ые за все то время, что прошло после фантастического предложения Чарльза тайком проникнуть во дворец, я всем сердцем порадовалась этой идее. Сейчас мне просто не терпелось поскорее сообщить кузену об увиденном.
     На пальце Халиды красовался рубиновый перстень Хэрриет.
     В этом не было никаких сомнений. Когда она подняла руку, чтобы дотронуться до волос Лесмана, свет, исходивший из невидимого мне источника у него за спиной, скользнул по драгоценному камню. А она тем временем смеялась, слыша звон колокольчика, и ушла - явно не спеша.
     Я смотрела ей вслед и кусала губы. Внезапно у меня перед глазами возникла картина прошлой ночи: освещенная лампой комната; старуха, закутанная в бесчисленные одежды и упрятанная под ворохами шерсти и шелка на стоящей в углу кровати; рядом с ней Халида, постоянно бросающая в ее сторону настороженные взгляды; и Лесман у меня за спиной...
     Он вернулся в комнату и захлопнул дверь.
     Я решила выждать минуты три, затем осторожно спустилась по лестнице и направилась к своему гарему.

***

     Поначалу я думала, что и альтернативный план Чарльза - тот самый "киношный" - также обречен на провал. Последний час, разделявший светлое время суток и сумерки - между шестью и семью, я потратила на обследование крытой галереи, располагающейся к северу от озера. Все так же делая вид, будто меня интересует исключительно наружная панорама, я переходила от окна к окну, всматриваясь в перегораживавшие их решетки и оценивая состояние оконных переборок, в которых крепились прутья. Все они казались достаточно прочными - по крайней мере, для меня, - чтобы с ними можно было что-то сделать, а единственное незарешеченное окно закрывали тяжелые ставни. В ряде мест решетки были повреждены или погнуты либо их проржавевшие края выбивались из осыпавшейся кромки камня, однако зазор между прутьями нигде не превышал пятнадцати сантиметров и лишь выломав решетку минимум на пол-окна можно было протиснуться в помещение. Подобного пролома, естественно, нигде не было, и потому сквозь могучую железную преграду сейчас могло пролезть лишь существо, не превышавшее размерами кошку или маленькую и очень юркую собачонку.
     "Если же такой пролом где-то и существовал, - с горечью подумала я, едва ли не ошеломленная своим обескураживающим открытием, - то его уже успели чем-нибудь надежно прикрыть". Похоже, наш с Чарльзом оптимизм оказался явно преувеличенным. В конце концов, место это довольно уединенное, а Хэрриет слывет в здешних краях богатой женщиной. Поэтому мне представлялось вполне логичным, что, даже несмотря на всю убогость внутреннего убранства, единственное наружное заграждение находилось во вполне исправном состоянии.
     К своему стыду, я простояла минут пять, уставившись на зарешеченные окна и перебирая в мозгу возможные варианты дальнейших действий, когда меня наконец посетила мысль, прекрасная в своей простоте и разительная по силе не меньше, чем та, что таилась в свалившемся на голову Ньютона яблоке. На одном из окон решетки не было. На самом крайнем. Оно было закрыто ставнями.
     А ставни, запиравшиеся изнутри, могут быть изнутри и открыты.
     Я побежала вдоль галереи, высматривая в надвигающихся сумерках именно это окно.
     На первый взгляд оно казалось зловеще неприступным. Прочные деревянные ставни с толстенными, походившими на заклепки гвоздями были плотно подогнаны друг к другу с обеих сторон, наподобие двухстворчатых дверей, поперек наглухо прибитая толстая планка, скорее даже доска, крепко сцепляла обе половины. Однако когда я внимательно оглядела их и даже поскребла ногтем, то обнаружила, что на самом деле это отнюдь не гвозди, а шурупы, по два с каждой стороны, с большими шляпками, и я принялась думать, как мне с ними справиться. Может, среди всего того хлама, который в изобилии валяется повсюду, отыщется нечто такое, что можно пустить в дело?
     Долго искать не пришлось: большинство комнат пустовали, некоторые даже были открыты и двери на них либо вообще отсутствовали, либо были распахнуты настежь, однако в третьей от угла комнате - я запомнила ее, когда буквально пробивала себе путь в поисках потерны, - располагалось нечто вроде заброшенной лавки старьевщика.
