свою футболку; на ней
действительно  можно  было  прочесть  выцветшую  надпись:   "Университет
Сан-Франциско". - Я специализировался в антропологии. -  Юноша  потрогал
свои рога. - В колледже считали, что я принадлежу к поклонникам какой-то
экзотической религии.
   Он отошел, и все студенты посмотрели ему вслед.  Анни  проговорила  с
неожиданным неодобрением:
   - Калифорния!
   - А нормальные люди здесь живут? - спросила Ли Энн.
   Молодой человек с оленьими рогами вернулся к столу,  вокруг  которого
сидели его друзья, и сел, обняв девушку с глазами лани.
   - Вы что, - спросил Кружка без всякого выражения, - не  находите  нас
нормальными? -  Он  обвел  рукой  зал  гостиницы.  -  Да  и  что  значит
"нормальные"? Здесь есть камбоджийцы, бежавшие от красных кхмеров.  Есть
семья, предки которой прятались в лесу, когда в Салеме судили ведьм.  Их
гнал страх.
   Анни закивала. Кружка заметил это, но продолжал:
   - Недавно здесь появились парень из Ливана и китайская студентка.  Он
бросился бежать, когда на палестинский лагерь  напали  израильтяне,  она
тоже спасалась бегством и свернула не в тот проход - или именно в тот  -
во время расправы на площади Тяньаньмынь. Может быть, они останутся  тут
жить. - Кружка оглядел студентов. -  И  это  истории  только  людей.  Вы
посмотрите вокруг.  -  Мы  посмотрели,  -  ответил  Дэйв.  -  Посмотрите
внимательнее. Бидж послушалась его; только теперь ей бросились  в  глаза
шрамы, обломленные рога, костыли. Кружка заметил ее взгляд.
   -  Вот  поэтому-то  здесь,   на   Перекрестке,   по   большей   части
поддерживается  мир.  Поэтому  в  этом   доме,   где   я   хозяин,   мир
поддерживается всегда. Ради него сюда и приходят. - Внимание  студентов,
слушавших его раскрыв рты, смутило старого трактирщика. - Впрочем, пусть
вам об этом расскажет Оуэн. У него это лучше получается.
   Дэйв вытер пивную пену с губ:
   - О чем расскажет? И кто такой Оуэн?
   - Он расскажет вам о Боге-Отчиме. Что же касается Оуэна...  -  Кружка
пожал плечами. - Оуэн - хороший человек. Он торговец. Может быть,  самый
лучший  торговец.  Ходит  со  своей  тележкой  по  Странным  Путям...  -
Трактирщик оборвал себя и  снова  обвел  взглядом  студентов.  -  Короче
говоря, если есть что-то, о чем вы мечтаете, он это для  вас  найдет.  И
если вы заплатите его цену, продаст это вам.
   В голосе трактирщика звучали симпатия  и  одобрение,  но  Бидж  снова
подумала о сказках - о цене, которую приходится  платить  за  исполнение
желания. На Перекрестке такие мысли приходили ей часто.
   - Если он торгует съестным, я у него что-нибудь купил  бы,  -  сказал
Дэйв и спохватился: - Я не хотел вас обидеть. Если у  вас  есть  что-то,
что подошло бы нам...
   - Хотите пообедать? Сегодня у нас день английской кухни, так что  еда
окажется для вас привычной.  -  Кружка  ухмыльнулся.  -  Ну  а  захотите
экзотики - приходите как-нибудь  еще.  Сегодня  есть  пирог  с  мясом  и
почками, вроде бы удачный...
   - Вот это я и закажу! - воскликнули Ли Энн и Дэйв в один голос.
   - Хорошо. К любому блюду подаются зелень  и  овощи  -  репа,  свекла,
брюква, брюссельская капуста,  рапунцель  <Рапунцель  -  салатный  овощ;
также имя героини одноименной сказки братьев Гримм.>...
