ось разбудить ее, прикоснуться к ней, чтобы убедиться
-  она  никуда  больше  не  ускользнет  от  него.  В  конце  концов  Юлианна
пошевелилась и повернула голову. Длинные  шелковые  ресницы  затрепетали,  и
лучи солнца вспыхнули в изумрудной зелени ее глаз.
   Увидев Казимира,  она  испуганно  заморгала.  Усевшись  на  кровати,  она
натянула одеяло до самих ключиц и  неуверенно  улыбнулась.  Тот,  прищурясь,
смотрел на нее неподвижным взглядом.
   - Что привело вас ко мне в столь ранНий час, мастер Казимир?  -  спросила
она, скромно поводя плечами. По-видимому, она вовсе не собиралась  обсуждать
с ним то, что он непрошеным и незваным вторгся в ее спальню.
   - Ты видела сон, - ровным голосом ответил Казимир.
   - Да? - задумалась Юлианна, и на лбу ее появилась легкая морщинка.
   - Да. Девушка странно поглядела на него.
   - Пожалуй что так.
   - Расскажи, что тебе снилось, Юлианна.
   При звуке ее имени на плечах девушки показалась "гусиная  кожа".  Юлианна
натянула одеяло еще выше и отвернулась.
   - Я как-то не очень отчетливо помню, -  призналась  она  после  недолгого
размышления и снова посмотрела Казимиру в глаза. - Мне снилось что-то  вроде
путешествия.
   - Куда ты ехала? - спросил Казимир.
   - Не знаю, - пожала плечами Юлианна и, подумав еще, добавила:
   - В этом мой сон тоже был не очень отчетлив.
   - Откуда ты выехала? - Отсюда.
   - Почему?
   Юлианна поудобнее устроилась на подушке.
   - Это же был просто сон!
   Взгляд Казимира немного смягчился. Убрав руки  с  колена,  он  наклонился
вперед.
   - Почему ты решила оставить меня, Юлианна?
   Девушка слегка отпрянула, выпустив из рук одно из одеял. Несмотря на  все
старания выглядеть спокойной, глаза ее расширились.
   - Мне кажется, ты придаешь снам слишком большое значение, Казимир.
   - Скажи мне! - он схватил ее за плечи.
   Теперь на лице Юлианны отчетливо проступил страх.  Заметив  это,  Казимир
выпустил ее плечи и откинулся на спинку кресла. Девушка смотрела на него,  и
в глазах ее странным образом смешались тревога и забота.
   -  Ты  болен,  Казимир.  Ты  стал  совсем  бледным  и  худым,  ты   часто
раздражаешься и сердишься без повода. И ты... стал словно немного  чужим.  В
Гундараке есть один жрец...
   - Никаких жрецов! - перебил Казимир и,  снова  подавшись  вперед,  закрыл
лицо руками.
   - Что с тобой, Казимир? - со внезапным возмущением  спросила  Юлианна.  -
Неужели ты  не  хочешь,  чтобы  тебе  стало  лучше?  Еще  прошлой  осенью  я
почувствовала, что с тобой творится что-то неладное, но ты ничего не  сказал
мне тогда и продолжаешь таиться от меня до сих пор.
   - Прости, пожалуйста, - Казимир удрученно пожал плечами.
   Негодование в глазах Юлианны сменилось гневом.
   - Торис и Рихтер считают, что это какое-то злое поветрие, но  мне  иногда
кажется, что  ты  пребываешь  в  дурном  настроении  из-за  того,  что  стал
Мейстерзингером, из-за смерти Густава... даже из-за меня!
   - Нет! - вскричал Казимир и подскочил. - Никогда больше  не  говори  так!
Да, быть Мейстерзингером вовсе не легко, да, смерть Густава  далась  мне  не
так просто, как и тысяча других вещей, - но ты тут ни при  чем!  Ни  в  коем
случае! Ты лишь снова и снова лечила мои  раны  и  успокаивала  мое  сердце,
Юлианна! Если ты когда-нибудь покинешь меня, я умру!
