кой красивый! - проговорила она прерывающимся голосом. - Необыкновенно красивый. - Ее рука нежно скользнула по его щеке. - Как ты, Пракна.
     Пракна поймал ее руку и поцеловал ее, надолго прижав к губам. Джлари разразилась рыдающим смехом.
     - Пракна...
     - В доме, Джлари, - с улыбкой проговорил он. Он добродушно махнул на соседские окна. - Там чужие глаза. Джлари тихо засмеялась и кивнула:
     - Да, ты прав.
     Любопытные взгляды принадлежали друзьям и соседям, но им обоим не хотелось, чтобы их первые минуты былииспорчены. Гордо держа в руке свой необычайный цветок, Джлари повела мужа в дом - дом, который он не видел ужемного месяцев. Пракна охотно шел с нею. Он грезил обэтой встрече, томился по ней и по прикосновению жены. Ихотя она все еще казалась ему призраком, она была настоящей, живой и теплой - и глубоко желанной. Сегодня, еслиему не изменит моряцкая удача, он возьмет ее к себе в постель и будет ее любить.
     Прошли часы. Пракна наслаждался своим возвращением, а Джлари хлопотала по дому, заботясь о его удобстве. Она вела себя безупречно - была разговорчивой, как в те дни до их страшной трагедии. Пракна подумал, не стало ли его отсутствие стимулом к ее возвращению к жизни: возможно, она смогла оценить то, что у нее еще осталось. Они долго сидели за прекрасным ужином, пили хорошее вино, которое она купила к такому случаю, и взяли из окна свечу, поставив ее на стол. Георгин, который Пракна принес жене, все время оставался рядом с нею, и во время разговора Джлари постоянно дотрагивалась до цветка и любовалась им.
     Она внимательно слушала Пракну - а тому было что ей рассказать. И Джлари завороженно внимала рассказам мужа, глядя, как он вытирает тарелку корочкой хлеба и наслаждается вином, как должен проголодавшийся мужчина. Пракна ел, пока у него ремень не заскрипел. Джлари убирала со стола, а он продолжал с ней разговаривать, рассказывая о нарцах и их планах относительно будущего империи, и о Ричиусе Вэнтране и его всепоглощающей жажде мести. И, рассказывая все это, Пракна пристально наблюдал за женой, чутко ловя признаки грусти. К его глубочайшему облегчению, Джлари ни разу не разрыдалась. У нее немного повлажнели глаза, когда он отдал ей свои письма, но то были хорошие слезы. Пракна ласково утер их. Некоторое время Джлари сидела и читала его письма. Свеча полностью догорела, и Пракне пришлось достать новую и поставить в подсвечник, чтобы не прерывать чтения. Он смущенно засмеялся, когда она прочитала вслух самые личные места. Но он слегка опьянел и устал, и хотя желудок его был полон, он испытывал другой неутоленный голод. Он смотрел на нее при свете свечи - и желал ее.
     Когда они наконец отправились спать, было уже очень поздно. Пракна намеренно избегал спальни, но когда Джлари привела его туда, он увидел, что жена приготовила для них эту комнату. Постель была застелена лучшим покрывалом с кружевными подзорами. Белье и воздух приятно пахли. Жалюзи были широко открыты, впуская в спальню лунный свет. При виде спальни Пракна содрогнулся. После смерти сыновей они были близки всего один раз - и тот отвратительный эпизод больше походил на изнасилование. Джлари больше не могла выносить супружеской близости. Но казалось, что вид спальни возвещает о произошедших в ее душе переменах, и Пракна с трудом справился со вспыхнувшей в нем страстью. Он напомнил себе, что она по-прежнему очень хрупкая. А брак - это не только постель.
     - Пракна, - тихо проговорила она, заводя его в комнату. - Добро пожаловать домой.
     Пракна ничего не ответил. Ему не хотелось говорить, не хотелось слышать ничего, кроме ее дыхания. Снегопад за окном прекратился. Поселок был залит лиловым светом луны, вода каналов романтично мерцала. Джлари сняла туфельки, а потом прошла босиком и закрыла дверь. Пракна медленно подошел к кровати. Он сел на матрас и стал смотреть на жену. Она остановилась перед ним, платье эффектно подчеркивало ее женственные формы. Гладкие плечи и белая кожа делали ее похожей на ангела, чистого и хрупкого, слишком невинного для этого жестокого мира. Пракна прищурил глаза, жадно любуясь ею. Он мысленно подсчитал месяцы с тех пор, как имел женщину, - и обнаружил зияющий провал.
