые скрюченные пальцы, руки. Она неслась головой вниз прямо в  их
объятия.
   Она не переставала пронзительно кричать.
   Имя Сергея. Мое имя. Ни то ни другое. Я не мог сказать. Я даже не  слышал
своего собственного крика. Он отскакивал от стен замка и  туман,  в  которос
сгинула моя любовь, с готовностью пожирал его.
   Потом... тишина.
   Потом... хохот.
   Этот хохот. Всеми голосами сразу. Ее голосом.
   Колотя руками по ушам, я завопил,  чтобы  заглушить  их,  но  они  прочно
засели у меня в голове и ничто не могло их остановить. Я отпрянул от стены и
упал на колени.
   Тьма, ужасней той, что была прежде, снизошла на меня, на мир, укрывая все
и вся без исключения. Навсегда. Я еще не был знаком с настоящим отчаянием.
   Тяжелее, чем гора, оно навалилось на меня, придавило к земле, растерло  в
пыль.
   - Этот червяк похож на одного из  фон  Заровичей,  -  произнес  кто-то  с
издевкой.
   Нет. При чем тут фон Зарович? Я - просто несчастный, который все потерял,
у которого ничего не осталось. Ничего. Человек, убитый  горем,  которого  не
высказать словами.
   Мои мучения были так велики, что я  даже  не  почувствовал,  как  в  меня
вонзилась первая стрела.
   Вторая воткнулась в спину и я растянулся на  земле.  С  трудом  встав  на
ноги, я уставился невидящим взглядом на башенки. У маленьких  окошек  стояли
лучники с колчанами, полными стрел, и целились в меня.
   Несколько человек выбежали на  смотровую  площадку.  Все  одеты  в  цвета
Дилисния. Все готовились стрелять.
   И один за другим они выпустили в меня стрелы.
   Я взял себя в руки и не уклонился от них, приветствуя их.  Меня  охватило
то же безумие, которое уволокло в бездну  Татьяну.  Скоро  это  кончится.  Я
заплачу этой незначительной болью за забвение. Даже ад не  сможет  изобрести
для меня пытки хуже той, которой я подвергся сегодняшней ночью.
   Стрелы, стрелы. Они были ничто по  сравнению  с  тем  отчаянием,  которое
раздирало мое сердце. Но смерть почему-то не  торопилась  мне  навстречу,  я
должен заставить ее поспешить. Схватив одну из стрел, я вырвал ее  из  тела.
Меня как будто ошпарили кипятком и я закричал. Из дыры хлынула кровь, но  не
так сильно, как я ожидал. Я вырвал еще одну стрелу.
   Некоторые попятились.  Те,  кто  посмелее,  остались  на  месте  и  опять
прицелились. Я смотрел им в лицо, поощрял их и одну за другой вытаскивал  из
себя их стрелы. И ломал их на две половинки. Я был похож на зверя в ловушке,
который отгрызвает себе лапу, чтобы обрести свободу.
   Наконец...
   ...я стал ослабевать...
   Ты перестанешь стареть. Отлично. Дай мне умереть.
   Я опустился на колени. Лучники осторожно приблизились ко мне.
   Слабее...
   Руки и колени. Земля и камни были залиты моей кровью... кровью  Сергея...
Алека.
   В меня выпустили столько стрел,  что  можно  было  бы  прикончить  дюжину
здоровых мужиков, но я выжил. Не правильно... Противоестественно... Нет.
   Хохот над моим безумием.
   Ты перестанешь стареть.
   Мне не суждено умереть. Ни теперь, ни потом.
   Хохот над моей болью.
   Бесконечные ночи, нескончаемые годы.
   Без нее.
   В одиночку.
   Хохот.
   Один из мерзавцев ударил меня и я  опрокинулся  на  спину.  Я  беспомощно
разглядывал их ухмыляющиеся рожи. Как они посмели? Как они вообще посмели? Я
был одним из фон Заровичей. Но для них я всего-навсего  очередная  жертва  -
может, более непокорная, более строптива, чем остальные,  но  мое  упрямство
только придало остроты их ощущениям. Они смеялись  надо  мной  и  их  голоса
смешались с теми, другими в моей голове.
   Хохот... над всколыхнувшейся во мне яростью.
   Я смотрел на эти живые трупы. Я не мог умереть, погибнут они. Не  пройдет
и часа, как я отправлю их прямиком в ад. Всех до одного. Всех, кроме  самого
главного предателя. Для него я приготовлю кое-что особое.  Кто?..  Тот,  кто
ударил меня, передал лук стоящему рядом и снял шлем.
