то стоит с мечом в руках  возле
разрубленной туши издыхающего дракона, рядом остались только  свои,  а  от
набирающей новые силы армии Владыки их отделяет едва заметная  поверхность
вернувшегося зеркала. Труддум успел выбрать мгновение и остановить битву.
     - Туда! - Лонг мотнул головой в сторону  Перевала.  -  Идите  быстро,
времени нет. Если вы настоящие - пройдете.
     Не задав ни единого вопроса  группа  истерзанных  людей  двинулась  к
горам. Их оставалось немного, едва ли больше полусотни. Дойдут ли  они?  В
какое время выйдут? И  чем  встретит  их  реальный  мир,  порой  не  менее
жестокий чем ойкумена Всемогущего? И все же, у них есть шанс.
     - Великий разум, как бы я хотел попасть туда!.. - простонал за спиной
Труддум.
     - Иди, - сказал Лонг.
     - Не могу. Я знаю, что ты задумал, и должен помочь тебе. Один  ты  не
справишься, а я... хороший инженер.
     Полки Владыки  ринулись  вперед  и  беззвучно  разбились  о  зеркало,
оставив груды  убившихся.  Лонг  представил,  как  вместе  с  этим  первым
натиском  в  мире  Констанс  начались  непоправимые  и  опасные   события:
двинулись армии разных времен и народов, раскосые пришельцы  обнаружили  в
ущельях забаррикадированную пещеру Торикса, а  в  самом  далеком  будущем,
которого достигал Лонг, поднялись в воздух ракеты озверевшего от ненависти
и бессилия бывшего генерала Айшинга. Ракеты, которыми может кончиться все.
     - Пора, - сказал Лонг.
     Ответа не было. Лонг оглянулся и  увидел,  что  Труддум  скорчившись,
лежит на земле.
     Лонг кинулся в нему, перевернул.
     - Что с тобой?
     - Так надо, - прошептал мастер. - Просто я вдруг придумал, как  можно
победить Лонга. Для этого я должен взять нож, помочь тебе снять доспехи, а
потом ударить в спину. А когда ты  умрешь,  -  отключить  зеркало.  Я  это
понял, взял нож и пошел. Так приказал  Всемогущий.  Но  я  обманул  его  и
прежде ударил себя. Прости, теперь тебе придется одному... Я слишком много
души отдал вечным двигателям и другим невозможным диковинам. Поэтому  я  и
не смог уйти и, как ни старался, до последней минуты помогал Владыке. А ты
иди, я хочу видеть, как это будет. Обо  мне  не  беспокойся,  у  меня  нет
горячей крови, и боль мне только кажется.
     - У тебя есть горячая душа, - сказал Лонг.
     - Иди...


     В подземелье замка ничего не изменилось. В сухом душном воздухе мощно
гудели турбины, питавшие зеркало. От стального корпуса реактора волной шел
жар.
     Лонг остановился. "Один  ты  не  справишься",  -  вспомнил  он  слова
Труддума. Как быть? Если просто поднять алмазные  стержни,  то  ничего  не
добьешься. Реакция станет неуправляемой, температура  начнет  стремительно
нарастать, и едва она превысит полторы тысячи градусов, циркониевые  трубы
расплавятся,  горючее  разлетится   по   помещению,   и   цепная   реакция
прекратится.  Генералу  Айшингу  не  приходится  задумываться  над  такими
проблемами. В его руках бомбы, специально созданные для убийства. А  Лонгу
предстоит найти нечто, способное хотя бы  несколько  секунд  противостоять
напору разогретого до миллионов градусов вещества. Труддум, конечно, знал,
как взорвать реактор, недаром он говорил об этом как о простой  инженерной
задаче.  Но  сейчас  помощи   ждать   неоткуда:   Труддум   лежит,   глядя
стекленеющими глазами в небо и ждет, справится ли Лонг.
     Лонг поднял голову. Вырубленное в  скале  подземелье  было  перекрыто
цельной плитой из густо-черного лабрадора, на которой  как  на  фундаменте
стоял весь остальной замок. Неохватная колонна поддерживала  циклопическую
плиту. Лонг критически оглядел ее. Синие павлиньи блики мерцали в  черноте
камня. Пожалуй, тысячетонная плита может сработать за пресс.  Надо  только
убрать колонну...
     Одной рукой Лонг принялся быстро вертеть штурвал подъемника.  Стержни
разом пошли вверх и канули во тьме коридора.  В  то  же  мгновение  камеру
залило ослепительным нечеловеческим светом. Страшный жар,  в  сравнении  с
которым ничтожными казались огнеметы Владыки, охватил Лонга. Но все же  он
успел, прежде чем испарились последние капли живой крови, ударить мечом по
колонне. Потолок резко пошел вниз, хрустнули, сминаясь, доспехи.
