тоявших на часах  у  моей
палатки. Оба бесшумно проскользнули внутрь, готовые выполнить  приказ.  Если
он и сбил их с толку, они этого не показали, будучи знакомы с дисциплиной  и
моими причудами. В то время, как один остался со мной,  другой  ушел,  чтобы
привести еще двух часовых. Отныне и до тех пор, пока я не найду предателя, я
не должен быть один, вставая утром с постели или ложась  ночью  спать.  Было
известно, что Баал'Верзи нападали только  когда  рядом  никого  не  было,  и
пользовались тонким, очень острым  кинжалом.  По  крайней  мере,  я  мог  не
опасаться, что меня отравят, или задушат, или выстрелят в спину из лука  или
арбалета. "Слабое утешение", - подумал я мрачно.
   С непроницаемым лицом часовой  наблюдал,  как  нам  принесли  ужин  и  мы
приступили к еде. Он был гарантией безопасности для всех нас. Если  кто-либо
из тех двоих был наемным убийцей, то он не посмел бы  ничего  предпринять  в
его присутствии. Он был  нейтрализующей  силой,  но  я  не  собирался  вечно
держать его рядом.
   Я не был настроен считать Алека убийцей. Но я и не склонен был рисковать,
точка. На поле битвы все было по-другому: ты отчетливо видел врага  и  кровь
бурлила  от  ненависти  к  нему.  Но  когда  кончалась  война  и  начинались
политические игры, осторожность становилась лучшим залогом безопасности.
   Полдюжины имен крутились в моем мозгу, пока мы ели и обсуждали завтрашние
действия, как будто ничего не произошло. Я признавал,  что  если  Баал'Верзи
руководили корыстные  мотивы,  то  их  наемник  должен  был  быть  из  круга
приближенных ко мне офицеров, так как любой рангом  ниже  мало  на  что  мог
рассчитывать.  Семья  Дилисния,  Вочтеры,  Бучвольды,  даже  Гунтер   Коско.
Существовало множество причин,  почему  они  могли  желать  моей  смерти,  и
столько же, зачем я требовался им живым. Помимо них найдутся и  другие,  еще
кто-нибудь. За свою долгую солдатскую жизнь я нажил себе много-много  врагов
- горькая награда за мою службу.
   Слуги с подносами  входили  и  выходили;  подрагивали  язычки  пламени  в
подсвечниках. Алек проводил взглядом одну молодую женщину, и  легкое  робкое
подрагивание ресниц подтвердило, что он не остался незамеченным. Несмотря на
холодные серые глаза, острый нос и вытянутое лицо, женщины, похоже, находили
Алека довольно привлекательным. Он смаковал женщин, как вино. За  пятнадцать
лет, в течение которых  я  его  знал,  он  никогда  не  страдал  от  ночного
одиночества, если только не был пьян  или  слишком  измотан  сражением.  Эта
ночь, скорее всего, не будет исключением.
   Когда он встал из-за стола и последовал за своей новой пассией, еще  двое
стражников заняли его место. Никому из них я не сообщил, в  каком  положении
оказался. Незачем было всему лагерю знать, что Баал'Верзи охотились за мной.
Алек удовлетворил свою потребность  поделиться  с  кем-нибудь  новостями,  и
дальше него слухи не пойдут. Леди Илоне тоже можно было доверять.
   Может, она и есть наемный убийца? Вряд ли... но не  исключено.  Еще  одна
проблема, о которой стоило подумать. Держа вокруг себя стражников,  я  давал
Баал'Верзи тем самым понять, что о нем известно. А что, если  это  Алек  или
Илона? Надо быть осторожным. Я устало потер переносицу. Размышляя над  этим,
я мог довести себя до исступления и в конце  концов  потерять  бдительность.
Несомненно, в этом и заключалась стратегия Баал'Верзи: прежде чем атаковать,
дать жертве измучить себя подозрениями и сомнениями.
   Я кисло улыбнулся. Единственный  выход  -  напасть  первым.  Вряд  ли  он
нарушит традиции и станет действовать сегодня ночью,  надо  поспать  немного
для бодрости. Я устал, а впереди у меня еще более утомительный  день.  Войне
конец, и битва, длившаяся веками, наконец-то завершена, но  это  не  значит,
что нас нечего делать. Утром меня ждали всевозможные важные дела: необходимо
было похоронить убитых и сжечь трупы  врагов,  разделить  трофеи  и  раздать
награды.
