и  зачем
вынесенной со службы. На двух  учетных  страницах  уместились  сведения  о
месте и времени рождения, о ближайших родственниках, а также перечень мест
работы и должностей. Короче, лаконичный язык, которым так гордился Валерий
Александрович (никогда начальство не вычеркивало из составленных им  писем
ни единого  слова),  на  этот  раз  подвел  хозяина.  Вместо  воспоминаний
получилась автобиография.  Подвела  привычка.  Но  к  живописи-то  у  него
привычки нет, и  здесь  он  сумеет  рассказать  о  непростой,  но  недаром
прожитой, нужной людям жизни.
     Валерий Александрович  прекрасно  знал,  о  чем  должно  рассказывать
искусство, и не сомневался, что на  этот  раз  все  получится  как  нельзя
лучше.
     Оставались некоторые технические трудности. Чем писать у него есть, а
на  чем?  Не  скатерть  же  портить...   Валерий   Александрович   немного
поразмыслил, потом достал старую чертежную доску, на которой давно уже  не
чертил (с той поры, как сменил должность конструктора на инженера по ТБ) и
с помощью струбцины закрепил на ней  подаренную  "фитюлькой"  репродукцию,
здраво рассудив, что спецткань выдержит еще один слой краски.
     На  следующий  день  с  утра  Валерий  Александрович   отправился   в
библиотеку. Он был не настолько самонадеян, чтобы хвататься за  кисть,  не
подготовившись предварительно теоретически. За день Валерий  Александрович
выяснил, что в библиотеке имеется  очень  неплохая  столовая,  где  подают
говяжью  печень  в  сметанном  соусе,  вкус  которой  он  успел  позабыть,
установил, что холст должен  быть  прогрунтован  (прямо  по  холсту  пишут
только эти, модные), а также  запомнил  два  непонятных  слова:  пленер  и
подмалевок.
     По дороге  домой  Валерий  Александрович  зашел  в  магазин  и  купил
стограммовую баночку белил. Тратить на грунтовку  краски  из  набора  было
жалко.
     Репродукция  ожидала  его,  зажатая  в  струбцину.  Девица  сидела  с
расшнурованным платьем и не смотрела на Валерия Александровича. А младенцу
тем более все было до феньки. Он, закатив глаза, сосал титьку.
     - Бесстыдница! - сказал Валерий Александрович и  принялся  замазывать
девицу белой краской.
     Когда  белила  высохли,  Валерий  Александрович  попытался  набросать
карандашом свое лицо. Неожиданно из этого ничего не вышло. Глаза съехались
вместе,  нос  скукожился,  а  подбородок  занял  чуть  не  половину  всего
пространства.
     Неудача не обескуражила Валерия Александровича, зато он понял, откуда
взялись искаженные хари на нынешних картинах. Не умеют рисовать, взяли  бы
фотографию да перевели на холст.
     Сам Валерий Александрович фотографией пользоваться  не  собирался,  у
него наготове был другой способ, доступный лишь инженеру,  конструктору  -
короче, образованному человеку.
     Валерий Александрович достал с антресолей, где хранились инструменты,
рейсшину и штангенциркуль, расчертил белый  фон  на  квадраты  и  принялся
замерять и переносить на холст свои размеры. К вечеру рисунок  был  готов.
Точнее, не рисунок, а  чертеж.  Человеческое  лицо,  вроде  бы  совершенно
правильное, смотрело мимо Валерия Александровича бельмами рыбьих глаз и не
выражало ничего.
     - Фоторобот, - вспомнил Валерий  Александрович  словечко  из  недавно
смотренного телесериала.
     Получилось  именно  то,  что  он  и  ожидал.  Если   бы   с   помощью
штангенциркуля и рейсшины можно было бы создавать портреты, то овчинка  не
стоила бы выделки, всякий техник лепил бы шедевры. А Валерий Александрович
был уверен, что такое под силу только инженеру.
     Предстояло   научиться   передавать   выражение   лица,   и   Валерий
Александрович вновь отправился в библиотеку. Сделал он  это  тем  охотнее,
что нежно любил тушеную печень и надеялся вновь получить ее на обед.
     Печенка Валерию Александровичу  досталась,  а  вот  нужной  книги  не
нашлось. Библиограф справочного отдела  сбилась  с  ног,  таская  ящики  с
карточками. Книги, записанные на них, явно не могли научить, каким образом
не только сделать изображение живым, но и показать характер человека.