     - Любимая, - прошептал он. - Ты так прекрасна!
     Этот комплимент вызвал у Джлари улыбку. Однако она не осмеливалась заговорить, нарушить гармоничную тишину. В ее взгляде мелькнула лихорадочная тревога, но тут же исчезла. Он поднял руку и освободил ее волосы от шнура, так что они рассыпались по ее плечам. Джлари медленно подошла к мужу. Пракна затаил дыхание. Их взгляды встретились - и тут его жажда вышла из-под контроля. Он прижался лицом к ее животу, ощутив сквозь шелк платья жар ее тела. Он прижался к ней губами и попытался притянуть к себе. Джлари судорожно вздохнула, бессильно запрокинув голову.
     Он увлекал ее с собой, пока она не оказалась у кровати на коленях. Неловкими пальцами он стянул с ее плеча бретельку. Когда он прижался губами к ее шее, она задрожала. Джлари казалась ему пирожным, сладким и манящим, и вкус ее кожи пьянил его, обжигал огнем. Раздвинув губы, он поцеловал ее затылок. Он обхватил пальцами ее голову, прижимая к своей груди. Тело Джлари сотрясала дрожь. Пракна не обращал на это внимания. Теперь уже обе его руки легли ей на плечи, спуская с них платье, обнажая ее тело. Он открыл глаза и увидел, как ее обнаженная спина отражает лунный свет.
     ?Не спеши. Медленнее?.
     Джлари была уже почти полностью обнажена. Ладонями Пракна ощутил ее страх. Она снова стала ребенком, испуганной девственницей. Он попытался остановиться - и не смог. И когда его рука скользнула ей на грудь, он услышал ужасающий вскрик. Джлари окаменела. Пракна остановил свои непокорные руки, затаил дыхание. И его оглушил ее шепот - она едва слышно молилась:
     - О, Боже, помоги мне! Пожалуйста...
     Пракна прижал жену к себе.
     Она долго, долго плакала, словно его не было рядом, словно она находилась в церкви и преклоняла колени перед Богом. Пракна не смел смотреть на нее. Ему не было нужды видеть ее лицо. Влага ее слез расплывалась пятном по его рубашке. Он слышал только дрожащий голос Джлари, в котором потонуло все его наслаждение. Охватившая его страсть мгновенно угасла, и он испытывал только жалость к этой женщине, стоящей на коленях. На дальней стене спальни висело большое зеркало. Он видел отраженное в нем нагое тело - и собственное лицо, на котором было написано горькое изумление. Он был похож на старика. Джлари содрогнулась. Пракна наклонился, подхватил жену на руки, без усилий подняв легкое как перышко тело, и бережно положил ее на кровать. Джлари старалась не встречаться с ним взглядом.
     - Прости! - тихо прошептала она. Она скрестила руки перед собой, пряча грудь. - Пракна, прости меня...
     - Тише, - прошептал Пракна. Он осторожно ухватил край простыни и укрыл ее. Не решаясь к ней прикоснуться, он нерешительно мялся у кровати. - Отдыхай, Джлари. Просто отдыхай. Я дома.
     Джлари поспешно кивнула:
     - Да, дома. Ты со мной. Ты останешься со мной. - Она упорно не открывала глаз. Натянув простыню, она спрятала под ней свое полное стыда лицо, закрыла накрашенные губы. - Не оставляй меня.
     - Конечно, - легко пообещал Пракна, - Я посижу с тобой. Мы просто посидим рядом, правда?
     - Не оставляй меня! Ни сейчас, ни потом. Никогда.
     - Никогда - это очень долго, любимая.
     - Теперь здесь Шакал. Он займется Наром вместо тебя. Мы сможем быть вместе. Наконец.
     Пракна отвернулся. Он не хотел, чтобы Джлари увидела его лицо. Все закончилось слишком быстро - ее веселое настроение, интимная трапеза, ароматы... Слишком скоро он снова увидел ту жену, которую оставил, уезжая из дома. Он восхищался ею и ее мужественной попыткой перемениться - но в то же время мысленно проклинал ее и ее раненое сердце. Это уже было не горе. Это больше походило на безумие - и Пракна понял, что его жена никогда не станет той женщиной, на которой он когда-то женился.
