точкой, соединять прочно  и  всегда,  даже  если
сама Светочка ничего об этом не узнает. Когда вокруг  смыкается  тьма,  то
обостряются  остальные  чувства,  и  самый  тихий  шепот  слышен  ясно   и
разборчиво:
     -  ...светлая,  чистая,  прекрасная.  Когда  она   идет,   трава   не
приминается под ее ногами, и осенние листья не  слышат  шороха  ее  шагов.
Лицо ее сияет, и при взгляде на нее невозможно сохранить в  душе  недобрые
мысли. Едва она появляется - все ложное исчезает, и остается лишь  истина.
Значит, сейчас Светлая богиня на нашей стороне.
     - Не надо меня утешать, -  прервал  рассказчика  слабый  голос.  -  Я
слышал эти сказки еще младенцем и теперь не верю в них.
     - Это истина.
     - Почему, в таком случае, богиня не явилась  в  ту  минуту,  когда  в
битве решалась судьба Тургора? Почему мы в плену, а Фартор торжествует?
     -  Потому,  что  битва  не  кончена,  а  мед  созревает  лишь  в  миг
солнцестояния. В этом году солнцестояние совпадает с закатом, и до  заката
еще далеко.
     Виктан оторвал от лица руку, засветил на безымянном пальце  гелиофор.
Кольцо с камнем было невидимо для чужих глаз, стреги  не  смогли  похитить
его. Камень осветил вырубленную в скале келью и две  человеческие  фигуры:
одну лежащую ничком, другую сидящую возле нее.
     - Ты очнулся? - спросил Гоэн, повернувшись на свет.
     - Да, - ответил Виктан.
     Он подошел, склонился над лежащим Зентаром. Юноша не пошевелился.
     - Он умирает, - прошептал Гоэн.  -  Его  не  ранили,  он  умирает  от
несвободы. Видишь, - произнес он громко, - у нас  уже  есть  свет.  Фартор
прогадал, когда бросил нас в общую яму. Хотя,  признаюсь,  Виктан  был  не
лучшим соседом, пока сидел застыв как истукан.
     - Это не единственная его ошибка,  -  сказал  Виктан.  -  Прежде  чем
бросить меня сюда, он говорил со мной, и теперь я знаю, куда  меня  уносит
время от времени. Оказывается, я живу тогда в другой  стране  -  глупой  и
ничтожной, причем пользуюсь там  самым  презренным  положением.  Мне  было
обидно узнать такое. Но Фартор просчитался в главном - ему не удалось меня
раздавить, ничтожество той жизни не  сказалось  на  мне.  Зато  теперь  я,
кажется, могу предсказывать свои метаморфозы, и, если интуиция не подводит
меня, в следующий раз я исчезну отсюда, а вернуться постараюсь  где-нибудь
неподалеку и тогда сделаю все, что сумею сделать голыми руками...
     - Виктан, - сдавленно перебил рыцарь Опавшего Листа, - может ли  твой
камень светить ярче?
     - Это гелиофор - камень солнца, а  наверху  сейчас  день,  -  ответил
Виктан.
     - В таком случае, ты выйдешь отсюда с оружием в руках!  -  воскликнул
Гоэн. - Зентар! - повернулся он к товарищу, - я знаю, ты носишь  на  груди
мешочек с плодородной землей твоего  родного  Резума.  Дай  ее,  нам  надо
вооружить рыцаря Солнечного Луча.
     Зентар молча поднялся, достал из-под рубахи кожаный мешочек, протянул
его старику. Гоэн высыпал горсть земли на  пол,  сделал  пальцем  лунку  и
опустил в нее крошечное зерно, неведомо откуда появившееся  в  его  руках.
Разровнял землю, полил из кувшина, стоящего в углу.  Кивнул  Виктану.  Тот
поднял руку с кольцом. Камеру залил солнечный свет.