     В конце концов, Валерий Александрович, не желающий объяснять истинную
цель своих поисков, признался, что ему надо связать внешность с характером
человека. Библиограф просветлела лицом и принесла  запыленную  коробку,  в
которой  хранились  карточки  на   сочинения,   посвященные   всевозможным
лженаукам, начиная с хиромантии и кончая графологией. Названия  этих  книг
обещали все, что угодно, и воодушевленный  Валерий  Александрович  выписал
кучу книг, самоновейшие из которых были отпечатаны во времена нэпа.
     Графология  показалась  Валерию  Александровичу  заумной  и  скучной,
хиромантию  он  справедливо  счел  мошенничеством.  Заинтересовался   было
антропометрией, но автор быстро свел разговор  к  поимке  преступников,  и
Валерий  Александрович  отложил  и  эту  книгу.  Немало   его   позабавила
краниметрия по Галлю. Читая, Валерий Александрович то и дело ощупывал свою
голову, выискивая различные шишки. Шишек оказалось на удивление мало, одна
лишь слуховая память, если верить пособию, была у  Валерия  Александровича
хорошо развита. Не было ни религиозности,  ни  коварства,  с  чем  Валерий
Александрович согласился, не было и чувства  прекрасного,  что  показалось
обидным.  Но   самое   главное,   у   Валерия   Александровича   полностью
отсутствовала математическая  шишка,  а  значит  и  способности.  Это  уже
представлялось   откровенной   неправдой,   ибо   Валерий    Александрович
высчитывал, сколько ему полагается сдачи, быстрее любого кассира.  Но  все
же, книжка была любопытной, и  кое-что  Валерий  Александрович  выписал  в
учетный гроссбух рядом с несостоявшимися воспоминаниями.
     Домой он шел в приподнятом настроении. Душу ласкала мысль, что другие
люди, интеллектуалы даже, выйдя на пенсию, опускаются, просиживают время у
телевизора, рубятся в домино, а он занимается искусством, сам создает его,
а сейчас, вот, возвращается из библиотеки, где повышал культурный уровень.
     Валерий  Александрович  сидел  прямо,  пристально  разглядывая   свое
отражение в стекле вагона, прикидывал, как он будет выглядеть на  картине.
Получалось хорошо, полушубинское отражение  смотрело  из  темноты  туннеля
благосклонным  взглядом,  и  даже  змеящиеся  полосы  кабелей  не  портили
внешности.
     Но как трудно оказалось перенести это простое с виду лицо на полотно!
Когда  Валерий  Александрович  попытался  обвести  краской   изготовленный
чертеж, вместо лица образовалось глупое  розовое  пятно.  Даже  отдаленное
сходство с человеком исчезло.
     Вновь Валерий Александрович полез на антресоли. Там,  за  раздвижными
дверцами хранилось великое множество  нужных  и  полезных  вещей,  разными
путями доставшихся Полушубину. Туда же должен был  отправиться  и  ящик  с
красками, но вместо того, он обосновался на столе и потянул вниз остальные
спрятанные богатства.
     Но  Валерий  Александрович  не  роптал.  Напротив,   он   находил   в
происходящем как бы объяснения, зачем ему много лет назад потребовалась та
или   иная   вещь.   Сколько   времени   лежал   без    движения    кривой
циркуль-измеритель,     вынесенный     Валерием     Александровичем     из
инструментального  участка,  а  все-таки  потребовался   -   и   вот   он,
целехонький, ни разу не использованный! И так во всем. Ни одна вещь, если,
конечно, это настоящая вещь, никогда не пропадет втуне. Рано или поздно  -
про нее вспомнят.
     В пыльных недрах антресолей  рядом  с  коробками  кнопок  и  скрепок,
позади зачерствевших лент к пишущим машинкам  и  ручного  скрепкосшивателя
обнаружился футляр с  портативным  спектроскопом.  Элегантная  вещь:  чуть
больше театрального бинокля, и с виду похож,  но  нужен  не  театралам,  а
металлургам.  Направляешь  бинокль  на  какой-нибудь   предмет,   вращаешь
верньер, словно на резкость наводишь, а вторым  глазом  видишь  ряд  цифр:
длины волн и интенсивность. Удобная вещь: заглянешь через нее  в  летку  и
видишь, готова ли сталь, а если не готова, то какие добавки в нее  следует
внести. Досталась она Валерию Александровичу, когда тот, еще до КБ работал
мастером  в  цеху.  Валерий  Александрович   справедливо   рассудил,   что
спектроскоп прибор тонкий, неумелыми руками  недолго  его  и  загубить,  а
опытный сталевар и без спектроскопа на глазок готовность стали  определит.