   - Спусти свои косоньки вниз, - пробормотала Бидж.  Кружка  бросил  на
нее быстрый взгляд и продолжал:
   - Но наше фирменное блюдо - мясо,  зажаренное  на  вертеле.  -  Он  с
гордостью показал на очаг. Не заметить два очага, находившиеся по  обоим
концам  зала,  было  невозможно.  В  одном  из  них  варилась  в  котле,
подвешенном на крюке над огнем, похлебка; в другом, предназначенном  для
жарки целой туши, дрова уже прогорели и образовали толстый  слой  углей.
По  краям  очага  оказались  установлены  вертикально   два   колеса   с
прикрепленными к ним вертелами. Из отверстий в  каменном  полу  тянулись
цепи, перекинутые через оси колес и вращавшие их медленно и  равномерно.
На вертела были насажены тушки цыплят, дичь, окорока.
   Кружка улыбнулся студентам.  Раньше  он  казался  отстраненным,  даже
враждебным; теперь же стал похож на мальчишку, хвастающегося сооруженным
на дереве шалашом.
   - Я провел воду от верхнего пруда, она вращает колесо, а от него цепи
идут уже к вертелам. Смотрите!  -  Жир  с  окорока  капал  на  цыпленка,
обрумянивающегося над углями. -  Видите?  Одна  порция  поливает  другую
жиром. Совместные усилия - как это принято на Перекрестке.
   - А жир, горящий на углях, канцерогенен, - пробормотала Анни.
   - Только не здесь, - быстро откликнулась Ли Энн.
   - А что за мясо? - поинтересовался  Дэйв.  Бидж  поморщилась:  ей  не
хотелось этого знать.
   Кружка стал перечислять, по мере того как колеса поворачивались:
   - Цыплята, конечно. Дичь - голуби и  синеспинки.  Оленина,  баранина,
кокейнский  <Кокейн  -  сказочная   страна   изобилия   и   праздности.>
поросенок...
   - Что?
   - Кокейнский поросенок, - отчетливо произнес Кружка. - Вот  погодите,
пока увидите хоть одного. Удивительные животные. А это... - он запнулся,
- ну, более или менее кролик. Снова баранина - прекрасная, свежая.
   Бидж и Анни переглянулись. Дэйв мрачно произнес:
   - Прощай, Кариата.
   Бидж заказала оленину, Анни  -  рагу  из  барашка.  Кружка  пошел  за
заказанным, а Ли Энн неодобрительно сказала:
   - Вам двоим следовало бы пожить на ферме - вы быстро отучились бы  от
чувствительности.
   - Ну вот я достаточно крутой, - перебил ее Дэйв, - хоть и  родился  в
Ричмонде.
   - Может быть. Только ты крутой, чтобы самоутвердиться. А  им  это  не
нужно.
   Девушка-фавн принесла порции пирога с мясом и почками, и Бидж  должна
была признать, что пахнут они изумительно - перцем, жареным луком и  еще
какой-то травкой, которую она не смогла узнать.
   Ли Энн увидела выражение ее лица и протянула ей оловянную вилку:
   - Попробуй.
   Бидж попробовала и очень пожалела, что не заказала пирог тоже.
   - Интересно, откуда они берут специи.
   - Не говори с набитым ртом, - сделал ей замечание Дэйв.  -  А  специи
они могут получать откуда угодно.
   Девушка-фавн принесла исходящие  ароматным  паром  овощи.  Ли  Энн  с
сомнением посмотрела на репу и взяла брюссельской капусты.  Бидж  решила
попробовать репу, откусила кусочек, добавила масла и  выскребла  тарелку
дочиста. Съев рапунцель, она поймала  заговорщицкую  улыбку  Анни.  Бидж
протянула руку и распустила свои короткие волосы. Анни засмеялась.
   - Где ты была на прошлой неделе? - спросила ее Бидж.