   - Хватит сладкой лести! - сердито перебила его Юлианна.
   - Это не лесть, - возразил Казимир и замолчал.
   Когда же он попытался закончить свою мысль, слова не шли ему ни на ум, ни
на язык. В отчаянии от собственного бессилия он сполз с кресла  и  встал  на
колени возле кровати.
   - Выходи за меня замуж, Юлианна. Я не хочу, чтобы когда-нибудь  ты  вдруг
решила уехать. Я не хочу терять тебя.
   Девушка  негромко  ахнула,  и  ее  раскрасневшееся  было  лицо   внезапно
побледнело. Несколько минут Юлианна молча смотрела на него, затем  протянула
руку и вложила свои пальцы в его ладонь.
   - Я согласна, - негромко прошептала она.
   Казимир поднес ее руку к губам и поцеловал. Потом он наклонился вперед  и
обнял ее, а Юлианна взяла его за плечи  и  крепко  прижалась  к  его  груди.
Казимир почувствовал запах горячей крови, которая быстрыми толчками текла по
жилам совсем рядом, под тонкой и полупрозрачной кожей  безупречной  шеи.  Он
сжал ее крепче, и ощутил дрожь ее тела. Дыхание  и  кожа  девушки  приобрели
легкий,  дразнящий  аромат  страха,   который   медленно   вползал   в   его
расширившиеся от возбуждения ноздри. Казимир вдруг осознал, насколько тонким
было разделяющее их одеяло. Непривычно быстрый ритм ее сердца гремел в ушах.
Ему захотелось вонзить зубы в эту нежную шею, прокусить ее и...
   Нет!!!
   Выпустив Юлианну, Казимир резко  отпрянул  и  поднялся  на  ноги,  слегка
пошатываясь. По его бледному лицу  стекал  пот.  Юлианна  села  на  кровати,
стыдливо заслоняясь одеялом. Под ним в свете утреннего солнца угадывалась ее
хрупкая и вместе с тем чувственная фигура.
   Казимир  пятился  к  двери,  чувствуя,   как   непроизвольно   начавшаяся
трансформация выворачивает кости из суставов.
   -  Казимир,  с  тобой  все  в  порядке?  -   спросила   Юлианна,   слегка
приподнимаясь на кровати.
   Молодой человек задержался у дверей.
   - Я люблю тебя, Юлианна, - прошептал он, затем распахнул дверь и бросился
прочь.

***

   - Ты должен выслушать меня, Казимир, - умолял своего друга  Торис  неделю
спустя.
   Подобрав свою расшитую золотом рясу чуть ли не до колен, он вышагивал  по
мраморному полу парадной залы. Мейстерзингер - темный силуэт на фоне широких
светлых окон, выходящих в сад, - стоял в ее дальнем конце.
   - Это неотложное дело! - продолжал увещевать его Торис.
   За все время их разговора Казимир не сделал ни одного движения, никак  не
проявив своего отношения к тому, что говорил  Торис.  Казалось,  он  целиком
погрузился  в  созерцание  садовника,  который  трудился  внизу  со   своими
подручными. Только когда молодой жрец приблизился и потянул  его  за  рукав,
Казимир процедил сквозь зубы:
   - Неотложных дел больше нет, Торис. Выпустив подол  своей  длинной  рясы.
Торис положил руку на плечо товарища.
   - Ты всегда находил для меня время, Кас. Прошу тебя, не отворачивайся  от
меня теперь.
   Мейстерзингер в крайнем раздражении
   Посмотрел на него, оставив созерцание  сада.  Его  тонкие  пальцы  нервно
теребили подбородок.
   - Ну хорошо, - кивнул он. - Что у тебя за срочное дело?
   - Может быть, мы  хотя  бы  присядем?  -  предложил  Торис,  указывая  на
несколько кресел, стоявших у окна.