Решил он тогда прибор от греха прибрать, целее будет - и оказался прав.
     С помощью прибора Валерий Александрович  и  собирался  управляться  с
непокорными красками. Ясно, что это под силу только инженеру.
     Несколько  дней  Валерий  Александрович  безвылазно  просидел   перед
мольбертом. Почти сразу он определил,  что  в  зависимости  от  освещения,
разительно меняются оптические  характеристики  его  лица.  Тогда  Валерий
Александрович завесил окна глухими шторами, отгородившись  от  наступающей
весны, и  начал  работать  при  электричестве,  гарантирующем  постоянство
условий.
     Сначала Валерий Александрович изучил свойства чистых красок,  отыскал
на своей физиономии места им соответствующие и закрасил на восстановленном
чертеже первые квадратные миллиметры поверхности. Затем он начал смешивать
краски, подолгу изучая через спектроскоп  выдавленную  на  палитру  массу,
медленно, с трудом подбирая нужные оттенки.
     Постепенно   края   фоторобота   покрылись    аккуратными    мазками.
Накладываясь друг на друга, мазки не сливались,  каждый  был  отдельно  от
других. Что-то подобное Валерий  Александрович  видал  на  иллюстрациях  к
учебнику  живописи.  Он  даже  вспомнил  похожее  на  ругательство   слово
"пуантилизм".   Первым   побуждением   было   немедленно   замазать   весь
"пуантилизм", но потом Валерий Александрович  пришел  к  выводу,  что  это
необходимый этап, поскольку все  равно  надо  учиться  подбирать  оттенок.
Рябая, в цветных точках морда целый месяц украшала квартиру.
     За все это время Валерий Александрович лишь однажды вышел из дома  не
по делу. Вспомнил вдруг, что приближается день рождения сына. И,  кажется,
кругла дата - тридцать пять лет. Сына Валерий Александрович не  видел  лет
пятнадцать или даже больше. Первые годы после развода и  размена  квартиры
Валерий Александрович регулярно раз в месяц навещал бывшую супругу и водил
сына гулять. Но потом парень все чаще стал  где-то  пропадать,  и  Валерий
Александрович, которому надоело зря  кататься  через  весь  город,  бросил
ездить.
     А теперь вспомнил про день рождения и решил навестить  наследника.  В
подарок повез пенсионный спиннинг. Ехал с хорошим добрым чувством,  как  и
полагается работнику искусств, а получилось, что  напрасно  ехал.  Открыла
дверь незнакомая гражданка и  сообщила,  что  Полушубины  здесь  давно  не
живут. Сын, оказывается, успел жениться, даже ребенок есть -  девочка  или
мальчик Валерий Александрович не поинтересовался. Вот и переехали.
     Назад Валерий Александрович  возвращался  в  раздраженном  состоянии.
Обидно было, что не предупредили его ни о женитьбе  сына,  ни  о  рождении
внука (или внучки, неважно, в конце  концов!),  ни  о  переезде.  Вот  она
благодарность! И это за все, что он делал для них! Ведь ни разу ни на один
день не задержал выплаты алиментов. Действительно, добрые дела не остаются
безнаказанными.
     После испытанного разочарования Валерий Александрович с головой  ушел
в живопись. Он закрасил пестрый холст и начал все заново.  Теперь  у  него
был  опыт.  Пользуясь  таблицами,  составленными  в  эпоху  "пуантилизма",
Валерий Александрович довольно быстро  подбирал  нужные  сочетания,  а  не
наносил краски наугад, пятная полотно в разных местах. Теперь он  начал  с
волос и постепенно спускался вниз, не оставляя непроработанным ни  единого
квадратного миллиметра.
     Следующую трудность нельзя было назвать неожиданной, просто Полушубин
старался не думать о ней, потому  что  не  знал,  как  с  ней  справиться.
Спектроскоп при работе закрывал брови, переносицу, часть лба и оба  глаза.
Прямо посреди портрета  неизбежно  должно  было  получиться  белое  пятно.