   - На административной практике. - Анни сделала  вежливое  лицо.  -  Я
обследовала молочные фермы вместе с контролерами из министерства.  Скука
ужасная, единственное  развлечение  -  это  делать  коровам  анализы  на
мастит.
   - Признаки патологии, - сказал  Дэйв,  разрезая  пирог  с  почками  и
имитируя гнусавый голос доктора Вендро. - Дэвид,  как  вы  думаете,  что
послужило причиной  смерти  животного?  Амилоидоз?  Или  почечнокаменная
болезнь? - Он сделал вид, будто ищет в почке камни.
   - С чем пирог, с почками? - спросила Ли Энн. - Тогда это пиелонефрит.
   - Как мы изменились, - с удивлением сказала Анни. - Раньше  еда  была
священным ритуалом, теперь она - вскрытие.
   - Мы же не едим птичек живьем, - твердо сказал  Дэйв,  -  а  раз  они
мертвые, значит, это вскрытие. Бидж отхлебнула сидра:
   - Да, мы изменились. - Ее рука соскользнула  с  кружки.  Бидж  крепко
стиснула ручку и сказала себе, что мокрая керамика в конце концов  очень
скользкая.
   Она положила себе еще овощей. Луковки и морковки, решила она, мельче,
чем там, в их мире, и  вкуснее.  Свекла  оказалась  сочной,  а  пюре  из
какого-то желтого овоща, который, как сказала Ли Энн, был брюквой,  Бидж
не понравилось.
   Кружка снова подошел к их столу с подносом:
   - На этот раз за пиво придется платить, но я вижу, что запить еду вам
нужно. Как вам наша кухня?
   - Объедение, - ответила Бидж, обнаружившая, к своему  удивлению,  что
ничего вкуснее сильно наперченной оленины с черным хлебом она в жизни не
ела.
   Трактирщик кивнул и отошел.
   Анни  дала  ей  попробовать  рагу  из  барашка.  Оно  тоже  оказалось
изумительно вкусным. Бидж заметила, что женщина-дриада смотрит на их еду
с отвращением; поймав взгляд Бидж, та быстро отвернулась.
   Кружка закончил дела, придвинул к их столу скамейку и уселся  на  нее
верхом.
   - Так, значит, вам нравится? Студенты энергично  закивали,  поскольку
рты были заняты. Трактирщик явно остался доволен.
   В зал влетел попугай, подлетел к Ли  Энн,  стащил  у  нее  с  тарелки
кусочек хлеба, прокричал свое "Дуррашка! Дуррашка!"  и  пошел  по  полу,
переваливаясь, обратно.
   - Вы уже знакомы с моим попугаем, - сказал Кружка со вздохом.
   - Откуда он здесь взялся? - спросила Ли Энн.
   - Просто прилетел однажды. Он никому не был нужен и говорил, что ищет
работу. - Трактирщик наклонился к Ли Энн: - Вы не знаете, какая  болезнь
абсолютно смертельна для попугаев?
   - Нет, сэр.
   - Ну что ж, - пожал он плечами, - надежда все-таки остается.
   - Вы еврей, не так ли, сэр? - отрывисто спросила Ли Энн.
   Кружка пристально посмотрел на нее, и девушка смутилась:
   - Если я неудачно выразилась,  прошу  прощения.  У  нас  так  принято
говорить.
   Трактирщик посмотрел ей в лицо без враждебности, но и без дружелюбия.
   - Мне приходилось иметь дело  с  разной  манерой  разговаривать  -  и
такой, как у вас, и много хуже. Вы ведь американцы? С Юга?
   - Здесь есть какая-нибудь проблема? - ощетинилась Ли Энн.
   - Никакой проблемы не должно бы быть. И  там  люди,  и  тут  люди,  -
только манера говорить разная.
