я и не знали, что это такое, и какие опасности встретят
их возле дрожащего полога. Одна опасность, впрочем, уже была известна.
     Воины выстроились полукругом, в левой руке каждый держал  незажженный
факел.
     - Пора, - сказал Гоэн. - Мы разные и из разных краев, но у  нас  одна
родина - великий Тургор. Сегодня пришел час защищать его. Да  поможет  нам
Светлая Богиня. Мы идем! - крикнул он и первым двинулся вперед.
     Затрещали факелы, цепь воинов пришла в движение. Преграда  оставалась
безмолвной.
     Виктан шагал в общем строю. Справа от него держался Зеннах,  слева  -
молчаливый Безымянный  рыцарь.  Вблизи  завеса  оказалась  стеной  густого
тумана. Туман пригасил и без того тусклый свет, вокруг головы  закружились
черные нити. Виктан отмахнулся факелом, кровососы  послушно  обращались  в
пепел, но на смену им  налетали  новые.  Отовсюду,  пластаясь  по  камням,
начали  сбегаться  полупрозрачные,  почти  неразличимые   твари.   Длинные
конечности  скребли  клешнями  по  стальным  поножам,  безуспешно  пытаясь
добраться до живого. Несколько тварей Виктан рассек мечом, потом, опасаясь
испортить клинок о камни, принялся прокладывать себе путь, топча ползающую
мерзость ногами. Он  не  видел  достойного  противника,  но  понимал,  что
происходит неладное: непроницаемый туман разъединил рыцарей, и  каждый  из
них сражался теперь в одиночку.
     - Тургор!.. - выкрикнул Виктан рыцарский клич.
     В  ответ  донесся  режущий  слух  свист,  и  Виктан  увидел  Зеннаха.
Свистящий рыцарь шел, не замедляя шага, одной рукой  держа  факел,  другой
бешено   вращая   семихвостую   плетку.   Оторванные   суставчатые   ноги,
раздробленные клешни, комья слизи разлетались во все стороны.
     - Держись ближе! - крикнул Виктан. - Они разводят нас!
     - Кто? - удивился степняк, продолжая описывать плетью круги. - Мне не
с кем воевать, это джигитовка, а не бой!
     - Не  знаю,  кто,  но  они  хотят,  чтобы  мы  потеряли  друг  друга!
Берегись!..
     Из груды членистоногих вдруг  вылетели  длинные  упругие  жгуты.  Они
разворачивались в воздухе,  готовые  спеленать  каждого,  до  кого  сумеют
дотянуться. Виктан встретил щупальца  ударами  меча,  обрубки,  извиваясь,
падали на землю, лишь одно сумело захлестнуть ногу и дернуть. Виктан упал,
тут же его со всех сторон облепила  черная  пряжа.  Обрубив  жгут,  Виктан
перекатился в сторону и сумел встать. Там,  где  только  что  был  Зеннах,
колыхался черный сугроб. Свистящий рыцарь  не  успел  выхватить  саблю,  а
плеть оказалась бессильна против живых веревок. Факелы погасли, но все  же
Виктан на ощупь отыскал скрученного Зеннаха и  перерезал  скользкие  путы.
Зеннах  вскочил,  не  обращая  внимания  на  присосавшийся  к  коже   пух,
засвистел, зовя на помощь. И хотя окружающий воздух  убивал  всякий  звук,
призыв был услышан. Слепой Бестолайн появился  из  тумана.  Секира  в  его
руках гудела, скашивая тянущиеся  челюсти  и  летящие  навстречу  веревки,
факел, укрепленный на шлеме, разбрасывал искры.
     Вновь вспыхнуло в руках  пламя,  и  трое  бойцов  пошли,  разбрасывая
суетящихся тварей, пошли наугад, потому что уже давно потеряли направление
и не знали, куда идут. Но, должно быть, удача не покинула их,  потому  что
туман резко поредел, и  они  оказались  на  открытом  пространстве  по  ту
сторону завесы.