   Лео Дилисния.

***

   Несмотря на то, что бледные мраморные стены  столовой  были  испачканы  и
заляпаны  кровью,  а  на  длинном  столе  царил  непривычный  беспорядок,  в
помещении  по-прежнему  чувствовалось  праздничное  настроение.  В  люстрах,
высекая искры из хрусталя, горели свечи. Лежа на холодном полу, я глядел  на
язычки пламени и изучал их великолепие.
   Иллюзия. В мире не  осталось  ничего  красивого.  Красота  умерла,  когда
она... Перед тем, как приволочь меня сюда, чьи-то  грубые  руки  выдрали  из
меня все стрелы. Дотронувшись до ран,  покрывающих  мою  грудь  и  живот,  я
невольно застонал. Мои пальцы обожгло, как будто  я  случайно  наткнулся  на
угли, выброшенные из костра. Но раны перестали кровоточить. Пока  что  никто
этого не заметил.
   Одному негодяю было приказано стеречь меня. Еще несколько  человек  пасли
остальных пленников: Айвана Бучвольда, брата его жены Виктора Вочтера и  кго
девятилетнюю дочку Ловину. Потрясенная до глубины души, девочка  прилипла  к
своему отцу, как моллюск к днищу корабля. На лицах мужчин застыло  такое  же
испуганное выражение - на них было жалко  смотреть.  Их  праздничная  одежда
промокла от крови и пота, а значит, они  тоже  принимали  участие  в  битве.
Которая, кажется, произошла столетия назад. Во всем замке не было слышно  ни
шороха. Дворец замер, как  поле  боя  после  того,  как  сражение  окончено.
Двойные двери с южной стороны столовой отворились и  часовые  впихнули  леди
Илону и Рейнхольда Дилисния. Илона устояла, а Рейнхольд,  с  серым  от  боли
лицом, рухнул на пол, поджав под себя ноги, как бездомный пес. Илона присела
около него, держа руки  над  его  трясущимся  телом,  и  зашептала  молитву,
склонив голову набок.
   Я отвернулся и заскрежетал  зубами,  чтобы  не  заорать.  Когда  я  снова
взглянул на него, он, казалось, уже спал.
   - Лорд Страд? - Илона стояла около меня на коленях. Сегодняшней ночью  на
ее лице выступили все прожитые ею годы, и я подивился, сколько  же  раз  она
встречалась со смертью и как ужасны были эти встречи. Она потянулась ко мне.
   - Не тронь меня! - прохрипел я.
   Она отдернула руку.
   - Повелитель? - Она повнимательнее посмотрела на меня. Если кому  и  были
заметны перемены, происшедшие внутри меня, так это  ей.  За  этот  короткий,
страшный промежуток времени она увидела и поняла. Голова ее поникла.
   - Оставь это для других.
   - О Страд, что же ты наделал? - Она каким-то образом догадалась, что я не
жертва, а виновник случившегося со мной.
   - Все и ничего.
   Я никогда раньше не видел ее слез. И они должны были бы пробудить во  мне
нечто большее, чем то презрение, котороя я чувствовал.
   -  Нужно  лучше  контролировать  свои  эмоции,  леди,  -  пробормотал  я,
передразнивая ее собственные слова. Мне это  показалось  очень  забавным  и,
несмотря на боль, я засмеялся.
   Она перевела взгляд на мой раскрытый рот.
   Я знал, на что она смотрела - мой язык постоянно  задевал  за  их  острые
края.
   - Если я могу тебе помочь, я это сделаю, - прошептала она.
   Как будто меня действительно могло заинтересовать ее  предложение,  тогда
как я продал душу дьяволу.
   - Скажи мне... что тут творится.
   Она колебалась. Правильно. Учитывая,  кем  я  стал,  осторожность  ей  не
помешает.
   - Где Лео Дилисния?
   Она колебалась. Конечно, Лео был вдохновителем сегодняшей  резни,  но  он
ничем не отличался от нее - от других грешников, - в то время как  меня  уже
нельзя назвать человеком.
   Я обвел взглядом пленников.
   - Скажи и я спасу их.
   Да. Это было ее слабое место. Она тоже это знала. Илона не сомневалась  в
моей способности преуспеть в таком практически невыполнимом деле.
   - Дай мне слово, Страд фон Зарович.
   - Думаешь, я его сдержу?
   - Поклянись своей честью. Ты ведь еще не забыл, что это такое, верно?
