лерку Петрова я встретил в коридоре института.
     - Так, - мрачно сказал он, подойдя  вплотную  и  ткнув  мне  в  грудь
указательным пальцем. - Если тебе кажется, что  те  девять  дней,  кои  ты
отсутствовал, составляют четыре недели, то ты  глубоко  заблуждаешься,  по
самым оптимистическим подсчетам это несколько меньше полутора недель.
     - Валера, - сказал я, вложив в его  имя  всю  силу  убеждения,  какую
сумел в себе отыскать. - Я весьма здоров, бодр и брызжу идеями.
     - Интересно было бы посмотреть, чем это ты брызжешь. Как ты  думаешь,
батенька, что будет, если мы сейчас возьмем и снимем энцефалограмку  не  с
подопытного студента, а с тебя? Пиво холодное будет.
     - Идет, - согласился я. - Сколько?
     - Полдюжины, - быстро ответил Валерка.  Он  всегда  налету  схватывал
предложения, связанные с пивом. - Только пить это пиво я буду один. Ты же,
проиграв спор и уплатив долг, немедленно отправляешься в свое Кавголово  и
отсиживаешь весь срок сполна.
     - В Тикилово, - поправил я.
     - Ну, в Тикилово.
     - Без "ну" Тикилово.
     Валерка посмотрел на меня с состраданием.


     Пиво досталось мне. Но распили его мы  с  Валеркой  не  на  следующий
день, а несколько месяцев спустя.  На  следующий  же  день  мы  поехали  в
Тикилово.
     Восторженные журналисты потом писали, что с этой поездки началась эра
психофизиотерапии.  Это,   конечно,   сильно   сказано   -   эра.   Ничего
сверхъестественного в  скважине  не  нашли.  Просто  раньше  никто  такими
изысканиями не занимался, руки не доходили, и головы другим были заняты. А
дырка "до середины Земли" заставила обратить на себя внимание.
     Теперь в любой поликлинике рядом с генераторами  УВЧ  стоят  аппараты
Петрова. Валерка долго бился за название "Темный глаз",  но  его  отвергли
из-за возможности превратных толкований вроде "дурного глаза". Если у  вас
найдут переутомление, то пропишут курс терапии.  Вы  пройдете  в  кабинет,
накроете голову черным суконным  мешком,  вроде  тех,  что  на  допотопных
фотоаппаратах, и будете  смотреть  в  тусклый  черный  кружок,  в  котором
временами неярко мерцает искра.
     Вот и все лечение. Говорят, помогает.  Так  ли  это  -  не  знаю.  От
Валеркиных приглашений опробовать прибор я уклонился, а лечиться  пока  не
требуется. Но даже если когда-нибудь мне понадобится психофизиотерапия,  я
на аппарат Петрова не пойду. Я поеду в Тикилово, найду  на  лугу  знакомый
камень, подниму его и увижу Темный глаз. А если отверстие зарастет к  тому
времени, или тетя Клава, не дай  бог,  выполнит  свою  угрозу  и  засыплет
скважину, то я просто лягу лицом в цветущую кашку.
     Думаю, что поможет не хуже.





                                КОММУНАЛКА


                                  Кажется, что автора во время работы
                                  одолевала одна мысль: внушить читающему,
                                  что ничего не может быть хуже
                                  перестройки и вообще социализма.
                                          Из собрания внутренних рецензий.