   - Когда вы ушли из нашего мира, мистер Кружка? - неожиданно  спросила
Анни. Трактирщик улыбнулся ей:
   - Если вы пытаетесь отвлечь меня от неприятной темы,  юная  леди,  то
будем считать, что вам это удалось. - Он поднял свою кружку, приветствуя
ее. - Я был поляком. Меня тогда звали не Кружка, - тихо  добавил  он.  -
Мое имя было Кружкевич. - Трактирщик кивнул Ли Энн. - Как  вы  правильно
заметили, я еврей. Я вырос - и очень быстро вырос - в Варшаве.
   - Это было во время войны? - поднял на  него  глаза  Дэйв.  -  Второй
мировой войны?
   - Да.
   - Вы участвовали в восстании в варшавском гетто?
   - Вы слышали о нем? - удивленно спросил Кружка.
   - Это входит в курс  истории.  У  восставших  было  всего  семнадцать
ружей, и все равно они сначала отбили нацистов. Я читал об  этом  книгу,
когда учился в школе. Должно быть, было здорово... -  Он  умолк,  увидев
выражение лица Кружки.
   - Теперь это история, - сказал тот с напряженной улыбкой. -  Да,  это
было здорово. Мне тогда было десять, все мои братья и сестры  тоже  были
подростками. Они меня учили всему, что умели сами,  и  я  сражался,  как
мог. В тот год  я  убил  своего  первого  врага.  -  Кружка  внимательно
посмотрел на студентов. Теперь его улыбка стала  теплой,  как  будто  он
нашел своих давних друзей и они вместе вспоминают прошлое. - Это правда.
У меня был старинный пистолет, который мой  дед  хранил  еще  со  времен
франко-прусской войны. Он стрелял круглыми пулями и в  него  нужно  было
насыпать порох. Я его вычистил, нашел для него кремень и зарядил круглой
пулей. Мне следовало  бы  отдать  его  кому-то,  кто  умел  пользоваться
оружием, но я так гордился, что вооружен...
   Я был связным - потому что, видите ли, был маленьким и щуплым  и  мог
пролезать по канализационной трубе под стеной  гетто.  Труба  шла  вдоль
улицы и имела несколько люков. В то утро я вылез из нее в двух кварталах
от гетто - это было очень неосторожно с моей стороны.
   Я услышал шум в конце переулка и спрятался за какой-то  ящик.  Тут  я
увидел, что ко мне приближается человек в нацистской форме. Я  выстрелил
в него. Мне повезло - пистолет не взорвался у  меня  в  руках.  А  немец
выронил винтовку, схватился за грудь и упал. - Кружка замолчал.
   - А что было потом? - спросила Бидж.
   - А потом я отбросил разряженный пистолет и начал есть кусок хлеба.
   - Сразу же? - Бидж была ошарашена.
   - Конечно, - удивленно ответил Кружка. - Мы ведь голодали. А  у  того
человека из кармана торчал кусок  хлеба  -  прямо  под  дыркой,  которую
проделала моя пуля. И я стер с него  кровь  и  откусил  так  много,  как
только мог прожевать.  А  потом  я  заплакал.  Потому  что,  -  закончил
трактирщик просто, - он умер, а пока был жив, ел тот же хлеб, что и я.
   Так они меня и нашли - с пустыми руками и плачущим над телом убитого.
Поэтому меня не пристрелили на месте - им и в голову не пришло, что  это
я в него стрелял. Они избили  меня  прикладами  и  отправили  обратно  в
гетто. Для нацистов это был очень милосердный поступок.
   Кружка вздохнул:
   - О том, что происходило в гетто в последующие дни и месяцы, особенно
нечего рассказывать - люди умирали, кто от пуль, кто от голода. А  потом
нацисты  погнали  нас  на  вокзал  и  погрузили   в   товарные   вагоны,
пронумеровав их мелом. Доски, из которых  был  сколочен  наш  вагон,  во
многих местах были проломлены - может быть, он побывал под бомбежкой или
был обстрелян. Когда нас заперли в вагоне, там оказалось так тесно,  что
можно было только стоять. Жара и вонь были жуткие.