     - Не надо ни о чем говорить, любимая, - сказал он. - у нас обоих был трудный день. Просто засыпай. Я посижу с тобой. Если хочешь, поговорим утром. Я поведу тебя погулять.
     Джлари открыла глаза и в мгновенном просветлении улыбнулась ему.
     - Мне очень жаль, - призналась она. - Честно. Я не та женщина, какая тебе нужна.
     - Ты всегда была именно той женщиной, которая мне нужна, - ответил Пракна. - Именно поэтому я всегда к тебе возвращаюсь. Ты притягиваешь меня через полмира, Джлари.
     Его жена тихо рассмеялась:
     - Ты и правда всегда возвращаешься! Иногда я не могу понять почему.
     - И не пытайся понять, - ласково проговорил он, осмеливаясь взять ее за руку. - Я всегда буду к тебе возвращаться.
     - Тебе больше не нужно уезжать. Шакал может поработать за тебя. - Она говорила горячо, умоляюще. - Пусть теперь воюет молодежь, муж мой. Давай просто побудем вместе. Неужели это так уж невозможно?
     Пракна онемел.
     - Джлари...
     - У Шакала хватит ненависти за всех нас, - напомнила ему она. - Ты сам мне это говорил. Ты ему не нужен, Пракна. А мне нужен.
     - Я нужен памяти моих сыновей, - заявил Пракна. - Я не могу допустить, чтобы за них отомстил посторонний человек. Это мой долг. И моя честь.
     Джлари кивнула. Это был неоспоримый довод, и она это поняла.
     - Я люблю тебя, - просто сказала она. - Кроме тебя, у меня нет ничего.
     Пракна поморщился. Это относилось к ним обоим. Джлари поистине была его лучшей половиной. Вторая половина окаменела и умерла, и ею двигала только жажда мщения. Но ему не хотелось расставаться с этой половиной - не совсем хотелось. Он желал вернуться в Лисе с головами нарцев у пояса и провести остаток своих дней рядом с Джлари в уверенности, что он сделал все, на что был способен. На Лиссе его называли героем, но он считал, что это еще надо доказать. Его сыновья требовали от него поступков.
     - Закрой глаза, - попросил он жену. - Мы увидимся утром.
     - Ты останешься со мной? - спросила Джлари.
     - Если хочешь.
     Джлари кивнула и закрыла глаза. Пракна сел на край постели рядом с ней, глядя на нее при свете луны. Поначалу ее дыхание было учащенным, но вскоре успокоилось и замедлилось. Напряженное лицо расслабилось и снова стало прекрасным. За несколько коротких минут она заснула, уйдя в какую-то неспокойную страну снов. Пракна осторожно поднялся с кровати. Джлари тревожно пошевелилась, но не проснулась. Он тихо прошел к двери и открыл ее. На столе в гостиной лежал георгин, который он привез ей. Он взял цветок и мгновение полюбовался им, а потом неслышно вернулся в спальню. Джлари во сне отвернулась от него. Он посмотрел на нее, а потом положил рядом с ней на подушку свой ароматный подарок. При этом в его голове зазвучала знакомая песнь из мавзолея. Это была мрачная песнь - молитва, которую произносили всякий раз, когда клали у памятника дары. Почему-то она показалась ему уместной и сейчас, когда он смотрел на жену.
     - Цветы мертвецам, - прошептал он, а потом повернулся и ушел из спальни.

25

?Устрашающий?

     Шани Вэнтран оказалась такой же независимой особой, как ее мать и отец. Она не ела, когда Симон приносил ей пищу, не засыпала, когда темнело. Постоянная качка не вызывала у нее морской болезни, но ее рвало всякий раз, как Симон пытался ее накормить. Она унаследовала не только глаза Ричиуса, но и его умение злиться. В глазах Симона эта годовалая девочка была настоящим исчадием ада, и справиться с ней он не мог.
     После отплытия из Фалиндара Шани делила с Симоном его тесную каюту, и отношения между ними сложились далеко не теплые. Симон изо всех сил старался, чтобы девочке было хорошо, но она тосковала по дому и была потрясена разлукой с родителями. Нарский корабль пугал ее и вызывал капризы. Она ела очень мало - бросала почти всю еду на пол, а пила ровно столько, сколько было необходимо, чтобы ее тельце не сморщилось. Цвет кожи у нее оставался здоровым, но она легко раздражалась. Симон чувствовал ее неприязнь. Обладая свойственным детям даром читать чужие мысли, Шани словно знала его преступления и винила его во всем.
