азался совсем близко от меня, гигантски увеличившись в размерах. Он уже не сидел, а стоял, нависая надо мной, голос его звучал злобно:
     - Да, маленькая, глупая, избалованная сучка, он наркоман. Наркотики! Я сказал вам про медицинские "препараты", так, кажется? Здесь, в подвалах, запасы индийской конопли на целое состояние, и сегодня ночью она должна быть увезена отсюда. Еще одно состояние произрастает сейчас на полях над Лаклуком, и если бы ваша бабка не отдала концы и я смог задержаться до сбора урожая... - Он глубоко вздохнул. - Причем здесь не только конопля. В Турции и Иране выращивают опиумный мак, разве вы об этом не знали? Вот это - настоящий товар! Опий, морфий, героин - а у меня есть своего рода трубопровод, проходящий по территории Сирии и работающий как часы. А всего-то для их производства требуется немного времени и укромное местечко вроде Дар-Ибрагима...
     Я хотела было загасить окурок в блюдце, однако оно почему-то оказалось слишком далеко от меня, да и движение потребовало слишком много сил. Окурок выскользнул у меня из пальцев и упал на пол. Мне показалось, что падал он очень медленно, но я даже не попыталась подхватить его, а просто продолжала спокойно сидеть, глядя на собственную ладонь, которая тоже, казалось, находилась от меня далеко-далеко и вообще не соединялась с остальным телом.
     - ...И все это у нас было - пока не появились вы. Комната по соседству с той, в которую мы вас поместили, использовалась в качестве лаборатории. Мы вкалывали как рабы, чтобы успеть закончить обработку последней поступившей партии. Что ж, в этом году мы все равно должны были завершить свои дела и перебазироваться в другое место - эти мерзавцы из отдела наркотиков ООН стали закручивать гайки, а Генеральная Ассамблея вообще обещала на следующий год создать в этой стране невыносимую обстановку... Одним словом, после смерти старой дамы Дар-Ибрагим все равно пришлось бы прикрыть. Постепенный отвод войск, так, кажется, это называется? Караван прибывает сегодня ночью... - Голос его умолк, и я снова услышала смех. Он наклонился, поднял окурок и опустил его в блюдце - лицо Грэф-тона проплыло совсем рядом с моим. - Чувствуете себя немного не по себе, правда? Трудно понять, где находишься, да? В машине, моя милая, вы уже выкурили одну такую сигарету с травкой, а сейчас вот еще две, так что теперь можете вернуться в свою маленькую уютную комнатку, чтобы хорошенько выспаться... до самого утра.
     Мне очень хотелось испытать тревогу, хоть немного испугаться. В туманной мгле плавали фрагменты каких-то картин, похожие на отороченные светящейся каймой сновидения. Расхлябанная фигура Лесмана и униженное молодое лицо с ввалившимися серыми глазами; девушка-арабка, с лютой яростью глядящая на него; клочок конопляного поля с изображением бегущей собаки; корзины в подвале... Но все это куда-то исчезало, растворялось, а легкий, отзывающийся размеренным эхом стук вдруг оказался биением моего собственного сердца. Чей-то голос то приближался, то удалялся в подрагивающем воздухе, подобно пульсирующему барабанному бою, и над всем этим была я - недоступная, парящая высоко-высоко, плывущая, целая и невредимая, прекрасная и могучая, словно ангел в окружении выстилающей потолок паутины.
     Где-то внизу, в сумраке комнаты, в красном лакированном кресле сидела девушка - ее тело, облаченное в простое и одновременно дорогое платье, казалось вялым и сонным, скулы отсвечивали поблескивавшей на них влагой, а губы еле заметно улыбались. Темные мягкие волосы были по-модному подстрижены, руки несли на себе отпечаток загара, ладони длинные и изящные; одно запястье оттягивал книзу золотой браслет, стоивший целых восемьдесят фунтов...
     Маленькая, глупая, избалованная сучка - так, кажется, он ее назвал. Сейчас она, мигая, глядела на него. У нее были очень большие глаза с темными ресницами, кажущиеся еще больше за счет макияжа, а теперь и благодаря наркотику... Бедная, глупая сучка, она попала в беду, но я ничем не могла ей помочь, а впрочем, и не очень-то хотела. Да и вид у нее был отнюдь не испуганный...