   Казимир коротко кивнул и с мрачным видом уселся в ближайшее.
   - Выкладывай! - повторил он.
   - Понимаешь ли, Казимир... Я услышал в храме голоса...
   Взгляд серебристо-серых глаз Казимира, устремленный на жреца, был мудр  и
внимателен, а говорил Мейстерзингер  низким,  напоминающим  глухое  ворчание
голосом.
   - И теперь ты хочешь запирать двери храма после наступления темноты?
   - Нет, - ответил с легкой улыбкой Торис. - Эти голоса говорили со мной.
   Мейстерзингер некоторое время  сидел  неподвижно,  обдумывая  услышанное.
Наконец он повторил с озадаченным выражением лица:
   - Ты слышал голоса, которые разговаривали с тобой?
   - Да, - кивнул Торис. Потом он добавил:
   - Если быть точным, то я слышал один особенный голос,  который  обратился
ко мне.
   - И что же сказал этот голос? - отрывисто спросил Казимир.
   - Он сказал, - а это был действительно он, не она и не  оно...  -  Прежде
чем  продолжить,  Торис  опустил  глаза  и  принялся   разглядывать   богато
украшенный вышивкой коврик под ногами. - Он сказал, что ты солгал мне.
   На лоб Казимира упала прядь иссиня-черных волос, закрывая глаза, но он не
спешил отвести их в сторону.
   - Я солгал тебе? Кто же этот таинственный  "он",  который  называет  меня
лжецом? Сказал ли он, в чем я тебя обманул?
   - Я не знаю, кому принадлежит этот голос,  -  твердо  ответил  Торис,  не
обращая внимания на сарказм, прозвучавший в голосе  Казимира.  -  Достаточно
того, что я  услышал  о  тебе.  Голос  сказал,  что  ты  остался  оборотнем,
волколаком.
   Губы Казимира сами собой вытянулись в тонкой, язвительной улыбке. Он даже
сделал попытку засмеяться, однако смех  у  него  вышел  сухим,  неискренним.
Странно  прозвучал  он  в  огромной  и  пустой  зале,  повторенный  эхом   и
сопровождаемый чуть слышным дребезжанием оконных стекол.  Торис  молча  ждал
ответа.
   - Что заставило тебя подумать об этом, дружище? - спросил в конце  концов
Казимир.
   - Что? Голос, разумеется, - холодно отозвался Торис.
   Казимир перестал смеяться и наклонился к Торису.
   - Так значит ты черпаешь информацию из сумасшедших голосов, которые то ли
есть, то ли их нет? - спросил он с улыбкой.
   Торис поднялся с кресла и, заложив руки за спину, в задумчивости отступил
ближе к окну.
   - Вне зависимости от того, живет ли это проклятье в твоей крови или  нет,
оно не отпускает тебя. Я вижу зверя даже сейчас - в твоих глазах,  в  чертах
твоего лица. Это похоже на яд, который  медленно  разъедает  кожные  покровы
твоего тела, стараясь попасть в кровь и добраться до сердца.
   - А как насчет проповедей, которые я читаю в храме? -  возразил  Казимир,
так-же поднимаясь. - Разве они ничего не значат? Как насчет усилий на  благо
бедных, которые я прилагаю?  Как  насчет  моих  праздников,  моих  указов  и
распоряжений? Разве это не имеет никакого значения?
   - Ты пытаешься оправдать одно другим, -  сказал  Торис,  поворачиваясь  к
Казимиру всем телом. -  Ты  пытаешься  уравновесить  свое  проклятье  своими
добрыми делами. Но объясни, Казимир,  зачем  оправдываться,  если  проклятье
побеждено?
   - Оно побеждено! - выкрикнул Казимир.
   - Разве? Даже Юлианна заметила, что с тобой творится что-то  неладное.  В
глазах Казимира полыхнул гнев:
   - Держись подальше от Юлианны! Не смей говорить ей о моем проклятье и  не
пытайся увезти ее от меня. Я убью всякого, кто встанет между мной и ею!