     Когда-то там находилась спальня, хотя по своим стандартам она могла бы подойти лишь для самого захудалого, четырехразрядного отеля: провалившаяся кровать, сломанный стол, каждый клочок пыльного пола завален ворохами совершенно бесполезных вещей.
     Я продиралась между верблюжьим седлом, старой швейной машинкой, какими-то мечами, пока не оказалась у комода, на котором, как я запомнила, рядом со стопкой запылившихся книг лежал нож для разрезания бумаги.
     Это был хороший, тяжелый нож, и со своей работой он должен был справиться просто прекрасно. Я поднесла его к двери, сдула пыль и обнаружила, что это даже не нож для бумаги, а самый настоящий кинжал, с изысканно инкрустированной рукояткой и изящным стальным лезвием. Затем я кинулась к закрытому окну. Первый шуруп успел основательно проржаветь и глубоко сидел в дереве, так что через несколько минут борьбы я оставила его в покое и перешла к следующему. Этот поначалу сопротивлялся, но затем пошел легче. Я передвинулась к другому концу доски - прибита она была наискось, так что на сей раз мне пришлось действовать, привстав на цыпочки. После некоторой натуги я одолела и эту пару: и здесь первый продвигался довольно медленно, тогда как второй вышел быстро.
     Его я решила оставить на месте - до ухода Лесмана ставни открывать не следовало. Первый, ржавый шуруп проблемы не представлял: освободив противоположный конец доски, я смогла бы воспользоваться ею как рычагом, вырвав его, как говорится, с мясом.
     Не опасалась я и того, что кто-то хватится кинжала, - я спрятала его под подушками кресла у окна в моей комнате. Затем прошла в хаммам, умылась и вернулась к себе, кстати, вовремя, поскольку в этот момент вошел Джасем. Он принес зажженную лампу, бутылку арака и записку от Лесмана, в которой тот сообщал, что ему придется отужинать с "леди Хэрриет", а мне еду принесут ровно в девять; затем, где-то около десяти, он заглянет ко мне, чтобы убедиться, что у меня есть все необходимое для сна.
     Завершалась записка словами: "Я не сказал ей, что вы вернулись. Мне кажется, сейчас неподходящий момент. Уверен, вы меня поймете".
     Мне показалось, что я его очень хорошо поняла. Я убрала записку в сумочку и с отвращением посмотрела на бутылку арака. Сейчас я многое бы отдала за чашку чая.

***

     Он пришел, как и обещал, задержавшись, правда, на полчаса, чтобы поболтать перед сном, а где-то в половине одиннадцатого удалился, прихватив с собой поднос. Через несколько минут раздался яростный звон колокольчика Хэрриет, и где-то во дворе хлопнула дверь. Затем наступила тишина. Я загасила лампу, немного подождала, пока глаза привыкнут к темноте, открыла дверь и вышла в сад.
     Ночь выдалась теплой и ароматной; небо было темное, залитое той ясной чернотой, которая, как принято считать, заполняет межзвездное пространство. Висевшие в нем гроздья звезд чем-то напоминали крупные маргаритки; сбоку притулился полумесяц. Временами его лучи отсвечивали от гладкой поверхности озера. Пара соловьев заливалась в некоем диком ангельском контрапункте, к которому временами со стороны воды примешивалось вульгарное кваканье лягушек. Я едва не наступила на спящую паву - она опрометью кинулась у меня из-под ног, оглашая тишину громкими протестующими криками, и скрылась между колоннами, потревожив, однако, пару каменных куропаток, которые, в свою очередь, взорвались донесшимся из кустов пронзительным ворчаньем. Несколько лягушек плюхнулись в воду, издав громкие хлопки, похожие на звук открываемого шампанского.
     Все это, вместе взятое, наделало немало шума, и когда я добралась до запертого на ставни окна, то почувствовала, как напряглись струны моих нервов в ожидании, когда же собачий лай дополнит всю эту какофонию. Однако животные почему-то молчали. Я выждала еще пару минут, после чего занялась окном.
     Под натиском кинжала винты легко поддались, и я сняла доску.