     А потом в комнату тихо вошел Лесман, медленно проплывая новой тенью над мрачным полом; склонился над девушкой и почти беззаботным тоном спросил Грэфтона:
     - Ну как, отключилась?
     - Две сигареты. С ней порядок. А мальчишка как?
     - В отрубе. Вся камера в дыму, а сам словно каменный. Проблем с ним не будет.
     Грэфтон рассмеялся:
     - Нигде никаких проблем. Что ж, значит ситуация под нашим контролем. И ты, мой дорогой Джон, будешь придерживаться своего рациона, чтобы не потерять форму. Судя по твоему виду, ты сегодня уже один раз приложился? Так вот, это - последняя доза. Разумеется, кури, если хочешь, но даже не проси у меня ничего покрепче. До тех пор, пока груз благополучно не минует Бейрут, ты не получишь ни грамма. Понял? Отлично. А теперь отведи ее назад.
     Молодой человек склонился над стулом. Девушка сонно повела головой и улыбнулась ему - глаза ее застилала пелена. Кажется, она попыталась что-то сказать, но у нее ничего не получилось. Голова откинулась назад.
     - Должен признать, - заметил Лесман, - что такой она мне еще больше нравится.
     - Хочешь сказать, слишком красива, чтобы иметь осиное жало? Согласен. Бог мой, что за семейство! Она напоминает мне старую даму в ее самые тяжелые дни. Что ж, сама напросилась. Убери ее. Боюсь, тебе придется отнести ее на руках.
     Лесман склонился над лакированным креслом. От его прикосновения часть дурманящих паров словно на мгновение отлетела в сторону. Я спустилась со своих высот и снова вошла в собственное тело, но в этот момент он потянул его вперед, чтобы перекинуть руку себе через плечо, а затем поднять. Я каким-то образом ухитрилась проговорить - медленно, тягуче и, как мне показалось, с чувством неимоверного достоинства:
     - Что-то... не могу сама. Благодарю.
     - Разумеется, не можете, - нетерпеливо сказал он. - Ну, пошли. Постараюсь не ушибить вас. Не бойтесь.
     - Вас? - спросила я. - Не смешите меня.
     Он прикусил губу, резко выдернул меня из кресла и, как мешок, перекинул себе через плечо.
     Стыдно признаться, но я испортила всю эту преисполненную подлинного героизма сцену тем, что всю дорогу в свою темницу безудержно хохотала, как последняя идиотка.

ГЛАВА 16

     Мы ведь создали их творением...
     И вдобавок мы еще лишены.
     Коран. Сура 56

     Я назвала это империей и была недалека от истины. Бог ты мой, ведь все улики были у меня прямо под носом и мне лишь недоставало знаний, чтобы распознать их; но Господь свидетель - теперь я знала все.
     Время шло. Мои часы показывали одиннадцать, плюс-минус пара минут. Время текло как во сне, буквально струилось как сигаретный дым, ввергнувший меня в это состояние. Сейчас я уже чувствовала под собой прочную основу, пожалуй, слишком даже прочную.
     Я снова оказалась в своей тюремной камере и сидела на наваленных в кучу одеялах, обхватив руками раскалывавшуюся от боли голову. Я была уже не прежней девчонкой, накурившейся дури, ощущавшей сладостную вялость во всех членах и плевавшей на все, что ее окружало. Нет, я снова стала молодой женщиной, голова которой трещала от дикого похмелья, но у которой по-прежнему функционировали все органы чувств, причем каждое из них переполняло ее страхом, так как доказательства находились в буквальном смысле слова перед глазами.
     На этот раз они оставили в комнате свет. В стенной нише высилась трехрожковая лампа, фитили которой испускали чуть подрагивающее пламя. Рядом с кроватью стояли кувшин с водой и стакан. Я сделала глоток и почувствовала, словно мой рот кто-то долго чистил и оттирал наждачной бумагой, потом свесила ноги с кровати и коснулась ими пола.
     Почувствовав прикосновение прохладной тверди, я поняла: это уже кое-что. На какие-то резкие движения я пока не решалась, например, побаивалась встать на ноги и потому просто продолжала сидеть обхватив голову руками, опустив ее на грудь и лишь глазам позволив медленно и очень осторожно скользить по проступавшим в струившемся свете предметам.