   - А вот мы и проверим.
   Этого было достаточно, чтобы отбить у нее всякую охоту  сидеть  рядом  со
мной. Она сдержанно кивнула.
   - Я не знаю, где Лео, но он скоро придет. Часовые так говорили.
   - Что с моими придворными?
   - Убиты или смертельно отравлены. Гости... все мертвы... во всяком случае
те, которые сохранили верность тебе. Где Сергей? Где Татьяна?
   Я засмеялся, потому что разучился плакать.
   Илона передернула плечами и подняла руку.
   - Не смей!
   Она окаменела.
   - Мне жалко тебя, Страд.
   - Оставь свою жалость для тех, кто в ней нуждается.
   Она очень долго смотрела на меня. Жалость, ужас, сострадание и отвращение
боролись на ее лице.
   Мне было наплевать. Я показал глазами на остальных.
   - Держи язык за зубами, леди.
   Кивок головы, шорох юбок, когда она поднялась,  и  я  освободился  от  ее
гнетущего присутствия. Ко мне возвратилась часть моей былой силы. Но в горле
у меня пересохло... Мне хотелось выпить.
   В комнате витал запах крови, исходивший от стен и пола.  Она  высыхала  и
сводила меня с ума. Часовой рядом со мной... он  подслушал  наш  разговор  с
Илоной и теперь держался от меня на расстоянии. Рейнхольд был ближе всех. Но
от него шел какой-то душок. Как от испорченного мяса.
   Опять  Лео.  Все  эти  годы  болезни   Рейнхольда   получили   прекрасное
объяснение. Как долго Лео вынашивал свой  план?  Как  долго  он  с  завидным
терением трвил своего брата?
   Неважно. Сегодняшняя ночь положит этому конец.
   Двери раскрылись и в столовую ввалился  Гунтер  Коско.  Он  потерял  свою
шляпу и пряди его редеющих волос разлохматились и торчали в разные  стороны,
как у клоуна. Он был так же бледен, как и Рейнхольд,  его  некогда  красивое
лицо пересекала красная полоса. Это была опасная рана - и  вряд  ли  он  уже
доживет до того момента, когда она зарубцуется.
   Стражники, похоже, не видели в нем угрозы и  оставили  его  в  покое.  Он
побрел в нашу сторону, избегая смотреть нам в  глаза  и  ничего  не  говоря.
Появился окруженный своими людьи Лео Дилисния. Он так  и  не  сменил  своего
темно-кричневого одеяния  лучника,  зато  повесил  себе  на  шею  вызывающую
золотую  цепь.  Ею,  а  также  своим  особым  дорогим  мечом  в   причудливо
разукрашенных  ножнах,  он  как  бы  отгородился  от  остальных.   Стражники
вытянулись по стойке "смирно", Виктор и Айван встали. Он, однако, не обратил
ни на них, ни на Гунтера никакого внимания и прошествовал к тому месту,  где
лежал я.
   - Здравствуй, Страд, правитель  Баровии,  -  сказал  он  негромко,  почти
дружелюбно. - Судя по твоему лицу, недолго тебе осталось.  Я  уж  думал,  ты
помер. Чего ты ждешь?
   Покашливая, как умирающий, я пробормотал:
   - Объяснения.
   - Я удивлен, что ты до сих пор не получил его от Рейнхольда. О да. Он  не
в состоянии ворочать языком, не правда ли? - Он наподдал  Рейнхольду  носком
сапога, но тот никак не отреагировал. - Выглядит  лучше,  чем  раньше.  Твоя
работа, леди?
   Илона не ответила. Они сидела у стены и обнимала Ловину.
   Айван Бучвольд, разрываясь между горьким равнодушием ко всему и  безумным
горем, спросил:
   - Почему, Лео? Моя бедная Гертруда не сделала тебе ничего плохого... наши
дети... Как ты мог? - По его щекам потекли слезы. - Как ты мог?
   - А моя Олека, - добавил Виктор. - Наши дети. Твои родные сестры, Лео.
   - Сестры наполовину, - оборвал его Лео. Он ждал их ответа, но ответом ему
было  только  удивленное  молчание.  Он  лпять  пнул  Рейнхольда.   -   Брат
наполовину, между прочим.
   - Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась Илона.
   Лео покосился на Гунтера, который стоял, устало облокотившись о стол.
   - Почему бы тебе самому не  сказать  им?  Мне  же  ты,  черт  побери,  не
поленился все рассказать.