     Я все еще опасалась, что ставни могут быть закреплены еще каким-нибудь образом, однако, когда я потянула на себя правую створку, та колыхнулась и затем полностью распахнулась, издав ржавыми петлями пронзительный скрип, который, как мне показалось, наполнил ночную тишину. Я беззаботно подтянула ее к стене и стала напряженно ждать. Ничего, ни малейшего шороха, даже соловьи смолкли, очевидно шокированные моим шумом.
     Тем лучше. Я открыла вторую створку и выглянула.
     Я действительно смогла выглянуть, поскольку правильно определила возможную причину наличия ставней. Если не считать торчавших из камня коротеньких, насквозь проржавевших пеньков железа, решетка на окне отсутствовала. Я перегнулась через подоконник и принялась всматриваться в темноту.
     Окно располагалось метрах в десяти над землей, и прямо под ним проходила тропинка, огибавшая северную сторону дворца. Дальше за тропой каменистая почва переходила в мягкую насыпь, поросшую кустарником, чахлыми деревцами и несколькими тонкими тополями, приютившимися у самого края обрыва Нахрос-Салька. Левее я осмотрела довольно крупную рощу платанов, закрывавшую собой верхнюю часть тропинки, которая вела от скалы к броду.
     Рядом со стеной не росло практически ничего, за исключением разве лишь хлипких, явно непригодных для лазанья топольков; не было на стенах и никаких ползучих растений. Однако, возможно, Чарльз оказался прав, и полуразвалившийся камень строения вполне мог бы стать его союзником. В слабом свете луны я почти ничего не могла разобрать, однако какие-то предметы все же примешивались, ломали ровную линию кирпичной кладки, явно указывая на то, что корни каких-то растений все же вцепились в щели между камнями, и какой бы отвесной стена ни казалась, на самом деле она была достаточно неровной, чтобы стать вполне надежной опорой для ловкого скалолаза.
     Что ж, теперь дело было за моим кузеном. Я напрягла взгляд, пытаясь заметить хоть какое-то движение, а возможно и короткую вспышку фонаря, но так ничего и не увидела. За близлежащими силуэтами деревьев стояла сплошная темнота, обширный и спокойный мрак, в котором смутно маячили еще более черные контуры, но глазу было не за что уцепиться, кроме цепочки огоньков Деревни и отдаленного мерцания снежных вершин, озаряемых молодой луной.
     "Значит, - подумала я, - ему придется взобраться на скалу у истоков Нахр-эс-Салька при свете луны или фонаря"; но даже это восхождение казалось мне пустячной забавой в сравнении с предстоящим подъемом по простиравшейся подо мной отвесной стене, где ему вообще, похоже, нельзя будет зажечь фонарь. Неожиданно я подумала, что, может, в той же "барахолке", где я нашла кинжал, отыщется и веревка; в крайнем случае, надо будет поискать ее во дворце. Если так, то ее можно будет привязать к выступающей из стены решетке - на вид она казалась достаточно прочной и должна была выдержать. Я вывесила за окно край своего белого полотенца - знак, что путь свободен, - и снова поспешила к галерее.
     В кустах у основания полуразрушенного мостика мне почудилось какое-то движение. Это был определенно не павлин: что-то более крупное, да и двигалось оно явно целенаправленно. Я застыла на месте, внезапно почувствовав, как лихорадочно бьется в груди сердце. Существо передвигалось сквозь густые заросли, за ним тянулся шлейф из тысячи запахов, острых и пронзительных, как аромат специй. Затем оно вступило в полосу лунного света и остановилось, в упор глядя на меня.
     Это была одна из собак - гончая. Почти тотчас же я услышала похожий на шлепок звук, за которым последовало быстрое царапанье когтей по камню, после чего еще одна собака кинулась вдоль края озера в мою сторону.
     Я продолжала стоять не шевелясь. Пожалуй, в первый момент мне даже не пришла в голову мысль о том, что собаки могут быть опасны; единственное, о чем я подумала, что вместе с ними по саду идет Лесман. Меня испугало то, что он заметит мое "сигнальное окно" с импровизированным флагом "Путь свободен", по знаку которого Чарльз мог начинать подъем...