     Умирающий Труддум уже  ничего  не  видел,  но  он  почувствовал,  как
раскололась земля, и обрадовался, поняв, что Лонг успел.
     Огненное  море  выплеснулось  из-под  земли,  поднялся,   разрастаясь
убийственным  грибом,  смерч.  Пламя,  отраженное  и  стократно  усиленное
кривыми зеркалами Владыки, ринулось на горы. Но не было  уже  никого,  кто
мог бы наблюдать, как рушатся вершины, погребая узкую седловину  Перевала,
как горы  проваливаются  сами  в  себя,  а  за  ними  открывается  мертвое
пространство пустыни.


     Посреди  отравленной  радиоактивностью  пустыни,  наполовину  уйдя  в
спекшийся песок, лежал Лонг. У него больше не было  доспехов,  не  было  и
крови. Он целиком попал во власть нереального мира, и тот сотворил над ним
одну из своих злых шуток: Лонг уцелел, оказавшись в самом  сердце  взрыва.
Он не чувствовал тела,  не  воспринимал  времени,  но  видел  перед  собой
оплавленные камни мертвой пустыми. Сколько хватало глаз всюду громоздились
камни. Все-таки здесь был север,  эта  пустыня  мало  походила  на  тающую
преисподнюю  юга.  Каменные  россыпи  полого  уходили  вверх  к   высокому
горизонту, но Лонг знал, что это обман. Гор больше не было, сознание этого
приносило ему горькое облегчение. Нет Перевала,  нет  границы,  а  значит,
никогда потусторонний бред не ворвется в живой мир.
     Лонг не знал, долго ли он провел так, вплавленный  в  камень,  словно
мошка в каплю янтаря. Привел его в себя негромкий голос:
     - Здравствуйте, сеньор!
     - Ты вернулся, Оле? - сказал Лонг.
     И хотя опаленное тело не сумело издать ни звука,  но  Оле  услышал  и
понял.
     - Да, сеньор, вернулся. Здесь стало неуютно.  При  вашей  жизни  было
намного лучше. Здесь жило много людей. Теперь мне придется жить одному.
     - Значит, не я, а ты был стражем Перевала.
     - Что вы, сеньор! Перевал был ваш. Вы были хранителем кусочка  правды
в мире лжи. Но теперь они разошлись, и у них нет общей границы.
     - Это хорошо, - сказал Лонг.
     Высоко в  белесом  небе,  неслышно  гудя  моторами,  полз  реактивный
лайнер. Вечер. Лонг видел, что он больше не нужен. Он все сделал как надо,
не уклонился, не ушел от битвы,  поэтому  за  разрушенным  Перевалом  люди
сумеют устоять перед теми, кто идет войной на правду. Констанс с  Ториксом
вернутся в свой вечный дом. И главное... Лонг обвел взглядом  окрестности:
черное, рыжее, серое...
     - Хорошо, что это произошло здесь, - сказал Лонг. - Значит, настоящий
мир не превратится в такую пустыню. Со своими бедами Торикс справится сам,
а злое безумие не сможет ударить его в спину.
     Оле присел на корточки, развязал мешок, достал исцарапанную флягу.
     - Хотите пить, сеньор? - спросил он. - Это последняя настоящая  вода.
Новой набрать негде.
     Лонга окутала прохлада и свежесть. Вода текла тонкой  струйкой.  Лонг
сделал глоток и закрыл глаза. Он знал, что наконец умирает.  Даже  если  в
горячке Мира и возникнет когда-нибудь закованная в доспехи фигура, которую
станут называть Лонгом, это все равно будет не он.
     Вода кончилась. Лонг вздохнул и  улыбнулся.  Он  вспоминал  Констанс,
которая будет всегда.





                                МЕД ЖИЗНИ


                                           Хоть не пил он, а только хотел.
                                           Л.Кэролл


     - Мед жизни сладок и горек одновременно, в нем собраны  ароматы  всех
цветов, морозный свет горных вершин и тьма морских провалов. Он холоден  и
горяч, в нем сошлись все противоположности...
     Гоэн - седобородый рыцарь Опавшего Листа обвел  взглядом  слушателей.
Никто не шевелился, все молча и торжественно внимали  с  детства  знакомым
словам. Слова были как песня, как причащение перед битвой.
