росшими  вавилонами.  Да,  он  не
ошибся! В исконно-католических землях творилась та же смута, что и  здесь,
но теперь эти люди, оторванные от дома дважды -  чудом  и  походом,  -  не
опасны. Более того, они помогут сохранить государство.
     - Братия! - выдохнул Феодосий всей, еще не старой грудью, и крик  его
разнесся далеко над безмолвной толпой. - Мне ли говорить перед  вами?  Ибо
видите сами, что грядут последние дни, и настает час  Армагеддона.  Пришло
время "прославить свое имя и совершить великое и  страшное  перед  народом
Господним".  Псалмопевец  сказал:   "Подлинно,   человек   ходит   подобно
призраку", - и слова эти сбылись. "Много званых, но мало избранных". Вы  -
цвет христианства,  а  "сей  народ  -  народ  жестоковыйный",  предавшийся
Белиалу. Кто может не разъяриться гневом от его гнусностей? Живущие  здесь
- истинные  виновники  горя,  ибо  отдались  дьяволу  и  сожительствуют  с
Сатаной. Их базары шумят, их дома полны, в то время как вы бедствуете.  Но
"поистине есть суд божий на делающих такие дела"! Ныне церковь ждет от вас
рвения Моисея, в один день истребившего двадцать тысяч язычников,  усердия
Илии,  мечом   уничтожавшего   служителей   Валаама,   подвигов   Самсона,
сокрушавшего филистимлян при жизни и смерти своей! - на  секунду  Феодосий
замолк. В его памяти всплыл белый лист с каллиграфической  латынью:  "Молю
за детей, "таковых бо  есть  царство  небесное".  Вот  чего  боится  враг!
Феодосий хлебнул воздуха и, подняв благословляющее распятие,  докричал:  -
Бейте всех, Господь отличит своих!


     Бастин, как и следует уважающему себя кузнецу, в  вопросах  веры  был
более чем свободен. В церковь ходил редко, молитвы  читал,  как  от  дедов
привык - на родном языке. А чаще  не  читал  вовсе.  И  все  ему  сходило,
поскольку  мастером  Бастин  был  непревзойденным  и  умел  спорить  и   с
германскими оружейниками,  и  с  мавританскими  искусниками.  Умел  тянуть
золото, не брезговал и лемешок для сохи сковать. Брался  за  все.  Зато  и
уважение ему было ото всех, и дальняя слава.
     В жены Бастин  взял  первую  красавицу,  сероглазую  Агату  -  внучку
богатого хуторянина Матфея, родную сестру горбуньи  Рады.  Матфей  хоть  и
разборчив, а внучку отдал. Оно и понятно - деньги к деньгам, это не только
про бар писано. С женой Бастин жил складно и имел двоих мальчишек, которых
Матфей хоть и не считал за своих (отданная девка - отрезанный ломоть),  но
любил наравне с остальными. А Рада так целыми днями  гостила  на  кузнице,
беседовала с чумазым хозяином и чуть не за подмастерье была. Говорили, что
эти двое делятся ведовскими тайнами, в  которых  искони  сведущи  кузнецы,
уроды и мельники.
     Прослышав  о  призыве  "удалиться  совета  нечестивых",  Бастин  лишь
фыркнул: его это не касается.  И  отселяться  не  пожелал,  хотя  дом  его
вломился в самую середину  многоярусного  строения,  возведенного  духами.
Агата каждый раз крестилась и зажмуривала глаза, прежде чем  пройти  через
стену, наискось разгородившую дом. Сами духи, впрочем, не мешали - ушли на
верхние  ярусы,  отнесясь  к  кузнецу  с  тем  же  уважением,  что   и   к
архиепископу.
     Бастин видений не устрашился и, услышав жуткие рассказы о мастерских,
где все само делается, немедленно отправился туда; Агата даже отговаривать
не пыталась.
     Беззвучно хлопали молоты, высекавшие разом  сотню  узорчатых  бляшек,
размываясь в воздухе, вращался зажатый сталью  инструмент,  струйками  тек
растопленный металл. И все было укрыто,  спрятано,  чтобы  наблюдать  это,
Бастин просовывал отчаянную голову внутрь глухих колпаков, пользуясь  тем,
что огонь не жег, и молот, ударяя, не бил его.
