Люси. Покажи ей ванную комнату, та, которой пользуется отец, - наименее противная, по-моему. Найди полотенце и покажи свободную спальню, в которой спит Михаил. Там есть электрокамин".
     "Хорошо, а твоя рука? Ты вообще на нее не смотрел?"
     "Пока нет, сейчас займусь. Давай, парень, не суетись. Я бы сам поднял шум, если бы думал, что это серьезно, я в некотором роде пианист, не забывай. Люси, извини. Пойдешь с ним?"
     "Конечно".
     "Сюда", - сказал Адони. Массивная дверь закрылась за нами, мы пошли по мраморному шахматному полу.
     Интерьер Кастелло дей Фьори мог бы придумать переутомленный Дали под воздействием наркотиков. С одного конца холла - массивная витая лестница с металлическими литыми перилами и ступенями из голого камня. Стены покрыты деревянными панелями, скорее всего дубовыми. Островами в мраморном море лежали небольшие ковры разных оттенков тускло-коричневого и оливково-зеленого, насколько можно судить в полумраке. Огромнейший камин, в котором можно было бы зажарить целого бизона, явно сооружали мужчины, которые никогда не занимались приготовлением пищи. Он занимал половину стены. На каминной полке устроились вертела, щипцы и сотня других приспособлений средневековой кухни, назначение которых я не могла угадать. Они выглядели, как орудия пыток, а может быть, ими и являлись. Мебель выглядела так, будто Гэйлы выставили все лишнее из остальных комнат из акустических соображений или просто чтобы не сойти с ума. Кругом стояли огромные сооружения грязных оттенков, множество бамбуковых столов, китайских ширм и бог знает чего из очень блестящего дерева. Кажется, там была фисгармония, имелся там орган со всеми полагающимися ему трубами в темноте около резного шкафа и вешалки, сделанной из оленьих рогов. Точно там была арфа и маленький лес травы в поврежденной слоновьей ноге. Все эти богатства освещала одна слабая лампочка в фонаре. Его держал яванский воин в полном вооружении, немного похожий на ящерицу, которую американцы называют гила монстром.
     Адони грациозно бежал передо мной по широким ступеням. Я шла медленнее, ледяная одежда липла ко мне, босоножки оставляли мокрые следы. Он остановился подождать и с любопытством меня разглядывал. "Что случилось с вами и Максом?"
     "Дельфин Спиро оказался на берегу, а Макс помог снова спустить его в воду. И он втащил за собой нас обоих".
     "Нет, правда? - Он засмеялся. - Хотел бы я это видеть!"
     "Думаю, тебе бы понравилось". По крайней мере его настроение недавняя сцена в музыкальной комнате не испортила. Может, он к таким привык?
     "Когда вы наткнулись на Макса, вы бежали за помощью? Понял! Но что вы делали на берегу в темноте?"
     "Ну хоть ты-то не начинай! Меня уже Макс замучил! Я там искала кольцо, вот это, его там оставила утром моя сестра".
     Его глаза и рот округлились от вида алмаза. "По, по, по! За эту штуку дадут немало драхм! Ничуть не странно, что вы отправились за ней в темноте!"
     "Больше стоит, чем ваше путешествие?" - спросила я невинно.
     "Не сказал бы".
     "Нет?" Чем же, ради бога, они занимаются? Наркотики? Не может быть! Оружие? Странно! Но что я в конце концов знаю про Макса? И он так беспокоился, что отец проболтается, боялся даже. А Адони... Насчет византийских святых у меня особых иллюзий не было...
     "Когда вы первый раз шли по лесу, никого не видели?"
     "Макс тоже спросил. Слышала, как сэр Джулиан крутит магнитофон, но не представляла, что посетитель еще там. Ты, наверное, знаешь, кто у него был?"
     "Мне так кажется. Это догадка, но я так думаю. Сэр Гэйл, может быть, скажет Максу, когда они останутся одни, не знаю".
     "Макс обычно вообще не держит в доме выпивку?"
     "Ничего, что его... Что можно найти".
     "Понятно". Я действительно поняла. Увидела, как возникли слухи и как фальшива фантазия Фил. За исключением того, что запои - симптом внутреннего напряжения, сэр Джулиан Гэйл вполне в своем уме. И если вспомнить, в театральном мире перешептывались, особенно те, кто его знал, но на моем уровне... Все слухи опровергала безупречность всех его появлений на сцене до самого ухода. Но сегодня он продемонстрировал, как это получалось.