     Дом шел на капремонт. Уже была известна дата расселения, и на  кухнях
во время схода жильцов звучали  экзотические  топонимы:  "Уткина  заводь",
"Район трех хохлов", "Веселый поселок". "Веселого поселка" никто не хотел,
"Района трех хохлов" - тоже: далеко ездить. Вообще, уезжать не хотелось  -
дом удобно стоял в центре города, богатом магазинами и транспортом,  а  от
магистрали его прикрывал скверик. Вот если бы в этом  доме,  да  отдельную
квартиру после ремонта...
     Мечты,  мечты...  Уже  третье  поколение  мечтателей  доживало   век,
сгрудившись  в  коммуналках.  Такой  образ  жизни  вообще  располагает   к
мечтаниям, поэтому всякий  воображал  свое  скорое  возвращение  в  родную
четырехэтажку, хотя трезво  понимал,  что  отдельные  квартиры  улучшенной
планировки достанутся князьям производства,  баронам  перестройки  и  иным
общественно-ценным лицам, единственная привилегия которых состоит  в  том,
чтобы первыми идти туда,  где  раздают  квартиры  и  прочий  ширпотреб.  А
впрочем, почему бы и не  повздыхать  о  несбыточном  в  надежном  ожидании
персонального рая на далеких окраинах?
     И лишь в одной квартире не возникали по вечерам крамольные  разговоры
о  нерасселении.  Хотя,  четвертая  квартира  всегда  была  наособицу.  Не
водилось в ней  пенсионерок,  выползающих  по  погоде  в  сквер,  не  было
драчливых многодетных семей, многодетность которых проистекает единственно
от  пьянства  и  незнания  собственной  физиологии.  Четвертая   значилась
малонаселенкой - всего в ней насчитывалось три жилых комнаты и кухня. Была
еще четвертая комната, смежная с кухней и  без  окна,  а  потому  даже  по
нынешним меркам  к  жилью  непригодная.  В  темной  комнате  по  всеобщему
согласию жильцов устроилось нечто вроде большущей кладовки: там стояли три
холодильника, помещался старый  комод  Павла  Антоновича,  хранился  мопед
Стаса и подержанный полотер Мары.
     В трех комнатах, каждая из которых уступала размерами кладовке,  жили
трое случайных, чужих друг  другу  людей  -  владельцы  комода,  мопеда  и
полотера. Разумеется, они здоровались по утрам и разговаривали на кухне  -
обсуждали введение визиток и отмену талонов на чай, но о том, как  "хорошо
бы после ремонта..." - в четвертой квартире ни разу не заговаривали. А все
потому, что кое у кого обнаружились серьезные намерения получить отдельную
жилплощадь улучшенной планировки, расположенную в центре города - короче -
по старому адресу. А кроме намерений имелись и возможности.


     Стас  -  молодой  человек  спортивного   сложения,   темноволосый   и
симпатичный, на самом деле был инопланетянином, прилетевшим  с  одного  из
южных созвездий на космоплане, замаскированном под мопед.
     Бог знает, чего ему недоставало  в  родном  созвездии,  где  тепло  и
растут мандарины, но в нашем холодном  климате  хотелось  иметь  отдельную
квартиру в центре. Как следует поразмыслив, Стас решил, что  квартира  ему
сойдет и неперепланированная. В трех  комнатах  можно  сносно  жить,  а  в
темном зале - хранить мандарины, привезенные с далекого южного  созвездия.
Оставалось лишь  дождаться,  когда  скучные  соседи  уберутся  в  "Веселый
поселок", а потом забрать себе квартиру.  Помочь  в  этом  непростом  деле
должна была инопланетная техника.
     Первым делом предполагалось  заблокировать  силовыми  полями  вход  в
квартиру и отдельно  в  личную  комнату  Стаса.  Кроме  того,  Стас  решил
замаскировать дверь голографическим  изображением  соседней  стены.  Таким
образом, квартира выпадала из поля зрения строителей. Себя Стас  собирался
телепортировать с улицы прямо на койку и так пережить эпоху  разрушений  и
отсутствия дверей.
     А чтобы потом никто  не  вселился  в  спасенную  квартиру,  Стас  дал
задание киберштурману своего мопеда направить мощный  амнезийный  удар  по
горжилотделу.  Тысячелетний  опыт  космических  захватчиков  говорил,  что
вспыхнувший  склероз  не  помешает  сотрудникам  отдела   исполнять   свои
должности и вовремя получать зарплату, а вот о квартире номер  четыре  они
должны забыть.
     Стас запрограммировал мопед, а сам затворился в  угловой  комнате,  в
окно которой по ночам смотрелось родное созвездие.
     Но на этот раз то ли автоматика  подвела,  и  волны  забвения  начали
распространяться во все стороны, то  ли  иное  что  случилось,  но  только
склероз овладел и самим черноволосым гуманоидом. Он помнил о квартире,  но
никак не мог сообразить, сколько же в ней комнат. Своя -  угловая,  темная
кладовка, а еще?.. В  конце  концов  Стас  успокоился,  решив,  что  когда
киберштурман отключит луч, он пересчитает комнаты заново.  Соседи  к  тому
времени давно уедут, и вспоминать их нет никакой нужды.
     Здесь и скрывался грубый просчет пришельца, потому что еще кое у кого
были серьезные намерения въехать в отдельную квартиру в центре  города.  И
возможности кое у кого тоже были.


