ми, оттисками статей и старыми отчетами -  тем  научным  хламом,  что
годами скапливается в любом НИИ. Сдвинуть  шкаф  было  не  под  силу  даже
двоим, и Олег принялся  разгружать  полки,  время  от  времени  отбегая  к
установке, чтобы поправить начавшую бить мешалку или провести замеры.
     Вдвоем им удалось вытолкать пустой шкаф в коридор и сдвинуть к  стене
широкий письменный стол, освободив таким образом почти весь  кабинет.  Все
это время Савервальда не покидало ощущение неуместности происходящего.
     - Прекрасно, - сказал Цуенбаев, когда посреди кабинета  остался  лишь
старый, до пролысин вытоптанный ковер, - это, Олег, вам  незапланированное
открытие, называется: ковер-самолет.
     Цуенбаев проговорил что-то, рассыпавшееся цепочкой гортанных  звуков,
и ковер плавно поднялся на полметра вверх. Савервальд, чувствуя  подвох  в
голосе руководителя, заглянул в просвет. Там не было ничего, кроме  ржавой
кнопки, вдавившейся в линолеум. Цуенбаев присел на корточки, нажал  руками
на середину ковра. Вниз посыпалась пыль, ковер выгнулся, сопротивляясь, но
все же профессор прижал его к полу.
     - Старая вещь, - сказал Цуенбаев, отпустив ковер,  -  летать  уже  не
может. Ни грузоподъемности, ни высоты. Но явление демонстрирует. Вам  ведь
больше ничего не надо? Вот и изучайте.
     - Откуда он у вас? - выдавил Савервальд.
     - Наследство. Прабабка была мастерица. Говорят, она и выткала. А  мне
ковер от бабушки достался. Память. Так что я его  не  насовсем  дарю.  Как
изучите - вернете.
     - А почему вы сами за него не взялись? - спросил все еще не  вышедший
из шока Савервальд.
     - У меня взгляды старомодные. Я полагаю, что на  ковре-самолете  надо
летать, а если он не летает, его надо на пол постелить. Но  если  хочется,
то можно и изучать. Заклинания я перепишу, а  остальное  сами  как-нибудь.
Завтра я в отпуск ухожу, можете обосноваться в моем кабинете.
     Домой Савервальд шел  переполненный  странными  детскими  мечтаниями.
Словно наяву он слышал завистливые поздравления  коллег,  видел  заголовки
своих статьей в  "Журнале  физической  химии"  и  с  особым  удовольствием
представлял физиономию Джорджа Лаунда, читающего эти статьи.
     Англичанин Джордж Лаунд был,  сам  того  не  зная,  проклятьем  Олега
Савервальда. Пятнадцать лет назад Савервальду попалась одна из лаундовских
работ, и он поразился  простоте  методик  и  очевидности  выводов.  Статьи
Лаунда были написаны блестящим живым языком,  и  в  них  англичанин  щедро
разбрасывал гипотезы и предположения. Савервальд  с  восторгом  взялся  за
проверку одного из этих  предположений,  провел  серию  опытов  и  получил
совершенно не те результаты, что ожидал Лаунд. Некоторое время  Савервальд
мучился,  не  зная,  что  предпринять,  пытался  повторять   эксперименты,
поджимал допуски в нужную сторону, хотя и понимал, что  так  поступать  не
следует. А потом из печати вышла новая  статья  Лаунда.  Бывалый  физхимик
тоже получил парадоксальные результаты, но не испугался их, а опубликовал,
выдав попутно новый фонтан идей. Аспирант  Савервальд  взвыл  от  обиды  и
разочарования и кинулся вдогон. С тех пор прошло пятнадцать лет, но  Олегу
так и не удалось обойти Лаунда, ведь тот начинал проверку  гипотез  сразу,
едва они появлялись, а Савервальд лишь через  полгода,  когда  лаундовская
статья добиралась к нему.
     "Но  уж  теперь-то  Джорджу  придется  потесниться!"  -  фантазировал
Савервальд. Сладкие  мысли  бежали  плавной  чередой,  Савервальд  пытался
остановить их, вернее, перевести на другие рельсы, резонно рассуждая,  что
следующая статья никакого отношения к физхимии иметь  не  будет,  и  не  о
Лаунде теперь речь, а о Нобелевской премии, но мечты упрямо возвращались -
утереть нос англичанину казалось приятнее.
