я выбралась из этой давки и вернулась  к  столику.
Села, заказала еще кофе, зажгла новую  сигарету  и  собралась  терпеливо
заканчивать  письмо,  но  в  действительности  следила   за   дверью   и
обшарпанным лимузином, который запросто мог бы катиться сейчас в  Дельфы
по этому делу жизни и смерти... Прошел час.
   Официант начал бросать вопросительные взгляды, поэтому  я  оттолкнула
нетронутое письмо, заказала тарелку фасоли и маленькую розовую  рыбку  и
стала ковырять их, со все усиливающимся ощущением  неловкости  глядя  на
всех входящих и выходящих.  Смысл  ожидания  был  не  так  уж  и  прост.
Поскольку я совершенно независимо от своей воли ввязалась  в  это  дело,
почему бы не обернуть  его  себе  на  пользу?  Когда  появится  "девушка
Саймона", наверняка можно намекнуть - или сказать прямо, - что  я  бы  с
удовольствием доехала с ней до Дельф.  И  не  только  такая  перспектива
зародилась у меня в голове...
   Минуты медленно шли, никто  не  появлялся.  Почему-то  чем  дольше  я
ждала,  тем  менее  разумным  мне  казалось  оставить  все   улаживаться
самостоятельно, и тем более коварно вылезала  на  передний  план  другая
возможность. Как бы я его не отталкивала, он сушил мне  рот  -  соблазн,
подарок, вызов богов...
   Когда к двенадцати никто за машиной не пришел, я отодвинула тарелку и
попыталась как можно трезвее оценить эту альтернативу -  отвести  машину
самостоятельно. Очевидно, что по неизвестной причине девушка не  придет.
Что-то ей помешало, иначе бы она отменила заказ. Но машина, очень срочно
нужная, стоит на месте, на полтора часа опаздывает. Я, со своей стороны,
очень хочу в Дельфы и могу немедленно выехать, так как только что  сошла
с парохода и имею при себе все необходимое  для  короткого  путешествия.
Можно отправиться, передать машину,  пробыть  там  два  дня  на  деньги,
сэкономленные на автобусном билете, и вернуться с туристами  в  четверг.
Очень простая, очевидная вещь, причем прямое вмешательство судьбы.
   Я подняла ключ онемевшими пальцами и  медленно  потянулась  за  своим
единственным багажом - большущим цветным мешком,  сотканным  в  Микенах,
висевшем на спинке стула. Колебаться я начала,  когда  достала  до  него
рукой - выпрямилась и  завертела,  закрутила  ключ,  глядя,  как  солнце
блестело на нем при поворотах.
   Этого делать нельзя. Так себя не ведут. Я должно быть  сошла  с  ума,
раз позволяю себе думать об этом. Девушка Саймона  всего-навсего  забыла
отменить заказ и забрать деньги. Это не имеет никакого отношения ко мне.
Никто мне спасибо не скажет. Несмотря на глупую ошибку,  это  совершенно
не мое дело. Фраза "дело жизни и смерти", складная,  как  припев,  такая
убедительная причина для вмешательства - всего лишь оборот речи в  конце
концов. Нечего притворяться, что срочно нужно ехать. В любом случае  это
- не мое дело. Единственный разумный поступок -  оставить  автомобиль  в
покое, отдать ключ и уйти.
   Решение  принесло  удивительно  живое,   почти   физическое   чувство
облегчения. На этой волне я  встала,  повесила  сумку  на  плечо,  взяла
неоконченное письмо со стола,  чтобы  засунуть  в  мешок,  и  неожиданно
наткнулась взглядом на фразу "со мной никогда ничего не случается".
   Бумага затрещала, так сжались мои пальцы. Самопонимание снисходит  на
человека где и когда угодно, меня часто интересовало,  приятно  ли  это.
Теперь поняла. Это продолжалось недолго. К своему безропотному удивлению
я обнаружила, что стою у стойки и протягиваю хозяину листок бумаги.
   "Имя и адрес, - сказала  я  слегка  придушенно,  -  на  случай,  если
кто-нибудь позже придет за машиной. Мисс Камилла Хэвен,  отель  Олимпия,
Ру Марии... Скажите, что я сделала это из лучших побуждений".
   Только садясь в машину, я осознала, что мои последние  слова  здорово
смахивали на эпитафию.

2

   Даже если ключ мне принес и не сам Гермес, все боги  Эллады  обо  мне
заботились,  потому  что  я  выехала  из   Афин   живой.   Более   того,
неповрежденной. Было  несколько  скользких  моментов.  Чистильщик  очень
хотел  заняться  моими  туфлями,  бежал  и  цеплялся  за  машину.  Я  бы
обязательно его сбила, трогаясь, если бы  не  забыла  нажать  сцепление.