     - В недоступных буреломьях лесного Думора созрело это семя, -  пропел
Гоэн. - Дикие харраки вырастили его  на  погибель  всякому,  кто  вздумает
посягнуть на их  необузданную  волю,  суровые  нравы  и  непостижимые  для
чужаков обычаи. Фартор полагал, что лишил меня оружия, но отнял лишь сухой
лист, стоящий не больше любого опавшего листа. Живой меч невозможно купить
или отнять, его можно лишь получить в подарок.
     Горсть  земли  на  полу,  рассыпаясь,  зашевелилась,  из  центра   ее
показался острый росток, он поднимался,  удлиняясь  на  глазах,  прямой  и
блестящий.
     - Вот меч рыцаря Опавшего Листа, - произнес Гоэн. - Бери, я отдаю его
тебе.
     Виктан протянул руку и сорвал меч, с клинком, похожим на побег осоки.
     - Пора, - сказал он, выпрямляясь.
     Стена перед ним изменилась, вместо грубого камня некрасиво  бугрилась
испорченная давней протечкой штукатурка,  и  висел  наклеенный  на  фанеру
график  роста  выпуска  продукции  за  позапрошлую  пятилетку  с  цифрами,
перемалеванными на пятилетку прошлую.
     - Давно пора, Виктор Андреевич, - услышал он чей-то голос.
     Перед Виктором Андреевичем стоял Зозулевич - инженер из  вент-группы.
С Зозулевичем Виктор Андреевич частенько  болтал  на  лестнице,  где  была
оборудована курилка, в столовую они тоже обычно ходили вместе.  Подчиняясь
неписанным законам заводоуправления,  Малявин  с  Зозулевичем  звали  друг
друга по имени-отчеству, хотя и были на "ты".
     - Иди один, - сказал Виктор Андреевич. - Я сегодня обедать не пойду -
работы много, да и чувствую себя неважно.
     - Какой обед? - изумился Зозулевич. - Обед кончился давно,  а  сейчас
собрание начинается, собираются у конструкторов, тебя ждут..
     - Спасибо, - сказал Виктор Андреевич, -  а  то  я  заработался  и  не
слышал.
     Виктор Андреевич и впрямь чувствовал себя  не  блестяще.  В  те  дни,
когда Тургор не отпускал его, Малявин  бродил  сонный,  отвечал  невпопад,
часто вообще не слышал обращенных к нему слов. Чтобы  скрыть  это,  Виктор
Андреевич начинал жаловаться на головную боль и иные недомогания, просил у
сослуживцев таблетки и очень быстро внушал самому  себе,  что  заболел  на
самом деле. Порой даже получал  в  санчасти  больничный  лист.  Но  теперь
вольготной жизни приходил конец: приближался переход на аренду, сокращение
штатов и прочие, связанные с этим неприятности. Сегодняшнее собрание  было
в их числе.
     Обычно во время собраний Виктор  Андреевич  старался  примоститься  в
уголке за кульманом, так, чтобы его не было видно. Но сегодня он умудрился
опоздать на собрание, так что пришлось  сесть  на  всеобщее  обозрение,  у
дверей. И  соседство  оказалось  неподходящим:  рядом  вертелся  на  стуле
молоденький теплотехник Володя, направленный на завод по  распределению  и
успевший восстановить против  себя  весь  отдел  откровенным  бездельем  и
рассказами о том, как он  будет  жить,  когда  заведет  собственное  дело.
Фамилия у Володи была не по годам звучная: Рак-Миропольский - и  это  тоже
не прибавляло к нему любви.