     Вскоре Бастин умудрился  обрести  приятеля  среди  хозяев  гефестовой
кузни. Чернобородый с веселым оскалом парень резко выделялся среди  прочей
нежити, ушибленной чудом также сильно, как  и  люди.  Увидев  Бастина,  по
плечи вбившегося в нутро механического паука,  чернобородый  расхохотался,
потом остановил своего зверя и, распахнув  кожух,  повторил  все  операции
медленно, чтобы их можно было наблюдать с понятием, а  не  как  отсветы  и
стремительное мельтешение. Честно говоря, Бастин понял не много. Не  понял
главного - зачем нужны все те штуки, что выделывали  чудовища,  так  легко
покорявшиеся чернобородому. Но потом знакомец позволил  Бастину  заглянуть
внутрь самобеглой тележки, и Бастин,  осознав,  что  в  подобные  хитрости
сходу не вникнуть, отступился. Но знаками объяснил, что придет и завтра.
     Однако, вышло по-иному. Когда Бастин вместе с чернобородым  вышли  на
вольный  воздух,  то  увидели  впереди  шеренгу  солдат.  По   панталонам,
раскрашенным под цвет знамени,  он  угадал  наемников  ландграфа  Августа.
Бастина хорошо знали в замке, так что причин бояться ландскнехтов не было,
но понимая, что нынче и вооруженный люд не  в  себе,  Бастин  благоразумно
схоронился  в  кустах,  проросших  сквозь  заводскую  стену.  И  сразу  же
возблагодарил себя за мудрую предусмотрительность.
     На  дороге  показалась  процессия.  Два  десятка  людей,   размахивая
зелеными ветвями и нестройно распевая псалмы, двигались к фабрике. Впереди
несли свежесрубленное деревце с листьями и пять белых  хлебов  на  вышитых
полотенцах.  Несомненно,  эти  люди  поддались   на   уговоры   очередного
обезумевшего  проповедника.  Собирались   ли   они   напугать   призраков,
поклониться им или уничтожить  -  Бастин  не  знал  и  не  узнал  никогда.
Солдаты, скрытые холмом  от  идущих,  вздели  пики  и  ринулись  в  атаку.
Раздались вопли, покачнулось и упало деревце. Паломники кинулись в  разные
стороны, солдаты гнались за  ними  и  убивали  в  спину.  Оброненный  хлеб
валялся в пыли.
     Бастин лежал, вжавшись в песок.  Удивительным  образом  ему  не  было
страшно, хотя он понимал, что если его  найдут  здесь,  то  не  раздумывая
пронзят копьем  и  лишь  потом,  быть  может,  узнают.  В  висках  стучала
единственная мысль: домашние остались одни - кто защитит?
     Чернобородый выскочил на дорогу.  Он  неслышно  кричал  и  размахивал
руками, пытаясь остановить бойню. На него не обращали внимания.
     Спастись удалось немногим, лишь тем, кто побежал в сторону  строений.
Солдаты, с оружием наизготовку, рассыпались  цепью  и  медленно  двинулись
вперед.
     "Облава!", - догадался Бастин.  Он  попятился  ползком,  стараясь  не
выдать себя, хотя и понимал, что завод  невелик,  и  скоро  всех  бежавших
выгонят на противоположную сторону.
     Убийцы двигались неторопливо, обшаривая каждый куст  и  не  глядя  на
чудные механизмы, продолжающие работу. За убегавшими солдаты не гнались, и
из этого Бастин заключил, что с той стороны их ожидает еще  одна  шеренга.
Бастин вскочил и побежал, не скрываясь. Он еще успел  по  дороге  выломать
палку, хотя и понимал, насколько бессмысленно идти  с  хворостиной  против
латника.
     Предчувствие не обмануло Бастина. По ту сторону зарослей, опираясь на
древки протазанов стоял второй отряд. Безоружные,  выгнанные  на  открытое
пространство люди остановились. Бежать было некуда.  И  тут  Бастин  снова
заметил чернобородого. Очевидно, призрак не тратил даром те полтора  часа,
что Бастин ползал по кустам. На спине у чернобородого  горбатился  еще  не
виданный Бастином механизм. Продолговатые  баллоны,  выкрашенные  в  серый
цвет, соединялись короткими трубами, и  черный  раструб  был  направлен  в
сторону солдат. Никто не успел понять, что происходит. Стремительная струя
огня вонзилась в  узкий  промежуток  между  людьми,  разъединив  их.  Туго
скрученное пламя казалось сносило все на пути. Чернобородый медленно повел
пышущим раструбом в сторону солдат, и те не  выдержали,  побросав  оружие,
бросились наутек. Новый шквал огня отсек дрожащих крестьян от  замерших  в
кустах  загонщиков.  Началась  всеобщая  паника.  Через  минуту  на   лугу
оставались только чернобородый и Бастин.  Все  остальные  -  и  жертвы,  и
охотники разбежались в разные стороны.