     Каменистый склон полого поднимался перед ними, и на каждом валуне, на
всякой свободной пяди земли согнувшись стояли уродливые фигуры. Лес  копий
вздымался над костяными шлемами, ни один наконечник не дрожал,  ни  единая
фигура не двигалась, и ни звука не долетало от шеренги противника.
     - Тю-ю!.. - протянул Зеннах. - Вот уж кого не ожидал увидеть! Стреги!
Признаться, я не думал, что кому-то из них удалось уйти из Нагейи живым.
     Виктан промолчал,  хотя  и  он  многое  мог  бы  рассказать  об  этих
существах, умеющих лишь убивать  всех,  до  кого  дотянутся  их  копья.  У
стрегов не было жен и  детей.  Стреги  нигде  не  жили,  хотя  встречались
повсюду. Кажется, их полчища просто возникали там,  где  в  них  нуждалась
злая  воля.  Недаром  говорится:  где  беда,  там  и   стрег.   Бестолайну
приходилось сражаться с костоголовыми даже в нижних пещерах. И все же, это
был знакомый враг, не пугающий героев.
     Виктан поднял забрало и затрубил в  рог,  созывая  товарищей.  Зеннах
вторил ему адским свистом. На призыв из тумана появилась еще одна  группа:
братья-соперники Хум и Турон, Безымянный  рыцарь  и  Алый  рыцарь  Лесс  в
плаще, побуревшем от крови. Последним появился прорвавшийся в одиночку Шш.
Рыцарь Леса бежал, размахивая чудовищной  дубиной,  завывая  по-звериному,
словно  не  принимал  он  никогда  смешных  человеческих  правил.  Обрывки
разорванных жгутов волочились за ним. Остальные воины остались в гибельной
мгле, либо не сумели прорваться и были отброшены к старому лагерю.
     Оказавшись на открытом месте, Шш не остановился, не замедлил бега, а,
вращая  дубиной,  ринулся  в  сторону  стрегов.  Стреги  -  неутомимые   и
бессмысленные древорубы были  особо  ненавистны  лесному  духу.  По  рядам
прошло движение, над головами взметнулись луки, и тысячи стрел  прочертили
воздух. Они впивались в дубовый панцирь, Шш во мгновение ока стал похож на
невообразимо огромного ежа, но бега не остановил и с  хрустом  врезался  в
отшатнувшуюся толпу.
     -  Вперед!  -  скомандовал  Виктан  товарищам  и  побежал  следом  за
разбушевавшимся лесным витязем.
     Их встретили стрелы и нацеленные  копья,  но  небольшой  отряд  сумел
врубиться во вражеские ряды. Стреги с визгом наскакивали со  всех  сторон,
кольчужные рубахи и круглые щиты плохо защищали их,  но  все  же  их  было
слишком много, а всякому известно, что когда стреги собираются в  орду,  у
них исчезает страх смерти и последние остатки разума. К тому же, отступать
стрегам было некуда - за их спинами поднималась мрачная стена  -  высокая,
гладкая, лишенная ворот и без единой бойницы.
     Шш уже пробился к стене и, не  обращая  внимания  на  тычки  ножей  и
копий, мощно обрушивал дубину на гудящую от ударов стену. Виктан вел отряд
ему на помощь. Очистить площадку от стрегов, затем Шш и Бестолайн  пробьют
стену, а за ней должна быть скала и чаша на скале... Там  они  встанут  и,
если надо, то умрут, но никому не позволят приблизиться до тех  пор,  пока
мед не растечется по земле.