   - И не думай, что я раскаиваюсь в этом, - ответил тот угрюмо.
   Лео захохотал.
   - Ты полагаешь, тогда бы ничего не было? Твое "великое откровение" о тебе
и моей матери не имело для меня  никакого  значения,  приятель.  Оно  только
послужило мне  дополнительным  стимулом,  чтобы  разделаться  со  всей  этой
компанией. Я работал над своими планами с тех пор, как окончилась война.
   - Баал'Верзи, - прошептал я, но он услышал.
   Он оскалился и подошел ко мне, покачиваясь на носках.
   - Так ты понял! Долго же ты соображал.
   Предсмертные слова Алека обрели смысл. Даже когда  он  лежал,  умирая  от
моего меча, он пытался предупредить меня: Баал'Верзи спали все эти три  года
- спали в ожидании подходящего момента, чтобы напасть снова.
   - Ты должен был умереть в ту первую ночь, которую  мы  здесь  провели,  -
сказал Лео. - Тогда Рейнхольд сел бы на трон. Через какое-сто время он  умер
бы от несварения желудка и я бы занял его место, на что имел  полное  право.
Если бы этот мерзавец Гуилем не объявился не вовремя, очень многие  были  бы
еще живы. Где он?
   - Не знаю, - ответил я честно.
   - Мы его найдем. Помнишь, как ловко я обманул  и  тебя  и  его,  разыграв
сцену верности великому и благородному Страду. Хотел бы я, чтобы  вы  видели
свои собственные лица. Мне только и надо было, что позаботиться  о  молчании
бедного Ильи, пустить пару слез для убедительности, а вы все  и  проглотили.
Может, теперь он успокоится в своей могиле - о,  простите  -  наемных  убийц
сжигают, а прах рассеивают в воздухе. Вот  что  Страд  сделал  с  телом,  не
правда ли, Айван?
   Айван раскачивался всем телом из стороны в сторону, как безумный, а потом
вдруг бросился на Лео.  Сцепившись,  они  покатились  к  моим  ногам.  Айван
оказался сверху, его пальцы сжимали горло Лео. Воины  кинулись  вперед  и  в
конце концов растащили их.
   Айван был вне себя от  ярости.  Он  стоял  с  открытым  ртом,  как  будто
собираясь кричать, но из его глотки вырывался только хриплый,  злобный  рык.
Вены на висках вздулись и оттопырились, как голубые веревки. Шесть человек с
трудом удерживали его.
   Недолго. Лео тошнило, он кашлял и задыхался, но очень скоро  очухался  и,
достав из ножен меч, приблизился к Айвану, сверкая глазами.
   Илона закрыла лицо Ловине, чтобы она не видела.
   Айван испустил дух, издав длинный звериный вопль. Лео вырвал меч  из  его
тела и вытер лезвие о его штаны. Потирая шею, он кивнул солдатам, чтобы  они
убрали труп.
   По комнате разлился пряный запах крови, слаще которого я еще не знал.
   Я раскрыл рот и вдохнул плывущий  в  воздухе  аромат.  Недостаточно  Меня
мучил голод, меня мучила жажда. Я желал только одного и мое желание  затмило
все остальные. И пока я его не удовлетворю, ничто не будет  иметь  для  меня
смысла.  Не  обращая  внимание  на  горячее  покалывание  во  всем  теле,  я
перевернулся набок.
   Оттолкнулся от пола.
   Встал.
   Несмотря на мое бесспорно немощное состояние, мой охранник  забеспокоился
и направился ко мне поближе. Любой другой человек с  таким  количеством  ран
был бы уже мертв. А не на ногах. Шаг за шагом приближаясь к нему  с  улыбкой
на лице.
   Зрачки его расширились, он приготовился атаковать. Я выбил оружие у  него
из рук. Меч отлетел к стене, где, съежившись, сидели Илона и Ловина. Виктор,
солдат до конца жизни, пригнулся,  схватил  меч  и  припал  к  земле,  заняв
оборонительную позицию. Воины отреагировали на шум простым поворотом головы.
Если бы мой охранник был посообразительнее и менее испуган, ему  бы  удалось
спастись бегством. Я двигался не так  уж  и  быстро.  Но  он  остолбенел.  Я
вплотную подошел к нему, сжал его плечо и,  развернув  его  к  себе  спиной,
смял, как тряпичную куклу. Я разорвал зубами его  воротник.  От  него  пахло
ржавым железом, мокрой кожей и застоявшимся потом. Не важно. Когда  умираешь
с голоду, не откажешься и от гнилого хлеба.