     Горела трава, белые стены мастерских густо покрылись языками  копоти.
Но кусты и трава, по которым пробирался Бастин,  оставались  целы.  Бастин
единственный сумел заметить, что огненный ужас бушует лишь в том  мире,  а
здесь не может сделать ничего. Кузнец  подошел  к  огнеметчику,  улыбнулся
спекшими губами:
     - Спасибо, брат.
     Вдвоем они  направились  прочь  от  завода.  Бастин  спешил  впереди,
чернобородый с оружием наизготовку, словно телохранитель, торопился сзади.
Беспокойство не оставляло Бастина, он все ускорял  шаг,  потом  побежал...
Потом остановился... он увидел, что спешил зря. С пригорка  ему  открылось
дымящее пожарище на месте дома, догорающие столбы ворот, а чуть в  стороне
- нетронутая огнем кузница. Стены потустороннего дома гордо вздымались над
пепелищем, но даже из призраков  никого  не  было  видно,  словно  и  они,
убоявшись, попрятались.
     Шатаясь, Бастин подбежал к остаткам дома. Перед горящими воротами  он
нашел зарубленного старшего сына, в кузнице -  мертвого  молотобойца.  Его
пробили копьем прежде  чем  он  успел  дотянуться  к  своему  сокрушающему
инструменту. Агаты и младшего сына нигде не было, но от рухнувших стен так
страшно тянуло горелым, что Бастин не стал напрасно звать их.
     Чернобородый стоял у стены,  угольный  зрачок  плавал  в  распахнутых
глазах, белые пальцы  сцепились  на  раструбе  огнеметной  машины.  Бастин
увидел его, шагнул, протянул руку:
     - Дай мне это, слышишь? Понимаю, что никак, но ты мне только  покажи,
я сам сделаю! Дай!
     И призрак понял. Он оторвался от стены,  открутил  баллон,  вылил  на
камень немного прозрачной жидкости. Черкнул палочкой - этот  фокус  Бастин
уже видел - и поднес к лужице огонек. Жидкость вспыхнула  густым  коптящим
пламенем.
     - Сде-е-елаю! - каркнул Бастин. - Живичного скипидару из корья нагоню
- он также горит. Ты показывай, что внутри!
     Одну за другой чернобородый принялся  отсоединять  от  своего  оружия
детали  и  раскладывать  их   перед   Бастином,   под   его   внимательный
заострившийся взгляд.


     Чуть больше недели прошло  с  того  мгновения,  как  детский  сад  из
пригородного лесопарка окружило  зыбучее  болото,  а  холм  порос  вековым
лесом, но за эту неделю многое изменилось в обоих мирах.  Оставленный  без
ухода парк быстро терял лоск: на дорожках валялись  сбитые  ветром  сучья,
неподстриженная трава превратила утоптанные спортивные площадки в  обычные
лужайки. В  Хвойном  теперь  почти  никого  не  было  -  горожане  спешили
вернуться в свои многоэтажки, многие вообще зачем-то вскинулись  и  уехали
куда-то, хотя и знали,  что  взбесившийся  мираж  захватил  всю  землю,  и
по-настоящему укрыться можно только  на  Луне.  Детей  в  группе  у  Гелии
оставалось всего двое: Маша и Костик, да еще  однажды  на  день  появилась
Жанна.
     Зато на Буреломье жизнь кипела ключом. На  пастушьей  стоянке  теперь
жила куча народу. Чумазый Теодор командовал не только детсадовцами,  но  и
тремя младшими братьями. Их отец - Гелия хоть и с трудом, но разобралась в
семейных отношениях соседей - хмуро рыл на пригорке  огромную  яму.  Гелия
долго не могла понять, зачем нужна такая воронка, и лишь когда Савел начал
выкладывать вдоль земляных стенок сруб, догадалась, что люди собираются  в
этой норе жить.
     Кристиан вместе с худым пожилым мужчиной - главой этой странной семьи
- полный день пропадал на болоте, уходил затемно  и  затемно  возвращался.
Мужчины косили белесую осоку  и  жирные  дудки  ядовитой  цикуты,  вязками
таскали траву на плотное место и сушили там, раскидав по земле. Скот пасся
на привязи, подальше от  зимних  кормов,  смертельных,  покуда  солнце  не
выжжет из свежих стеблей яд.
     В  лагере  всем  заправляла  горбунья.  Она  успевала  управиться  со
скотиной и обедом, обиходить детей и взрослых, а в свободные минуты бежала
ворошить сено или,  по  мужски  широко  расставив  ноги,  тяжелым  косарем
ошкуривала заготовленные для землянки бревна.