     -  Тургор!  -  выкрикнул  Виктан,  но  вдруг  остановился.  Его  руки
опустились, лицо застыло. Раскатистый  треск  заполнил  вселенную,  он  не
давал сопротивляться, однозначно и  безжалостно  ведя  за  собой.  Впервые
время превращений подошло так резко  и  некстати,  Виктан  даже  не  знал,
исчезнет ли он, чтобы проявиться где-то  в  другом  краю,  или,  что  тоже
случалось, останется здесь: безвольный, не способный ни к чему. Он пытался
бороться, перед глазами  еще  качались  фигуры  врагов,  тело  чувствовало
резкий толчок не пробившей панцирь стрелы, но то новое, что  пришло  вслед
за звоном, уже не отпускало. Исчез меч, растаяли доспехи, холодом  обожгло
босые  ступни,  и  лишь  затем  он  осознал  себя  в   ванной,   с   тупым
неудовольствием   разглядывающим   в   зеркале    собственное    заспанное
изображение.
     "Виктор Андреевич", - всплыло в памяти имя. - Виктан! - застонал он и
на секунду вернулся обратно, к  себе  стоящему,  услышал  призывный  клич:
"Светлая богиня!" - и поднял было меч, но колоколом ударил стук в дверь, а
голос жены: "Виктор, завтрак стынет!" - смял жизнь, оставив  его  один  на
один с буднями.
     Виктор Андреевич выдавил на помазок сантиметровую  колбаску  крема  и
начал бриться.
     - Тургор, - бормотал он машинально. - Тургор.
     Но это больше не было название страны, а какой-то медицинский термин,
имеющий  отношение  к  бритью.  Не  было  тургора  у  Виктора  Андреевича,
изжеванное жизнью лицо с  набрякшими  веками  и  мятой  кожей  глядело  из
зеркала, и бритье не придавало ему свежести.
     Окончив туалет Виктор Андреевич вздохнул и,  внутренне  зажмурившись,
шагнул на кухню завтракать. Еда не лезла в горло, но отказаться он не смел
и  послушно  жевал  разжаренные  вчерашние  макароны.  Таисия  уже  успела
позавтракать и  собиралась  на  работу,  курсируя  между  стенным  шкафом,
зеркалом и продуктовыми сумками. Каждый  раз,  когда  жена  появлялась  на
кухне, Виктор Андреевич начинал жевать особенно старательно.
     Он сам не понимал, почему так ведет себя -  бояться  Таисии  не  было
причин, жили Малявины мирно, считаясь у  знакомых  образцовой  парой.  Но,
разумеется, Виктор Андреевич ни единым словом не  выдавал  сияющей  жизни,
которой жил в действительности, и тайна  угнетала,  заставляя  чувствовать
себя виноватым.
     Как обычно по утрам Виктору Андреевичу приходилось заново  вспоминать
свою биографию,  ибо  беспамятство,  которое  мог  позволить  себе  рыцарь
Виктан, не  дозволялось  Малявину  Виктору  Андреевичу.  Виктор  Андреевич
вспомнил, какой сегодня день недели, вспомнил, не  машинально  действующим
телом, а сознанием, что пора идти на работу, и вспомнил, где он  работает.
Выяснил, какой нынче год, и кто такая Таисия. Медленное пробуждение памяти
всегда  пугало  его,  казалось,  что  сейчас   появится   кто-то,   начнет
требовательно задавать вопросы, а потом заявит во всеуслышание: "Да он  не
знает даже, сколько ему лет!" - и  тогда...  дальше  Виктор  Андреевич  не
решался фантазировать, лишь повторял  про  себя,  готовясь  к  ежедневному
экзамену:
     "Пятьдесят  два  года.  Женат  тридцать  лет  -  скоро  будет.   Пора
готовиться к юбилею, подарки искать. Дочь замужем.  Сын  в  армии  служит,
сколько же ему лет?.. Девятнадцать..."
     -  Виктор,  на  работу  опоздаешь,  -  напомнила  Таисия,  и   Виктор
Андреевич, поспешно отодвинув тарелку, пошел одеваться.