Однажды, когда я  осторожно  поворачивала  с  площади  Омониа  на  улицу
Святого Константина на десяти милях в час, крепко  прижавшись  к  левому
тротуару, мне навстречу очертя голову вылетело такси  по  не  правильной
стороне. Его уверенно  наглое  поведение  заставило  меня  дальше  ехать
значительно  правее.  Потом  я  препиралась  на  узкой  улице  с   двумя
пешеходами, которые  слезли  с  тротуара  без  единого  взгляда  в  моем
направлении. Откуда  я  могла  знать,  что  это  улица  с  односторонним
движением? Мне тогда помогли тормоза. Хуже было с осликом цветочника, но
я задела только цветы. Его хозяин оказался очаровательным - отказался от
денег,  которые  я  поспешно  протянула,  и   фактически   подарил   все
вышибленные из корзины растения.
   Учитывая все, люди очень добры. Единственный действительно неприятный
человек - мужчина, который плюнул на капот, когда я  задумчиво  выезжала
из-за застывшего на остановке автобуса. Незачем было  так  уж  проявлять
свой темперамент, я и тронула-то его чуть-чуть.
   К тому времени, когда я выбралась на главную  дорогу  из  Афин  вдоль
Священного пути, выяснились две истины. Во-первых, оказывается несколько
недель на старом Хиллмане Элизабет по деревенским дорогам Англии (Филип,
естественно, никогда не позволял мне прикасаться к своему автомобилю)  -
не совсем адекватная подготовка к поездкам по Афинам на странной машине,
у  которой  руль  с  левой  стороны.  Во-вторых,  у  облезлого  лимузина
обнаружился неожиданно мощный мотор. Если бы не его древний вид, если бы
это оказался один из  лоснящихся  трансатлантических  монстров,  которые
используются в Афинах как такси, я бы и не подумала сесть  за  руль,  но
его внешность меня успокоила. Почти родной  старый  Хиллман.  Через  три
минуты обнаружилось, что он трогается с места, как реактивный самолет, а
ко времени, когда я осознала его неограниченные возможности  как  орудия
убийства, было слишком поздно.  Я  двигалась  с  потоком  транспорта,  и
безопаснее казалось не вылезать.
   Угрюмо уцепившись за руль,  я  периодически  перехватывалась  руками,
когда  вспоминала,  что  рычаги  справа,  и  молилась  всем  олимпийцам.
Судорожными рывками и тычками, ужасаясь и извиняясь, я прокладывала путь
к пригородам и в конце концов повернула  на  широкую  двойную  дорогу  к
Коринфу.
   После тесных сверкающих улиц она показалась относительно  пустой.  По
этому священному пути вдоль моря  древние  пилигримы  шли  с  песнями  и
факелами отмечать мистерии в Элефсисе. По  правой  стороне  -  священное
озеро Деметры. Через залив слева лежит  остров  Саломеи,  как  утонувший
дракон, а там - вон там - Фемистокл разбил персидский флот.
   Но я не смотрела ни направо, ни налево, не хотела еще раз  переживать
разочарование. Нечего  и  пытаться  увидеть  тут  призраков,  они  давно
исчезли.  Священный  путь  бежит,  широкий  и  прямой.  Асфальт  немного
плавится  на  солнце  между  цементными  и  металлургическими  заводами,
священное озеро заросло травой и шлаком, в заливе лежат  ржавые  корпуса
танкеров, винно-темная вода отражает сложные алюминиевые сооружения. Сам
Элефсис превратился в грязную деревушку, почти скрытую клубами цементной
пыли.
   Я смотрела на дорогу,  сосредоточилась  на  автомобиле  и  ехала  как
только  могла  быстро.  Скоро  промышленная  зона  закончилась,   дорога
сузилась и побелела  от  пыли  под  безжалостным  сентябрьским  солнцем,
отбежала от берега и завилась между полями с красной  землей,  усаженной
оливами. Маленькие коробочки домов совершенно  бессистемно  припадали  к
ней между деревьями. Загорелые худые дети в лохмотьях смотрели на  меня,
стоя  в  пыли.  Куры.  Собаки.  Ослы  пробирались  вдоль  края   дороги,
наполовину скрытые тяжелым грузом хвороста. Высокая повозка с виноградом
проехала  по  проселку  перпендикулярно  дороге,  бока  мула  и   грозди
одинаково  матово  светились,  туманно  сверкали.  Воздух  пах   теплом,
навозом, пылью и урожаем.