     Сам Симон был не менее раздражителен. Чувство вины, которое он надеялся оставить в Люсел-Лоре, последовало за ним в плавание. Порой оно будило его ночами, а аппетит он утратил полностью. Он ел даже меньше, чем Шани, и почти все плавание сидел над ведром или перевешивался через борт. Сильное волнение на море превратило его ноги в вату и принесло понос. Спустя две недели плавания он уже не грезил о женщинах или свежих продуктах. Теперь его сны стали кошмарами, населенными морскими чудовищами. Золотое лицо Бьяджио появлялось в его снах и дразнило его. Ему виделись берега, превращавшиеся в зыбучие пески, и ураганы, утаскивавшие ?Устрашающего? под воду. Теперь он часто просыпался в поту, провонявшем морем.
     Три дня назад корабль миновал Лисе, далеко обогнув Сотню Островов, чтобы не столкнуться со шхунами, и сейчас плыл в глубоких и опасных водах далеко от берегов, направляясь к мысу Казархун. Еще неделя или чуть больше - и они прибудут на Кроут. Бьяджио получит желанную добычу. А Симон получит Эрис. Однако эта мысль мало его утешала. Во время долгого плавания он часто думал об Эрис, но это были обрывочные воспоминания, запятнанные тем мерзким делом, которое он выполнял.
     В этот вечер, как и каждый день, Симон сидел у себя в каюте и готовил для Шани миску с едой. Из иллюминатора падала узкая полоска света, меркнущая с закатом. В каюте было темно и тесно, освещалась она одной-единственной свечой, установленной в плошке. Шани сидела на полу и стучала игрушкой, которую он ей принес, - странным резным украшением, которое он отломил на палубе, когда рядом никого не оказалось. Фигура изображала русалку и когда-то украшала бак. Теперь у нее появилось другое назначение: она помогала занять маленькую девочку, которая то жевала русалочий хвост, то катала фигурку по полу, пытаясь хоть как-то развлечься. Глядя, как Шани колотит по полу игрушкой, Симон готовил для нее кашу из хлеба с изюмом, подслащенную сахаром. Сахар был единственным, что она соглашалась есть, однако плавание подходило к концу и все продукты заканчивались, так что на этот раз он насыпал в кашу всего щепотку, надеясь, что Шани этого не заметит. Опустив палец в миску, он попробовал кашу и поморщился от отвращения. Будь Тани хоть немного старше, он бы стал давать ей более твердую пишу. Но у нее были зубки младенца, которые не справились бы с морскими сухарями и вяленым мясом. Все, что она ела, приходилось размачивать в пресной воде - все, кроме молока, - но и от этой еды она отворачивалась.
     - Ты балованная девчонка, - сказал он ей с улыбкой. Она посмотрела на него и нахмурилась. - Да, - засмеялся он. - И ты это знаешь, правда?
     Лицо у нее было прекрасное, как у матери, тонкие светло-каштановые волосы падали на глаза. Сияющая улыбка, которая появлялась так редко, делала ее настоящим ангелочком. Неудивительно, что она была для родителей светом их очей. Симон снова перевел взгляд на миску с кашей, которую он рассеянно перемешивал. Если повезет, она сегодня немного поест и позволит ночью отдохнуть. Сам он вечернюю трапезу пропустит. Это почти не имеет значения - все съеденное достаточно быстро будет извергнуто его организмом. Он снова похудел, потеряв весь вес, набранный в Фалиндаре. Он тосковал по вкусной трийской кухне и изобилию цитадели. Он тосковал по свежим фруктам и ключевой воде и по комнате, у которой пол не раскачивается.
     - Вот что я тебе скажу, Шани, - проговорил Симон, продолжая размешивать кашу. - Не буди меня этой ночью плачем, и я раздобуду тебе новую игрушку. Сдается мне, что у Н'Дека на корабле найдется еще одна русалка. Что скажешь?
     Шани повернула к нему бесстрастное личико.
     - M-м, как аппетитно выглядит, а? - попробовал он снова. Подняв ложку, он медленно вылил из нее густую ленту месива. - Как Симону это нравится! Вкусная штука!
     Ребенок опять ответил неприязненным молчанием. Симон принес ей миску и уселся рядом на холодном полу. Устроившись удобнее, он сделал вид, будто пробует хлебную кашу.
     - О, как вкусно! - с энтузиазмом объявил он. - Хочешь немного?