   - Именно это я и имею в виду, - кивнул Торис. - Ты только послушай самого
себя!
   Казимир стремительно шагнул к Торису и прорычал прямо ему в лицо:
   - Мое проклятье оставило меня. Но  если  бы  это  было  не  так,  что  бы
предпринял ты, жрец Милила?
   Стараясь сохранить спокойствие Торис рассматривал покрасневшее  от  гнева
лицо друга.
   - Как жрец Милила я попробовал бы еще раз очистить тебя от греха.
   - Напрасная трата времени, -  отмахнулся  Казимир,  отходя  в  сторону  и
отворачиваясь к окну. - Я уже один раз прошел через этот обряд, и он мне  не
помог. Милила либо не существует, либо  он  мертв.  Даже  если  он  все  еще
существует где-то, я не могу надеяться на  него.  Что  он  за  бог?  Что  за
безжалостный и жестокий идол? Даже ты, Торис, - слабый и  смертный  человек,
как и все мы, - даже ты жалеешь меня! Ты  не  отказываешь  мне  в  спасении!
Неужели Милил слабее тебя?
   Торис прогудел  себе  под  нос  коротенькую  молитву,  отводя  в  сторону
богохульство.
   - Ты говоришь, Милил мертв?
   - Возможно.
   - И ты считаешь так только потому, - продолжал Торис, наступая на  своего
друга, - что Милил не избавил тебя от проклятья?..
   - О каком проклятье речь? - донесся  от  дверей  залы  приятный  глубокий
баритон.
   Геркон Люкас.
   Улыбаясь обычной своей хитрой улыбкой,  бард  шагнул  в  комнату.  Темная
накидка колыхалась за его плечами словно сложенные крылья. Сдернув с  головы
свою темную широкополую шляпу,  он  низко  поклонился,  и  Торис  неуверенно
попятился. Лицо его покраснело.  Геркон  Люкас  тем  временем  выпрямился  и
легким шагом направился к жрецу и Мейстерзингеру.
   - Позвольте мне повторить мой вопрос, почтенные господа. О  каком  именно
проклятье вы говорили?
   Торис открыл было рот, однако Казимир опередил его.
   - Проклятье состоит в том, что мне постоянно мешают посторонние, - сказал
он сердито.
   Люкас пожал плечами с  таким  видом,  словно  все  сказанное  к  нему  не
относилось.
   - Да, это действительно неприятно, - заметил он.
   - Чему я обязан  честью  видеть  вас?  -  коротко  и  официально  спросил
Казимир.
   Люкас демонстративно покосился в сторону Ториса,  намекая  что  хотел  бы
поговорить с Мейстерзингером конфиденциально.
   - Эта информация носит довольно секретный характер, господин.
   - Мой жрец или я - это одно и то же, - ледяным голосом парировал Казимир.
   Уголки рта Люкаса слегка  опустились,  придав  ему  выражение  смиренного
всепрощения, которое бывает у взрослых при виде закапризничавшего малыша.
   - Может быть, мне все-таки следует отложить этот вопрос до тех пор,  пока
мы не останемся вдвоем? - продолжал настаивать он.
   - Нет, Казимир, - вставил Торис. - Я получил ответ на свой вопрос. К тому
же для господина Люкаса было бы позором проделать весь  путь  от  Скульда  и
получить от ворот поворот.
   Торис прошел между Мейстерзингером и Люкасом, чуть не упал, запутавшись в
свой длинной рясе, и поспешно подобрал ее полы. Казимир  молча  смотрел  ему
вслед. Когда дверь за жрецом тихо затворилась, он повернулся к Люкасу.
   - Надеюсь, твое дело действительно важное.
   С лица барда исчезла его хитрая улыбка.
   - У меня не бывает не важных дел, - Люкас сунул руку  себе  в  карман  и,
порывшись там, извлек некий деревянный предмет, похожий на обрезок доски.