     "Мы думали, что он лучше, - сказал Адони. - Он этого не делал уже... Ну давно. Макс очень... - Он поискал слово, но нашел, по-моему, не очень подходящее. - Несчастлив".
     "Очень жаль. Но похоже, это случилось не по его инициативе".
     "Не по его? А, понял. Это правда. Но Макс разберется. - Он тихо засмеялся. - Бедный Макс, ему со всем приходится разбираться. Послушайте, давайте поторопимся, а то вы простудитесь, и тогда Макс будет разбираться со мной".
     "А может?"
     "Запросто. Он платит мне зарплату". Он остановился, нажал практически незаметную кнопку на панели. Еще один тусклый свет пробудился к жизни, на этот раз поднятый потрясающей фигурой из бледно-розового мрамора, изваянной каким-то здравомыслящим викторианцем-реалистом, который был выше фиговых листочков. Перед нами протянулся широкий коридор. Одна стена изъедена массивными металлическими дверями, другая - окнами любопытно отвратительной формы. "Сюда".
     Адони быстро провел меня по коридору. Из стен торчали трогательные головы оленей и козлов, тут и там стояли объеденные молью чучела птиц. Всю остальную поверхность стен заполняло оружие - топоры, мечи, кинжалы и древнее огнестрельное оружие (в исторических пьесах мы считали такие предметы кремневыми ружьями и мушкетами). По-моему, такие использовали во время греческой войны за независимость. Оставалось надеяться, что сэр Джулиан и его сын не осознавали убийственности этого убранства, как, похоже, это происходило с Адони.
     "Ваша ванная - там, - он указал на дверь напротив безвкусной композиции из кнута и шпор. - Покажу, где все, и пойду бинтовать ему руку".
     "Он сильно ранен? Не говорит..."
     "Совсем и не сильно. Думаю, просто поцарапался, хотя крови много было. Не волнуйтесь, Макс очень разумный, он о себе позаботится, как надо".
     "А ты?"
     Он взглянул удивленно: "Я?"
     "А ты о себе позаботишься? Я понимаю, что это меня не касается, но... Будь осторожен. Ради Миранды, если не ради себя".
     Он засмеялся, дотронулся до серебряной цепочки на шее, где, наверное, висел крест или какой-нибудь медальон. "Не волнуйтесь и обо мне, мисс Люси. Святой за своими присматривает. Поверьте, это правда".
     "Значит, у вас все сегодня прошло нормально?" - спросила я немного сухо.
     "Похоже на то. Сюда. - Он открыл передо мной дверь и нажал на выключатель, показались мрамор и красное дерево. - Спальня за следующей дверью, за той. Найду полотенце, а потом сделаю чего-нибудь горячего попить. Найдете дорогу вниз?"
     "Да, спасибо".
     Он залез в шкаф размерами не меньше гаража и выбрался с парой полотенец. "Вот. Теперь у вас все есть?"
     "Наверное. Только... Я должна к этому прикасаться?" Это - жуткая штука, которая, очевидно, предназначалась для нагрева воды. Она выглядела, как выброшенная на берег мина, прицепленная на панель с циферблатами и выключателями, которая запросто могла бы находиться перед пилотом воздушного лайнера.
     "Вы не лучше сэра Гэйла. Он называет это Лолитой и отказывается к ней прикасаться. Она совершенно безопасная, ее сделал Спиро. Пожар был только один раз, но сейчас все в порядке. Мы со Спиро поменяли электропроводку всего месяц назад". Он улыбнулся и закрыл дверь. Я осталась наедине с Лолитой.
     Три ступени вели к ванне размером примерно в плавательный бассейн. Ее окружали всякие приспособления из почерневшей меди. Но я простила Кастелло все, когда повернула кран, обозначенный С, и вода потекла потоком с облаками пара. Я надеялась, что бедный Макс тоже скоро достигнет такого же блаженства. Оставалось надеяться, что существует другая ванна и другая, не менее эффективная Лолита. Я даже почти не думала о Максе, а о всяких приключениях у меня вообще ни мысли не осталось. Я только хотела вылезти из этой мерзкой одежды и залезть в восхитительную ванну...