     Собрание вел Цветков - зам главного энергетика. В  другое  время  это
немедленно насторожило бы Виктора Андреевича. Главный энергетик -  товарищ
Паскалов  любил  изображать  из  себя  душку-начальника   и   потому   все
мероприятия, где принимались жесткие решения, перепоручал заместителю.  Но
сегодня Виктор Андреевич был озабочен трудными делами Тургора и  думать  о
двух опасностях разом не мог. Он сидел, привалившись к стене, напустив  из
чувства самосохранения страдальческое  выражение  на  лицо,  и  не  слушал
выступлений. Встревожился, лишь когда в его сознание протиснулись слова:
     - В течение этой недели мы  должны  решить,  без  кого  отдел  сможет
нормально работать. С этими товарищами нам придется расстаться.  Остальные
получат компенсацию в размере сорока процентов от оклада уволенных.
     "Неужто действительно сокращение? - всполошился  Виктор  Андреевич  и
тут же привычно начал успокаивать себя: - Да не может быть,  треть  отдела
уволить... отобьемся...  в  крайнем  случае,  сократят  Кузьминову  -  она
бездетная."
     И в самом деле, поднялся Зозулевич и напористо пошел в атаку:
     - Господа, что-то я не понимаю, как это - треть отдела  сократить,  у
нас работы труба нетолченая. Мы  же  не  НОТ  какой-нибудь  и  не  техника
безопасности, без наших служб завод станет...
     - Это не тема для дискуссии, а приказ, - перебил оратора  Цветков,  -
уволить десять человек. Мы должны решить, без кого сможем обойтись.
     "Сейчас Мадарась вмешается", - тоскливо подумал Виктор Андреевич.
     Но  вместо  известной   склочницы   неожиданно   поднялась   Светочка
Соловкова.
     - Правильно Сергей Семенович говорит. У  нас  не  треть,  а  половину
отдела гнать надо. А зарплату их -  тем,  кто  работает.  Вот  вам  первая
кандидатура, - Светочка обвела взглядом собравшихся, - Малявин!
     - У меня дел невпроворот, на мне все цеха висят!  -  закричал  Виктор
Андреевич фразу, приготовленную  для  мерзавки  Антонины.  Потом  до  него
дошло, кто выступает против него, он смутился, задохнулся от обиды и фразу
закончил лишь по инерции: - Я и обедать сегодня не ходил...
     - Знаю я вашу работу! Как Антонина Ивановна в отпуск уходит,  так  он
мигом на бюллетень, так что все обязанности на мне - и ничего, справляюсь.
А что обедать он не ходит,  так  бездельничать  можно  и  без  обеда.  Вот
сегодня,   наглядный   пример:   считает   товарищ   Малявин   потребление
электроэнергии. Там надо всего четырнадцать чисел сложить.  Он  складывает
на калькуляторе, а я рядом сижу, мне все видно. Ежу понятно,  что  соврал:
цеха данные до первого знака дают, а у него в  окошке  после  запятой  две
цифры болтаются... Нет, досчитал, проверяет. И видно, как он по клавише не
ту цифру мажет. На третий раз  верный  ответ  получил,  но  с  первыми  не
совпадающий, так он стал четвертый  раз  пересчитывать.  И  опять  соврал.
Обедать он, может, и не  ходил,  но  потребление  так  до  сих  пор  и  не
сосчитано. Гнать такого работничка!  Он  только  и  умеет,  что  спать  на
рабочем месте, да масляными глазами под блузку заглядывать.
     - А нечего блузку распахивать! - вдруг вмешалась  Антонина.  -  А  то
устроила декольте до самого пупа. Тут у ней ножки - там у ней ляжки!..  Не
сотрудник, а западный секс!
     - Это же прекрасно! - возопил  Рак-Миропольский.  Ему,  как  молодому
специалисту, сокращение не грозило, и юный  бездельник,  чувствуя  себя  в
безопасности, наслаждался происходящим.
     - И вообще, - продолжала Мадарась, - что вы накинулись  на  человека?
Дали бы до пенсии доработать.
     - Вы, Антонина Ивановна, беспокойтесь,  чтобы  вам  ваши  полгода  до
пенсии досидеть позволили, - внушительно произнес Цветков.  -  А  Малявину
еще восемь лет трубить.