   Солнце нещадно палило. Когда у дороги появлялись деревья, тень падала
как благословение. Было немногим больше полудня, и жара  наводила  ужас.
Жизнь облегчали только ветерок от движения машины и кроны огромных олив,
облаками проплывающие между дорогой и раскаленным небом.
   Мало кто ехал  по  такому  пеклу.  Я  решила  полностью  использовать
преимущества  временного  затишья,  наслаждалась  уверенностью  и   даже
безопасностью, начала  чувствовать  машину  и  категорически  не  желала
думать  о  содеянном.  Ну  приняла  "дар"  богов,  а  результаты   пусть
проявляются, когда я попаду - если попаду - в Дельфы.
   Если я попаду в Дельфы.
   Моя уверенность в себе равномерно возрастала, пока я двигалась  среди
одиночества, окружающая среда становилась все более дикой и красивой,  а
дорога выбралась из-под оливковых  рощ  и  полезла  на  горы.  Она  даже
пережила серию пугающе  крутых  поворотов  с  уклоном  к  плоским  полям
Беотийской равнины. Погубил ее автобус.
   Рейсовый автобус из Афин я догнала на половине до  отвращения  прямой
дороги, рассекающей равнину.  Он  был  маленьким,  безобразно  выглядел,
вонял и тянул за собой пятидесятиярдовый хвост пыли. Его распирали люди,
ящики и разнообразные живые существа, включая кур и,  по  меньшей  мере,
одну козу.
   Я аккуратно сместилась влево и пошла на обгон. Автобус,  который  уже
расположился на середине дороги,  уверенно  взял  левее  и  поехал  чуть
быстрее. Я вернулась обратно, глотая пыль. Он опять  двинулся  ровно  по
центру с бестолковой скоростью тридцать миль в час.  Через  полминуты  я
попробовала еще раз:  аккуратно  подобралась  к  его  заднему  колесу  в
надежде, что водитель меня  увидит.  Увидел.  Резко  увеличил  скорость,
перекрыл путь, четко зафиксировал меня сзади себя и благодушно  вернулся
на старое место. Выкашливая пыль,  я  старалась  не  обижаться,  убедить
себя, что он нашутится и благополучно меня  пропустит,  но  руки  начали
сжиматься на руле, и что-то нервно задрожало в горле. Если бы Филип  вел
машину... да с ним бы ничего и не случилось, женщины-водители на дорогах
Греции - законное развлечение.
   Мы миновали табличку, сообщающую по-гречески и по-английски: "Фивы  -
4 км, Дельфы - 77 км". Если придется ползти за ним всю дорогу...
   Новая попытка. На этот  раз  я  начала  решительно  гудеть.  К  моему
удивлению" и благодарности он послушно съехал  вправо  и  замедлил  ход.
Дрожа как  струна  от  нервной  концентрации,  я  увеличила  скорость  и
устремилась в щель как раз подходящего размера между автобусом и высоким
обрывом сухой, осыпающейся земли.  Не  вышло.  Гнусный  нахал  дернулся,
зарычал и поехал наравне со мной. Мы.с машиной могли бы его обогнать, но
щель сужалась, и я испугалась. Потом  он  взял  резко  левее.  Не  знаю,
собирался ли он действительно спихнуть  нас  с  дороги,  но,  когда  его
грязно-зеленый бок начал к нам прижиматься, мои нервы  не  выдержали,  в
чем водитель был уверен заранее. Я нажала на тормоза и еще раз  осталась
позади в облаке пыли.
   Впереди  появились  первые  разбитые  дома  Фив.  Там,  где  Антигона
отправляла слепого Эдипа  в  изгнание,  старики  сидят  под  солнцем  на
бетонной мостовой рядом с газовыми насосами. Игра в  трик-трак,  которой
они отдают час за часом - вероятно, самая древняя вещь в  Фивах.  Где-то
есть фонтан, возлюбленный  нимфами.  Все.  Но  без  малейшего  намерения
скорбеть о судьбе легенд, я не думала об Эдипе и Антигоне, даже о Филипе
и загадочном Саймоне или о жалкой прелюдии  к  моим  приключениям.  Я  с
ненавистью устремил глаза вперед. Ничего не оставалось  в  жизни,  кроме
желания обогнать проклятый автобус.
