знести, а  он  уже  все
понял.
   "Ванесса Марч! - Четко он, паршивец, имитировал мою интонацию.  -  Ты
пытаешься сказать, что обманула мою бедную мамочку  и  ушла  в  туман  с
закрытыми глазами, не имея ни  малейшего  представления,  где  твой  муж
вообще есть?"
   Я кивнула. Мы смотрели друг на друга. "Каравелла" нежно приземлилась,
за окнами замелькало поле, огни с вавилонским  шумом  иностранных  слов,
люди вокруг собирали пальто и ручной багаж.
   Тим собрался с мыслями.
   "Без руля и без ветрил. Не грусти, Ванесса, я за тобой присмотрю".

3

   По крайней мере, папу Тима оказалось очень легко найти. Он значился в
телефонном справочнике, и обнаружил это сам мальчик. Я сидела на кровати
в большой, приятной и довольно шумной комнате  и  наводила  по  телефону
первые справки о том, как в Вене работают банки.
   "Это, наверное, он, - сказал Тим, подсовывая страницу мне под нос.  -
Улица Принца Евгения, 81, телефон 63-42 61".
   Я бросила трубку и скинула ноги с кровати.
   "Звони. Банки закрыты, вдруг, он дома. Если и  Льюиса  так  же  легко
обнаружить, все наши беды кончатся к  обеду.  Или  некоторые.  Давай.  И
девушка на коммутаторе говорит по-английски".
   "У меня все в порядке с немецким, и я даже хочу его опробовать".
   Он ухмыльнулся и взял трубку. Я ушла в ванную и закрыла дверь.
   Для таких обстоятельств разговор был восхитительно короток.  Когда  я
вышла, Тим смотрел в окно на толпу у собора.
   "Он не расстроился".
   Я начала вытаскивать вещи из чемодана.
   "Нормально. Он за тобой заедет, или ты возьмешь такси?"
   "Он вообще-то как раз уходил на концерт со своей невестой и  вернется
поздно".
   Я встряхнула платье и аккуратно повесила.
   "Ты про нее не знал?"
   "Нет, он же не писал никогда.  Ее  зовут  Кристль,  наверное,  это  -
уменьшительное от Кристины. Она венка".
   Я сказал, что ты здесь, и мы договорились вместе  поужинать  в  отеле
рядом с Оперой в одиннадцать в "Голубом баре".
   "Нормальное начало для вылета из гнездышка. Место для Джеймса  Бонда.
Ты расстроился? Ну и как нынче котируется дым отечества?"
   "Честно говоря, не знаю. Я сам этого хотел. А  мама  тоже  собирается
замуж. Это не официальное сообщение,  и  вообще-то,  когда  я  ее  прямо
спросил, она ответила, что нет, но я абсолютно уверен. Готов  поспорить.
Это Джон Линли, издатель".
   На такое известие и ответа не придумаешь. Я стояла с руками,  полными
чулок, и выглядела, надо  полагать,  не  умнее,  чем  чувствовала  себя.
Тишину прекратил Тим, поинтересовался, сколько в  этом  отеле  берут  за
кровать и завтрак. Его отец ни слова не сказал о том, чтобы поселиться у
него, этого он, пожалуй, хотел меньше всего на свете.  Тиму  показалось,
что там на самом деле уже кто-то живет. Приезд сына в Вену не особо  его
огорчил, он быстро пришел в себя и пообещал помочь с работой.  Об  этом,
конечно, не было времени поговорить, он очень торопился уйти  и  сказал,
что о работе позаботится попозже, а для начала неплохо бы Тиму  устроить
себе каникулы и предложил денег. Так что Тим решил нанять номер в отеле,
какой есть, раз уж нашелся спонсор,  позвонил  по  телефону  и,  к  тому
времени, когда я убрала последнюю пару  туфель,  нанял  себе  номер  216
этажом выше.
   "Итак, я временно устроен, - сказал Тим, а держался он  необыкновенно
хорошо в такой странной ситуации, - а как  насчет  тебя?  Будешь  теперь
звонить, или пойдем поедим, я, честно, умираю с голоду".
   "Ты очень тактичен. Ты, наверное, намного в большей степени  умираешь
от любопытства о том, что у меня в голове".
   "Конечно, но я не чувствую себя вправе  критиковать",  -  ухмыльнулся
он.
   Я закрыла гардероб и устроилась в кресле.
   "Если ты способен поголодать еще пять  минут,  я  тебе  все  объясню.
