е
глаза болят. А с остальным вроде пообтерпелись. Вот  свежему  человеку  на
станции тяжело. Что-то в последнее время стало неладно  с  герметичностью,
снаружи подсасывает аммиак. Остается радоваться, что не синильную кислоту.
Хотя герметичность уже не имеет значения, станция доживает последние дни -
"Факел" включен.
     Дежурный по  участку,  Хольт  Нильсен,  увидев  Паоло,  устало  потер
ладонями физиономию и произнес:
     - Мне это не нравится. Напряжение растет слишком быстро и скачками. Я
задействовал два процента лимитной энергии.
     - Могло быть хуже.
     - Но должно быть лучше, - Нильсен поднялся, уступая место Паоло.  Тот
придавил пальцем клавишу микрофона и сказал:
     - Паоло Бенини принял дежурство по участку Червлено Плато.
     - Понял, - донесся из селектора голос Бахтера.
     - Видишь, сам в Центре, - сказал Нильсен. - По-моему, он там и  спит.
Ох, не нравится мне это.
     - Ничего... - рассеянно протянул Паоло, проверяя показания приборов.
     - Обрати внимание на восточный сектор, -  подсказал  Нильсен,  -  там
скоро порода плавиться начнет.
     -  В  восточном  секторе  -  не  страшно.  Пробьем  вулкан  и  снимем
напряжение.
     - Не увлекайся.
     - Знаю.
     - Тогда я пошел. Спокойной вахты.
     Спокойной   вахты   не   получилось.   "Факел",   действовавший    на
противоположной  стороне  планеты,  был  слишком  мощной   штукой,   чтобы
позволить спокойную вахту кому бы то ни было. Паоло  пытался  представить,
что происходит возле "Факела", и  не  мог.  На  экранах  он  видел  только
чудовищную кашу, а на снимках с орбиты -  бесформенное  пятно,  постепенно
расплывающееся, словно клякса на фильтровальной бумаге.
     Там из десятков кратеров небывало  огромного  искусственного  вулкана
бьет ураганный поток кислорода, который  тут  же  холодным  каталитическим
способом соединяется с аммиаком атмосферы. Образуются азот и вода.  Мутное
пятно, видимое с орбиты, - первые тучи  на  Терре.  Скоро  из  них  пойдет
дождь, соседняя равнина станет  дном  моря,  и  когда-нибудь  на  Червлено
Плато, где находится его станция, будут построены морские курорты. А  пока
надо сохранить в спокойном состоянии недра планеты. Каждый лишний  градус,
на который нагреется океан, на  несколько  лет  отдалит  заселение  Терры.
Поэтому в Центре были недовольны, когда Паоло сообщил,  что  ему  пришлось
пробивать вулкан. Червлено Плато - один  из  спокойных  участков,  вулканы
здесь не запланированы вовсе. Зато, сдавая через  шесть  часов  дежурство,
Паоло с  гордостью  доложил,  что  задействовано  всего  два  с  четвертью
процента лимитной мощности.
     Сдав дежурство, Паоло облачился в  скафандр  и  вышел  со  станции  в
густо-лиловые вечные сумерки Терры. Дул довольно сильный ветер, но это был
еще местный ветер. За двое суток воздух от "Факела" сюда не  доберется.  И
все-таки словно чуть-прозрачнее стал лиловый аммиачный воздух.


     За стенами станции бушевал  ураган.  Истерзанные  полосы  бурых  туч,
словно сошедших с японской гравюры, проносились по небу,  в  них  чудилась
сила и необычность.
     Кончилась третья неделя работы "Факела". Индикаторы  показывали  семь
десятых процента азота и следы кислорода. В основном  атмосфера  еще  была
аммиачной, но повсюду кипела и бурлила, растревоженная вторжением людей.
     Паоло собирался в гости. Червлено Плато только что вызвали со станции
Глубокий Хребет и пригласили к себе  всех  свободных.  Свободным  оказался
один Паоло. Нильсен спал, и будить его было делом  безнадежным,  а  братья
Гварамадзе лететь не могли: один дежурил,  другой  заступал  на  дежурство
через час.
     Паоло жил на будущем побережье среди не построенных пока  санаториев,
а станция Глубокий Хребет располагалась на дне будущего  моря  у  подножия
будущего архипелага. Сейчас архипелаг представлял  собой  горную  цепь.  У
Терры все было в будущем.  Оказавшись  на  станции,  Паоло  потянул  носом
воздух и сказал встречавшему его Семену Данько:
     - Странно у вас пахнет. Как  в  скафандре...  -  потом,  догадавшись,
хлопнул себя по лбу и воскликнул: - Голова! У вас же ничем не пахнет, а  я
привык к аммиаку!