   Утро не принесло облегчения. Я с трудом приподнялся  с  топчана  и  начал
свой день с сыра, свежего хлеба и приготовленного из бычьей  крови  напитка,
оставшегося после вчерашнего  ужина.  Он  сотворил  обычное  чудо  утреннего
пробуждения. Боль в суставах постепенно унялась. Я был в  лучшей  физической
форме, чем многие мои ровесники, но вот мне стукнуло сорок два, и бесполезно
было отрицать, что я продолжал стареть. Каждый день я все дольше отходил ото
сна, особенно, если день был холодный и сырой, как  сегодня.  Печки  в  моей
палатке ничего не могли поделать с предрассветным морозцем и  приближающейся
старостью.
   Послали за моим парикмахером. Он молча скреб мои щеки и подбородок,  пока
часовые следили за каждым его движением.  Хотя  они  и  не  получили  особых
указаний, они чувствовали что-то  недоброе.  В  конце  концов,  ты  наиболее
уязвим, когда тебя  бреют:  голова  откинута  назад,  горло  открыто  острой
бритве. Но бритва есть бритва, а  нож  -  это  нож.  Я  не  сомневался,  что
Баал'Верзи  не  нарушит  традиций,  и  поэтому   расслабился,   подчинившись
необходимости этой ежедневной процедуры.
   Щетина, которую парикмахер стряхнул со  своего  полотенца  на  пол,  была
коегде с проседью. Но, к счастью,  седина  не  коснулась  головы,  и  волосы
по-прежнему были густыми и черными. Когда придет и им пора седеть, стану  ли
я их красить или просто буду избегать своего отражения в зеркале?
   С некоторым отвращением я отбросил эти мысли, чтобы не поддаться приступу
жалости к самому себе. Все люди стареют, я не исключение, и не стоит тратить
время на бесплодные рассуждения на эту тему.
   В сопровождении телохранителей я вышел из  палатки,  и  как  раз  в  этот
момент солнце появилось  над  горизонтом.  Его  лучи  захлестнули  долину  и
осветили неприступные нагромождения гор на севере и западе и высокий утес, у
подножия которого мы разбили лагерь. В тысяче футов над нами на выступе горы
возвышался замок. Солнечные блики заиграли на его высоких,  молочного  цвета
стенах, и он засиял, как  маяк.  На  всю  окрестность  он  был  единственным
выдающимся ориентиром и чем-то вроде точки отсчета для  всех  проходящих  по
стране войск.
   Его хозяин принял не ту сторону во время конфликта, и теперь  его  голова
торчала на колу там, где хоронили и  сжигали  мертвых.  Я  убил  его  своими
собственными руками, и хотя это и было делом не из легких, но все же  он  не
отличался особым талантом вести сражение. Он умел хвастаться  и  задираться,
но ничего не мог поделать с острым широким мечом.
   И теперь его земли и полуразрушенный  замок  принадлежали  мне  по  праву
воевавшего и победившего в войне. Сегодня я войду в замок  в  первый  раз  и
вступлю в законное владение им.
   Лагерь уже проснулся, и  повара  со  своими  многочисленными  помощниками
приступили к приготовлению завтрака. Денщики сновали по хозяйству,  выполняя
различные поручения. Я видел их и  не  обращал  внимания  на  эту  невидимую
армию, всегда остававшуюся на заднем плане и обслуживающую мое  войско.  Они
были его естественной составной частью, как биение сердца.
   "И любой из них может оказаться замаскированным Баал'Верзи", - подумал  я
снова, и опять очень неприятная тревога овладела мною.
   Я взял себя в руки. Я принял все меры предосторожности.  Под  рубашкой  я
носил прекрасную кольчугу. Я так долго носил  ее,  что  замечал  ее  тяжесть
только когда снимал. Ранить тело через нее можно было  только  очень  тонким
кинжалом, а Баал'Верзи по традиции носили с собой  более  серьезное  оружие.
Мало кто из видевших его остался в живых, но многие знали, что  рукоятки  их
небольших ножей были расписаны  красным,  черным  и  золотым.  Красный  цвет
означал кровь, черный - ужас смерти, а золото - деньги, которые они получали
за свою черную работу.
   Ах да, каждый был привязан к своего рода символам. Говорили еще, что ножи
были заколдованы, и даже  слабая  рука  могла  нанести  смертельный  удар  в
жизненно важный орган  тела.  Я  очень  серьезно  относился  к  такого  рода
сплетням, так как довольно долго изучал магию.