Откровенность должна быть обоюдной, к тому же мне хочется рассказать.  Я
знаю, что это случается, но я надеялась этого избежать. Я говорила,  где
Льюис работает, и это, фактически, рабство, но они хорошо платят, и  ему
всегда нравилось путешествовать. Он никогда не знал, куда его  пошлют  в
следующий раз - в Гонконг или Осло, - и  это  ему  нравилось.  Потом  мы
поженились, и он сам предложил поменять работу,  как  только  подготовит
человека на свое место. Это не моя идея, его собственная, но я, конечно,
думала, что тогда у нас будет настоящая семья, и если рожать детей... Ну
и вот, значит, он сказал мне, что увольняется в августе,  и  мы  едем  в
отпуск на целый месяц причем туда" куда мне хочется - ему все равно,  он
сказал, что просто хочет побыть со  мной.  Еще  один  медовый  месяц,  а
первый продолжался всего десять дней. И когда мы  уже  собрались  ехать,
даже купили билеты и паковали чемоданы, его попросили выполнить еще одно
последнее поручение.  Неделя-две,  они  не  были  уверены,  сколько  это
времени займет".
   "Свинство", - сказал Тимоти в окно собору святого Стефана.
   "Так я и подумала. И сказала. Но дело в том, что  они  не  приказали,
это просьба, но он сказал, что не может их подвести,  кроме  него  ехать
некому. И я спросила - как насчет того человека, которого он готовил,  а
Льюис сказал, что это дело -  следствие  его  предыдущей  работы,  и  он
должен сделать  его  сам.  Я  так  расстроилась,  что  стала  безудержно
женственной и неразумной и  устроила  классическую  сцену,  а  я  всегда
презирала женщин, которые так себя вели. Работа мужчины - его  жизнь,  и
надо принимать ее так же серьезно, как он... А мне не удалось".
   "Я тебя не виню. Каждый бы расстроился".
   "Дело в том, что Льюис тоже  пришел  в  ярость  от  перемены  планов,
сказал, что хочет не ехать, а быть со мной, но у него нет  выбора.  И  я
попросила взять меня с собой для разнообразия, он ответил, что не может,
и мы долго и жутко друг на друга орали всякие гадости. Тим, я до сих пор
о них думаю".
   "И теперь ты беспрерывно себя пытаешь, потому что обидела его?"
   "Льюис - эгоистичный, упрямый, бесчувственный нахал  и  обижаться  не
способен".
   "Конечно. Но раз ты  знаешь,  что  он  не  хочет,  чтобы  ты  к  нему
присоединилась, чего ты поехала, особенно если ты до сих пор злишься?"
   "Я думаю, что он с женщиной, и как-то  я  не  могу  смеяться,  как  в
случае с твоим папой. Извини, я плохо себя веду. Я, конечно,  не  гожусь
тебе в няньки, и у меня нервы, но я такая несчастная, что должна  что-то
сделать. Поэтому".
   "Не мучайся. - Он плохо себя чувствовал от моих страданий, как  любой
мужчина любого возраста. - Чего бы тебе ни сказали, это - не правда".
   "Да никто мне ничего не сказал. Это просто впечатление и наверняка не
правильное, но дело еще и в том, что я наговорила. Если бы только ему не
надо  было  сразу  же  уезжать!  Вот  когда  ты  женишься,  никогда   не
расставайся  посередине  ссоры.  Он  вылетел  из  квартиры  разъяренный,
задержался в дверях, вернулся, поцеловал меня и попрощался. Мужчины  так
делают, только если им предстоит что-то опасное. И теперь  я  знаю,  что
это так и есть".
   И я рассказала ему про новости.
   Он выслушал меня в тишине, помолчал  еще  минутку-две,  выпрямился  и
откинул волосы назад. Я уже поняла, что это у него -  признак  принятого
решения.
   "Ну, допустим, найти цирк до смешного просто. Бродячих цирков  теперь
уже мало, и каждый в Австрии наверняка знает, где  он  находится.  Можно
спросить прямо здесь, в отеле. Пошли?"
   "Нет, сначала поедим. Найдем настоящий венский ресторан, поедим,  как
важные и полные  достоинства  персоны,  а  потом  я  начну  решать  дело
Исчезающего Мужа а ты - Отца и Девушки".
   "Будем оба решать вместе. - Он встал, оказался на лолголовы выше меня
и посмотрел, соответственно, сверху вниз. - Я был ужасным ослом  сегодня
утром. Я, честно, очень рад, что мы поехали вместе".
   Мой немецкий позволяет понимать  объявления  и  простые  предложения,
если их говорят  достаточно  медленно  и  украшают  мимикой  и  жестами.