     - Смотри, доиграетесь, - предупредил Данько. - Начнутся катаклизмы, а
у вас герметичности нет.
     - Не начнутся, - уверенно пообещал Паоло, - а в случае чего мы в Диск
перейдем.
     - Как знаете. Я бы рисковать не стал. А теперь - о  деле.  Натягивай,
друже, скафандр - и пошли. Патрик ждет.
     Глубокий Хребет поднимался в небо почти  отвесной  стеной,  и  у  его
подножия, где прилепилась станция, было относительно тихо.  Одни  косматые
обрывки облаков, разбивавшиеся о вершины, давали представление о том,  что
делается наверху.
     - Заметь, Паолино, - сказал Данько,  -  здесь  будет  одна  из  самых
глубоких впадин океана, а названия ей до сих пор не придумали.
     - Сначала сделайте океан, - отозвался Паоло.
     - За нами дело не станет, - ответил Данько и изо всех сил крикнул:  -
Патрик, куда ты запропастился?!
     У Паоло зазвенело в ушах от вопля, услужливо  переданного  мембранами
прямо в уши, поэтому голос Патрика Хемстона показался очень тихим:
     - Не надо шуметь, Семен, мы не в степи.
     - В степи нельзя шуметь, - смягчившись, проговорил Данько. - В  степи
слушать надо.
     Прежде Данько работал на восстановлении  заповедников.  Степные  зоны
пострадали особенно сильно, приходилось тратить массу  труда,  чтобы  хоть
частично восстановить разрушенную эрозией почву. А когда  открылся  проект
"Терра", Данько улетел сюда, чтобы не восстанавливать, а заново  создавать
почву. Но пока до этого было далеко, и почвовед Данько работал  геохимиком
и скучал по степям.
     Они спустились еще ниже и увидели  Хемстона,  расхаживающего  по  дну
небольшой котловины.
     - Ну как? - торжественным шепотом спросил Данько.
     Сначала Паоло не мог сообразить, что хочет показать Семен,  но  потом
разглядел тонкую пленку над камнями. Дно котловины покрывала вода. Хемстон
бродил по луже, мелкая рябь расходилась от его ног.
     - Вода! - выдохнул Паоло.
     - Океан, - негромко произнес Данько. - Начало  нашего  океана.  Вчера
выпал дождь, и, видишь, не высохло, держится  уже  сутки.  Вот  он  какой,
океан Терры!
     - Максимальная глубина - сорок восемь миллиметров, - сказал Хемстон.


     - Не могу дать  ничего,  обходитесь  своими  силами...  -  Бахтер  на
секунду замолк и словно нехотя выдавил: - Вероятно, скоро  заберем  у  вас
всю энергию. На всякий случай рассчитайте режим снятия полей.
     Последний месяц все шло совершенно не так, как предполагали. Процессы
в недрах планеты принимали угрожающие размеры. Это чувствовалось  даже  на
Червлено Плато. Землетрясения происходили почти ежедневно, на  плато  было
пробито уже не один, а четыре вулкана.  Со  всеми  бедами  можно  было  бы
справиться, но у Паоло трижды урезали энергию, а теперь  грозились  лишить
ее вовсе.
     Управление участком давно было перенесено в Диск, четверо  сгрудились
в тесной кабине и слышали все. Объяснять было не надо.
     Расчет эвакуации занял два часа. Получалось, что Червлено Плато можно
сохранить, пожертвовав частью береговой  линии.  Там,  где  полгода  назад
располагалась станция, бушевал океан. Водопады непрерывного дождя ухудшали
видимость, но все же можно было рассмотреть, как десятиметровые волны бьют
в изъеденные ажурные скалы.  Горные  породы,  образовавшиеся  в  аммиачной
атмосфере, непривычные к действию воды, разрушались необычайно быстро.  То
и дело какая-нибудь из скал наклонялась и, взметнув фонтан  воды  и  пены,
исчезала среди волн.
     Паоло вызвал Глубокий Хребет. Станция давно была под пятикилометровым
слоем воды, так что положение у соседей  складывалось  еще  хуже,  чем  на
плато: давление воды  прессовало  породу,  выдавливало  соседние  материки
вверх, и, если бы не люди, события давно приняли бы  характер  катастрофы.
Но теперь она все-таки надвигалась, и  надо  было,  чтобы  ее  последствий
оказалось как можно меньше.