     Вторая собака остановилась рядом с первой, и обе застыли, стоя плечом к плечу - напряженные, с высоко поднятыми головами и настороженными ушами. Они показались мне очень большими и резвыми, и их положение полностью отрезало мне путь назад к спальне. Что за дело было мне сейчас до Чарльза - многое бы я дала лишь за то, чтобы услышать шаги Лесмана и его обращенный к собакам окрик.
     Однако все вокруг оставалось неподвижным - очевидно, псы самостоятельно патрулировали сад. Меня посетила мимолетная мысль: "Как же они оказались в саду?" Скорее всего Лесман, уходя от меня с подносом, забыл запереть дверь, а я, как последняя дура, не проверила ее. Разумеется, если собаки поднимут лай, то Чарльз услышит его и таким образом будет предупрежден. Если же они накинутся на меня, то я подниму крик, призывая на помощь Лесмана...
     Единственное, что мне оставалось, - это стоять и смотреть на собак. Лунный свет падал им в глаза, отражаясь подрагивающим блеском. Уши были нацелены ввысь, в облике длинных узких голов проступало что-то хищное, лисье.
     - Хо-ро-ошие собачки, - фальшивым голосом пролепетала я, через силу протягивая руку.
     Возникла гнетущая пауза. Затем одна из них, та, что покрупнее, неожиданно стала легонько подвывать, уши ее упали. В состоянии остолбенелого облегчения я заметила, что ее мохнатый хвост начал чуть вилять из стороны в сторону. Ее более миниатюрная спутница словно этого и дожидалась: уши сдвинулись назад, голова опустилась, и она, помахивая хвостом, медленно двинулась в мою сторону.
     Спад напряжения странным образом подкосил мои ноги, я опустилась на край каменной кадки с душистым табаком и сдавленно проговорила:
     - Хорошая собачка, о, хорошая собачка! Ну, иди сюда, иди, и ради Бога, не шуми, не шуми... Черт, как их кличут-то? Супи? Соупи? Нет, как-то не так!.. - Софи, вот как, и еще Стар. - Стар! - позвала я. - Софи! Ну, иди сюда, иди... вот, молодец... Только тихо, ушастик, тихо, милый мой идиотик... А на ноги наступать не надо!.. Ну и ужасный же ты пес, мокрый весь...
     Гончие, похоже, были вне себя от радости. Мы устроили довольно-таки неловкую, мокрую, но относительно спокойную свалку. Убедившись в том, что они ведут себя совершенно беззлобно, я поднялась на ноги, нащупала ошейники, намереваясь увести их, чтобы освободить путь Чарльзу.
     - Ну, ребята, пошли. Давайте, пора делом заниматься, чертенята. С минуты на минуту здесь появится грабитель, и я не хочу, чтобы вы болтались поблизости.
     И в этот самый момент прямо из-под северной стены до меня донесся сигнал Чарльза - резкий сдвоенный лай горной лисицы.
     Салюки, конечно же, тоже услышали его. Головы их поднялись, и я почувствовала, как та, что побольше, напряглась. Однако звук, похоже, показался им неубедительным, а возможно и ненатуральным, поскольку, когда я снова ухватила их за ошейники, бормоча что-то ласковое, они позволили отвести себя к дверям.
     Собаки были настолько крупные, что мне даже не пришлось нагибаться, пока я торопливо шла по дорожке, держа каждую за ошейник. Я действительно спешила, однако из дальнего конца сада до них, похоже, доносились какие-то звуки, причем настолько интригующие, что они, туго натянув ошейники, постоянно оглядывались. Откуда-то из глубин их глоток доносилось слабое урчание, и я всерьез опасалась, что оно в любой момент может перерасти в оглушительный лай. Однако его не последовало, и я наконец благополучно подвела их к калитке, чтобы тут же обнаружить, что она заперта на засов.
     У меня не оставалось времени на раздумья насчет того, каким образом им удалось выбраться в сад; скорее всего в старых стенах зияла добрая дюжина проломов, которые были прекрасно им известны. Сейчас все мои помыслы сосредоточились на том, как бы поскорее загнать их обратно. Непростое это было занятие - удерживать оба ошейника и одновременно отпирать дверцу, однако в конце концов мне это удалось и, легонько шлепнув собак на прощание, я затолкала их внутрь, плотно затворила калитку и накинула щеколду.