     Комната оказалась гораздо больших размеров, чем я предполагала, и ее дальние границы сейчас утопали в тени. За наваленной в кучу поломанной мебелью, половиками, подстилками и конской упряжью, которые были видны и из коридора, я увидела, что помещение заставлено рядами деревянных ящиков, картонных коробок и маленьких канистр. Некоторые из них, как я смекнула, скорее всего действительно содержали в себе обозначенные на надписях продукты (как правило, растительное масло) и служили как бы для маскировки остальных. Но если хотя бы часть всего этого "остального" была заполнена гашишем, опиумом и прочими аналогичными "продуктами", то это помещение по своей стоимости многократно перекрывало сокровища пещеры Аладдина. Я вспомнила упомянутые Хамидом овечьи "орешки", однако сей час мне было уже не до смеха.
     На ближних от меня коробках отчетливо и ярко проступало изображение бегущей собаки, сопровождаемое аккуратным, хотя и не лишенным грамматической ошибки трафаретным предупреждением: "Высшее качество. Опасайтесь подделки". Это как бы ставило на место последний фрагмент головоломки, отчего лаконичный рассказ Грэфтона, несмотря на все его недомолвки и паузы, приобретал окончательную ясность и четкость. Гашиш, тайно выращиваемый в высокогорных районах Ливана, Лесман, присматривающий за урожаем, поддерживающий контакты с крестьянами или организующий его поэтапную доставку - возможно, как раз одного из таких курьеров мы и видели с Чарльзом, когда он подходил ко дворцу с тыла. Какое-то время Дар-Ибрагим использовался в качестве форпоста всей этой гнусной торговли, а возможно, был им и задолго до того, как в нем поселилась старая дама.
     Здание прекрасно отвечало этим целям, а кроме того являлось великолепным убежищем для людей типа Грэфтона - уединенная крепость в горах, управляемая волевой старухой, которая отказывается принимать посетителей и которая, подобно своему прообразу, леди Хэстер, пару раз сама преступала черту закона и потому не возражала, когда это делали другие, тем более ее "друзья".
     Я не могла поверить в то, что моя бабка стала бы укрывать Грэфтона, знай она истинную правду о его занятии, однако его история, по-видимому, вполне правдоподобна, равно как и те объяснения, которые он и Лесман давали по поводу "экспериментов", проводимых ими в подземных кладовых.
     Теперь со всей своей трогательной ясностью проступила и та роль, которую во всем этом деле играл Лесман Начал он, скорее всего, с выполнения вполне невинных поручений, к тому же поощряемый заверениями не отличающегося особой щепетильностью Грэфтона насчет того, что, мол, одна-другая "сигарета" не причинят ему особого вреда. Потом он уже крепко сидел на крючке, нуждаясь во все более сильных наркотиках и тем самым попав в полную зависимость от доктора, все поручения которого он стал выполнять безропотно и безоговорочно. И жертвой всей этой затеи стала отнюдь не моя двоюродная бабка Хэрриет - с учетом того, что мне стало известно, я пришла к убеждению, что Грэфтон никогда бы не пожелал ей смерти, - а именно Джон Лесман.
     Кроме того, я очень серьезно опасалась, что в скором времени могут появиться две новые жертвы. Грэфтон не уставал повторять, что не намерен причинить ни мне, ни Чарльзу ни малейшего вреда, однако в делах, связанных с наркотиками, людей, если они попадали в западню, лишали жизни за суммы, гораздо меньшие, чем те, которые можно было бы назвать целым состоянием. Приходилось учитывать и то, что над Грэфтоном - с учетом его турецкого гражданства - постоянно висел дамоклов меч смертной казни. Едва ли у него оставались какие-то иллюзии на тот счет, что и мы с Чарльзом при первой же возможности немедленно предадим огласке ставшие известными нам факты. Несмотря на все это, он с пугающей простотой и беззаботностью продолжал посвящать и меня, и, по-видимому, моего кузена во все детали своего гнусного промысла. Не знаю, успел ли он прийти к такой мысли или нет, однако получалось, что для спасения собственной шкуры ему просто необходимо убить нас обоих...