     К тому времени, когда я решила высушить свое тело, отваренное до сияющего розового цвета, мое нижнее белье, в основном нейлоновое, почти высохло. Платье и пальто были еще сырыми, поэтому я оставила их на горячих трубах, одела халат, который висел за дверью, и пошла в спальню приводить в порядок лицо и волосы.
     У меня были остатки косметики Фил. Я попыталась причесаться при неизбежно тусклом свете перед зеркалом, но оно раскачивалось между двумя колоннами красного дерева и упорно пыталось повернуться лицевой стороной к ковру. Потом я нашла на полу обрывок газеты и засунула его на место, где он, видимо, фиксировал зеркало с 20 июля 1917 года. В зеленоватом свете мое колеблющееся отражение могло бы из многих вышибить последние остатки разума. В халате сэр Гэйл, очевидно, появлялся на сцене. Обилие темно-красного плотного шелка я дополнила помадой Фил, огромным алмазом на руке, а мои короткие волосы круто завились, высыхая. Во всяком случае, это было ничуть не чуднее, чем во все прочие мои появления. Я подумала, будет ли он квалифицировать это как "полуобнаженность". Хотя не важно, ему и так есть о чем подумать.
     Я состроила рожу своему отражению и пошла среди орудий убийства, а потом вниз по лестнице.

11

     Дверь музыкальной комнаты была открыта, но, хотя свет горел, там никого не оказалось. Джин тоже исчез, на его месте стояло что-то вроде остатков сельтерской воды и чашки из-под кофе. Я остановилась у входа, услышала быстрые шаги. Открылась маленькая дверь под лестницей, впустила поток прохладного воздуха. "Люси? Я тебя услышал. Уже в порядке? Согрелась?"
     "Прекрасно, спасибо".
     А он оказался совсем другим. Белый бинт на запястье и сухая одежда - новый толстый свитер и темные брюки - делали его таким же крутым, как раньше, но гораздо моложе, примерно как Адони. И выражение лица - такое же усталое, но почти как у Адони восхищенно-возбужденное. Действительно, удалась у них поездка...
     Я спросила быстро: "Ты так оделся. Неужели собираешься опять выходить?"
     "Только отвезу тебя домой, не волнуйся. Пошли на кухню? Там тепло и есть кофе. Мы с Ад они решили поесть".
     "Обожаю кофе. Но, может, мне не надо оставаться, сестра уже, наверное, винтом пошла".
     "Я позвонил и рассказал, что случилось... Более-менее. - Он по-мальчишески улыбнулся. - Вообще-то, Годфри Мэннинг ей уже звонил и рассказал про дельфина и что ее кольцо в безопасности, поэтому она совершенно счастлива и говорит, что ждет тебя, когда ты захочешь появиться. Поэтому пошли".
     Я последовала за ним вниз по пустой, наполненной эхом лестнице. Казалось, слугам Кастелло не позволяли делить роскошь с вышестоящими. Служебные помещения не украшали ни мертвые животные, ни оружие. Я лично променяла бы все здание, со всеми органными трубами, на одну кухню. Это замечательная огромная пещера, в ней пещера поменьше для камина. Большие бревна весело горят в железной корзинке, добавляя сладкий запах к аромату пищи и кофе и освещая большую комнату живым пульсирующим огнем. На стенах висят вязанки высушенных растений и связки лука, сияя и шевелясь в потоках теплого воздуха. В центре кухни - огромный деревянный стол. В углу Адони жарил что-то на электроплите, которую, наверное, построил вместе со Спиро. Прекрасно пахло кофе и ветчиной.
     "Яичницу с ветчиной будешь?" - спросил Макс.
     "Придется, - заявил Адони через плечо. - Я уже приготовил".
     "Ну..." - сказала я, а Макс вытащил для меня стул в конце стола ближе всего к огню, где довольно любопытный набор тарелок и приборов занимал примерно пятидесятую часть стола. Адони поставил передо мной тарелку, и я поняла, что зверски хочу есть. "А вы уже?"
     "Адони да, а я как раз дошел до стадии кофе. Налить немного сразу?"
     "Да, пожалуйста. - Я подумала, тактично ли спросить про сэра Джулиана, и это заставило меня вспомнить про одолженный наряд. - Мои вещи не высохли, и я взяла халат твоего отца. Он будет возражать, как ты думаешь? Он очень роскошный".