Школьный немецкий Тима,  хотя  и  довольно  медленный  и  сопровождаемый
упражнениями в пантомиме, полностью соответствовал требованиям  ситуации
и давал нужные результаты. Тим решил, что очень просто быть детективом.
   Гостиничный портье оказался очень полезным. Он сказал, что это - цирк
Вагнера, дело происходило в деревне  Оберхаузен,  недалеко  от  Брюка  в
Гляйнальпах, холмистом районе немного к западу  от  основной  дороги  из
Вены в Грац и к югославской границе родом из деревни рядом с  Инсбруком,
где цирк Вагнера стоял зимой, поэтому он оказался знаком и с  владельцем
цирка, и со многими артистами, и прекрасно знал, по какому маршруту  они
путешествуют. Пожар был, конечно, ужасен.  Погибло  два  человека.  Один
присматривал за лошадьми - хороший человек, но пьяница. Он, конечно, был
нетрезвый, когда случилась  трагедия  -  уронил  лампу  или  неаккуратно
хранил керосин, такие вещи случаются. Бедного старого Францля держали на
работе потому, что он приходился каким-то родственником герру Вагнеру  и
очень хорошо ладил с лошадьми.
   Про другого человека портье ничего не знал. Он не  работал  в  цирке,
никто не был с ним знаком и даже не знал, что он тоже сидел в вагончике.
Ходили даже слухи, что это - не несчастный случай, что Францль замешан в
каком-то преступлении, а из-за этого их с этим человеком убили. Но такие
разговоры ходят всегда, когда полиция сразу не закрывает дела. Все,  кто
знаком с Францлем, считают, что это  -  абсурд...  А  другого  человека,
говорят, опознали, но в газетах про это, вроде, не было, или он забыл. В
общем-то все кончилось, и журналисты потеряли интерес. Они и не стали бы
писать про смерть бедного Францля, если бы не слон. На самом-то деле там
всего одна слониха, очень старая, и держат ее только для  парадов.  Она,
правда, порвала веревку, но ушла совсем недалеко и  никого  не  тронула.
Маленькая девочка сама упала, когда убегала с испугу. А про человека  по
имени Льюис  Марч  портье  никогда  не  слышал.  Портье  так  восхитился
наличием аудитории, что даже не поинтересовался, зачем нам это все надо.
   Еще несколько вопросов, и мы узнали все, что  нужно.  Два  дня  назад
цирк был  еще  в  Оберхаузене,  его  там  задержала  полиция.  Следующая
остановка  -  Хохенвальд,  деревня  километров  на  пятьдесят  глубже  в
Гляйнальпы. В девять тридцать на следующее утро отходит  поезд,  который
привезет нас в Брюк до полудня, а там на местном автобусе можно  доехать
до Оберхаузена и Хохенвальда. Наверняка там  есть  где  остановиться.  В
самом Оберхаузене есть гостиница, неизбежно называющаяся "Эдельвейс",  а
если сказать там, что я - от фрау Вебер, меня там примут с распростертым
объятьями.
   Когда  мы  вышли  из  отеля  на  шумную  площадь   и   повернули   на
Карнетштрассе, Тимоти сказал:
   "Господи, как мне  хочется  поехать  с  тобой.  Мне  всегда  хотелось
проникнуть за кулисы цирка, если это так можно  назвать.  Давай  ты  мне
позвонишь завтра вечером и все расскажешь? А  если  папа  и  Кристль  не
захотят со мной  беспрерывно  общаться,  я  тоже  поеду.  Мне  вообще-то
кажется, что нельзя тебя отпускать туда в одиночку. Ты уверена,  что  не
хочешь, чтобы я поехал  с  тобой,  покупал  билеты  и  расспрашивал  про
автобус ?"
   "Я была бы счастлива, и даже попросила бы тебя об этом. А сейчас надо
торопиться, если мы хотим успеть в отель Саше".
   Каждый, кто приезжает в Вену, должен побывать в этом месте хоть  раз.
Он необыкновенно роскошен, типичен для старой Вены  -  барокко,  золото,
красный плюш, турецкие ковры, писаные маслом картины  в  тяжелых  рамах,
фарфор, цветы и бесценная атмосфера безделья прошлого века. Его  открыла
мадам  Саше,  кажется,  в  девятнадцатом  веке,   он   полон   призраков
архиепископов,  генералов  и  всего  венского   высшего   света   времен
Габсбургов.