     Дверь, похоже, была очень толстой, поскольку со стороны коридора до меня не доносилось ни звука. Неожиданно она быстро распахнулась, и я увидела стоящую на пороге Халиду с неизменным подносом в руках. Рядом с ней никого не было и все манипуляции с дверью девушке приходилось осуществлять одной рукой, тогда как другая была занята подносом. Похоже, наши похитители не испытывали особых беспокойств по поводу моего возможного бегства, видимо уповая на силу одуряющего зелья.
     Сейчас Халида стояла, подперев дверь плечом и взирая на меня все с тем же презрением и враждебностью:
     - А, проснулись... Вот ваша еда. И не думайте, что можете оттолкнуть меня и бежать. Отсюда только один путь - к заднему выходу, а он на сей раз заперт, ключа в замке нет, в наружном дворе находится Джасем, а мужчины сидят в комнате леди.
     Я угрюмо глянула на нее:
     - Знали бы вы, как нелепо звучит все это по-английски.
     - Quoi? <Что? (фр.)>.
     - Нет, так, ничего. - Столкнувшись с ее поблескивающим изяществом - на ней снова было зеленое шелковое платье, - я почувствовала себя ужасно, одновременно подумав о том, что повторный ход с ванной не принесет желаемых результатов.
     Я не предпринимала ни малейшей попытки встать с кровати и лишь наблюдала за тем, как она грациозно прошла от двери, а потом настолько резко опустила поднос на ящик, что стоящая на нем посуда угрожающе загромыхала.
     - Халида...
     - Да?
     - Я полагаю, вам известно, что они - мужчины то есть - делают и чего хотят, заперев меня и моего кузена в этом подвале?
     - О да, Джон... - она произнесла это имя так, словно говорила об особе королевских кровей, - обо всем мне рассказывает.
     - Тем лучше. Стало быть, вы знаете, какое наказание в этих краях грозит за изготовление наркотиков?
     - Quoi?
     - Да, даже в этом грязном закоулке Богом забытой земли. Даже в Бейруте. Разве Джон не сказал, что полиция сделает с вами, а заодно и с вашим братом, когда обнаружит, что происходит в Дар-Ибрагиме?
     - О да, - она улыбнулась. - Это всем известно. Здесь, в Ливане, этим все занимаются. За много лет до того как приехал доктор, брат привозил с гор гашиш. Перевозкой занимаются только смелые мужчины.
     Я поняла: вряд ли следует рассчитывать на то, что этот примитивный разум усмотрит в подобных действиях нечто большее, нежели своеобразное проявление храбрости в стиле Робин Гуда. Для крестьян гашиш означал лишь удовольствие и деньги, и если неразумное правительство запрещает выращивать его для личного потребления, то значит, правительство надо обмануть. Все очень просто. Типичный образчик мышления, который в более сложных общественных структурах приводил к выводу, что распоряжения властей насчет необходимости уплаты налогов и соблюдения правил уличного движения делаются для их нарушения.
     - Но вы не бойтесь, - презрительно проговорила девушка, - думаю, они не собираются вас убивать.
     - Я и не боюсь, - проговорила я, стараясь как можно спокойнее выдержать ее насмешливый взгляд. - А вот вам, Халида, следовало бы. Знаете, мне кажется, вы не до конца осознаете, что здесь происходит, да и Джон тоже, пожалуй, не вполне понимает, во что ввязался. Ведь речь идет не просто о том, что вы и ваши друзья время от времени позволяете себе выкурить сигаретку, а ваш брат, пробираясь к морю, изредка устраивает перестрелку с местной полицией. Речь идет не об этом. Это - уже крупный бизнес, и правительство любой нормальной страны решительно пытается положить ему конец. Вы в самом деле надеетесь на то, что, когда все это перевезут в другое место, а ваш Джои получит свою долю, вам удастся выпутаться и скрыться? Ну и куда же вы намереваетесь направиться? Естественно не в Сирию - вас там сразу же схватят. И не в Турцию - там за это полагается смертная казнь. То же самое можно сказать про Египет и Иран. Поверьте, Халида, в этом деле для вас с Джоном нет будущего. И не надейтесь на то, что он сможет увезти вас в Англию, как только мы с кузеном откроем рот, вас там тотчас же арестуют.