     "Семь  лет  и  одиннадцать  месяцев",  -  пытался  поправить   Виктор
Андреевич, но вместо этого окончательно стушевался и затих. Ясно  же,  что
там уже все решено, и коллектив созван для проформы.
     Он желал одного - чтобы скорее кончился этот дурацкий  сон,  хотелось
проснуться, пусть даже в темнице Фартора, лишь бы подальше отсюда.  И  еще
мучило горькое чувство: "Светик, Светик, как ты могла решиться на подобный
удар, пойти на предательство... И это после всего, что было у нас..."
     Дальше Виктор Андреевич  не  слушал,  не  обратил  даже  внимания  на
пробежавшую мимо Кузьминову,  лишь  вздрогнул  от  грохота  захлопнувшейся
двери. Подумал вяло, что и ему надо бы уйти благородно, с достоинством, но
остался сидеть.
     Собрание набирало обороты  словно  электромясорубка.  Едва  возникала
заминка,  Цветков  подбрасывал  новую  фамилию.  Ополовинили  бюро  охраны
природы, прошлись по вентиляционной группе (Зозулевич,  впрочем,  уцелел),
заглянули в группу конструкторов. Всего получилось семь жертв.
     - А если захочет подать заявление товарищ Рак-Миропольский, -  подвел
итоги Цветков, - то администрация возражать не станет.
     - Да нет, я пока обожду... - зевнул молодой специалист. - Вот  годика
через два...
     - Годика через два с тобой другой разговор будет! - рявкнул благостно
молчавший Паскалов, и на том собрание закончилось.
     Домой Виктор Андреевич вернулся смурной и,  не  переодевшись,  уселся
перед выключенным телевизором. Жить не хотелось. Болело в груди, чуть выше
желудка, представлялись собственные похороны, печальные лица  сослуживцев,
плачущая Светочка, шепоток: "Замучили человека, в могилу свели..."
     Понимая умом несерьезность подобных фантазий, Виктор  Андреевич  гнал
их, пытался вызвать в памяти образ  Тургора,  но  тот  отгородился  глухой
стеной и не пускал. Очевидно, Виктану  удалось  исчезнуть  из  темницы,  и
сейчас его не было нигде, и, значит, Тургор  был  закрыт  для  страдающего
Виктора Андреевича.
     В прихожей раздался звонок - Таисия обычно звонила в  дверь,  хотя  у
нее был свой ключ. Виктор Андреевич вернулся в кресло.
     "И не поинтересуется, как дела",  -  обижено  подумал  он  и  тут  же
ужаснулся мысли, что Таисия могла спросить его о работе, и ему пришлось бы
отвечать.
     Из кухни потянуло борщом. Слева под ребрами заболело сильнее.
     "Подохну - никто и не заметит", - резюмировал Виктор Андреевич.
     - Обедать иди, - позвала Таисия.
     После тарелки борща в груди отпустило, жизнь уже  не  казалась  столь
ужасной. В конце концов, увольняют его еще не завтра, а в  худшем  случае,
через месяц, и компенсация при увольнении  по  сокращению  за  два  месяца
выплачивается,  и  стаж  не  прерывается.  За  это  время  он   что-нибудь
придумает, устроится на другую работу - энергетики везде нужны  -  сделает
свое изобретение и внедрять его будет  не  здесь,  а  на  новом  месте,  в
каком-нибудь совместном предприятии. И  запатентует  на  свое  имя  -  так
теперь можно. Приглашения пойдут от инофирм, зарубежные  поездки,  дома  -
компьютер и видеомагнитофон. А на  бывшем  его  заводе  все  останется  по
старинке, прогорят они со своей арендой и разорятся.  Светочка  Соловкова,
безработная, придет в слезах в его кабинет (а  он  уже  будет  президентом
фирмы), и он ей скажет...