     "Смех в зрительном зале. Конечно, нет. Будет восхищен. С сахаром?"
     "Да, пожалуйста".
     "Приступай. Если сможешь все это съесть, сомневаюсь, что выживет хоть один микроб воспаления легких. Адони отлично готовит, если его заставить".
     "Это превосходно", - пробормотала я с набитым ртом.
     Адони выдал мне потрясающую улыбку и сказал: "Очень приятно. - А потом Максу что-то напоминающее фразу, которую я пыталась выучить в разговорнике. - Она говорит по-гречески?"
     Макс сделал головой странное движение, так всхрапывают упрямые верблюды, а греки говорят "нет". Мальчик выпустил из себя поток речи, в которой я не услышала ни одного на что-то похожего слова. Он был, скорее, возбужден, чем выражал какие-то опасения. Макс слушал без комментариев, только раза два вставил греческую фразу, одну и ту же, которая притормаживала словесный поток Адони, наверное, просил говорить помедленнее. Я ела и старалась не замечать, что Макс все больше хмурится, а Адони говорит все эмоциональнее.
     В конце концов мальчик закончил, увидел мою пустую тарелку. "Еще хотите? Или сыра?"
     "Спасибо. Это было прекрасно".
     "Еще кофе, может?"
     "А есть?"
     "Конечно. - Макс налил, подвинул сахар поближе. - Сигарету?"
     "Нет, спасибо".
     Он засовывал пачку в карман, когда Адони, который убирал мою тарелку, произнес что-то по-гречески, и Макс протянул ему пачку. Мальчик вытащил три сигареты, улыбнулся, сказал что-то Максу, добавил: "Спокойной ночи, мисс Люси", - и ушел через дверь, которой я раньше и не заметила, в дальнем углу кухни.
     Макс сказал просто: "Прости за тайну. Мы укладывали отца спать".
     "Ему уже лучше?"
     "Будет. Ты, надо полагать, знала про его... трудности?"
     "Нет, откуда? Не представляла".
     "Но ты в том же бизнесе... Наверное, должны были распространиться слухи".
     "До меня не дошли. Скорее всего, были, но я знала только, что с ним что-то не в порядке. Я предполагала, сердце или что-то еще. И, честное слово, никто здесь... По крайней мере Фил не говорила, а она бы все первая услышала. Она знала только то, что ты сказал Лео - что он был болен и в больнице. Это с ним часто?"
     "Если бы ты спросила вчера, сказал бы, что, вероятно, не случится больше никогда".
     "Он заговорил?"
     "Слегка".
     "Сказал, кто это был?"
     "Да".
     "И о чем они говорили?"
     "Вот это нет. Он просто повторял, что из него ничего не выудили. С вариациями. Больше всего был доволен собой. А потом заснул".
     "Знаешь, по-моему, не надо беспокоиться. Готова спорить, что он ничего не сказал".
     Он посмотрел удивленно. До сих пор не замечала, что у него такие темные глаза. "Почему ты так уверена?"
     "Ну... Ты был расстроен, а мне ничего не оставалось, как наблюдать. Вот что я заметила. Он был определенно пьян, но сосредоточился не выдать что-то, что знает. Забыл почему, просто знал, что нужно. Он не должен никому говорить о... о том, что делали вы с Адони. Он так опьянел, что не мог понять, кто безопасен, а кто нет, но не выдавал ничего. Он даже вам с Адони не отвечал из-за меня, и даже на неважные вопросы, например, что случилось с Михаилом. А как он читал стихи и тянулся к магнитофону... Что ли скажешь, что он имеет обыкновение давать шекспировские концерты у себя дома? Актеры этого не делают. Слушай, не сердишься, что я это говорю? Может, я лучше...
     "Нет. Продолжай".
     "Я поняла, что он читает стихи потому, что в этом случае он может продолжать бесконечно без риска сказать что-то не то. И поэтому же он заводил магнитофон".
     "Да, это могло помочь. И я уверен, что встреча в гараже была случайной. Если бы нас с Адони подозревали, следили бы за нами, а может, и перехватили бы по дороге домой".
     "Ну и вот. Если бы твой отец проболтался или даже намекнул, где вы, была бы масса времени вызвать полицию или... что-нибудь".
     "Конечно", - он посмотрел немного странно.
     "Но перестать беспокоиться о твоем отце... не знаю. Не разбираюсь в этом. Вдруг он начнет пить опять?"