Слегка сдвинув прибор, морщась и искажая  лицо,  можно  рассмотреть  часть
закрытой зоны, например, брови, но глаза всегда оставались  скрыты.  Самую
ответственную часть работы предстояло делать вслепую.
     Много часов Валерий Александрович,  вооружившись  кистью  и  альбомом
выкрасок (память о службе на текстильной фабрике) провел  перед  зеркалом,
разглядывая свои глаза и  пытаясь  угадать  длину  волны,  чтобы  передать
колер. Остановился на двух композициях, с виду совершенно одинаковых, хотя
прибор утверждал, что в  одну  из  них  луч  света  проникает  значительно
глубже.
     И тут Валерий Александрович вспомнил о проштудированных в  библиотеке
томах по физиогномике. Он  достал  автобиографический  гроссбух  и  вскоре
отыскал выписанное на всякий  случай  утверждение:  "Ежели  у  кого  глаза
бывают  прозрачны,  таковой  человек  характером  добросердечен".  Валерий
Александрович ни тогда, ни сейчас подобным утверждениям цены не давал,  но
что-то толкнуло его под руку, и он выбрал ту краску, что пропускала вглубь
цвет. Конечно, это ерунда, но, кто знает, вдруг в этом что-то есть? А  что
касается добросердечности, то он в жизни зла никому не желал.
     Валерий  Александрович  осторожно  прорабатывал  левый  глаз,   когда
неожиданно  грянул  дверной  звонок.  Пришлось  отложить  кисти   и   идти
открывать. За дверью стояла Инга Петровна, бледная и зареванная.
     Валерий Александрович проводил "фитюльку" на кухню. Выслушал.
     На  заводе  случилась  авария:  в   автоклавной   сорвало   временный
паропровод,  острым  паром  обварило  человека.  И   "фитюлька",   которой
предстояло за все отвечать, прибежала к Валерию Александровичу за советом.
     Паропровод в автоклавной с самого начала вызывал опасения Полушубина.
Ясно же, что нельзя перегретый пар пускать через  резиновый  шланг.  Рукав
либо сойдет с оливки, либо хомуток перережет ставшую непрочной  резину.  В
обоих случаях результат будет один и тот же.  И  вот,  пожалуйста.  Теперь
"фитюлька" сидит у него за кухонным столом и твердит, размазывая с  ресниц
тушь:
     -  Валерий  Александрович,  ведь  вы  же  подписали   разрешение   на
строительство времянки!..
     Это  была  правда,  Главный  инженер  давил  на  Полушубина,  и   тот
завизировал документы, решив, что полгода времянка  продержится,  а  через
полгода он уже  давно  будет  на  пенсии.  Так  и  вышло,  только  Валерий
Александрович не рассчитал, что "фитюлька" разыщет его адрес  и  явится  к
нему домой.
     - Подписал, - признал Валерий Александрович, - потому что объект надо
было сдавать. Сорвали бы сроки - остались бы без премии. А вы должны  были
составить дефектную ведомость и не давать разрешения на пуск, пока все  не
будет переделано. Так что я тут ни при чем. Ваша недоработка.
     "Фитюлька" ушла в слезах, а Валерий Александрович уже  не  брался  за
кисть в этот день. Стараясь успокоиться, он перечитывал  конспект  "Очерка
физиогномических   сведений",   удивляясь    простоте    рекомендаций    и
безапелляционности тона:
     "Люди решительные и твердые в убеждениях имеют брови прямые", - читал
Валерий Александрович.
     Отложил конспект, придвинул зеркало. Брови как брови, сросшиеся,  над
глазницами  слегка  приподнятые.  У  висков  ширины  восемь   миллиметров,
посредине - двенадцать. Странно, неужели из-за  этих  четырех  миллиметров
разницы из его облика исчезает решительность? Но ведь  она  у  него  есть!
Только  что  он  весьма  решительно  дал  понять  Инге  Петровне,  что  не
собирается отвечать за чужие ошибки.
     Валерий Александрович взял измеритель, транспортир, приложил к  лицу.
Точно, двенадцать миллиметров. Хотя... можно, пожалуй, и  одиннадцать.  Не
сталь же измеряет, живое тело, допуски большие. И угол разлета бровей  он,
кажется, завысил. Надо градуса на полтора поменьше...