   В мою сторону неторопливо шла Верховная жрица, леди Илона Даровная.  Этой
высокой, отважной женщине было около  пятидесяти,  и  они  каким-то  образом
умудрялась в условиях войны  ходить  в  о  всегда  чистых,  легких,  голубых
платьях, как если бы она была у себя дома, в каком-нибудь уединенном  храме.
Ее длинные светлые волосы,  тронутые  кое-где  сединой,  были,  как  обычно,
заплетены в толстую косу, перекинутую через плечо. Только  по  синим  кругам
под глазами я догадался, что она провела бессонную ночь со святыми  братьями
и сестрами, ухаживая за ранеными и умирающими.  Она  остановилась  в  десяти
шагах от меня, и мы обменялись поклонами и любезностями,  обязательными  для
двух людей нашего высокого ранга. Затем она приблизилась ко  мне  настолько,
чтобы говорить вполголоса.
   - Алек сказал тебе? - спросила она своим ровным низким  голосом,  который
редко повышала, разве что, когда пела свои религиозные гимны.
   - Да. Хочешь еще что-нибудь добавить?
   - Я сожалею, что не смогла разузнать для тебя ничего полезного.
   - Кто это был?
   - Один из наших воинов. Назвался Владом, самое обычное  имя.  Совсем  еще
дитя, не старше двадцати лет, может, младше. Ничего особенного. Похоже,  сын
крестьянина, оторванный от земли, как тысячи других новобранцев.
   - Ты уверена, что он тот, за кого себя выдавал?
   - Да, мой господин. Когда я пыталась вернуть  его  обратно...  ну,  тогда
возникает это чувство. Ты как будто  проникаешь  в  чужую  душу.  И  у  меня
сложилось впечатление, что он ничего особенного из себя не представлял.
   -  Тогда  мне  было  бы  любопытно  узнать,  как  это  юное   ничтожество
пронюхало...  о  заговоре?  -  Помня  о  страже,  я  решил  не  вдаваться  в
подробности. - Может, он лгал?
   - Нет. Он сказал правду. Вероятно, он подслушал кое-что,  предназначенное
не для его ушей, и тут же  выболтал  то  немногое,  что  узнал,  надеясь  на
защиту.
   - Кто его командир?
   Она запнулась, лицо ее выглядело печальным и одновременно смущенным.
   - Ну?
   - Ты, мой господин.
   Если бы на карту была поставлена не моя жизнь, я бы расхохотался.  Вместо
этого я махнул рукой, выразив свое безразличие.
   - Если бы у него хватило ума назвать хотя бы имя.
   - С другой стороны, его могли обмануть, а он и  не  подозревал,  что  его
надули.
   - Не могу этому поверить.
   - Придется.
   Не изменившись в лице, она выдержала мой яростный взгляд. Я покрепче сжал
зубы, чтобы не  дать  воли  грубым  словам.  Она  восприняла  это  как  знак
продолжать.
   -  Ты  можешь  прожить  остаток  своей  жизни,  ожидая   покушения,   или
устремиться навстречу опасности и достойно  встретить  ее,  предоставив  мне
право вернуть тебя после обратно.
   - Думаешь, твое божество сотворит это чудо для такого, как я?
   Она сощурила глаза и улыбнулась. У нее была приятная улыбка, но она редко
снисходила до того, чтобы одарить ею собеседника.
   - Вера делает чудеса, и чудеса помогают вере, - ответила она.
   Члены ее ордена питали отвращение к  кровопролитной  войне,  но,  помогая
другим в эти тяжелые времена, они многих обратили в свою веру.
   - Пытаешься навязать мне свою религию, леди?
   - Это случится, когда придет время, - сказала она. - Я  просто  предлагаю
другой выход из тупика.
   - Это может оказаться совсем не тем, чем кажется, если тут замешана ты.
   - Я ожидала услышать это, - сказала она, ничуть не обидевшись.  -  Помимо
меня, найдутся и другие, которые помогут, если понадобится их помощь.
   - Его Величество жрец Кир? Он слишком далеко, чтобы от него был  какой-то
прок.
   - Есть и другие, у тебя под боком, в лагере.
   - И все повинуются тебе, леди, - ответил я.
   Она опять улыбнулась и качнула слегка головой, показывая, что сдается.
   - Очень хорошо.
   Она вздохнула и двинулась в ту  сторону,  откуда  пришла,  к  палаткам  с
ранеными.
   - Если я кого-то и ненавижу, так это Баал'Верзи. Они уничтожили  веру,  а
как можно жить без веры?