     Савервальд привычно зашел в универсам, привычно купил кефира, булки и
колбасы, привычно приготовил дома ужин. И все-таки, это была совсем другая
жизнь,  в  которую  вторглось  чудо  -  сиречь  незапланированное  другими
открытие. Великое открытие. ВЕЛИКОЕ. _В_Е_Л_И_К_О_Е_!..
     Наутро Савервальд первым прибежал в институт. Ключ  от  цуенбаевского
кабинета приятно  тяготил  карман.  На  свою  установку  Савервальд  и  не
взглянул, сразу  заперся  в  кабинете  и  произнес  вытверженные  за  ночь
заклинания. Ковер послушно взмыл и  остановился  в  полуметре  над  полом.
Савервальд надавил ладонью, пытаясь, как делал  вчера  профессор,  прижать
ковер к полу. Ковер сопротивлялся словно  магнит,  когда  его  подносят  к
другому, большему магниту.
     "Явно какое-то поле, - решил Савервальд. - Гравитацию  пока  оставим,
возьмемся за электричество и магнетизм."
     Савервальд запер кабинет и побежал к физикам, клянчить приборы.
     Магнитного поля у ковра не оказалось,  а  наэлектризован  он  был  не
больше, чем и полагается пыльному ковру. Как  управляться  с  гравитацией,
Савервальд не знал. Смутно  вспоминалось  описание  прибора  с  массивными
шарами и пружинными  динамометрами.  Где  их  взять,  эти  шары?  Пришлось
засесть за книги.
     Новую атаку на ковер Савервальд  проводил  во  всеоружии  современной
теории, но столь же безрезультатно. Никаких гравитационных эффектов  ковер
не проявлял, он всего лишь  навсего  летал  вопреки  гравитации.  Из  всех
величин удалось замерить лишь подъемную силу (22,032 плюс-минус 0,001  кг)
и высоту полета (53,0 плюс-минус 0,5 см). Но  ведь  ясно,  что  это  цифры
случайные, у исправного изделия они совершенно другие.
     Тогда Савервальд временно оставил ковер в покое и взялся за волшебные
слова. Он пытался поднимать в воздух  ковры  ручной  и  фабричной  работы,
паласы и даже пестрядинные половики, но те мертво пластались по полу,  как
и полагается добропорядочным тканым изделиям. Наконец  Савервальд  решился
показать заклинания филологам. Здесь его ждало разочарование: таинственная
абракадабра, поднимавшая ковер в воздух,  оказалась  варварски  искаженной
неумелым произношением сурой корана. А краткое "Аллах  акбар",  опускавшее
самолет на землю, означало всего-навсего "милостив Аллах".  Филологический
путь обернулся тупиком, ведь ни у кого из  правоверных  мусульман  еще  не
взмывал в небо во время намаза его молитвенный коврик.
     Одно время в  профессорском  кабинете  появился  мощный  бинокулярный
микроскоп, а письменный стол заполонили книги  по  ковроткачеству.  Основа
ковра оказалась  -  редкое  дело!  -  джутовой,  а  нити  утка  шелковыми,
шерстяными и из хлопчатой  бумаги.  Для  каждого  сорта  нитей  Савервальд
насчитал по восемь выкрасок. Частота переплетения тоже вызывала  уважение,
хотя, если верить справочникам, современные двадцатичелночные станки  дают
и больше.
     Все это было крайне любопытно и поучительно, но ничуть не  приблизило
исследователя к открытию тайны.
     Савервальд  поднял  на  дыбы  все  свои  знакомства,  пытаясь   найти
какой-нибудь новый метод исследования. Дело осложнялось тем, что  приятели
не могли понять,  что  же  собственно  требовалось  Олегу,  поскольку  тот
тщательно оберегал тайну незапланированного открытия.
     Друзья вывели Савервальда на  Географическое  общество,  при  котором
издавна тусовались экстрасенсы, тарелковеды и прочие околонаучные чайники.
На савервальдов  призыв  проверить,  все  ли  в  порядке  в  профессорском
кабинете,  чайники  откликнулись  охотно.  Явились  двое:  дама-лозоходка,
притащившая  вместо  орехового  прутика  изогнутую  вязальную   спицу,   и
экстрасенс, пользующийся исключительно ладонями рук. Маги долго бродили по
полупустому кабинету, обнаружили возле письменного стола глубокую  область
негативной энергии и посоветовали стол передвинуть. На ковер они  внимания
не обратили.
     Теперь Савервальд понимал, что имел в виду Цуенбаев, говоря,  что  не
так  просто  извлечь  из  чуда  открытие.  Отчаявшись,  Савервальд   начал
совершать необратимые действия  -  выдернул  из  ковра  несколько  цветных
нитей.  Грузоподъемность  ковра  упала  разом  на  двенадцать  грамм,   но
отдельные нитки не проявляли никаких особых свойств  и  на  заклинания  не
реагировали.