     -  Ты  меня  совсем  не  слушаешь!  -  голос  Таисии  вернул  Виктора
Андреевича на кухню.
     - Слушаю, Тасечка, - сказал Виктор Андреевич.
     - Я спрашиваю, на что мы жить будем? - повторила Таисия.
     "Неужели  кто-то  успел  ей  сказать?"  -  с  тоской  подумал  Виктор
Андреевич и на всякий случай ответил уклончиво:
     - Как-нибудь выкрутимся.
     - Ты все успокаиваешь, а выкручиваться приходится  мне,  -  обиделась
Таисия. - Ты хоть знаешь, сколько сейчас картошка  стоит?  Твоей  зарплаты
теперь только на папиросы хватит. Мясо на рынке уже  сорок  рублей  и  еще
будет дорожать.
     "Не знает", - понял Виктор Андреевич и сказал:
     - Так это на рынке.
     - А ты купи в магазине. Три часа отстоишь, а ничего не получишь. Да и
в магазинах будет дороже. Писали уже. Вот  я  и  спрашиваю:  на  что  жить
будем?
     "Ну что прицепилась?.." - тосковал Виктор Андреевич, решив  от  греха
отмалчиваться.
     - Алеше посылку надо бы собрать, и  перевод,  а  из  каких  денег?  -
долбила Таисия. - У  Риты  день  рождения  скоро,  что  дарить  будем,  ты
подумал? В  магазинах  нет  ничего.  У  нас  тоже  юбилей  близится,  пора
подумать, кого звать. На ресторан денег нет, значит  -  дома.  Но  и  дома
приличный стол рублей в четыреста обойдется,  а  то  и  больше...  -  лицо
Таисии вдруг смягчилось, осталась лишь неистребимая морщинка поперек  лба,
- Витек, - сказала Таисия совсем тихо, - а ведь тридцать лет вместе живем.
Вся жизнь...
     Виктор Андреевич обнял за плечи прижавшуюся к нему Таисию. Он  вообще
любил свою жену, хотя привычка,  кажется,  преобладала  в  нем  над  всеми
прочими чувствами. И пусть  в  далеко  идущих  мечтах  Виктора  Андреевича
Таисия не появлялась, но в то же время как бы и присутствовала, потому что
Виктор Андреевич всегда знал, что у него есть дом. А  дом  -  это  Таисия.
Виктор Андреевич был ласков с женой и, даже думая о Светочке, Тасю  любить
не переставал.
     - До чего же обидно, - сказала Таисия. - Жизнь прошла, а как - я и не
заметила. Сначала, студентами, думали, вот  будем  зарабатывать,  начнется
настоящая жизнь, потом ждали, что дети подрастут, что зарплату прибавят...
Теперь и ждать нечего, а жизнь еще не начиналась.
     "Сейчас снова  о  деньгах  заговорит",  -  догадливо  подумал  Виктор
Андреевич.
     - ...нигде не были, ничего в жизни яркого не случалось...
     "Как же не случалось, - мысленно возразил Виктор Андреевич, - у тебя,
может, и не случалось, а у меня все  было.  Меня  Тургор  ждет,  там  люди
гибнут, а она..."
     Его уже начинал  тяготить  этот  разговор,  с  небольшими  вариациями
происходивший каждый день. Виктор Андреевич мог предсказать его полностью,
со всеми изгибами, он знал, как будет меняться настроение Таисии,  как  от
лирических признаний она перейдет  к  жалобам  и  упрекам.  До  скандалов,
впрочем, доходило крайне редко, чаще, вспомнив о делах, Таисия принималась
за хозяйство, а его оставляла в покое. Надо было лишь отмолчаться,  но  не
демонстративно, а как бы и  отвечая,  но  ничего  не  говоря.  Но  сегодня
лавировать было трудно - мешали неприятности на работе, которые  никак  не
удавалось выбросить из головы, и все более настойчиво звал  к  себе  вновь
проявившийся Тургор. Никогда еще дела не  обстояли  так  страшно,  впервые
угрозе подвергалась вся страна, и ближе к вечеру  эта  реальная  опасность
начинала тревожить Виктора Андреевича сильнее,  чем  причитания  жены.  Он
видел, что Тургор открылся для него, но не мог сосредоточиться, чтобы уйти
туда.