   "Голубой бар", где  мы  встретились  с  Гремом  Лейси  и  его  дамой,
оказался маленькой интимной голубой пещерой, так слабо  освещенной,  что
хотелось попросить  фонарь,  чтобы  отыскать  свой  бокал.  Коктейль  из
шампанского стоил примерно восемь фунтов и шесть пенсов за стакан.  Папа
Тима  угощал  нас  с  неимоверно  гордым  видом,  а  Кристль   старалась
притвориться, что не происходит ничего необыкновенного и они пьют  такие
коктейли каждый день. А может, они так  и  делают.  К  моему  удивлению,
Кристль мне понравилась. Эта пухленькая хорошенькая блондинка  выглядела
бы намного более на месте  на  кухне,  приготавливая  для  Грема  омлет.
Голубое платье подходило к ее глазам, а на руках  не  было  колец.  Отец
Тимоти оставался таким же, каким я его помнила, немножко только постарел
и поправился, был  избыточно  гостеприимен  и  немного  стеснялся  своей
очевидной идиллии. Он явно влюбился в девушку лет на двадцать моложе его
и не скрывал этого. Он также сделал ясным, что появление сына в Вене  не
очень удобно. Лицо Тима стало, к моему огорчению, неуверенным.
   Кристль тоже  заметила  это,  и  попыталась  его  очаровать.  Ей  это
нетрудно - она ненамного старше его, очень хорошенькая и в  полной  мере
обладает  теплым  и  легким  венским  очарованием,   которое   (с   этим
соглашаются и друзья, и  враги)  поет  ту  песню,  которую  вам  хочется
услышать. Тим расслабился.
   А папа в это время уделял  внимание  мне.  Он  поблагодарил  меня  за
сопровождение сына и довольно  ненавязчиво  стал  объяснять,  почему  не
может приютить его на ночь.  Он  безразлично  поинтересовался  здоровьем
Кармел и моей семьи, но скоро стало ясно, что он сгорает от  любопытства
о том, что я делаю в Вене, и как Кармел  удалось  втянуть  меня  в  свои
проблемы.
   Я сказала: "Я здесь в отпуске. Муж поехал в Стокгольм в командировку,
а мы договорились с ним встретиться в Граце, чтобы провести время на юге
Австрии. Завтра я туда и отправлюсь. То, что я  поехала  одновременно  с
Тимоти - счастливая случайность".
   "Да,  это,  наверное,  очень  интересно.  Ну  и  где  вы  собираетесь
путешествовать?"
   У меня была всего минута на размышления с тех пор,  как  я  отправила
себя и Льюиса в автомобильное путешествие по югу Австрии, поэтому  я  не
имела  ни  малейшего  представления  о  маршруте.  Но  двухлетний   опыт
замужества позволял выпутаться из любой сложной ситуации.
   "Это у нас решает муж. Он разработал маршрут,  и,  честно  говоря,  я
совершенно его не помню. Просто расслабляюсь и дрейфую".
   И тут Грем Лейси переключился на собственного сына.
   "А у тебя какие планы, Тим?"
   От неожиданности мальчик сглотнул, покраснел и промолчал.  Мой  поток
лжи он слушал совершенно спокойно, даже с удовольствием, но начать врать
самостоятельно или  признаться,  что  рассчитывал  на  папин  приют,  он
оказался не в состоянии. Только я собралась  открыть  рот,  как  ему  на
помощь пришла Кристль.
   "Да конечно, он приехал посмотреть Вену! Тимми! Я бы с  удовольствием
сама тебе ее показала! Здесь так много  интересного,  я  бы  с  радостью
повела тебя везде - во все места, которые посещают туристы - в  Хофбург,
Шонбрун, Пратер, Каленберг, а потом во все места, куда ходят сами венцы,
но я не могу, я завтра уезжаю.  Я  очень  огорчена,  но  я,  видишь  ли,
обещала, я так давно не видела своих родителей".
   Выражение удивления на лице Грема Лейси  выдавало  его  полностью,  и
было нетрудно объяснить ее взгляд. Совершенно очевидно, что  она  решила
выехать из квартиры Грема с огромной скоростью, чтобы он  выполнил  свой
родительский долг. Грем откашлялся.
   "Ну что же, завтра выходной. Как, старик, насчет того, чтобы я  часов
в одиннадцать заехал за твоими вещами? А потом устроим тебя и пойдем  на
экскурсии? У меня на это нет времени в рабочие  дни,  но  ты  скоро  сам
научишься ходить".
   Тимоти явно понимал не меньше моего. Он немного покраснел, но  сказал
совершенно спокойно:
   "Ты очень добр, папа, но я пока еще не займу твое время. Я  вообще-то
собирался завтра поехать с Ванессой на юг".
   Грем и Кристль облегчения не  показали.  Грем  сказал:  "Миссис  Марч
очень добра, но вряд ли они с мужем захотят..."