   Со  временем   появился   шанс.   Кучка   женщин   просигналила   ему
остановиться, и он замедлил ход. Я тащилась, скосив глаза налево, потные
руки на руле, нервы на пределе. Он встал ровно посередине  дороги  и  не
оставил места для объезда. Стоп. Когда он, наконец, тронулся,  руки  мои
так тряслись, что я не могла повернуть ключ.
   Через заднее стекло моего удаляющегося врага на меня смотрело молодое
лицо,  расколотое  широкой  усмешкой.  Когда  мотор  завелся,  и  машина
поехала, юнец сказал что-то назад. Еще физиономия с  улыбкой  уставилась
на меня. И еще.
   Вдруг так близко позади, что я чуть не слетела  в  кювет  со  страху,
раздался сигнал. Когда я автоматически сместилась к краю, вперед с ревом
вырвался джип, колеса вспенили пыль, он  помчался  дальше  прямо  в  зад
автобусу, а гудок его выл сиреной. Я мельком  увидела  девушку-водителя:
молодое смуглое лицо, прикрытые ресницами глаза, утомленный мрачный рот.
Она откинулась  назад,  вела  джип  с  небрежным,  почти  оскорбительным
мастерством. И кто бы там ни сидел за  рулем,  автобус  уступил  дорогу,
галантно вильнув вправо и оставаясь там, пока она пролетала мимо.
   Не то чтобы я сознательно решила ехать за ней, даже  до  сих  пор  не
знаю, нажала на газ нарочно или искала тормоз, но что-то на меня  нашло,
мой лимузин рванулся вперед, проскочил в  нескольких  дюймах  от  жалкой
переполненной развалины и понесся в кильватере джипа  -  два  колеса  на
дороге, два - поднимают достаточно пыли, чтобы  указать  дорогу  в  Фивы
детям Израиля. Мне до сих пор плевать, как там справился автобус, я даже
не посмотрела в зеркало.
   Я пронеслась через Фивы  и  роскошно  спикировала  на  не  правильную
сторону проезжей дороги, ведущей  в  Ливадию  и  Дельфы,  Рука  Гермеса,
покровителя путников, не оставила меня. Хотя в Ливадии  конская  ярмарка
своими праздничными побрякушками заполонила улицы, потом мне  ничего  не
препятствовало, кроме маленьких караванов сельских  жителей,  движущихся
на ярмарку верхом и толпы цыган - настоящих, из  Египта,  -  кочующих  с
мулами и пони, покрытыми яркими одеялами.
   Вскоре после Ливадии пейзаж меняется. Неумолимые банальности Аттики -
фотоальбомное  процветание  равнин  -  остаются  позади  и   забываются,
вытесняемые  горами.  Дорога  возносится  и  вьется  между  великанскими
ребрами бурых гор, ломающих природу на складчатые обрывки. У подножия  в
безводных равнинах мертвые потоки корчатся, белея в  одиноких  постелях,
как сброшенные шкуры  змей.  Сухие  склоны  покрыты  желтеющей  порослью
сгоревшей травы, обломками камней и раскрошившейся  почвой.  Все  растут
горы,  обнажается  земля,  раскрашенная  широкими  мазками  в  различные
оттенки от краевого через охру к темно-,  а  потом  рыжевато-коричневому
цвету львиной гривы, и все это горит, озаренное безграничным  прекрасным
светом. А вдали - тень горного массива, не  пурпурная,  не  голубоватая,
как в обычных странах, а  ярко-белая  -  величественный  серебряный  лев
Парнас, жилище призраков старых богов.
   Лишь однажды я остановились отдохнуть чуть не доезжая Ливадии. Дорога
поднялась уже высоко и спряталась в тень, прохлада. Я  пятнадцать  минут
посидела на парапете. Внизу в долине встречаются три пути,  давным-давно
на этом перекрестке юноша, движущийся из Дельф в Фивы, вышиб старика  из
колесницы и убил его... Но привидений сегодня  не  было.  Ни  звука,  ни
дыхания, ни даже тени ястреба.  Только  пустые  горы  львиного  цвета  и
беспредельный безжалостный свет.
   Я села в машину, завела мотор и подумала, что богу путников,  который
до сих пор очень хорошо обо мне заботился, осталось стараться  еще  миль
двадцать, а потом он может спокойно меня покинуть. Но он оставил меня не
доезжая десяти километров до Дельф, в середине деревни Арахова.

3

   Арахова - картинка с выставки. Она не нарочно, но декорации избыточно
живописны, а здания в национальном стиле доводят все до предела. Деревня
пристроилась на отвесной скале ярусами домов  -  пол  одного  на  уровне
крыши другого. Все это, кажется, вот-вот скатится в долину глубоко вниз.