     - Бархатные шмели собирают сладкий оброк с садов  и  гречишных  полей
Резума. Лесные пчелы гудят в чащах непроходимого Думора. Хищные осы  копят
росистую свежесть ковылей Нагейи, острую и летучую, как они  сами,  -  при
этих словах Зеннах - Свистящий рыцарь,  молча  сверкнул  черным  глазом  и
приподнял бровь, изогнутую как сабля. -  Ледяные  шершни  вьюгой  облетают
торосы безжизненного Норда в поисках снежного цветка. Мириады их истаивают
в пути, но последний приносит каплю ледяного нектара.  Так  рождается  мед
жизни. Медленно созревает он, и никто не осмеливается приблизиться,  боясь
нарушить великое чародейство...
     - Фартор! - слово это, не сказанное никем, прозвучало резко и  грубо,
прервав рассказчика. Оно словно пригнуло к земле засохшие  деревья,  песок
перестал сыпаться с выщербленных скал, а сидящие рыцари сдвинулись теснее,
ища друг в друге  поддержки.  Тяжеловесный  Хум  -  рыцарь  Соли  прижался
доспехом из задубевшей кожи к сверкающему плечу Турона, и рыцарь  Ледяного
Меча не заметил прикосновения своего извечного противника. Зентар  -  юный
рыцарь Первой Травы тревожно оглянулся, но спесивый  Бург  -  рыцарь  Стен
сдержал  насмешку  и  сделал  вид,  что  ничего  не  заметил.  Недвижим  и
безучастен остался лишь рыцарь Солнечного Луча. Этот  витязь  был  окружен
глубокой тайной: никто не ведал, откуда он пришел, где живет, по праву  ли
носит свой девиз. Знали лишь его имя  -  Виктан.  Рыцарь  Солнечного  Луча
являлся и исчезал беспричинно, ни один  человек  не  мог  предугадать  его
поступков, не знал пределов его силы. Но то, что сегодня и он  был  здесь,
внушало уверенность. И медлительный  Гоэн  продолжил  рассказ,  словно  не
принесло только что ветром имя врага.
     - Мед жизни содержит все качества, известные  и  неведомые.  Свойства
соединяются в нем, не гася друг  друга.  И  произойти  это  может  лишь  в
местности, лишенной качеств. Только отсюда мед жизни не получает ни единой
своей частицы. Это Блеклый Край, инертный и пустой. Он скучен, но  все  же
жизнь зависит от него, поскольку здесь стоит чаша,  в  которой  зреет  наш
мед. Раз в год, в день весеннего равноденствия, чаша переполняется, и  мед
проливается на  землю.  Суть  жизни  возвращается  миру.  Небо  наливается
синевой, леса наполняются живностью,  люди  -  силой.  Дружба  укрепляется
радостью, вражда - благородством. Жизнь оплодотворяет саму  себя,  и  лишь
Блеклый Край ничего не получает от праздника бытия. Здесь всегда пасмурно,
но никогда не идет дождь. Бесплодная равнина тянется на много недель пути,
на ней не растет трава, и никто не живет...
     - Фар-р-ртор-р!.. - продребезжало среди камней.
     - ...и никто не живет, - упрямо повторил сказитель, - ибо даже единый
испачканный  взгляд  может  извратить  чудесные  свойства  чистого   меда.
Рассказывают, что испробовавший меда постигает смысл бытия  и  видит  суть
вещей. Тайное становится отрытым для него, а в простом он видит  неведомые
другим бездны. Но за все прошедшие века ни  один  мудрец  не  посягнул  на
общее сокровище.
     - Ф-ф-фартор!.. - прошипело  за  спиной,  словно  плеснули  водой  на
раскаленную жаровню.
     - Единая капля, текущая на землю из каменной чаши, возвращает силу  и
здоровье немощному и может,  как  говорят,  оживить  мертвого.  И  все  же
созревший мед свободно разливается по свету, поскольку ни один человек  не
осмелился продлить свои дни за счет всеобщей жизни.
     - Фар-тор!!! - набатом ударило отовсюду разом, так что нельзя было не
обратить внимания на этот гром, остаться безучастным и сделать вид,  будто
ничего не происходит.
     Гоэн вскочил, меч его, не кованный, а выращенный  лесными  харраками,
прочертил над головами огненный круг.
     - Ты можешь не трудиться, повторяя без  конца  свое  имя!  -  крикнул
Гоэн. - Я хорошо слышу. Я не знаю, кто ты и каков из себя, но клянусь, что
кем бы ты ни был, через день тебя здесь не будет. Мне даже жаль тебя -  ты
затеял бессмысленное дело и сам знаешь это. Неужели ты надеешься  победить
все силы вселенной разом? - Гоэн опустил  меч.  -  Молчишь?  Ты  правильно
сделал, что умолк. У тебя еще есть время до завтрашнего утра. Но берегись,
если утром мы увидим, что путь к чаше закрыт.