   А потом двое самых сильных мужчин  сумели  проломить  дыру  в  крыше.
Может быть, нацисты не знали, как сильно пострадал этот вагон.  Так  что
те двое все налегали и налегали на  доски,  и  все  кругом  кричали,  но
только все равно увеличить дыру так, чтобы в нее мог  пролезть  взрослый
человек, не удалось. Одна девушка - кожа да кости - все-таки вылезла  на
крышу, и тогда ей стали передавать детей. Я  оказался  последним  -  мой
старший брат Абрам передал меня девушке над головами взрослых. Он ничего
мне не сказал, мы даже не попрощались.
   Когда я выпрямился на крыше вагона, меня чуть не сбил с  ног  ледяной
ветер; пахло дымом от паровоза, который тащил наш состав. Свет был такой
яркий после темноты в вагоне, что я почти ничего не  видел  сначала,  но
потом все-таки разглядел, что стою на самом  краю  крыши,  а  подо  мной
проносится земля. Девушка -  я  помню,  у  нее  были  рыжие  кудряшки  и
веснушки - держала меня за плечи. Потом она поцеловала меня в губы - как
возлюбленного - и с силой столкнула с крыши. Я закричал. Я подумал,  что
она хочет убить меня.
   Кружка сделал глоток сидра. Бидж заметила, что руки у него дрожат.
   - Я упал на левый бок на гравийную насыпь. Я  услышал,  как  треснула
моя рука, но ничего не почувствовал.  Я  скатился  с  насыпи  в  канаву,
полную  жидкой  грязи,  встал  и  попробовал  пошевелить   пальцами.   -
Трактирщик  слабо  улыбнулся.  -  На  мое  счастье,  они   не   утратили
чувствительности.
   Поезд уже почти скрылся из виду. Я оглянулся, но не увидел никого  из
детей - они оказались слишком далеко от меня.  Я  дошел  до  перекрестка
дорог и свернул  на  одну  их  них,  даже  не  думая  о  том,  что  могу
повстречать немцев. Наверное, я был в шоке. Я только думал  о  том,  что
нуждаюсь в помощи и должен дойти до какого-нибудь города.
   Но ни до какого города  я  так  и  не  дошел.  Дорога  несколько  раз
поворачивала, деревья вокруг нее  становились  все  выше,  скоро  начало
темнеть. У меня весь бок был мокрый от крови, я замерз, страдал от  боли
в руке; скоро я был настолько измучен, что уже ничего не боялся. Никакое
жилье мне не попадалось, и я понял, что скоро умру, но это уже не  имело
для меня значения.
   И тут появился самый волосатый человек, какого я видел  в  жизни.  Он
опустился рядом со мной на колени и что-то сказал на  непонятном  языке.
Он взял меня за руку, и я закричал. Тогда он взвалил меня себе на  плечи
и отнес в свою избушку в миле от дороги.
   Я тогда подумал: ну вот мне и конец; он наверняка меня убьет.  Но  он
сделал шину мне на руку и перевязал мои раны, а потом с  ложки  накормил
бульоном. Я не спрашивал, кошерная ли это пища, и где я нахожусь,  и  не
спасся ли еще кто-нибудь из моей  семьи;  все  это  казалось  мне  очень
далеким.
   Кружка улыбнулся Бидж:
   - У вас дрожат руки, дорогая. Я не собирался вас пугать.
   Бидж быстро спрятала руки под стол:
   - Со мной все в порядке.
   На самом деле это было вовсе не так. Ее руки дрожали,  но  совсем  не
потому, что она испугалась. Через секунду подергивания прекратились,  но
теперь уже Бидж ощущала дрожь внутри. "О Боже, - подумала она, -  только
не теперь, только не как у мамы и дедушки. Пожалуйста,  не  теперь  -  я
ведь только что нашла что-то замечательное".