     - Ребята, - сказал Паоло в микрофон, -  у  нас  отнимают  все.  Часть
берега спустим вам в котловину. Будьте осторожны.
     - Понял, - донесся голос Лайзе Иттурна.
     - И еще. Платформа должна уцелеть,  но  надо  подстраховать  западный
склон. Энергии у вас хватит? Нужно совсем немного, две сотых лимитной.
     Слышно было, как Иттурн спрашивал по внутренней связи. Донесся  голос
Хемстона, резко и зло ответившего что-то.
     - Хватит, - отчетливо произнес Иттурн.
     - Спасибо, ребятки! - крикнул Паоло.
     Защитные  поля  снимались  неравномерно,  вся  высвобождающаяся  мощь
глубин ринулась в одном направлении. Полоса берега шириной  в  двадцать  и
длиной почти в пятьдесят километров откололась от  материка  и  сползла  в
океан.  Навстречу  взметнувшимся  двухсотметровым  волнам  полыхнул  огнем
страшный вулкан, почти не уступающий  по  размерам  "Факелу".  Взрыв  смел
окрестные  вершины.  Единственным  предметом,  оставшимся  в  покое,   был
медленно поднимающийся Диск. Экипаж станции Червлено  Плато  смотрел,  как
гибнет проект "Терра". Материк, правда,  уцелеет,  во  всяком  случае,  их
плато. Но атмосфера перенасытится углекислым газом, океан нагреется  почти
до кипения, плюс вулканы, землетрясения, цунами. Жить здесь будет нельзя.
     Море бурлило от подводных извержений, береговой шельф сползал.
     - Засыплем мы соседей, - сказал Дан Гварамадзе.
     - Ничего, - ответил Нильсен и,  помолчав,  добавил:  -  Пробьются  на
Диске.


     С  самого  начала  работ  Центр  перенесли  в  орбитальный   городок.
Координатор был в курсе, но все же Паоло пошел докладывать Вахтеру.
     В кабинете  Бахтера  не  было  ничего,  кроме  вывода  информатора  и
нескольких переговорных  устройств.  С  помощью  индивидуального  браслета
можно говорить только с одним человеком, поэтому на  Терре  ими  почти  не
пользовались. Паоло, протиснувшись вдоль спин толпящихся в кабинете людей,
подошел к Бахтеру и доложил, как прошло снятие силовых полей.
     - Спасибо, - треснувшим голосом сказал Бахтер. Он  сидел  согнувшись,
глядя себе в колени,  и  сжимал  в  руках  небольшой,  слегка  похожий  на
допотопный  пистолет  сварочный  аппарат.  Паоло  удивленно  взглянул   на
инструмент, потом на информатор и передатчики. Сваривать в  кабинете  было
решительно нечего. Но потом заметил, что прямо на стальной стене  столбцом
выжжены больше десятка имен и фамилий. Некоторые были знакомы Паоло.
     - Диск глубинщикам передали? - спросил Бахтер.
     - Да, - Паоло отвечал механически, он разглядывал  список  и  не  мог
понять, зачем Бахтеру понадобилось выжигать имена своих сотрудников.
     - Раскачали ядро... - виновато произнес Бахтер. - Теперь  бы  планету
сохранить. Все отдали глубинщикам.
     - Кого еще нет? - спросил он вдруг.
     - Команды Глубокого Хребта, - ответили из-за спины Паоло.
     - Они скоро будут, -  сказал  Паоло.  -  Только  немного  задержатся.
Иттурн обещал подстраховать западный склон шельфа.
     - Чем? - Бахтер поднял голову. - У  них  забрали  все  до  последнего
эрга.
     - Там же совсем немного надо, - пробормотал Паоло.  -  Они  говорили,
что у них есть.
     - Защитное поле Диска, - сказал тот же голос. - Его  хватит.  А  сами
тем временем отсидятся на станции. Пять километров воды, стены выдержат.
     Паоло вздрогнул, вспомнив прибрежную равнину, проваливающуюся прямо в
котловину у подножия Глубокого Хребта.
     Бахтер положил сварочный аппарат, потянулся было к передатчику, потом
поднял к лицу руку с браслетом и набрал  номер.  За  ним  второй,  третий,
четвертый. Никто не отвечал. Вахтер взял сварщик, включил на  самую  малую
мощность и начал писать на стальном листе:

                               Лайзе Иттурн
                               Семен Данько...



                            5. ГРУСТНАЯ СКАЗКА

     - Первая стадия полета прошла без отклонений,  но  в  начале  второго
цикла начались биения в плазмопреобразователе, разгон пришлось прервать  и
переходить клонением в полтора парсека.