     Мара - сухопарая особа изрядно высушенная  временем  и  одиночеством,
была сущей ведьмой как по характеру, так  и  по  должности.  Она  наводила
порчу, накладывала заклятья, вызывала несчастья, а  в  свободное  от  этих
важных дел время, оседлав  полотер  летала  на  шабаш  к  более  удачливым
товаркам, чья жилплощадь позволяла устраивать приемы.
     Меркантилизм был чужд душе ведьмы, но хотелось быть не хуже других  и
самой затевать вечера кощунств, оргии и  высокоинтеллектуальные  беседы  с
кадаврами. Одно время Мара воображала, что ей  удастся  привлечь  к  своей
деятельности Стаса  или  Павла  Антоновича,  но  Павел  Антонович  обладал
иммунитетом к любого  рода  чарам,  а  здоровый  материализм  межзвездного
технаря отпугнул саму Мару. Неудивительно, что одинокая  ведьма  возжелала
отдельной квартиры.
     Весь уклад будущей жизни был расписан заранее. В собственной  комнате
Мары, где  стояла  большая  изразцовая  печь  с  сохранившимся  дымоходом,
предполагалось устроить прихожую. Темный зал предназначался для приемов, в
сырой, на нору похожей комнатенке Павла Антоновича предстояло быть  адской
лаборатории, а в угловой комнате - спальне. Мара тоже любила  смотреть  на
далекие  южные   созвездия,   вспоминая   днепровские   кручи,   где   она
стажировалась совсем юной чертовкой.
     Теперь, когда дом отправлялся на ремонт, планы ведьмы  быстро  обрели
плоть. Оставалось  лишь  дождаться,  когда  надоевшие  мужики  соблазнятся
"Гражданкой" и освободят комнаты,  а  затем  оформить  квартиру  на  себя.
Помочь в этом деле должно было колдовское искусство.
     Мара была великой мастерицей отводить глаза, а  посему  первым  делом
она позаботилась, чтобы все заинтересованные лица позабыли о квартире. При
этом могло случиться, что Стас или Павел Антонович уедут в спальный район,
позабыв на старой квартире постельные принадлежности, но ведьму  это  мало
волновало. Она  даже  присмотрела  одного  нагловатого  бесенка,  готового
купить стасов мопед.
     На зелье, отшибающее память пошли клопы и тараканы со  всего  дома  и
такое количество купленных в аптеке трав, что с  этого  дня  лекарственные
растения  стали  сугубым  дефицитом.  Зато   и   зелье   получилось   силы
сокрушительной.  Хотя  оно  не   смогло   полностью   уничтожить   тройную
психозащиту инопланетчика, но все же Стас был временно выведен  из  строя.
Он лежал на койке за  блокированной  дверью  и  даже  думы  о  мандаринах,
которые с углублением  перестройки  все  больше  поднимались  в  цене,  не
согревали его сердца.
     Путь для Мары  был  открыт.  Но  отправившись  в  жилотдел  оформлять
документы на квартиру, Мара была сбита  мопедом,  вернее,  его  амнезийным
лучом. Тренированная лиходейская воля не сломилась, но  Мара  забыла,  что
она должна здесь делать. Понуро вернувшись домой, ведьма  закляла  вход  в
свою комнату и повалилась в узкую девичью постель.
     На следующий день Стас и Мара пришли в  норму,  но  оба  пребывали  в
уверенности,  что  вчера  разрешили  жилищные  проблемы,  а  потому  могут
заняться иными делами. Друг друга они считали уехавшими. Случайная встреча
на кухне или возле туалета могла разрушить  иллюзию,  но  комнатные  двери
пребывали замкнутыми каждая на свой лад.
     Стас,  телепортируясь  сквозь  стену,  занимался  таинственной,  лишь
инопланетянам доступной деятельностью,  а  Мара,  пробуравив  тощим  телом
дымоход,   прямиком   неслась   на   какой-нибудь   митинг,    где    волю
кликушествовала, призывая адские и  небесные  громы  на  головы  нахальной
чужеплеменной нечисти, в  особенности  на  приверженцев  Кабалы  и  прочих
масонов, вытеснявших православную чародейку с колдовского рынка.
     Между тем, наколдованный туман забытья, резонируя с мощным амнезийным
лучом, вовсю хозяйничал в городе. Горожане  дружно  запамятовали,  что  на
работе следует работать, многие даже забыли, что  значит  быть  человеком.
Взрослые дети теряли в подвалах престарелых родителей, а юные  родители  -
малолетних детей. Избранные депутаты,  регулярно  забывали  о  собственных
программах и обещаниях. Короче - все забывали все, кроме  дней  получки  и
аванса. Забывать стало хорошим тоном, и в  городе  появилось  неформальной
общество "Забвение", формальной  целью  которого  было  забывание  горьких
уроков прошлого и повторение старых ошибок.
     Подхваченные эпидемией беспамятства, Стас и Мара совершенно не думали
о своем третьем соседе. А зря, потому что и Павел  Антонович  желал  иметь
отдельную квартиру непременно в центре. И тоже кое что мог.