   Кружка внимательно посмотрел на нее, но продолжал:
   - Прошло четыре года, и я возвратился в Польшу.  Это  было  не  очень
умно и уж тем более не безопасно, но... - Он пожал плечами. -  Я  должен
был узнать. Я думал, что найду кого-нибудь из знакомых и спрошу о  своей
семье.
   - И вам не удалось найти никого из родных? - тихо спросила Анни.
   Трактирщик грустно улыбнулся девушке:
   - Я вообще не смог найти никого из тех, кого знал раньше.
   Некоторое время все сидели  молча.  Потом  Кружка  стал  рассказывать
дальше:
   - Я ходил по Варшаве четыре или  пять  дней,  спрашивая  о  знакомых.
Иногда мне рассказывали, как кто-то из них умер. По  большей  части  они
просто исчезли, но иногда какое-то имя было  известно  тем,  кто  жил  в
Варшаве теперь. Я рассказал о своей семье и  о  поезде,  который  шел  в
Треблинку, и мне ответили, что все, кто в этом поезде был, развеялись  с
дымом. Так это там называли: тела сожгли  в  печах  крематория,  а  души
развеялись с дымом.
   Ли Энн поежилась. Кружка сказал тихо:
   - Мне жаль огорчать вас, юная леди, но так это  и  было.  Я  вырос  в
городском районе, где все друг друга знали: человек пятьсот я называл по
имени, еще столько же знал в лицо. Я был общительный  мальчишка.  Но  из
жителей этого района немцы за год уничтожили  больше  пятидесяти  тысяч.
Дома были разрушены, люди мертвы, мой мир исчез.
   Последний вопрос - о своих братьях и  сестрах  -  я  задал  человеку,
который годился бы мне в отцы. Он спросил, когда я  кого-нибудь  из  них
видел в последний раз. Я рассказал. Он сильно ударил меня и сбил с  ног.
"И ты живешь после этого?  -  Его  лицо  дергалось.  -  Ты  живешь?"  Он
наклонился и прокричал мне  в  лицо:  "Я  был  в  Дахау,  парень.  Немцы
заставили меня сортировать башмаки, детские башмаки, тысячи и тысячи. Их
привозили из Треблинки, из Аушвица, из Майданека. А ты живешь!"  Он  был
готов избить меня до смерти. Я поднялся и ушел.
   Кружка вздохнул:
   - Теперь я понимаю, хотя тогда и не понял. Он на самом  деле  говорил
мне: "Почему я остался жив, когда они все  погибли,  и  почему  ты  тоже
жив?" Но тогда я многого не знал, не знал еще долго.
   Я вышел из Варшавы и отправился вдоль той железной дороги. Я вернулся
на Перекресток. Потом, уже взрослым человеком, я построил эту гостиницу.
- Кружка пожал плечами. - Вот и вся история. - Промежуток в  сорок  пять
лет жизни и расставание с целым миром - и всего лишь пожатие плеч...
   - И вы никогда больше туда не возвращались? - медленно проговорила Ли
Энн. Кружка покачал головой:
   - Мне приносят книги, я узнаю новости. Мне нет нужды возвращаться.
   Анни непонимающе посмотрела на него:
   - Я могу себе представить, какое вы испытали  горе,  какой  гнев.  Но
отказаться от своего мира? - Она посмотрела ему в глаза. - Отказаться от
своей религии?
   - Послушайте, красавица, - ответил Кружка гневно, - мне  было  десять
лет, когда я в последний раз видел раввина, последний раз  молился.  Так
что не говорите мне о том, от чего я отказался. И не смейте судить меня.
Разве вы знаете, что такое потерять всех близких  и  жить,  когда  никто
даже представить себе не может, как ты страдаешь?
   Он обвел взглядом студентов  и  неожиданно  пристально  посмотрел  на
Бидж.
   - Ах, все еще? Это продолжается? - Он казался встревоженным.
   Все тоже посмотрели на девушку. Она неловко поежилась  и  постаралась
переменить тему разговора:
   - И с тех пор вы всегда печальны? И