   Я собрался было поспорить с ней, но тут вспомнил  парикмахера.  Верно.  Я
верил, что он не поцарапает меня и уж тем более  не  перережет  мне  глотку.
Каждый раз я так или иначе кому-то доверял. И любой  из  них  мог  оказаться
Баал'Верзи. И пока я не найду его, я буду  проводить  время  в  ожидании,  в
ожидании удара. Какое  удовольствие  от  такого  существования,  когда  надо
постоянно прятаться? Никакого.
   У Илоны  хватало  забот,  и  когда  мы  подошли  к  палаткам,  она  сразу
направилась вовнутрь, как будто зловоние, исходившее от умирающих и умерших,
мало ее волновало. Возможно, и вправду  не  волновало.  Она  была  преданной
своему делу женщиной с непоколебимой верой. Если бы  гордо  подняла  ее  над
собой, как знамя, она стала  бы  невыносимой,  но  у  нее  не  было  времени
выставлять свою веру напоказ, и она терпеть не могла тех, кто именно  так  и
делал.
   Оставив ее с ранеными, я направился туда, где мы держали лошадей. Завидев
меня, конюхи распрямили плечи и принялись за работу с большим усердием.
   Пусть  себе  стараются,  лишь  бы  соблюдали  дисциплину  и   без   моего
вдохновляющего присутствия, а судя по внешнему виду животных в стойлах,  все
было в порядке.
   Один из старших конюхов отвесил мне низкий поклон.
   - Все готово, как вы приказали, мой господин.
   Он указал на нескольких оседланных лошадей. Рядом с ними стояли всадники,
в том числе Алек Гуилем. Глаза его вспыхнули, и он смерил  меня  взглядом  с
головы до ног, несомненно, чтобы удостовериться, что на мне не  было  следов
ножевых ранений. Он выглядел  отдохнувшим  и  готовым  к  походу.  Мало  кто
обладал его способностью так быстро восстанавливать  физические  и  душевные
силы после ночных побед. Рядом с ним босыми  ногами  на  земле  стоял  Айван
Бучвольд, умевший воевать, но не пить. Его поддерживал младший брат Илья, и,
наконец, их шурин, Лео Дилисния, который с похмелья был не в  лучшей  форме.
Все трое зарекомендовали себя как хорошие солдаты, и я не собирался  бранить
их за неумеренные возлияния. Утренняя прогулка верхом  очень  скоро  выгонит
хмель из крови.
   Позади Лео стоял его старший  брат,  Рейнхольд  Дилисния.  Он  был  всего
несколькими годами младше меня, но казался гораздо старше.  Тем,  кто  плохо
знал его, его угрюмое лицо могло показаться  свирепым,  однако  причина  его
вечно  мрачного  расположения  духа  заключалась  в  хроническом  несварении
желудка. Слева от него стоял муж его  сестры,  Виктор  Вочтер,  а  справа  -
давний друг семьи, красавец Гунтер Коско. Несмотря на то, что  в  группе  он
был старше всех лет на десять, он сохранил подтянутую спортивную фигуру,  но
сегодня, оттого, что  накануне  он  чересчур  много  выпил  и  слишком  мало
отдохнул, он выглядел помятым и осунувшимся.
   - Утро доброе, лорд Страд, - поклонившись, громко приветствовал он  меня,
а вслед за ним все остальные.
   Может, он и есть убийца? Может, и он, нетерпеливо  перебил  я  сам  себя.
Алек посмотрел на меня так, словно прочел мои мысли. Я проигнорировал его  и
вскочил в седло. Офицеры и свита последовали моему примеру.  Мы  выехали  из
лагеря, как на параде, и  некоторые  даже  что-то  восторженно  кричали  нам
вдогонку.
   Мы свернули на юго-запад, хотя на первый взгляд похоже было, что, если мы
хотели  добраться  до  замка  кратчайшим  путем,   нам   следовало   выбрать
северозападное направление. Однако проводники из  местных  подтвердили,  что
наши кое-как набросанные карты были все же верными, и дорога на северо-запад
хоть и срезала многие мили, но вела к тупику, ко рву, окружающему  замок,  а
не к мосту через пропасть.
   Извиваясь, дорога забиралась все выше и выше в горы. По  мере  того,  как
утро переходило в день, воздух становился холоднее, и на  нашем  пути  стали
чаще попадаться островки  снега.  Я  уже  послал  вперед  большой  отряд  на
разведку, и их кони превратили дорогу в месиво из грязи и льда.  Лошади  шли
по ней с трудом, поднимаясь вверх, на более каменистую  почву.  Но  и  камни
были покрыты скользким ледяным налетом, и жеребец Гунтера  чуть  не  сбросил
его с седла, задев  копытом  за  обледенелый  кусок  скалы.  Гунтер  удержал
поводья и даже посмеялся над собой позже, хотя падение в этом  месте  сулило
неминуемую гибель.