     Третья  попытка  создать  автопортрет  тоже   не   удалась.   Валерий
Александрович не сумел состыковать глаза и брови с остальным лицом.  Глаза
жили сами по себе, а все остальное замерло  в  напряженной  неподвижности.
Казалось, портрет приник к окуляру спектроскопа и считывает показания.
     С этим Валерий Александрович смирился бы. Сосредоточенное лицо не так
плохо. Во всяком случае, любой увидит, что  на  портрете  не  какой-нибудь
вертихвост, а человек серьезный и занятый  важной  работой.  Гораздо  хуже
обстояло дело с фоном. Когда Валерий  Александрович  попытался  изобразить
занавеску за своей  спиной,  эффекты  картины  нарушились,  щеки  портрета
забликовали, а все лицо ушло вглубь.  Получилась  на  картине  портьера  с
большой  дырой  посредине,  а  в  эту  дыру,  словно  позируя   довоенному
фотографу, выглядывает лицо. Сплошное безобразие.
     Вслед за розовой лепешкой и "пуантилизмом" была закрашена  и  "дыра".
Подтверждая наличие у себя решительности, Валерий Александрович  приступил
к картине в четвертый раз.
     Но прежде он вновь сходил в библиотеку и, просидев там семь часов  (с
перерывом на  обед,  разумеется)  переписал  из  "Очерка  физиогномических
сведений" все, что посчитал важным.
     Новый вариант Валерий Александрович начал с занавески. Потом, как и в
прошлый раз перешел к волосам, лбу... Но теперь у него под рукой постоянно
находилась раскрытая тетрадь, и работая,  Валерий  Александрович  бормотал
про себя:
     - Лоб широкий и открытый изобличает человека честного,  отличающегося
благородностию натуры.
     Валерий Александрович отложил кисть и взялся за измеритель.  Нет,  он
не собирается приукрашивать себя, все должно быть в пределах  допуска.  Он
не  хочет  приписывать  себе  каких-то  там  дворянских  добродетелей,  но
честным-то он был всегда! В жизни копейки чужой не взял. А чего стоит хотя
бы позавчерашняя  история?  Только  глубоко  порядочный  человек  способен
поступить так, как он.
     В тот день Валерий  Александрович  отправился  в  магазин.  Занявшись
живописью, он не мог как прежде контролировать  работу  торгового  центра,
но,  когда  приходил  за  покупками,  то  строго  проверял  взглядом  зал,
продавцов и покупателей. Обходя стеллажи и  витрины-холодильники,  Валерий
Александрович заметил вора. Сначала он не понял, что делает эта  старушка,
зачем складывает пачки масла в бидон, лишь потом сообразил в  чем  дело  и
восхитился хитроумному  плану.  Бабка  купила  литр  разливного  молока  в
трехлитровый бидон, а остальное пространство собиралась заполнить  маслом.
Расчет прост: не станет же кассир шарить на дне бидона, возьмет с нее  как
за три литра молока - и дело с концом.  Но  на  пути  похитителя  появился
Валерий Александрович. Он не стал хватать старушку за воротник и тащить  к
ответу.   Он   просто   подошел   к   администратору,   тихонько   показал
нарушительницу и объяснил, чем та занималась.
     И уже уходя, наблюдал, как  кассир  при  свидетелях  выволакивает  из
бидона ворованное масло, а старуха бормочет что-то о  пенсии,  которой  не
хватает на жизнь. Хотя, при чем  здесь  пенсия?  Ему,  например,  хватает,
потому что всегда честно работал, а если  эта  бабка  в  молодости  дурака
валяла, вместо того, чтобы зарабатывать стаж, то  пусть  и  пожинает,  что
заслужила.
     Лоб на портрете Валерий  Александрович  расширил  на  толщину  линии.
Контрольные замеры никакой разницы с оригиналом не обнаружили.
     Сложный  вопрос  ошибок  в  измерениях,  проблема  допусков,  которой
Полушубин прежде попросту не замечал, встала теперь перед ним.  Это  из-за
нее не состыковывались отдельные части лица,  и  исчезала  согласованность
деталей, которая, как тайно подозревал Валерий Александрович, и называется
художественным образом.
     Например, подбородок. При замерах  можно  чуть  сжать  штангенциркуль
или, напротив, оставить зазор. А кроме  того,  толщину  имеет  даже  самый
легкий карандашный штрих, не говор