     Вольт замолчал и поднял глаза от блестящей поверхности стола на  лица
людей. Все сидели, он стоял.
     "Точно суд, - подумал Вольт. - Сейчас начнут перекрестный допрос".
     Он кашлянул, чтобы оправдать ненужную паузу, и продолжал:
     - Остановка сделана в системе типа "Солнце" - желтая  звезда  и  пять
планет. Две малых на дальних орбитах,  два  газовых  гиганта,  одна  очень
близко к звезде - полностью выжжена. В зоне жизни - пояс астероидов.
     - Так! - выдохнул председатель комиссии.
     -   Посадку   произвел   на    внутренней    планете.    На    ремонт
плазмопреобразователя ушло двое суток. Общие потери  времени  -  пятьдесят
три часа.
     - Пояс астероидов обследовали?  -  спросил  Юхнов,  самый  старый  из
членов комиссии.
     - Две серии зондов.
     - И что?
     - Ничего, - ответил Вольт, зная, что именно  такого  краткого  ответа
ждет от него Юхнов.
     - Что же, - сказал председатель, - действовали вы  правильно,  а  вот
контрольной бригаде надо дать нагоняй. Можете идти.
     Вольт вышел. Его тут же догнал Юхнов и, просительно  глядя  в  глаза,
проговорил:
     - Как же так? Совсем ничего?
     - Это была очень молодая планета, - ответил Вольт. - Там  еще  ничего
не могло появиться.
     - Ах, как жаль! - пробормотал Юхнов.
     - Я пришлю вам копию отчета, - сказал Вольт.
     Юхнов был одним из немногих энтузиастов,  которые  еще  не  отчаялись
найти в космосе жизнь. Шестьдесят лет он боролся за идею сплошного  поиска
автоматическими  беспилотными   кораблями,   стал   одним   из   виднейших
специалистов и заслуженных деятелей,  но  идею  свою  в  жизнь  так  и  не
воплотил и лишь изредка мог занести в картотеку данные о  звезде,  лежащей
вне перспективной исследуемой зоны.
     - А на первой планете? - спросил он.
     - Жарко, - сказал Вольт. - Все сгорело, даже камни. Много  сульфидов,
кристаллы блестят сильно...
     - Ах, как жаль! - повторил Юхнов.
     Он отошел, и Вольт направился к Лунапорту. Больше всего его удивляло,
что он сумел так легко и правдиво солгать.
     Гравитационный челнок тащился от Луны до Земли больше трех часов,  но
это был единственный механизм, которому  разрешалось  пересекать  озоновый
пояс. Вольт устроился в кресле, протянул руку к информатору и набрал  свой
индекс. Информатор, пожужжав, выкинул белый кубик письма.  Письмо  было  с
Геи от Пашки. Оно уже трое суток ждало Вольта на Земле.
     "Привет, извозчик! - говорил Пашка. - Значит, все-таки ушел от нас на
дальние трассы? Слышал, ты теперь экспедиции  обслуживаешь.  Валяй,  авось
что-нибудь найдут. Это нам сейчас нужнее, чем всегда"...
     Исследование второй планеты Вольт начал далеко  за  орбитами  газовых
гигантов. Даже теперь, неделю спустя, он, вспоминая тот миг, чувствовал  в
груди тревожный и торжественный холодок. А тогда он просто стоял и  держал
ленту спектрографа так, будто она могла разбиться и вместе с  ней  погибло
бы чудо. Он растерянно думал, что  должен  кричать  "Ура!"  и  прыгать  от
радости, а он никак не может вдохнуть воздух.
     Потом планета, которую он уже  назвал  Ласточкой,  раскинулась  перед
ним, огромная, живая, голубая и зеленая, а  он  летел,  рассекая  целебный
воздух, и выбирал место для посадки где-нибудь на песчаном  берегу,  чтобы
не помять травы...
     - Нет, Анюта, ты просто не хочешь понять,  -  громко  говорила  своей
соседке  пожилая  женщина,  сидевшая  впереди   Вольта.   Вольт   пощелкал
выключателем  звуковой  защиты,  но  она,  очевидно,  испортилась,   Вольт
продолжал все слышать.
     - Я не против охраны природы, - говорила женщина, -  но  пойми,  дети
должны бегать по траве, рвать цветы, ловить бабочек!
     - Но ведь если все начнут их  ловить...  -  робко  возражала  женщина
помоложе.