Стены белые, на каждой пристроились цветущие растения, виноградные лозы:
усыпанные гроздьями и огромные мотки шерсти цвета  янтаря,  гиацинтов  и
крови. Крыши розово-красные. Вдоль короткой главной  улицы  вывешены  на
продажу ковры; солнце и ослепляющее белый фон стен делают их  еще  ярче.
Улица немного угловата и шириной футов восемь. На одном из  ее  углов  я
врезалась в грузовик.
   Ну не то, чтобы совсем.  Остановилась  от  него  в  девяти  дюймах  и
замерла, парализованная и неспособная думать. Мы стояли фара к фаре, как
коты, уставившиеся друг на друга, причем один из них  загадочно  молчал.
Я, разумеется, заглушила мотор... Скоро стало ясно, что мне, а ни в коем
случае не ему, надо отъехать назад.  Вся  деревня  -  мужской  состав  -
поднялась, чтобы мне это  втолковать,  жестами,  в  основном.  Они  были
очаровательны, восхитительны, очень полезны и готовы  сделать  для  меня
все, только не повернуть машину. Они явно были неспособны понять, что ее
владелец может не уметь чего-то с ней делать.
   Вскоре я въехала в дверь  чьего-то  магазина.  Вся  деревня  помогала
поднять прилавок, опять повесить ковры и убеждала, что это -  ерунда.  Я
собралась с духом и повернула на этот раз на ослика. Все вместе  уверили
меня, что ему ничуть не больно, он примерно через километр остановится и
вернется домой. В следующий раз  я  проехала  по  прямой  ярдов  десять,
публика затаила  дыхание.  Дальше  дорога  поворачивала.  Стоп.  Я  была
определенно не готова перелетать через двухфутовый парапет в чей-то  сад
двадцатью футами ниже по склону. Я сидела, тяжело дышала, дико улыбалась
селянам и очень хотела, чтобы на свет никогда не  появлялись  ни  я,  ни
этот пресловутый Саймон. Отстрелялась.
   Остановилась я на солнце, его отблеск  от  белых  стен  меня  слепил.
Мужчины столпились потеснее, восхищенно ухмылялись и делали галантные и,
несомненно, к счастью, непонятные замечания. Водитель  грузовика,  сияя,
выглядывал  из  кабины  и  явно  приготовился  весь  день   наслаждаться
зрелищем. В тоске я склонилась к двери и произнесла  речь,  обращаясь  к
предводителю моих помощников - высокому живописному мужчине с маленькими
сверкающими глазками, явно пребывающему в восторге от всего этого  дела.
Он бойко говорил на странной смеси французского с английским.
   "Месье! Думаю, я не справлюсь! Это, видите ли,  не  моя  машина,  она
принадлежит мсье Саймону из Дельф и срочно ему нужна по делу. Я к ней не
совсем привыкла и,  поскольку  она  чужая,  не  хотела  бы  рисковать...
Хотелось бы знать. Не мог бы кто-нибудь из этих джентльменов провести ее
для меня задним ходом? Или захочет помочь водитель  грузовика,  если  Вы
его попросите? Это, понимаете ли, не мой автомобиль..."
   Какой-то обломок гордости заставлял меня на этом настаивать,  пока  я
не заметила, что он меня не слушает и больше не улыбается.
   "Чья, Вы говорите, это машина?"
   "Месье Саймона из Дельф. Он срочно нанял ее в Афинах, - я с  надеждой
посмотрела на него, - Вы его знаете?"
   "Нет", - сказал он, качая головой, но  как-то  слишком  быстро  и  не
глядя в глаза. Его сосед пронзительно на меня взглянул и что-то  спросил
по-гречески, вроде прозвучало слово "Саймон".
   Мой друг кивнул и тихо ответил,  мужчины  смотрели  и  бормотали,  их
любопытство затаилось, пропало веселье. Но это - неуловимые впечатления.
Прежде чем я решила, продолжать задавать вопросы или нет, до меня дошло,
что больше никто в мою сторону не смотрит. Они еще  чуть-чуть  быстро  и
приглушенно побормотали, последние улыбки исчезли, толпа начала мягко  и
скромно  рассасываться,  как  овцы  при  приближении   собаки.   И   все
поглядывали в одну сторону.
   Голос высокого мужчины: "Он Вам поможет".
   Я спросила: "Кто?" - но обнаружила, что рядом никого нет. Я повернула
голову и посмотрела в направлении их взглядов.
   По крутой тропинке справа с  горы  между  домами  медленно  спускался
человек. Ему около тридцати. Несмотря на обычные в