     Радиоуглеродный метод (Савервальд добрался и до него) показал возраст
ковра  -  сто  пятьдесят  лет,  что  косвенно   подтверждало   легенду   о
прабабке-мастерице. Получив эти данные, Савервальд окончательно пал духом.
Месяц был на исходе, скоро появится Цуенбаев,  а  ему  так  и  не  удалось
ничего установить.
     Савервальд  понуро  сидел  в  лаборатории,  уставившись  безразличным
взглядом в заброшенную установку. Колбочки, так  и  не  вынутые  из  гнезд
после того, месячной давности опыта,  покрылись  пылью.  Как  просто  было
тогда! Любой замер давал цифру, а цифра - это результат. Пусть даже  Лаунд
снова обошел бы его, все-таки результаты можно  доложить  на  институтской
конференции и опубликовать в сборнике рефератов. А вдруг  ему  удалось  бы
обойти Лаунда? Такие вещи непредсказуемы.
     Взгляд Савервальда упал на стол. Там  лежала  принесенная  Верунчиком
распечатка. Институтский ВЦ делал обзор рефератов  и  посылал  каждому  из
сотрудников материалы по его теме.  Савервальд  просмотрел  заголовки.  Ну
конечно,  вот  он,  Лаунд,  опять  впереди.  А  это  что?   "Новый   класс
органических   диамагнетиков   с   парадоксальными   свойствами".    Автор
незнакомый: Ракши  из  Бомбейского  химико-технологического.  А  вещества?
Какие же они новые? Вон, Санька Глебов похожие получает,  не  для  диплома
даже, а для курсовой. И ведь верно, должны они быть диамагнетиками, как же
он раньше не догадался проверить? Но уж  зато  теперь...  вещества  индуса
плюс методики Лаунда - получится отличная работа.
     Савервальд  вскочил,  отыскал  в  эксикаторе  бюксы   с   глебовскими
веществами,  помыл  колбочки,  включил  термостат.  Если   первые   замеры
проводить при 20 градусах Цельсия, то с ними можно уложиться сегодня.
     "А ковер? - кольнула мысль. - Ничего,  ковер  немного  подождет.  Сто
пятьдесят лет ждал, подождет еще недельку."
     Мирно  щелкал  термостат,  жужжали  мешалки,   блестели   в   гнездах
четырехгорлые колбы. На душе у Савервальда было светло и спокойно. Он  так
увлекся, что не слышал шума за стеклянной дверью и  вздрогнул  лишь  когда
дверь распахнулась, и  на  пороге  появился  Цуенбаев,  на  неделю  раньше
обещанного вернувшийся из отпуска.
     - Вы здесь, Олег? - спросил он. - Как удачно! Если вас не  затруднит,
помогите мне поставить на место шкаф.
     Домой Савервальд возвращался в странном расположении духа.  Обида  за
уплывшее открытие мешалась с надеждой, что уж на этот  раз  он  утрет  нос
Лаунду. Савервальд привычно зашел в магазин, привычно купил булки,  кефира
и колбасы с клопоморным названием "Прима". С  авоськой  в  руке  вышел  из
магазина. Совсем как тогда. Жаль, конечно, тех детских  мечтаний,  но  это
даже хорошо, что они умерли. Пора наконец взрослеть, сорок  лет  скоро.  В
жизни, в науке не должно быть места волшебному чуду. И это справедливо.
     Из-за угла выбежала лохматая, явно бездомная дворняжка. Принюхалась к
савервальдовской авоське, забежала вперед и  вдруг  произнесла  сдавленным
скулящим голосом:
     - Хозяин, угости колбаской. Очень хочется.
     -  Пшла  вон!..  -  завопил  Савервальд   и   запустил   авоськой   в
шарахнувшуюся собачонку.





                                РАВЕН БОГУ


     Лючилио ждал, но Голоса не было. Пришло утро, в коридоре зазвенели по
камню шаги тюремщиков, и надежда исчезла навсегда. Даже  Голос  больше  не
мог помочь ему. Лючилио вывели из камеры, а затем и из здания  тюрьмы.  На
улицах шумела толпа, город высыпал посмотреть на него. Женщины прижимались
к стенам домов и приподнимались на носки, чтобы  лучше  видеть;  мальчишки
швырялись  огрызками,   попадая   словно   ненароком   в   ряды   отчаянно
сквернословящей стражи. Люди бежали за  процессией,  но  многие  старались
выбраться из толпы и спешили за  городские  стены,  ведь  именно  там,  на
Мясном рынке произойдет основная часть комедии, главным персонажем которой
будет он.