     "Заранее не скажешь. Он не алкоголик, даже не приближался к этому состоянию, просто периодически начинал пить, чтобы выйти из приступов депрессии. Можно только ждать".
     Я больше ничего не сказала, подвинула стул к огню и устроилась допивать кофе. Бревна потрескивали, из них пузырями выходила смола, маленькими опаловыми шариками подпрыгивала на углях. Комнату заполняли звуки ночи - огонь, хруст древних полов, успокаивающихся после дневной нагрузки, звуки старой системы отопления. Я протянула ноги к огню, неожиданно совсем рядом громко запел сверчок, я подпрыгнула, посмотрела на Макса, и мы улыбнулись друг другу. Молчали и не двигались, но вроде и разговаривали без слов, меня переполняло необыкновенное счастье, будто солнце встало утром в мой день рождения в мне подарили весь белый свет.
     Глядя в огонь, он вдруг заговорил, будто продолжая непрерывавшийся разговор. "Это началось четыре года назад. Отец репетировал странную вещь, которую написал для него Хэйворд, - "Тигр, тигр". Ты, наверное, помнишь. За восемь дней до премьеры мои мать и сестра погибли в дорожной катастрофе. Сестра была за рулем, она не виновата, но от этого не легче. Мама умерла сразу, сестра прожила день, достаточно долго, чтобы понять, что случилось, хотя от нее и пытались скрывать. Я в это время был в Штатах, да к тому же лежал в больнице с аппендицитом, так что приехать не мог. Так вот, было восемь дней до премьеры, и она состоялась. Ни к чему рассказывать, что такая ситуация может сделать с человеком. Отец почти погиб".
     "Представляю". Я заодно представляла самого Макса, прикованного к больничной койке, получающего все по телефону, телеграфом, почтой...
     "Тогда он начал пить. Пока я попал домой, прошло почти два месяца, произошло уже много плохого. Я, конечно, понимал, какой это для него удар, но шок был, когда я приехал и понял... ты тоже можешь представить. Дом пустой и заброшенный, будто там пыль не вытирали много недель, хотя это чушь, конечно, вытирала. Но ощущение пустыни, почти с эхом. Салли, сестра, всегда была будто заряжена электричеством. А тут отец, худой, как телеграфный столб, голова почти совсем седая, бродит по этому проклятому месту, как сухой лист в дырявом сарае. Не спит и пьет.
     Но это только начало. Шок со временем проходит, и се мной, дома, он пил уже меньше. Но периодически, когда уставал, перенапрягался или впадал в глубокую депрессию, что свойственно людям его типа, - это реально, как корь, да ты знаешь, наверное, - пил до полного ослепления, "только еще одну". К несчастью, не так уж много для этого нужно. Пьеса шла долго, он играл в ней восемнадцать месяцев. За все это время я смог увезти его только на три недели, а потом отец вернулся в Лондон, и дом раздавил его. Снова началось "только еще одну", и он опять напивался".
     "Ты не мог его заставить продать дом и уехать?"
     "Нет. Он там родился, и его отец. Он об этом даже думать не соглашался. Через несколько лет будто несся с обрыва вниз. Начались "срывы", хотя, благодаря друзьям, их относили на счет напряжения и излишней работы. Он осознавал, что происходит, и имел достаточно гордости, чтобы уйти, пока легенда не разрушилась. Сделал, что смог... Отправился в больницу лечиться. Потом я привез его сюда, чтобы убедиться, что он в порядке, и чтобы он отдохнул. Теперь он рвется обратно, но не поедет, пока есть какой-то риск, что это начнется вновь. Я думал уже все, а теперь не представляю. Знаешь, это не вопрос силы воли. Не презирай его".
     "Знаю. И как я могу его презирать? Я его люблю".
'Только от Люси Веринг. Выдается без оглядки и по неизвестным причинам. Нет, не смеюсь, Бог мне не позволит... Скажи одну вещь".
     "Какую?"
     "Ты что имела в виду на берегу?"
     "На берегу? Когда? Что я сказала?"
     "Очевидно, не должен был этого слышать. Когда мы заходили на ступеньки".
     "Умеешь задавать вопросы, да?"
     "Извини, не прав. Забудь". Он наклонился, начал кочергой передвигать поленья в камине. Я так засмущалась, что не могла бы ничего сказать, даже