     Утренний экзамен был еще не кончен,  но  впереди  предстояла  длинная
поездка в автобусе, когда можно успеть все. Обычно, по мере того,  как  он
вспоминал приметы и дела здешнего мира, роскошная правда Тургора уходила в
забвение, скрывалась, словно ее и не было. Свойство это  помогало  Виктору
Андреевичу не выдать себя, не совершать странных поступков и  не  говорить
неуместных слов. Но сейчас он никак не  мог  забыть  о  рыцаре  Солнечного
Луча, застывшем среди толпы безымянных убийц.
     Виктора Андреевича втащило в автобус, вдавило ребрами  в  поручень  у
окна, сжало со всех сторон безликой пассажирской массой.
     -  Мне  пятьдесят  два  года,  -  теребил  он  в  уме   бессмысленные
словосочетания. - Я еду на работу..."
     Автобус тряхнул, низкий потолок угрожающе приблизился к  лицу,  цепи,
стягивающие руки и туловище,  натянулись,  врезаясь  в  плоть,  но  Виктан
устоял, и взмыленным стрегам не удалось бросить его на колени.
     - Славная добыча, - услышал Виктан. - Здравствуй,  рыцарь  Солнечного
Луча. - Что-то ты не слишком весел. А ведь ты хотел встретиться  со  мной.
Что ж, я к твоим услугам. Давай, поговорим.
     - Значит, ты Фартор... - сказал Виктан.
     Сидящая фигура  подалась  вперед,  словно  рассматривая  пленника,  и
Виктан увидел, что у Фартора  нет  лица.  Серая,  нездорового  вида  кожа,
покрытая морщинами - одна складка покрупнее кривится там, где должен  быть
рот - и все: ни носа, ни ушей, ни  глаз.  Почему-то  Виктан  подумал,  что
именно таким и должен быть хозяин Блеклого Края.
     - Фартор, - сказал Виктан. - Ты должен отступить. Я знаю, в тебе  нет
ни жалости, ни сочувствия, ни какого-либо иного доброго чувства,  но  ведь
страх-то в тебе должен быть... Ты сумел пленить меня - случайность  и  моя
природа помогли тебе, но всех ты не победишь. Отступи.
     Дернулась морщина рта, монотонно зазвучал бесцветный голос:
     - Во мне нет страха, рыцарь. Страх - это слишком ярко. И ты не  прав:
я взял тебя не случайно, скоро ты убедишься в  этом.  К  тому  же,  ты  не
единственный пленник. Ваша атака отбита, а я не только не понес потерь, но
стал непобедим. Я могу уже не скрывать своих планов. К тому же, без  этого
разговора моя  победа  будет  неполной,  я  должен  рассказать  обо  всем,
рассказать именно тебе - поверженному  противнику,  чтобы  насмеяться  над
тобой. Вчерашний старик говорил,  что  в  Блеклом  Краю  никто  не  живет,
поскольку тут нет никаких качеств. Это не так. Я всегда жил здесь, и  одно
качество у меня было. Зависть! У каждого из вас есть что-то свое, то,  что
вы считаете самым лучшим; вам незачем завидовать друг другу,  поэтому  вся
зависть мира досталась мне. А это - великая мощь. Я бродил вокруг чаши, не
замеченный никем, завидуя каждому  из  вас,  но  не  смея  приблизиться  к
источнику, из которого вы так щедро черпали. Запах меда сводил меня c ума,
но я не имел ни сил, ни решимости  -  ничего  кроме  зависти.  Зависть  не
чувство, а мировоззрение. Говорят  -  она  бесплодна,  но  именно  из  нее
родился иссушающий пух. И когда черная вьюга закружила вокруг моей  головы
- я решился. А потом явились вы - гордые, самоуверенные и...  беззащитные.
Я вдоволь попил  вчера  вашей  крови,  вы  напитали  меня  своей  силой  и
уверенностью. Сразу  явились  неприступные  стены  и  непобедимое  войско.
Против вас сражается то худшее, что есть в вас самих.  А  оно  непобедимо.