     Ответа не было. Старый воин оглядел сереющие окрестности, а затем  на
правах старшего, распорядился:
     - Рыцари леса  разводят  костер,  горожане  готовят  ужин.  Остальные
выделяют добровольцев - быть ночной стражей.
     В словах Гоэна не было обиды или унижения. Все знали, что  в  Блеклом
Краю не у всякого загорится огонь, и уж  тем  более  не  просто  накормить
воинов там, где пища лишена вкуса. Поэтому гордый Бург распустил ремни  на
мешке и начал доставать провизию, а  сам  Гоэн  и  рыцарь  Шш,  бывший  не
человеком даже, а покрытым замшелой корой  лесным  духом,  отправились  за
валежником.
     - Кто согласен караулить ночью? - спросил Хум. - Я думаю - достаточно
троих.
     Тотчас поднял руку Зентар. Юный  рыцарь  Травы  не  представлял,  как
можно улечься спать накануне первой  в  своей  жизни  битвы.  Вторым  стал
Бестолайн - рыцарь Бездны. Лучшего сторожа нельзя было и  пожелать.  Жизнь
под землей лишила Бестолайна глаз, но обострила  слух,  так  что  в  самые
темные ночи рыцарь Бездны чувствовал себя уверенней всего. Об  этом  воине
легенд ходило, пожалуй, еще больше чем  о  Виктане,  а  знали  о  нем  еще
меньше. Нельзя было даже с уверенностью сказать - человек  скрывается  под
черненым панцирем или одно из мрачных подземных существ, принявшее людские
законы и получившее имя рыцаря.  Но  сегодня  его  тайна  не  тревожила  -
главное, что он был вместе со всеми. Третьим караульщиком вызвался Виктан.
     В Блеклом Краю не бывает закатов, просто привычный  сумрак  сгустился
сильнее, и стала ночь. Огонь костра не рассеивал ее, не помогал видеть. Те
из рыцарей, кто мог и хотел есть,  придвинулись  к  котлу.  Двое  рыцарей,
опрометчиво давшие обет поститься до самой победы, отвернулись,  чтобы  не
смущать себя видом яств, поскольку припасы Бурга были вкусны  даже  здесь.
Шш задумчиво ковырял сучком в зубах. Людская пища была ему не по вкусу,  и
вообще, он мог не есть месяцами. Недвижим остался и Бестолайн. Забрало его
шлема, сплошного,  без  прорезей  для  глаз,  никогда  не  поднималось  и,
кажется, было приварено к нащечникам. Зато Виктан вовсе снял шлем, так что
все могли рассмотреть его, хотя и не принято было глазеть на  рыцарей.  Не
было во внешности неведомого  воина  ничего  сверхъестественного.  Был  он
далеко не мальчишкой, но и старческая  дряхлость  еще  много  лет  обещала
обходить его стороной. Твердый подбородок, прямой взгляд серых глаз, худое
лицо, словно выточенное из плотного дерева, лишь возле глаз  чуть  заметно
лучатся морщинки, видно в юности Солнечный рыцарь любил смеяться. Проседь,
осветлившая темные волосы, говорит не о возрасте, а о пережитых бедах.  Ел
он немного и молча, как и все остальные воины.
     Вскоре лагерь замер в ожидании тусклого утра. Рыцари  умели  засыпать
быстро и безбоязненно, полагаясь на бдительность часовых.
     Виктан сидел у костра, напротив смутно вырисовывалась фигура Зентара.
Бестолайн расположился в стороне, его видно не было.
     Как всегда в ночи рыцаря Солнечного Луча одолевали мучительные мысли.
Днем, особенно при ясном небе, мир был прост и понятен. Было зло,  которое
следует побеждать, и добро, ждущее помощи. Ночью все сливалось в  темноте,
словно  истекая  одно  из  другого,   границы   пропадали,   и   пропадала
уверенность. В темноте Виктана мучили видения  -  нелепые  и  невозможные:
мелкий дождь, множество людей и бесконечные разговоры  ни  о  чем.  Ничего
подобного не бывало в жизни благородного Виктана, но все же он не  мог  бы
утверждать, что это было не с ним.  Молва  приписывала  рыцарю  Солнечного
Луча способность неожиданно исчезать и появляться, а порой он  застывал  и
часами стоял как во сне, безвольно опустив руки. И не то беда, что  другие
не знали, куда временами пропадает Виктан, но этого не знал и сам  рыцарь.