     На мгновение все вокруг снова стихло. Звуки в противоположном конце сада смолкли, хотя, напрягши зрение, я все же различила в почти полной темноте какое-то движение. Спустя несколько секунд послышались осторожные шаги. Значит, Чарльз был уже внутри.
     Я собралась шагнуть ему навстречу, но в этот самый момент к ужасу своему услышала, как собаки за калиткой снова стали подвывать и тявкать; звук скребущих по дереву когтей походил на отдаленный цокот лошадиных копыт. Однако они по-прежнему вели себя дружелюбно; складывалось впечатление, что даже проникший снаружи взломщик вызывал у них приветливую и гостеприимную реакцию.
     Теперь я уже довольно отчетливо видела этого человека, быстро шагающего вдоль ряда колонн восточной галереи.
     Я бросилась ему навстречу:
     - Мне очень жаль, это все собаки, проклятые собаки! Они каким-то образом выбрались наружу и подняли шум. Не знаю даже, что с ними делать!
     И тут же резко осеклась. Темный силуэт приближался ко мне.
     - Нет, это мне ужасно неловко перед вами, - раздался голос. - Они напугали вас? Этот идиот Джасем оставил калитку открытой, вот они и выбрались наружу.
     Подошедший оказался вовсе не Чарльзом.
     Передо мной стоял Джон Лесман.

ГЛАВА 9

     Мое железо в ключ перекуют,
     Что дверь ту отопрет...
     Омар Хайям. Рубай

     Пожалуй, мне здорово повезло, так как окружавшая нас темнота не позволяла ему разглядеть выражение моего лица. Возникла долгая гнетущая пауза, во время которой я никак не могла сообразить, что же сказать. Я делала отчаянные попытки мысленно быстро прокрутить в голове свои слова, произнесенные несколько мгновений назад, и наконец смекнула, что, наверное, ничем себя не выдала, поскольку в противном случае он не казался бы сейчас таким невозмутимым. Слава Аллаху, хоть додумалась не назвать его Чарльзом, и тут же сообразила, что лучший способ защиты - нападение.
     - А вам-то как удалось сюда проникнуть?
     Он как будто немного стушевался. Затем я заметила слабый кивок головы.
     - Там, в дальнем конце сада есть дверь. Разве вы во время своих блужданий не обнаружили ее?
     - Нет. А она что, открыта?
     - Боюсь, да. Вообще-то мы ею не пользуемся, поскольку она ведет лишь к веренице бесчисленных пустых комнат, которые располагаются между этим садом и покоями принца. Возможно, раньше там размещались приставленные к нему рабы. - Он коротко рассмеялся. - Но сейчас они непригодны даже для невольников, и там нет абсолютно ничего, кроме крыс. Вот, наверное, отчего так разбушевались собаки - обычно их не подпускают к покоям принца, но Джасем, похоже, где-то не закрыл дверь. Они вас напугали?
     Голос у него был мягкий, как, пожалуй, и должна звучать речь человека тихой ночью. Я почти не слышала его слов. Мне было интересно, являлись ли те звуки, которые я слышала прежде, шорохом карабканий Чарльза, или они также исходили от Лесмана. Если да, то услышал ли их Чарльз и не отложил ли на время свою попытку или же можно было с минуты на минуту ожидать его появления в окне?
     Я чуть повысила голос, доведя его до нормального человеческого звучания:
     - Пожалуй. Но почему вы говорили, будто они злые и свирепые? На самом деле собаки у вас ужасно дружелюбные.
     Он снова рассмеялся, пожалуй, чуточку беззаботнее, чем следовало:
     - Иногда на них находит. Однако я вижу, что вам удалось упрятать их обратно?
     - Возможно они признали во мне одного из членов семьи - или просто видели меня вчера с вами и потому посчитали, что я здесь свой человек. Их разве только две? А маленьких, комнатных собачек у нее нет?
     - Одно время она держала свору спаниелей, потом - терьеров. Последний из них подох в прошлом месяце. О, вот уж от него-то, будь он жив, вам бы досталось. - Снова короткий смешок. - Слово "комнатный" к нему уж никак не подходило... И все же мне чертовски неудобно, что все так вышло. А вы, ка