   Уже почти наступил день, когда мы достигли моста. Около  дюжины  часовых,
стоявших на страже, доложили, что ночь прошла относительно спокойно.  Долина
была  наполнена  грохотом  срывавшейся  с  высоты  шестисот  футов  воды.  Я
перегнулся через высокие перила и впервые окинул взором  землю,  мою  землю,
Баровию.
   Почти прямо подо мной вилась и уходила в густую чащу леса тропинка.  Зима
сорвала листву со всех деревьев, кроме сосен, и  в  это  время  года  отсюда
хорошо был виден лагерь кочевников около озера Цер. Сейчас их  кибитки  были
где-то далеко на востоке, подальше от войны. Но местные жители говорили, что
они, без сомнения, вернутся к весне. Вдали от их  лагеря  я  мог  видеть  то
место, где на пересечении нескольких дорог остановилась моя армия.  Прямо  в
центре долины лежала деревня Баровия, разрезанная на две одинаковые половины
Свалической дорогой. Деревья вокруг деревни вырубили,  освободив  землю  под
поля и пастбища. Сейчас мне трудно было судить, но, похоже, земля достаточно
богата, чтобы сделать наше существование вполне сносным.
   Днями раньше,  когда  мое  войско  двигалось  по  стране,  ее  жители  не
произвели на меня особого впечатления. Смуглые и коренастые, либо  замкнутые
в себе, либо подобострастные, непременно  готовые  услужить.  Однако  не  их
вина, что один правитель сменялся другим, и они не  представляли,  как  себя
вести. Мой предшественник был суров и жесток,  но  лучше  уж  иметь  дело  с
дьяволом, чем с тем, которого не знаешь, - так однажды передал мне их  слова
Алек. Меня это не  трогало,  пусть  думают,  что  хотят,  лишь  бы  исправно
собирали налоги и сдавали их в государственную казну.
   Слева от меня на остроконечной вершине горы стоял замок, но с  моста  его
не было видно из-за нагромождения камней.
   Я чуть не подпрыгнул на месте от неожиданности, когда сбоку появился Алек
Гуилем. Я не слышал его шагов из-за водопадов.
   - Завтрак готов, мой господин, - объявил  он  громким  голосом,  стараясь
перекричать рев воды.
   Я ел вместе со всеми, но  молча,  теша  себя  напрасными  надеждами,  что
преступник как-нибудь выдаст себя. Лео Дилисния и  Илья  Бучвольд  пришли  в
себя и принялись подшучивать друг над другом, вспоминая  вчерашнюю  пирушку.
Рейнхольд слушал своего хвастливого братишку  с  потрясающим  терпением,  но
Айван Бучвольд едва ли прислушивался к их разговору, и мысли его явно витали
где-то далеко.
   - В своих мыслях ты не с нами, Айван, - сказал я.
   Он вздрогнул и сощурился, слабо улыбнувшись.
   - Да, мой господин.
   - Возможно, если ты поделишься  ими  с  нами,  они  перестанут  так  тебя
расстраивать.
   - Вам будет неинтересно, господин Страд.
   - Я сам решу, интересно мне или нет.
   Рейнхольд уже приготовился вмешаться, но я не спускал глаз с его шурина.
   - Я жду, Айван.
   Он застенчиво улыбнулся.
   - Я думаю только о своей бедной жене, Гертруде. Близится ее  время,  а  я
давно не получал от нее известий.
   - Ее время?
   "Может, она неизлечимо больна?" - подумал я.
   Тут заговорил Рейнхольд.
   - Он надеется, что ребенок, которого он сделал моей сестре в прошлый раз,
будет мальчиком, мой господин, как будто ему  недостаточно  двух  прелестных
дочурок.
   Семейные проблемы. Айван прав: я не питал ни малейшего интереса  к  таким
вещам, и они все это знали. Но  мне  хотелось  обсудить  еще  кое-что,  и  я
перешел прямо к делу.
   - Если родится мальчик, то ты, вероятно,  получишь  дополнительную  часть
имения твоего тестя?
   - Да, мой господин. Но сейчас это не имеет значения. Моя жена...
   И он начал разглагольствовать о достоинства