     Гелия горбуньи боялась. Что-то страшное рассказывала об этой  женщине
мать одной из девочек. Что-то связанное  с  убитыми  детьми.  Гелии  тогда
стало плохо, она не дослушала, и теперь то и дело замирала  в  испуге,  не
зная, чего ожидать  от  увечной.  Рада  сумрачно  смотрела  на  прозрачную
фигурку Гелии, иногда говорила что-то, едва разжимая неподвижные  губы.  И
только когда рука Гелии замирала на секунду на  головенке  кого-нибудь  из
детей: своих или  Радиных,  которых  она  даже  ощутить  не  могла,  маска
горбуньи  неприметно  смягчалась,  притухал  огонь  в  глазницах,  и  лицо
становилось похожим на лицо Кристиана.
     С утра  Рада  отправила  Теодора  помогать  косцам,  начавшим  метать
большой стог, и все дети остались с Гелией. Обычно Теодор мобилизовывал их
на сбор грибов, которые немедленно крошились в котел, независимо от  того,
что булькало там, но сегодня  без  бригадира  дело  не  спорилось.  Малыши
играли, нимало не смущаясь тем, что не  могут  коснуться  и  слышать  друг
друга. Они вовсю  объяснялись  универсальным  языком  жестов,  и  им  было
весело. Гелия стояла на крыльце и смотрела вдаль. До чего  же  быстро  она
привыкла, что парк, всегда полный людей, слился с болотом, и что  гуляющих
теперь не отыщешь днем с огнем, все ужасно заняты  и  спешат.  Привыкла  к
жизни, идущей  рядом  и  царапающей  сердце  своим  неудобством.  Привыкла
беспокоиться за троих грязнуль: Георга, Антона и Себастиана, бояться,  что
непогода начнется прежде, чем их отец настелит в землянке кровлю. Привыкла
встречать вечером усталую улыбку Кристиана. Непостижимый, не допускающий к
себе мир, в котором она почти дома.
     Внизу у подножия холма Гелия заметила какое-то движение. Заслонившись
ладонью от солнца, разглядела две человеческие фигуры. Прежде и  в  голову
не пришло бы пугаться из-за идущих мужчин, но теперь... она  часовой,  она
делает единственное доступное дело: охраняет доверившихся ей людей.  Гелия
подбежала к костру, привлекла внимание Рады, указала на путников. Уже было
видно, что это люди другого  мира  -  серые  войлочные  шляпы,  куртки  со
шнуровкой, босые ноги, до лодыжек обтянутые узкими штанами.  Но,  несмотря
на одинаковый наряд, они были разительно несхожи.  Один  -  со  щегольской
бородкой - шагал налегке и, казалось, даже в грязи испачкан не был. Второй
- заросший до самых глаз, пер чудовищной величины котомку и в правой  руке
нес узел, а левой прижимал к груди мальчонку  лет  четырех,  который  сам,
конечно, не смог бы  передвигаться  по  медленно  расступающейся  болотной
жиже.
     Очевидно Рада узнала идущих, потому что тут же  поспешила  навстречу.
Щеголеватый успел тем временем подняться наверх. Он стащил с волос  шляпу,
улыбнулся, блеснул крепкими зубами, и произнес:
     - Добрый день.
     - Ой!.. - сказала Гелия.
     - Меня зовут Марат, - представился чернобородый.
     - Гелия... - отозвалась девушка. - А  зачем  вы...  этот  маскарад...
скверно так смеяться.
     - Военная хитрость! - усмехнулся гость. - Ведь похож, правда?  Вот  и
они путают. - Марат помолчал и добавил серьезно: - Там убивают. И я решил:
пусть лучше крестоносцы за мной бегают, чем за ними.
     - Простите, - прошептала Гелия. - Я не подумала.
     - Прощу, если мы сейчас же переходим  на  "ты",  -  сказал  Марат.  -
Терпеть не могу выканья.
     - Хорошо.
     Второго путника уже окружили остальные беженцы.  Мальчик  перекочевал
на колени к Раде и,  пачкаясь,  хлебал  из  миски  густую  молочную  тюрю.
Пришедший рассказывал что-то, и люди, замерев, слушали его.
     - Кузнец это, - сказал Марат. - Семью у него убили чуть не на глазах.
Ни за что, просто так убили. Их власти  крестовый  поход  готовят,  против
своих же. Колдунов ищут, еретиков, чтобы злость сорвать. А он  не  еретик,
он простой кузнец. То есть, не простой, конечно, он замечательный  кузнец,
самородок, -  Марат  вдруг  засмеялся,  зловеще,  с  придыхом,  -  погоди,
попомнят они этого кузнеца, крепко попомнят...