     Трехкомнатная квартира была не нужна Павлу Антоновичу,  но  иметь  ее
хотелось. Павел Антонович являлся  обычным  человеком,  и  комод  его  был
всего-лишь старым комодом, набитым всяким хламом. От прочих граждан  Павла
Антоновича отличало лишь непоколебимое  здравомыслие,  делавшее  его,  как
известно, нечувствительным ко всем и всяческим чарам, а  также  зловредным
влияниям НЛО. Несмотря на старания  соседей,  Павел  Антонович  ничего  не
позабыл и шел к цели неуклонно. Если бы не он, то в горжилотделе могли  бы
упустить из виду не только четвертую квартиру, но и весь дом. Во избежание
этого  Павел  Антонович  поставил  вопрос  о  доме  на   особый   контроль
хозяйственных органов, и ремонт начался.
     Хотя  Павел  Антонович  не  имел  никакого  отношения  не  только   к
жилотделу, но и вообще к горисполкому, однако, проработав тридцать  восемь
лет   в   Управлении   Центрсоюзснабсбыткомплектации,   он   стал   старой
канцелярской крысой и среди  любого  делопроизводства  чувствовал  себя  в
родной стихии. Крысой Павел  Антонович  был  фигуральной.  Чтобы  оформить
собственное вселение по старому адресу, ему вовсе не пришлось  пробираться
в архив тесными ходами, волоча голый, перепачканный  чернилами  хвост.  Не
владел такими кунштюками Павел Антонович, но тем не менее,  когда  подошла
пора, бумаги оказались оформленными. Павел  Антонович  попросту  пришел  в
сектор учета и распределения, уселся за стол и оформил документы  по  всем
правилам. И никто не увидел подлога, как  не  заметил  бы  подмены  одного
казенного стула другим точно таким же.
     Дом, задвинутый вглубь улицы и прикрытый от магистрали сквером,  зиял
выбитыми окнами. Рабочие сновали среди  его  стен  так,  словно  вернулись
застойные времена всеобщего ускорения, когда  дома  улучшенной  планировки
сдавались не просто в срок, но и много раньше срока, поскольку  улучшенные
граждане не любят ждать.
     И лишь на втором этаже не  было  видно  каменщиков  и  штукатуров,  а
случайный маляр или сантехник  с  голубым  унитазом  на  плече,  скользнув
взглядом по ровной стене, судорожно  зевал  и  спешил  дальше.  За  ровной
стеной второго этажа скрывалась невидимая постороннему  взгляду  четвертая
квартира.
     Павел Антонович как и прежде жил в своей комнате.  За  много  лет  он
привык входить домой, не  глядя  по  сторонам,  и  потому  не  замечал  ни
голографических, ни иных ухищрений Стаса. Разумеется, Павел Антонович  мог
бы обнаружить неладное, если бы зашел в комнаты соседей,  но  как  честный
человек, он  решил  этого  не  делать,  пока  не  получит  ордер,  и  лишь
посмеивался над южными жителями, переехавшими,  как  он  полагал,  куда-то
"Севернее Муринского ручья".
     Солнечным сентябрем шестого года перестройки дом был сдан  под  ключ.
Началась выдача ордеров. Но за  сутки  до  этого  в  списках  на  вселение
оказались  еще   два   имени,   появившиеся   так   сверхъестественным   и
суперъестественным путем. На четвертую квартиру было выписано три ордера.
     Когда  Павел  Антонович  с  ордером,  бережно  уложенным   в   бювар,
перешагнул порог своей - теперь уже полностью своей!  -  квартиры,  в  это
самое мгновение распахнулись двери двух пустовавших комнат, и  в  коридоре
объявились неуехавшие соседи.
     Стряслась немая сцена.
     Затем к действующим лицам вернулся голос.
     - Не имеете  права!  -  по-крысиному  проскрипел  Павел  Антонович  и
вскинул наизготовку бювар.
     - Изыди! - каркнула Мара, хватаясь за полотер.
     - Зар-р-рэжу!.. - проскрежетал  Стас,  потянув  из  кармана  бластер,
выполненный в виде зажигалки...