     - Как знать, может, вы еще долго отсюда не выберетесь.
     - Глупости. Вам не хуже меня известно, что с минуты на минуту дамасская полиция кинется разыскивать нас и, естественно, первым делом они обратят свой взор именно на Дар-Ибрагим. Доктору Грэфтону еще повезет, если он вообще сможет вывезти отсюда свой товар.
     - Он сможет его вывезти. Вы, похоже, не отдаете себе отчета в том, сколько сейчас времени, какой день недели. Сейчас почти полночь, среда. Караван уже в пути. К рассвету здесь ничего не останется.
     - Что ж... пожалуй, - медленно проговорила я.
     Я и действительно потеряла счет времени, прикоснувшись ладонью ко лбу, я прижала запястья к вискам, словно намереваясь подобным образом прояснить собственные мысли. Голова, по крайней мере, уже не болела:
     - Послушайте, Халида, послушайте, что я вам сейчас скажу. И не надо так смотреть на меня, не собираюсь я ни о чем вас просить. Просто хочу кое-что предложить: вам и Джону Лесману, потому что он всего лишь слабый и глупый человек, а у вас попросту не было возможности разобраться во всем этом деле. Так вот, моя семья - семья моего кузена - очень богата; мы, что называется, важные люди. Возможно, я не смогу предложить вам тех денег, которые вы рассчитываете получить от Грэфтона за эту операцию, однако я способна оказать вам помощь, которая, поверьте мне, вам обязательно понадобится. Я не знаю ваших законов, но если вы сейчас позволите мне и моему кузену выбраться отсюда, а потом вместе с Лесманом согласитесь дать показания против Грэфтона и полиции удастся задержать этот караван с наркотиками, я думаю, они не станут преследовать ни вас, ни вашего брата, ни даже Джона.
     Говоря это, я наблюдала за выражением ее лица, однако девушка стояла спиной к лампе и мне не было видно, доходит ли до нее смысл моих слов. Я колебалась. Разумеется, абсолютно бесполезным было бы заводить с ней разговор о проблемах добра и зла или о том, что я имею какой-то иной интерес, помимо сугубо личного, в задержании этого каравана. Поэтому я лишь добавила спокойным тоном:
     - Не знаю, может ли ваше правительство выплатить награду за такую информацию, но в любом случае моя семья даст вам много денег.
     - Ты! - Пылающее презрение, прозвучавшее в ее голосе, было красноречивее любых слов. - Я не хочу тебя даже слушать! Хватит болтать о полиции, правительстве и всяких там законах. Ты всего лишь глупая женщина, слишком глупая, чтобы заполучить мужчину. Да кто ты такая? - Она плюнула мне под ноги.
     Большего мне и не требовалось. Я почувствовала, как в голове все самым чудесным образом прояснилось, а в кровь стал активно поступать адреналин. Я рассмеялась:
     - Если на то пошло, у меня уже есть мужчина, ему двадцать два года, он внук старшего брата твоей хозяйки и к настоящему времени является владельцем всего или части этого дворца со всем его содержимым. Так что для начала, моя мерзкая арабская служаночка, верни-ка мне перстень моей бабки, ибо, несмотря на все твои усилия, я не позволю Лесману лишить меня того, что принадлежит мне по праву. И предупреждаю, что твой бесценный доктор Грэфтон все равно заставит тебя отдать его мне, даже если ты не послушаешься меня. Ну давай, куколка.
     Похоже, Грэфтон говорил с ней на эту тему. Ее лицо потемнело, и на какое-то мгновение я увидела, как ее рука сжалась и спряталась в складках шелкового платья, затем она резким жестом сорвала перстень.
     - Забирай. Только потому, что он мне не нужен. Так, ерунда. Бери, сучья дочь!
     Она швырнула его мне жестом, которым императрица кидает нищему милостыню. Перстень упал в такое место, куда она не смогла бы умышленно попасть даже после многолетних тренировок - в чашку с супом.
     - Ну вот, - весело проговорила я, - заодно и простерилизуется. Не так ли? Мне пока не доводилось видеть здешнюю кухню, приходя в гости, я принимала пищу на веру. Но сейчас, когда я всего лишь пленница, мне совсем