     - ...все годы не то чтобы съездить  куда  или  купить  что-нибудь,  -
бубнила Таисия, - а еле концы с концами сводим. Надоело  копейки  считать.
Другие как-то устраиваются, тысячами ворочают, а мы с тобой...
     - Я не кооператор и не вор, - привычно возразил Виктор Андреевич.
     - В кооперативах  теперь  денег  не  зарабатывают,  а  только  налоги
платят. Нормальные люди деньги делают  неофициально.  Ты  знаешь,  сколько
сейчас стоит изготовить качественный чертеж какому-нибудь дипломнику?
     - Я  откуда  знаю?..  Рублей  двадцать  пять,  -  предположил  Виктор
Андреевич. - Смотря по насыщенности...
     - А вдвое больше не хочешь? - торжествуя, спросила Таисия.
     - Где ее достать, эту халтуру, - законно возразил муж.
     - Я достала, - Таисия протерла  стол  и  выложила  перед  ошарашенным
Виктором Андреевичем толстую папку. - Вот, надо сделать восемь контрастных
чертежей. В лист. Сделаем - как раз хватит на праздник.
     "Опять  все  на  меня  сваливается",  -  обреченно   подумал   Виктор
Андреевич.
     Таисия раскатала на столе рулон ватмана.
     - Ты хотя бы начни, - сказала она, - расчерти форматы. Я  потом  тоже
подойду, а сейчас - никак, у меня белье вчера замочено, простирать надо, а
то затухнет.
     Таисия исчезла в ванной. Виктор Андреевич  подошел  к  столу,  провел
пальцами по хирургической белизне ватмана.
     "На работе полный  день  ишачишь,  дома  снова  запрягают,  -  тяжело
подумал он, - и главное, ведь это никому не  нужно,  и  так  с  голоду  не
помрем... и вообще, не настоящее все это, пустое, фальшивое."
     Ждущий помощи Тургор с неудержимой силой звал к себе.
     Виктор Андреевич  прошел  в  комнату,  стащил  с  кровати  покрывало,
медленно, словно лунатик начал раздеваться. Скрипнула  дверь,  в  комнату,
держа на весу мыльные руки, вошла Таисия.
     - Виктор, - сказала она, - я же тебя просила...
     - Я сделаю, - сказал Виктор Андреевич, чувствуя себя словно школьник,
пойманный на мелком жульничестве, - ты же знаешь, я  не  могу  вечером,  я
очень устал сегодня, я лучше с утра пораньше встану и сделаю все.
     - Да уж, знаю, - сказала Таисия, -  опять  все  на  меня  навалил.  -
Ладно, что с тобой делать, спи себе...
     Таисия развернулась и вышла, прикрыв ногой  дверь.  Виктор  Андреевич
обессиленно ткнулся в подушку. Обида жгла грудь.
     "Обязательно было куснуть, что угодно  сделать,  лишь  бы  побольнее,
жизнь вместе прожили, но в таком удовольствии отказать  себе  не  может...
Все они такие... Не могу больше... Серость эта душит.  Уйду...  В  Тургоре
остаться навсегда - там жизнь, а здесь... не хочу..."
     На этом мысли оборвались, не стало замученного пошлостью,  униженного
всеми и от  всех  претерпевшего  Виктора  Андреевича  Малявина,  а  взамен
выпрямился под низким небом Блеклого Края неустрашимый боец Виктан, твердо
сжимающий  живой  меч  харраков  и  готовый,  если  придется,   отдать   и
собственную жизнь, и бесцельное существование своего двойника