   - Я сегодня проходил  по  базару  и  встретил  там  старьевщика,  который
торговал разным старьем. Среди его барахла я нашел вот это...
   Люкас небрежно бросил  деревяшку  на  небольшой  деревянный  столик.  Она
скользнула по столешнице, и острые края предмета  оставили  на  полированной
поверхности тонкие царапины.
   Это была маска Раненого Сердца, в которой  Казимир  выступал  на  турнире
трубадуров.
   - Упомянутый старьевщик сказал, что нашел эту безделушку в костровой  яме
возле амфитеатра. Он просил за нее шесть медных монет, - продолжал Люкас.
   Казимир смотрел  на  закопченную  маску,  словно  загипнотизированный  ее
насмешливым оскалом. Перья, некогда украшавшие ее сверху, сплавились от жара
и превратились в черные шарики над черным лицом. Лоб над правым  глазом  был
проломлен, и от этого усмешка неподвижного лица стала еще более  безумной  и
дикой. Белая краска потемнела от огня и растрескалась.
   Голос Геркона Люкаса заставил Казимира оторваться от воспоминаний.
   - Я сумел выторговать ее у старого скряги за три медяка.  На  мой  взгляд
этой суммы вполне достаточно, особенно если учесть каким было твое прошлое.
   - Что ты знаешь о моем прошлом? -  спросил  Казимир,  отрывая  взгляд  от
маски.
   Выражение лица Люкаса стало серьезным.
   - Мне известно только одно: волк спас тебя из приюта, волк спас  тебя  от
Зона Кляуса, волк возвел тебя на трон и расправился с теми, кто мог помешать
тебе править. Неужели ты не понимаешь этого сам, Казимир? Всем тем,  что  ты
имеешь, ты обязан зверю, живущему внутри тебя. Та половина тебя, которая все
еще остается человеческой, ничего для тебя не сделала.  Когда  ты  пытаешься
отречься от зверя, ты обращаешься  в  ничто.  Только  становясь  зверем,  ты
можешь жить по-настоящему.
   - Что побудило тебя произнести сию диатрибу? - прошипел Казимир.
   - Только одно, - проворчал в  ответ  Люкас.  -  Вчера  я  узнал  о  твоей
дурацкой помолвке с Юлианной. Что это с  тобой,  Казимир?  Сдается  мне,  ты
хочешь приковать себя к своей человеческой половине цепями брака. Неужели ты
хочешь погибнуть сам и погубить девушку вместе с собой?
   Казимир схватил со стола обугленную маску и посмотрел на нее еще раз.
   - Это не мое прошлое, -  сказал  он.  -  Ты  указываешь  на  мою  тень  и
говоришь, что это - я сам.
   Он положил маску на стол и показал барду испачканные сажей руки.
   - Взгляни, на моих руках грязь, грязь моей тени.  Я  не  могу  смыть  эту
грязь, хотя я и пытался. Возможно, это окажется  по  силам  Юлианне.  Она  -
чистое и сильное человеческое существо, не тронутое...
   Люкас схватил Казимира за волосы и гневно прокричал прямо ему в лицо:
   - Забудь о Юлианне! Тень, это и есть настоящий ты, Казимир. В ней  -  все
твое могущество. В ней - твоя жизнь! Отмени свадьбу, обуздай своего жреца,
   Откажись от своей глупой человечности! Ты - зверь, и ничего больше в тебе
нет! Кулак Казимира врезался в челюсть наставника,  и  тот  упал  на  спину,
смешно дрыгая ногами. Склонившись над ним, Казимир со злобой спросил:
   - Как ты смеешь командовать мной в моем собственном доме?
   - Не забывай о том, что я умею, - прорычал Люкас поднимаясь. - Не забывай
о моем могуществе.
   - Будь ты проклят вместе  с  твоим  могуществом!  -  воскликнул  Казимир,
поднимая маску Раненого Сердца высоко над головой. - Это не я!