   Он сучил ногами, царапая ногтями мои руки, силясь ослабить их хватку,  но
с таким же успехом он мог бы бороться и с деревом. Он вижзал, но я ничего не
слышал, оглушенный ревом хлещущей крови. Остальные крики, возгласы  ужаса  и
ненависти казались мне не более чем назойливым жужжанием мух.
   Я высосал из него все, что смог, как пчела, пьющая цветочный нектар.  Его
судорожные движения стали затихать и  наконец  он  безвольно  повис  в  моих
руках.
   Я заморил червячка, но голод по-прежнему сводил меня с ума.
   Затишье на поле боя уступило место молчанию  ожидания.  Страх  сковал  по
рукам  и  ногам  половину  находящихся  в  столовой,  другие   с   радостным
возбуждением предвкушали дальнейшие события. Подручные Лео замерли на месте,
не спуская с меня глаз. Это были безжалостные, бессердечные люди,  выбранные
им как раз за то, что они могли без особых колебаний перерезать надоевших им
детей, была бы охота.
   И теперь их ждала расплата за их черную работу.
   Я поднял покойника высоко над собой и швырнул  его  в  сторону  маленькой
кучки негодяев. Некоторые из них уклонились от удара, другие  повалились  на
пол да так и остались лежать.
   Один из лучников вытряхнул из колчана стрелу, зарядил лук и выстрелил так
спокойно, как будто тренировался. Острый наконечник вонзился  в  мою  грудь.
Когда я восстановил потерянное равновесие, он выпустил вторую стрелу  и  она
впилась в мое тело чуть  пониже  первой.  Он  прошел  хорошую  подготовку  и
прекрасно  владел  собой,  как  и  подобает  хорошему  лучнику.   Он   опять
прицелился, но я настиг его. Не чувствуя на этот раз боли, я выдрал из  себя
стрелы и со всего размаху всадил их в него с такой же легкостью,  как  будто
они вылетели из моего собственного лука. Он содрогнулся и сник.
   Бандиты разбежались по всей столовой. Некоторые прошмыгнули к дверям, ища
временного спасения. Временного. Я дал слово, что никто из них не доживет до
следующего утра и я сдержу его.
   Неистово отбиваясь от двух нападающих и  постоянно  атакуя,  Виктор,  как
призыв к нападению, выкрикивал мое имя. Им овладела лихорадка сражения и  он
превратился в дьявола с мечом. Он мстил за убитую жену  и  детей  и  защищал
единственного оставшегося в живых ребенка.
   Илона тоже звала меня, но по другой причине.  Она  была  позади  Виктора,
пытаясь оттащить Ловину от греха подальше, но у нее  ничего  не  получалось.
Мерзавцы преградили ей дорогу.
   Виктор ранил одного воина и тот отпрыгнул в сторону. Я был тут как тут  и
схватил его. Как тонкую лучину для растопки, я сломал его хребет, бросил его
и кинулся между Илоной и солдатом, сжимая в руках меч убитого изменника.
   И как раз вовремя. Еще один бандюга,  ростом  с  добрую  ломовую  лошадь,
надвигался на нас. У него то ли нервов не было, то ли мозгов. Через  секунду
его башка покатилась вслед за его приятелями.
   Это послужило им сигналом  к  немедленному  отступлению.  Единицы  успели
выскочить наружу, остальные столпились в дверях и устроили  давку,  вдогонку
им несся мой смех.
   Я повернулся к оставшимся в столовой.
   Виктор добил второго противника и, сгорбившись,  ловил  ртом  воздух.  Он
взглянул на  меня,  на  валявшиеся  повсюду  трупы  и  особенно  на  тот,  с
разорванным горлом, но не вымолвил ни слова и не двинулся с места.
   - Иди сюда, Виктор, - произнес я.
   Держа меч концом вниз и слегка отставив его от себя, он пошел ко мне. Его
ноги скользили на залитом кровью полу, но он обходил кровавые  лужи  так  же
легко, как и дождевые, и смотрел мне прямо в глаза.
   Он был напуган, но не давал страху парализовать свою волю. Как  и  Илона,
он не заблуждался в отношении того, кем я стал, но для  него  я  по-прежнему
был его господином, его командиром.
   - Я хочу, чтобы ты здесь дождался моего возвращения, - сказал я ему.
   Он кивнул:
   - Да, повелитель.
   - Хорошо. Запри за мной дверь.

***