     Гелия молчала, не очень понимая, чему радуется  собеседник.  Понимала
лишь, что на Марата слишком сильно подействовало то страшное, чему он  был
свидетелем и теперь скопившееся напряжение разряжается невнятной  речью  и
нервным смехом.
     - Вот что, - сказала она. - Пошли пить чай. У хозяйки обед  готов,  а
мне моих пора кормить...
     - К вам еще кто-то едет, - вместо ответа сказал Марат.
     В этом случае не могло быть и тени сомнения, к какому миру  относятся
гости. Вдалеке оба ландшафта  сливались,  но  лучше  виден  был  тот,  что
оказывался сверху, так что приближающийся  автомобиль  казался  диковинной
лодкой, плывущей через камыши.  Машина  была  хорошо  знакома  Гелии,  она
обслуживала детские учреждения, поэтому ей и разрешалось ездить по  парку.
Хлопнула дверца, из машины вышли двое - в одном Гелия узнала регионального
инспектора.
     Этого только не хватало! Уже  пятнадцать  минут,  как  по  расписанию
начался обед, а дети все еще на улице. И неважно,  что  сегодня  их  всего
двое - распорядок дня все равно нарушен.
     - Быстро мой руки, - скомандовала Гелия Маше и побежала за  Костиком,
который конечно же умотал к костру.
     По счастью, инспектор - пан Крыльский был настроен благодушно и  хотя
не преминул посмотреть на часы и заметить: "Опаздываете...", - но  этим  и
ограничился.
     - Приходится, - сказала Гелия. - Соседка кашу не доварила.  -  Нельзя
же детей в разное время кормить.
     Крыльский с любопытством оглядел  бивак,  расположившийся  на  другом
конце площадки.
     - Да, у вас тут коммуна. Очень мешают?
     - Нет, - сказала Гелия, - это же люди. Мы дружно живем, а дети вместе
играют.
     - Это как? - не понял инспектор.
     - В прятки. Грибы собирают: мои ищут, а те - рвут.  Еще  им  нравится
друг сквозь друга пробегать.
     - Что  же,  Гелия,  вы  удачно  обошли  трудности.  В  других  местах
положение хуже, можно сказать, что ассоциации больше не существует. Многие
воспитатели побросали работу  и  куда-то  помчались.  Куда,  зачем?  -  не
понимаю. Повсюду одно и то же. У  некоторых  -  нервные  срывы,  они  тоже
больше не работники. А дети насмотрелись гадостей, мерзости всякой.  Среди
них сейчас настоящая эпидемия жестокости. Раз можно ударить  проницаемого,
значит можно и своего товарища. Родители, почти все, детей из наших  садов
забрали, держат при себе. А то не представляю, как мы и справились бы.
     - Знаю, - сказала Гелия. - У меня  тоже  группа  пуста,  и  продуктов
вчера не привезли. Что творится - не пойму у нас же войны нет!
     - А паника есть, - сказал Крыльский. - Это немногим  легче.  Так  что
придется вам отсюда уезжать. Нам удалось договориться об эвакуации детей в
ненаселенные районы. То есть, я хотел  сказать,  в  районы,  которые  были
незаселены  в  те  времена.   Родители,   которые   не   могут   приехать,
предупреждены и согласны. Воспитателей мы отбираем лишь самых опытных, и я
рекомендовал вас.
     Минуту Гелия молчала. Мысли ее были в смятении, впоследствии  она  не
могла даже сказать, будто перебирала варианты или искала  доводы.  Однако,
решение приняла.
     - Я не могу ехать, - виновато сказала она. - Посмотрите, сколько  тут
малышей, что они подумают, если я вдруг исчезну?
     - Но пани Гелия! - вскричал Крыльский. - Эти люди  -  там!  Какое  вы
имеете к ним отношение? То есть, простите, отношение имеете, но что можете
для них сделать?
     - Я могу улыбнуться, успокоить, - сказала Гелия. -  Кино  по  вечерам
смотрим, я мультфильмы выбираю  без  слов.  Присмотреть  могу,  пока  Рада
занята.
     - Какая Рада? - не понял Крыльский.
     - Женщину у костра видели? Горбатую. Ее Радой зовут.
     - С ума сойти! - Крыльский потер лоб, соображая.  -  В  ваших  словах
есть резон, пусть будет по-вашему, но это все равно  безумие.  Значит,  мы
открываем филиал в невещественном  мире.  Машу  с  Костиком  мне  придется
забрать, родители приедут за