     - Пусть! - перебила первая. - Так же нельзя! Об этой  охране  твердят
на каждому углу. Ребенок еще не умеет ходить, но знает, что травку топтать
нельзя. Мало того, ему уже известно, что  на  Земле  девяносто  миллиардов
людей и только девять снежных барсов. Дети моей группы до  десяти  считать
не умеют, но эти  цифры  назовут,  даже  если  их  разбудить  среди  ночи.
Анюточка, это ненормально!  Мы  заботимся  о  барсах,  зебрах,  кенгуру  и
забываем о своих детях! Дети должны  ограничивать  взрослых,  я  сама  уже
пятьдесят лет как не сорвала ни одной травинки, но дети!  Отнимать  у  них
детство - преступление! Смотри, тебе двадцать лет. Знаешь ли ты, что такое
роса  на  босых  ногах,  букет  полевых  ромашек,  венок  из  одуванчиков?
Приходилось тебе нюхать лесной ландыш, чувствовать, как  ползет  вверх  по
пальцу божья коровка?
     - Божьих коровок я видела, - тихонько сказала девушка, -  они  иногда
залетали к нам...
     - Иногда! - с горечью повторила пожилая. - Вот  они,  твои  зоны  для
прогулок детей. Там все вытоптано. Нет, пусть они делают что угодно, пусть
меня отстраняют от работы не на месяц, а навсегда, но я снова повезу своих
детей в заповедник! Давно пора решить, что для чего существует: тигры  для
людей или люди для тигров?!
     -  Ада  Робертовна!  -  плачущим  голосом  воскликнула   девушка.   -
Успокойтесь вы, ясно же,  что  все  для  людей,  но  ведь  надо  потерпеть
немножко! Два проекта, "Гея" и "Терра", что-то да получится,  уже  полегче
будет, а потом их  станет  много.  Все  будут  рвать  цветы,  надо  только
подождать.
     - Подождать? Сколько? Один проект уже  не  оправдался,  неделю  назад
передавали, новости слушать надо, второй тоже скоро в тартарары полетит. А
если и нет, то сколько ждать? Сотню лет! Дети за это время состарятся.
     Вольт  старался  не  слушать  этот  слишком  близко  касающийся   его
разговор. Он снова активизировал письмо и натянул наушники.
     "Ты, верно, уже знаешь, -  звучал  в  наушниках  Пашкин  голос,  -  о
провале проекта "Терра". Очень гнусное ощущение, мы ведь заранее говорили,
что так получится, и теперь всем нам (сторонникам  "Геи")  кажется,  будто
окружающие думают, что мы злорадствуем. Обидно. И самое страшное, что нас,
возможно, ждет то же самое. Ты прикинь: не было на  планете  атмосферы,  и
вдруг - нате - лишний килограмм на каждый сантиметр  поверхности.  А  если
умножить на площадь планеты? Цифра  получается  космическая.  А  на  Терре
пытались тяжелую аммиачную атмосферу заменить на земную. Это еще  похлеще.
Что там теперь творится - представить страшно. Одни материки тонут, другие
выныривают, моря закипают, не планета, а сплошной вулкан. Соваться туда  с
техникой - только  сильнее  пожар  раскочегаривать.  А  ждать,  пока  само
остынет, - сотни тысяч лет. Даже при  мягком  вмешательстве  -  все  равно
тысячи лет. Бахтер рвет и мечет, тоже не человек, а  сплошной  вулкан.  Он
считает, что, несмотря на свистопляску, Терра уже пригодна для примитивных
форм жизни. Между нами говоря, он прав. Бахтер затребовал споры лишайников
и сине-зеленые водоросли, а ему не дают. То есть дают, но мало. Вот  он  и
бушует.
     У нас же свои трудности. В основном, с океаном. Давление  мы  создали
одну десятую атмосферы. Пока за счет  азота.  Теперь  роем  котлованы  под
будущие моря и загружаем в них куски льда  по  пять-шесть  миллионов  тонн
каждый. Лед возим с внешних планет, там  его  много.  Туда  же  отправляем
вынутую породу. Очень скучно и нудно. Гелиос греет  здорово,  но  давление
маленькое, так что лед не тает, а возгоняется. С этим  тоже  морока,  чуть
зазеваешься - получится атмосфера из водяного пара, и дела будут еще хуже,
чем на Терре. Но слегка парить все-таки не мешает, вода ионизируется, и мы
обогащаемся кислородом. А водород улетает, так что шлейф у нашей Геи дивно
красивый, ежели смотреть в ультрафиолете.
     Но все-таки дела прискорбны. Терра погибла, а ведь  Бахтер  собирался
открыть ее через двадцать лет. А над Геей уже пятьдесят лет работают и еще
провозятся годов  около