Хотя он привык, что во всякую минуту  может  осознать  себя  в  незнакомом
месте, где от него потребуются его мощь, мужество и разум. Так что не  это
тревожило его. Пугало собственное беспамятство.
     - Фартор, - беззвучно шептал он, - Фартор...
     Неведомый владыка Блеклого  Края,  осмелившийся  посягнуть  на  общее
богатство, и тот серый мир, что мерещился Виктану после пробуждения -  что
между ними общего? Неизвестно. Но ведь они могут  и  просто  совпадать,  и
тогда...
     "Кому служишь, рыцарь? - подумал Виктан. - Кто ты? Почему-то никто не
спросил меня об этом. Кто ты, рыцарь Солнечного Луча? Откуда тьма в  твоей
памяти?"
     Виктан  бросил  на  угли  сразу  несколько  тонких  веток.   Медленно
поднялось ленивое  пламя,  в  его  языках  безмолвно  вспыхивал  и  сгорал
носящийся в воздухе сор - не то клочья почерневшей паутины, не  то  просто
пыль, причудливо увеличенная слабым светом.
     "Откуда столько пыли? - подумал Виктан. - Здесь ее не должно быть."
     Неудержимая сонливость наваливалась на него, Виктан  чувствовал,  что
еще минута и он уснет, хотя поставлен на  страже,  и  товарищи  доверились
ему.  Впервые  с  ним  происходило  такое  -  он  всегда  был  безупречным
караульщиком. Но, в конце, концов, что может случиться в Блеклом Краю, где
нет никаких качеств, а  значит,  и  силы?  К  тому  же,  рядом  Бестолайн,
привыкший к тьме, тишине и бессонным ночам. С ним  можно  быть  спокойным,
вот и Зентар, их третий напарник, уснул, повалившись на  изумрудный  плащ.
Правда, Бестолайн слеп, но в мире нет никого, кто мог бы подойти так тихо,
чтобы рыцарь Бездны не услышал.  Значит,  можно  заснуть...  на  несколько
минут, не больше.
     Глаза закрывались сами собой.
     "Кому служишь, рыцарь?" -  засыпая  вспомнил  Виктан  и,  пересиливая
себя, протянул руку, кинул в костер ветки, сколько сумел захватить.
     Закружились, исчезая  в  огне  черные  хлопья.  Внезапно  вспыхнувшим
сознанием Виктан увидел опасность, но уже не было сил подняться.
     "Тревога!" - хотел крикнуть он, но лицо облепило  паутиной,  губы  не
размыкались, и лишь чуть слышный шепот протиснулся сквозь них. Но и  этого
комариного звука оказалось  достаточно  для  Бестолайна.  Стальная  булава
взлетела и набатно ударила по кованному щиту.
     Тревога!!!
     Грохот вернул Виктану силы. Он наклонился и,  не  раздумывая,  нырнул
лицом в угли. Лицо опалила боль, но зато вернулась  способность  видеть  и
говорить. Виктан  вскинул  верх  руку  с  кольцом.  В  кольцо  был  вделан
солнечный камень гелиофор. Камень засиял,  разгоняя  тьму.  Света  хватило
ненадолго, по ночам камень  светил  с  трудом,  но  этого  достало,  чтобы
увидеть и понять, что происходит.
     Воздух  вокруг  был  переполнен  черным  пухом,   тончайшие   волокна
опускались на людей, проползали в щели доспехов, утолщаясь,  пульсировали,
наливаясь красным.  Разбуженные  рыцари  вскакивали,  размахивали  руками,
пытаясь отодрать прильнувших кровопийц.
     - Огнем! - закричал Виктан, подпаливая разом связку  факелов.  -  Они
боятся огня!
     Через минуту  нападение  было  отбито.  Не  успевшие  улететь  клочья
паутины были сожжены, воздух очистился.  Виктан  оглядел  соратников.  Все
остались живы, но бледные лица, погасшие глаза показывали, как много крови
они потеряли. Неважными бойцами будут они утром.
     Незаметно высветлилось небо. Никто из рыцарей  не  удивился,  увидев,
что впереди по-прежнему мерно колышется завеса. Фартор, закрывший подход к
чаше, не собирался отступать. Странно было бы  ожидать  отступления  после
столь удачной вылазки. Но сейчас вокруг лагеря было пусто и тихо, так  что
если бы не пелена вдалеке, трудно было бы сказать, где противник,  и  есть
ли он вообще. Пелена окружала чашу с медом, и  уже  сейчас,  хотя  мед  не
созрел, по всей  стране  чувствовалось  беспокойство.  Рыцари  шли,  чтобы
сорвать пелену, хот