     Лючилио привели  на  площадь  возле  собора.  Толпа  осталась  внизу,
Лючилио  поднялся  на  ступени  и  оглядел  безликую  человеческую   массу
сгрудившуюся вокруг. Под ее тупо-любопытными взглядами было  очень  трудно
помнить, что все они люди и когда-нибудь поймут...
     Пальцы Лючилио нервно теребили вырезную полу камзола. Слава богу,  те
времена,  когда  осужденного  вываливали  в  перьях,  напяливали  на  него
санбенито и сажали на дряхлую клячу,  прошли  безвозвратно.  Теперь  людей
сжигают с гораздо меньшими церемониями. Какой прогресс, на его  камзол  не
нашили даже покаянного Андреевского креста!  А  вот  обувь  забрали,  идти
придется босиком.
     Вереница духовных лиц и юристов поднялась на паперть, выстроилась  на
ступенях. Солнце,  поднявшееся  над  крышами  соседних  палаццо,  заиграло
кровавыми бликами на алых, лиловых и фиолетовых мантиях. Один  из  юристов
вышел вперед, поднял над головой свернутую в трубку бумагу, и сразу же  на
площади все стихло, и стало слышно,  как  где-то  далеко,  быть  может  на
Римской дороге, размеренно и монотонно кричит осел. Юрист развернул свиток
и принялся громко читать:
     - Приговор по судебному процессу между прокурором святой  инквизиции,
обвинителем по скандальным еретическим  преступлениям,  составлению  новых
доктрин  и   еретических   книг,   расколу,   возмущению   государства   и
общественного спокойствия, бунту и непослушанию  ордонансам,  направленным
против ереси, взлому и дерзкому бегству из городской тюрьмы в  Болонье,  с
одной стороны; и мэтром Лючилио Бенини, уроженцем Милана, доктором  права,
обвиняемом во всех перечисленных и иных преступлениях...
     Лючилио  давно  был  ознакомлен  с   приговором,   помнил,   чем   он
заканчивается, но все же именно сейчас, когда приговор читался принародно,
прислушивался  к  сложным  периодам   юридической   фразеологии   особенно
внимательно. Почему-то казалось, что приговор может быть изменен, и его не
ждет смерть. Прежде  он  выслушивал  решение  суда  спокойно,  тогда  была
надежда, что Голос вновь поможет ему бежать...
     - Приветствую, доктор!
     Слова отчетливо прозвучали в голове, словно кто-то чужой подумал его,
Лючилио Бенини мыслями. Человеку непривычному могло показаться, что он сам
произнес в уме странную не относящуюся к делу фразу. Но Лючилио было давно
знакомо это явление. Голос вернулся!
     - У тебя все в порядке? - спросил Голос. - Ты сильно взволнован.  Моя
помощь не требуется?
     - Спасибо, - прошептал Лючилио.
     - Я теперь долго пробуду у вас, - продолжал Голос.  -  Если  я  стану
нужен - позови. Ты знаешь как.
     - Спасибо, мне не надо.
     - Тогда, до свидания.
     Голос исчез, и в ту же секунду дикий страх  овладел  Лючилио.  Сейчас
его отведут на Мясной рынок,  костер  уже  сложен,  ржавые  цепи  обвивают
столб, и все для того, чтобы мучить, жечь Лючилио Бенини и в конце  концов
прикончить его на потеху необразованной  черни  и  во  славу  католической
церкви!
     Юрист  продолжал  читать,  легко  перекрывая  тренированным   голосом
постепенно нарастающий шелест толпы:
     -  Нами  представлены  достоверные  улики  в  вышеупомянутых  ересях,
доказательства того, что оный Бенини написал  и  издал  на  свои  средства
некоторые трактаты и книги названные "О тайнах природы и природе тайн",  а
также заключения докторов  теологии  и  других  почтенных  лиц  по  поводу
ошибок, содержащихся в тех книгах...