   "У меня еще в запасе день или два, - перебила я быстро, - и я не знаю
точно, когда Льюис ко мне присоединится. Я буду счастлива, если Тим пока
поедет со мной".
   "Не бойся, я не сяду им на шею, - в Тиме проснулись ирония и  хорошее
настроение. - И все равно я собирался в Стирию, в Пибер, в  липицианские
конюшни, поэтому, если я поеду  с  миссис  Марч,  я  поймаю  сразу  двух
зайцев. Можно называть тебя зайцем, Ванесса?"
   "Очень даже приятно", - сказала я.
   "Ну и нормально, - сказал молодой Лейси.  -  Я  тебе  позвоню,  папа,
когда вернусь в Вену".
   И он стал с удовольствием поглощать  очень  жирный  и  очень  сладкий
шоколадный пирог, покрытый сверху взбитыми сливками.
   С облегчением и полностью расслабившись, вся  компания  приступила  к
кофе. Потом мужчины ненадолго удалились, и по их довольному  виду  стало
понятно,  что  Грем  успокоил   свои   родительские   чувства,   разумно
распорядившись фондами, а Тиму не пришлось прибегать к шантажу, чего  он
немного  боялся.  Мы  разошлись  в  разные  стороны.   Тимоти   выглядел
совершенно по-новому - свободным.
   "В  конце  концов,  -  сказал  он,  -  он  имеет  полное  право  жить
собственной  жизнью.  Людей  нельзя  удерживать  всегда,  приходится  их
отпускать".
   "Конечно", - согласилась я.

4

   Мы въехали  в  деревню  Оберхаузен  около  пяти  на  следующий  день.
Поскольку со мной был Тимоти, я передумала ехать на поезде  в  Брюк  или
Грац и наняла  машину.  Было  воскресенье,  и  я  сомневалась,  что  это
возможно. Но в  Вене,  как  оказалось,  можно  организовать  что  угодно
практически в любое время, особенно при любезной помощи портье отеля  на
Стефанплац. Поэтому мы покинули Вену в стареньком фольксвагене незадолго
до полудня при восхитительно жидком воскресном  движении.  Я  сидела  за
рулем, а Тим с картой на коленях очень эффективно провел меня по Тристер
штрассе, мимо кладбища автомашин на дорогу Вена - Нейштадт.  Со  скучной
равнины мы перебрались в живописные места  с  лесами,  золотыми  полями,
серебряными потоками, холмами и замками. Пастораль, ничего  готического.
Пообедали в Семмеринге на высоте четырех тысяч футов. Зимой  там  всегда
солнце, а воздух настолько чист, что аппетит вырывается за все  разумные
пределы. Поехали дальше  в  три  и  за  несколько  километров  до  Брюка
оставили основную дорогу и сопровождающую ее реку и повернули  в  долину
ее притока. Я уже устала, и за руль сел Тимоти, который оказался хорошим
водителем.
   Первое, что мы увидели в Оберхаузене -  объявление  на  дереве  "Цирк
Вагнера". Справа от дороги стоял и сам цирк -  пестрое  сборище  тентов,
вагонов и фургонов вокруг большого шатра.  Но  первым  делом  мы  решили
найти гостиницу. На узкой  деревенской  немощеной  улице  для  пешеходов
предназначались  два  фута  пыли  по  краям,  поэтому  люди   безусловно
заполняли мостовую, с великолепной небрежностью гуляя среди машин. Как и
в большинстве австрийских деревень, звуковые сигналы запрещены, мы ехали
очень медленно.
   Скоро мы выехали на площадь со старинным колодцем  и  скамейками  под
деревьями.  Дорога  раздваивалась,  сбходя  церковь  с  веселой  золотой
луковицей наверху.Мы остановились, чтобы узнать дорогу. С середины улицы
три жизнерадостных женщины с полудюжиной детишек, путающихся в их юбках,
ответили нам одновременно, дико жестикулируя. Дети оцепенели  от  нашего
акцента и молча уставились на нас круглыми голубыми глазами.  Оказалось,
что  нам  надо  ехать  направо.  Тим  щебетал  как  птичка   от   обилия
впечатлений, но я внезапно потеряла способность к восприятию.
   Я увидела блондинку Льюиса. В жизни она  оказалась  еще  красивее.  В
белой блузке с цветастой юбкой и фартуком и аккуратно  причесанная,  она
выглядела лет на  восемнадцать.  У  колодца  она  поговорила  с  пожилой
женщиной в черном, улыбнулась и направилась прямо к нашей машине.
   Я сказала мягко: "Тим, втяни голову  и  закрой  окно.  Быстро.  -  Он
немедленно подчинился