Видишь, я ничего не скрываю от тебя, потому что мне  приятно  видеть  твое
отчаяние.
     - Ты лжешь, - сказал Виктан. - Ты не сумел отбросить нас от  стен.  Я
слышу, что бой продолжается.
     Фартор замер, словно  прислушиваясь  к  доносящимся  издалека  глухим
ударам, а потом, пренебрежительно отмахнувшись, произнес:
     - Не стоит обращать внимание на бессмысленный шум. Этот лесной  пень,
который вы привели с собой, и впрямь неукротим и почти неуязвим. Его можно
лишь строгать как полено, я так и поступлю, хотя подойти к  нему  с  ножом
трудно. Но один он ничего не сможет сделать. Никто из вас ничего не сможет
сделать. Кого не взять силой - будет взят  измором  или  хитростью.  Я  не
сумел добыть крови подземного слепца, панцирь его прирос к коже,  тогда  я
воспользовался умением, похищенным у рыцаря  Грозы,  так  что  ваш  слепец
вдобавок оглох и сейчас безобидно крошит камни вдалеке от битвы. К каждому
рыцарю я подобрал ключик, для этого у меня было много времени.  Теперь  ты
понял, что проиграл? Молчишь? Ты правильно сделал, что замолк...
     Виктан вздрогнул и поднял  голову.  Перед  ним  сидел  Гоэн.  Вернее,
сидящий был похож на Гоэна словно брат-близнец, лишь пустой взгляд выдавал
подделку.
     - Прекрати, - сказал Виктан, - меня не обманешь.
     - Теперь, разумеется, не обману. А если бы я сразу показался  тебе  в
таком виде, то сумел бы посеять в твоей душе смятение. Но  мне  захотелось
говорить с тобой от своего имени, и я могу, наконец, позволить себе это. А
хочешь, - Фартор усмехнулся, и страшно было видеть на знакомом лице рыцаря
Опавшего Листа чужую и мертвую усмешку, - хочешь я  покажу  тебе  Виктана?
Такого, каков он на самом деле? Хотя тебе это не интересно, ты, пожалуй, и
не узнаешь себя. Тебя волнует иное: зачем я начал борьбу, и что  собираюсь
делать дальше. Что же, я отвечу и на эти вопросы. Я хочу забрать себе мед.
Весь до последней капли. Пусть он зреет, а потом я не дам ему пролиться. Я
буду есть мед, макать в него свой хлеб, а вы будете завидовать мне, как  я
когда-то завидовал вам.
     - Об этом я догадывался и без тебя, - ответил Виктан. - Что еще может
изобрести бессильная зависть? Тебе лишь кажется, что ты стал силен и сумел
пленить меня... - Виктан напряг мышцы, пробуя на прочность опутывающие его
цепи.
     - Не трудись! - Фартор поднял руку. -  Эти  оковы  нужны  лишь  моему
самолюбию, их несложно порвать. Ты связан иначе, хотя и не  догадываешься,
как. Дело в том,  что  мне  известна  твоя  тайна.  -  Фартор  поднялся  и
прокричал  в  лицо  Виктану:  -  Ты  побежден,  потому  что  проехал  свою
остановку!
     Виктан  рванулся,  но  двери  автобуса  уже  захлопнулись,  и  Виктор
Андреевич увидел, как мимо проплывает проходная завода, табло  над  входом
показывает без семи минут восемь, и, значит, уже нет  никакой  возможности
успеть на работу без опоздания. Виктор Андреевич в отчаянии  привалился  к
дверям. Опустевший автобус, дребезжа, набирал ход.