   С этими словами он с силой швырнул  маску  на  каменный  пол.  Обугленное
дерево разлетелось вдребезги со звуком, с каким бьется очень толстое стекло.
Мелкие щепки и легкие угольки полетели в разные стороны, оставляя на светлом
полу черные грязные следы.
   Казимир поглядел на дело рук своих и указал испачканным в саже пальцем на
дверь.
   - Убирайся отсюда, Люкас. Отныне ты не должен будешь появляться ни в этом
зале, ни в моем совете, ни в моем
   Амфитеатре и ни в каком официальном собрании Гармонии. Я  отказываюсь  от
твоей темной ночной жизни и отрекаюсь от волка в себе! Ступай!
   Глаза барда, лишенные какого бы  то  ни  было  выражения,  повернулись  к
юноше. Люкас надел шляпу и  легко  зашагал  к  двери.  У  самого  порога  он
наступил  каблуком  на  обугленную  щепку  от  маски  и  медленно   надавил,
поворачивая ногу из стороны в сторону. Раздался противный сухой скрип.
   - Даже  боги  не  в  силах  изгнать  из  твоего  тела  и  души  чудовище,
поселившееся там, Казимир. Ты говоришь, что отрекаешься от волка, но не тебе
это решать. Некоторое время ты можешь притворяться обычным человеком, но это
будет жизнь, полная лжи. Голод непременно  проснется  в  тебе,  Казимир.  Ты
убьешь снова, и, когда это случится, твое  правление  в  Гармонии  придет  к
концу.
   Нарочито медленно Люкас отвернулся  от  Мейстерзингера,  открыл  дверь  и
вышел из комнаты.

***

   - Доброго дня, псарь! - крикнул Геркон Люкас, прикрывая глаза  от  яркого
полуденного солнца. Он сидел на садовой  скамейке  и,  облокотившись  на  ее
спинку, смотрел, как тощий слуга пытается  справиться  с  оравой  охотничьих
псов на сворках. Несмотря на все его усилия, псы тащили  человека  за  собой
через сад к  скамейке,  на  которой  сидел  легендарный  бард.  Наконец  они
окружили его со всех сторон и принялись обнюхивать его одежду.
   Человек подозрительно оглядел Люкаса.
   - Вы сказали - "псарь"? Люкас указал на стаю:
   - Это ведь собаки, не так ли? Легкая тень недоверия на лице старика стала
заметнее.
   - Я предпочитаю имя, данное мне родителями. Меня зовут Вальсарик.
   - Ох, - отозвался Люкас с наигранным удивлением и с ухмылкой,  в  которой
не было и намека на извинение. - Если мы  собираемся  звать  друг  друга  по
именам, то мое - Геркон Люкас.
   - Да, я знаю, - ответил ему слуга и  потянул  за  повод,  впрочем  -  без
особого успеха. Псы продолжали агрессивно обнюхивать затянутые в чулки  ноги
барда.
   - Прекрасные у вас собачки, - небрежно заметил Люкас.
   Вместо ответа Вальсарик сильнее потянул  за  ременные  поводки,  так  что
сморщенные мокрые носы оказались на некотором расстоянии от ног певца.
   - Прошу прощения, сударь. Обычно они не  ведут  себя  так  агрессивно  по
отношению к людям.
   - По отношению к людям - нет... - эхом отозвался Люкас. - А по  отношению
к другим существам?
   -  Да,  -   твердо   ответил   Вальсарик.   -   Это   охотничьи   собаки,
выдрессированные охотиться на волков. Это волкодавы, сэр.
   - В самом деле? - спросил Люкас без  особого  интереса.  Потянувшись,  он
зевнул и подставил солнечному свету лицо. Потом его  взгляд  остановился  на
маленьком мальчике, игравшем на другом конце сада.
   - Какой прекрасный сад! - заметил он. - Не  кажется  ли  вам,  что  столь
злобные и