     Ничего не скажешь, почтенные лица были весьма  шокированы,  когда  он
опубликовал свое сочинение. Бог христиан оказался задуман так  хитро,  что
всемогущий и вездесущий он просто не  мог  существовать.  А  что  касается
библии,  то  эту  полную  противоречий   и   нелепостей   книжонку   могли
воспринимать всерьез лишь римские рабы. Только Природа - богиня  смертных,
может творить мир по своему усмотрению. Мысль эта постоянно живет в трудах
древних и новых философов, и даже удивительно, что никто  прежде  него  не
сказал: "Зачем  быть  богу,  когда  есть  мир?"  Доказательства  его  были
логичны, а книга закончена в своей беспощадности, так что доктора теологии
нашли возражения лишь в ордонансах и  пламени  костра,  который,  кажется,
скоро загорится...
     - Многие верные свидетели  подтверждают,  что  на  диспуте  в  городе
Болонье, известный Бенини  высказывал  мнения  противоречащие  самой  сути
святой католической церкви, направленные на то, чтобы посеять в  умах  дух
безбожия  и  атеизма.  Арестованный  городскими  властями  приговорен  был
упомянутый Бенини к сожжению на костре, однако отсрочка приговора  на  три
коротких дня  повлекла  ошибки,  приведшие  к  дерзкому  бегству,  которое
совершил мэтр Лючилио  Бенини  со  взломом,  и  не  спросясь  сторожей.  И
обстоятельства   дела   позволяют   подозревать   преступный   сговор    и
вмешательство сил, противных господу и правой вере...
     Бегство из тюрьмы действительно породило множество толков.  Он  тогда
безнадежно глупо попался в лапы духовного  суда.  Два  года  его  изводили
допросами, угрожали, требовали отречения.  Отцы-инквизиторы  не  хуже  его
знали, что нераскаявшийся еретик - еретик  победивший.  Огонь  не  сжигает
мысль, но закаляет подобно стали. Все же назначен был день казни, но когда
он наступил, сжигать пришлось лишь книги да соломенную куклу, изображавшую
Лючилио Бенини. Камера осужденного была пуста, сторожа  лежали  пьяными  и
добудиться их удалось лишь  на  следующий  день.  Дверь  камеры  оказалась
распахнутой, а цепи перепиленными. Но охрана на внешних стенах утверждала,
что из крепости никто не  выходил.  Общественному  любопытству  была  дана
обильная пища, простолюдины умно рассуждали о нечистой силе, но  мало  кто
из лиц расследовавших обстоятельства побега,  догадывался,  как  близки  к
истине были эти толки.
     Бенини не пытался бежать. Смирившись, он ждал смерти. Он не  верил  в
чудеса и тем более был потрясен, проснувшись не в тюрьме,  а  в  маленькой
гостинице на окраине Падуи во владениях свободной Венецианской республики.
Там он впервые услышал Голос.
     - Не волнуйся, - сказал Голос. - Все, что с тобой  произошло,  сделал
я.
     Бенини беспомощно вертел головой, стараясь найти источник слов. Голос
звучал  внутри  него,  именно  так,  по  свидетельству   недоброй   памяти
схоластов, ведут себя демоны, вселившиеся в тело грешника и полонившие его
душу.
     - Я пришел помочь тебе. Я не желаю зла, - твердил Голос.
     - Уходи! - закричал Лючилио. - Кто бы ты ни  был,  ты  мне  враг!  Ты
такой же враг природы, как и бог! Я не верю в тебя, ты  бред,  я  сошел  с
ума, рехнулся от страха и буйствую, пока меня тащат к столбу!..
     Лючилио бесновался, плакал, бился головой о стену. Все, ради чего  он
жил, рухнуло в один момент. Выстраданного годами права сказать: "Бога нет"
- больше не существовало. Тот, кто пришел  и  выкрал  его  из  заключения,
доказал это самим фактом своего  бытия.  Неизвестно,  чем  бы  закончилась
истерика, но  неожиданно  Лючилио  испытал  сильный  удар,  потрясший  все
чувства, и в то же мгновение тело отказалось служить ему.  Остался  только
Голос, всепроникающий, властный, которого нельзя было не слушать.
     - Стыдись, человек! Ты разумен - и вдруг такая потеря самоконтроля.
     Лючилио хотел ответить -  язык  не  повиновался.  Но,  видимо,  Голос
понимал самые невысказанные мысли,  потому  что  слова  резко  изменились,
словно кто-то другой продолжил беседу:
     - Когда доблестные конкистадоры славного Кортеса напали на инков, что
подумали инки, увидев действие аркебуз и мушкетов?
     - Что боги сошли на землю и поражают их громом,  -  вспомнил  Лючилио
фразу из своей книги.
     - Так почему же ты уподобляешься босоногим дикарям? - спросил  Голос,
и у Лючилио отлегло от сердца. Он понял, что произошло с ним.
     Но даже потом, когда  общение  с  Голосо