     Как обычно, Шани принюхалась к ложке и состроила недовольную гримасу. Подняв руку, она оттолкнула ложку, так что часть месива пролилась Симону на штаны. Симон поморщился и покачал головой. Малышка испытывала его терпение. Как, к черту, Дьяна могла с ней справляться?
     - Это все, что у нас есть, девочка, - сказал он ей. - Если не будешь есть, тебе придется оставаться голодной.
     Шани смотрела на него без всякого выражения.
     - Тебя это не тревожит? Ладно, но не смей плакать, когда у тебя подведет живот. До Кроута еще не близко, так что нам обоим придется ждать много дней, прежде чем мы получим какую-нибудь приличную еду.
     Эти слова вызвали у Симона еще большее уныние. Пройдет еще много дней, прежде чем они увидят твердую землю и съедобную еду! Н'Дек и его люди - настоящие прорвы и могут наворачивать все, что только попадет им в руки, а вот Симон слишком долго жил на Кроуте. Он привык к поварам Бьяджио и изобильным запасам. Сдаваясь, он бросил ложку в миску и оттолкнул кашу подальше, пристально глядя на Шани. Она уже снова занялась русалкой, не обращая на него внимания. Поначалу она цеплялась за него, рассчитывая на его защиту, но быстро поняла, что на корабле ее никто не обидит, и перестала бояться, что потеряет своего единственного друга.
     - Мне это совсем не нравится, знаешь ли, - прошептал он. - Будь у меня выбор, я бы этого не стал делать.
     Она его не слышала. В порыве странного гнева Симон отнял у нее игрушку. Это заставило девочку разразиться криками. Она потянулась за русалкой, которую Симон держал так, что Шани не могла до нее дотянуться.
     - Нет, изволь меня выслушать! - твердо потребовал он. - Слушай меня, иначе я ее тебе не отдам. Я ведь к тебе обращаюсь, черт подери!
     Ответом стали еще более громкие крики. Симон покачал головой, дразня девчушку, тряся игрушкой перед ее глазами.
     - Веди себя хорошо, иначе я ее тебе не отдам.
     Шани прекратила попытки схватить русалку, хмуро посмотрела на Симона, а потом повернулась к нему спиной. Симон невольно рассмеялся.
     - Ладно, - проговорил он сквозь смех. - Я сдаюсь. Держи!
     Он пододвинул деревянную русалку к Шани. Та жадно схватила игрушку и в ответ на этот жест доброй воли посмотрела на Симона.
     - О, так теперь ты согласна меня выслушать, да? Вот и прекрасно. Большое тебе спасибо.
     Он сцепил руки на коленях и откинулся назад, стараясь устроиться удобнее. Шани с любопытством наблюдала за ним, словно рассчитывая услышать сказку на ночь.
     - Послушай, девочка, я просто хочу, чтобы ты мне поверила. Признаю - я плохой человек. Но я бы не делал этого, если бы у меня был выбор. У меня его нет. Если я не привезу тебя к Бьяджио, он убьет мою женщину, а я этого допустить не могу. Ты можешь понять, что я тебе говорю? Так уж устроена жизнь. Я не знаю тебя, и мне до тебя нет дела, а вот Эрис мне дорога, так что ты в проигрыше. Так?
     Шани продолжала смотреть на него.
     - Твоему отцу тоже пришлось сделать нелегкий выбор, знаешь ли. Как и мне. Он мог остаться с тобой и твоей матерью, но его грызло нечто такое, о чем он не мог забыть. Со мной все точнo так же. Я люблю Эрис. И если с ней что-нибудь случится, я...
     Симон заставил себя замолчать. Он вспомнил о Дьяне и о том, какую потерю он заставил ее пережить.
     - Ну, это не важно, - тихо проговорил он.
     Положив руку Шани на голову, он с наслаждением провел пальцами по ее шелковистым волосам. Как это изредка случалось, Шани подалась к нему, желая получить лишнюю ласку. Симон печально ей улыбнулся.
     - Какой я мерзавец! - прошептал он.
     Теперь он стал не лучше Бьяджио. Или Бовейдина. Даже Помрачающий Рассудок с его ножами и мерзкими мыслями стал ему братом. Кто они все, как не порочные себялюбцы? А разве он сам не их тень? На Кроуте, в юности, он был идеалистом. Он был очень молод и считал, что может изменить мир по своей воле. Но он ошибался.
     - Я