     Раскрашенная по трафарету  лестница  сияла  послеремонтной  чистотой.
Блестели эмалевые пуговки звонков, лаковое  дерево  сколоченных  на  заказ
дверей еще не осквернила ничья варварская рука. И  лишь  дверь  на  втором
этаже, которую больше не скрывал голографический экран, бросалась в  глаза
первобытным обшарпанным уродством.
     За дверью кипела жизнь - бухал бластер, слышался сатанинский хохот  и
выкрики:
     - Прекратите хулиганство!
     Спешившие  мимо  новые  жители  дома  -  бескомпромиссные   защитники
светлого социалистического настоящего  или  доблестные  борцы  за  сияющее
капиталистическое будущее, вздрагивали от неожиданности  и  бормотали  про
себя:
     - Демократия в действии...





                             Святослав ЛОГИНОВ

                           ОБЕРЕГ У ПУСТЫХ ХОЛМОВ




     - Добрый день, любезный! Где я могу найти почтеннейшего Вади?
     Вади еще раз подбросил на ладони  камешек,  затем  поднял  взгляд  на
говорившего.
     Гость возвышался словно башня. На Закате вообще  обитают  крупноватые
существа, но этот выделялся даже среди них. Его ноги не стояли на земле, а
попирали ее. Широкая грудь  сверкала  чеканкой  доспехов,  поверх  которых
кривилась уродливая ухмылка эгиды. Мускулистые руки были обнажены до локтя
и безоружны - видимо пришелец не считал Вади за угрозу - стальной шестопер
остался висеть у пояса. Ничего удивительного: гость силен и велик  -  даже
подпрыгнув Вади не смог  бы  достать  рубчатой  рукоятки  праздно  висящей
булавы.
     Задрав голову, Вади  взглянул  в  глаза  великану.  Нормальное  лицо,
человеческое. А шлем золотой, блестит, указуя зенит отточенной спицей.
     "Через Ожогище, должно, на карачках полз, - прикинул про себя Вади, -
а шапку догадался снять. А то бы нипочем не прошел - молниям в такой шишак
метить самое милое дело. Видать хороший человек - не дурак и не  спесивец.
Жаль его..."
     Вади подбросил камешек, поймал.
     - И зачем тебе понадобился Вади?
     - Это я скажу только ему.
     - Говори. Вади это я.
     Великан не удивился, верно за  долгое  путешествие  успел  навидаться
всякого и знал, что не рост определяет человека, не золото и не железо.
     - Меня зовут Хаген. Я из  Западных  земель.  Мне  нужен  светлый  меч
Шолпан.
     Вади щелчком отбросил камешек, показал пустые ладони:
     - У меня нет меча. Я не воин, не кузнец и даже сувенирами не  торгую,
хотя в округе валяется немало старого железа.
     - Молва говорит, что у тебя есть талисман,  с  которым  можно  пройти
мимо Пустых холмов.
     Вади согласно кивнул.
     - Верно, оберег у меня есть.
     Великан быстро наклонился. Тяжелая тень накрыла Вади.
     - Дай мне его! Дай на один только день.  Этого  времени  мне  хватит,
чтобы обшарить Пустые холмы вдоль и поперек. Всем известно, что меч Шолпан
там. Умирающий богатырь вонзил его в брюхо смоляного чудовища,  и  уже  не
имел сил вырвать обратно.  А  потом  на  холмы  пало  безвременье,  и  меч
остался, вплавленный в груду смолы. Клянусь светом и тьмой, я  верну  тебе
твой талисман, едва найду меч.
     - Зачем тебе именно этот меч? Неужели на свете мало других клинков?..
Я могу показать подходящий  камень,  из  него  торчит  рукоять  так  густо
изрисованная рунами, что нельзя прочесть ни  единого  слова.  Правда,  это
камень, а не смола, меч выдернуть будет непросто...
     Хаген покачал головой.
     - Мне нужен именно светлый меч. Если бы мне противостоял  дракон  или
гидра, я бы нашел способ управиться с ними, но сейчас на моем  пути  стоит
нечто иное. Может быть ты слышал, почтенный Вади, что на  Закате,  в  моих
краях, есть Темный дол. Это проклятое место! Днем оно ничуть не отличаетс