     Разумеется, в проходной Виктора Андреевича записали,  а  в  отдел  он
опоздал на целых двенадцать минут. Еще год назад на такую  задержку  никто
не обратил бы внимания, кроме, может быть, Антонины Мадарась  -  злыдни  и
доносчицы, но теперь, когда управленцы ожидали сильного сокращения штатов,
Виктора  Андреевича  встретило  недоброжелательное  молчание  и  изучающие
взгляды.  Виктор  Андреевич  промямлил  что-то  напоминающее  одновременно
приветствие и попытку оправдания, уселся  за  стол  и  придвинул  папку  с
бумагами.  Предстояло  выяснить,  что  там   внутри,   вспомнить,   какими
неприятностями  чреват  грядущий  день.  Ничего  срочного  в   папках   не
оказалось: какие-то заявки, отчет за прошлый квартал, докладные записки  о
перерасходе электроэнергии - весь тот бумажный хлам, что  скапливается  на
столе, создавая видимость работы.
     Виктор Андреевич обзвонил цеха, сообщил,  что  режим  работы  сегодня
"два-тире-два". В ответ ему продиктовали расход электричества  за  прошлую
смену. Цифры эти предстояло просуммировать  и  о  результатах  сообщить  в
Горэнерго. Ежедневная будничная деятельность,  не  требующая  ни  малейших
усилий. Виктор Андреевич выписал цифры в колонку, вздохнув, поднял голову.
Светочка Соловкова, сидящая за столом напротив, была погружена в  расчеты,
наманикюренные  пальчики  летали  над   клавишами   калькулятора.   Виктор
Андреевич вздохнул еще раз.
     Лишенные тургора щеки Виктора Андреевича всегда были гладко  выбриты,
так что он и сам не мог бы сказать,  была  бы  у  него  седина  в  бороде,
вздумай он эту бороду отпустить. А вот бес в ребро впился прочно, и  звали
его Светочка Соловкова. Была она на два  года  младше  собственной  дочери
Виктора Андреевича, у мужчин пользовалась успехом, так что никаких  надежд
у Виктора  Андреевича  не  оставалось,  тем  более,  что  Малявин  даже  в
молодости был смел с женщинами лишь в мечтах. И все же, он ничего не мог с
собой поделать  -  запоздалая  влюбленность  была  неистребима.  Во  время
заводских междусобойчиков  Виктор  Андреевич  демонстративно  ухаживал  за
Светочкой,  изображая  "доброго  дедушку",  которому,  учитывая   возраст,
позволена безобидная фамильярность. А сам жестоко клял себя и за  неудачно
выбранную маску, и за нерешительность, и даже  за  возраст,  который  и  в
самом деле со счетов было не  сбросить.  О  Таисии  в  эти  минуты  Виктор
Андреевич не думал, Таисия ждала дома, а здесь была совсем  другая  жизнь,
такая же непохожая на домашнюю, как и царственные равнины Тургора.
     Виктор   Андреевич   машинально   пересчитывал   общее    потребление
электроэнергии, но мысли его были  далеко.  В  середине  дня  ему  уже  не
требовалось вспоминать обыденные вещи, уплывал в тень и  Тургор,  так  что
можно было помечтать о чем-нибудь несбыточном. Например, о рацпредложении,
которое он сделает, и  которое  радикально  изменит...  неважно,  что  оно
изменит, но в результате увеличится объем продукции, снизится  потребление
материалов и энергоносителей, экология тоже не будет  забыта...  Суммарный
экономический эффект составит, скажем, двести миллионов в год, и,  значит,
сумма  вознаграждения...  большая,  посчитаю  потом.   С   Мадарась   удар
приключится, когда он пригласит весь отдел в ресторан. Ее  -  тоже,  пусть
позлобствует, но  главное,  конечно,  Светочку.  Вечером  он,  как  старый
приятель, пойдет провожать Свету, а возле дома само собой  получится,  что
они вместе поднимутся к ней, и там... Сладкий озноб прошел вдоль спины.  -
Светик, Светик, светлая моя...  -  Виктор  Андреевич  зажмурился,  прикрыл
ладонью глаза. Так проще и  правдоподобнее  представлять  то,  что  теперь
будет соединять его со Све